Помоги проекту - поделись книгой:
– У мамы ведь цветочные магазины, так? – втолковывала Кира. – Туда то и дело требуются продавщицы. Специальное образование – курсы флористов всего месяц идут…
– Постой, какие курсы? Я никаких курсов…
– Вот и закончишь, – перебила ее Кира. – Я знаю очень хорошие, с их дипломом тебя сразу возьмут. Правда, они платные…
Наташа загрустила – представила себе, сколько стоят эти «очень хорошие курсы» и как это скажется на захромавшем семейном бюджете. Придется, наверное, еще одну картину продать…
– Если у тебя проблемы, я тебя выручу, – обнадежила ее Кира. – Да ты даже не думай об этом!
Наташа взяла у Киры деньги на курсы со спокойной душой. Во-первых, у подруги денег куча, она их вообще не считает и тратить ей их, по большому счету, и не на что. Во-вторых, Наташе частенько казалось, что весь мир ей как бы должен. За что? За сиротство, за скучное детство и не менее скучную юность. Да и потом – разве она, такая красивая и умная, не достойна всего самого лучшего?
На курсах дело сразу пошло на лад. И правда, что за глупость – медицина. Флорист – вот профессия для уважающей себя леди. Так тонко, так грациозно! Цветы в наманикюренных пальцах, лукавое выражение глаз, шуршание оберточной бумаги, трепет лент.
И в магазине ей понравилось. Директриса, естественно, приняла Наташу не как обычную девушку с улицы, а как Кирину подругу, которой пришла в голову блажь поработать – для своего удовольствия, исключительно. Разве она могла отказать хозяйской дочери!
Но тем для разговора с Егорушкой у Наташи не появилось. Он, правда, обрадовался, когда узнал, что она устроилась на работу, расцеловал и назвал, как раньше, зайчонком, но поведения своего не изменил. К тому же вскоре произошло событие, которое заставило Наташу пересмотреть все свои взгляды на жизнь. После работы она решила немного прогуляться. Егор все равно придет поздно, от него опять будет пахнуть вином и чужими духами… Наташа пошла в «Адриатику» – недавно открывшееся кафе, где всегда можно было поесть креветок, устриц и прочих морских «чудес». Там у нее будет шанс забыть о своих таких постыдных неудачах и представить себя светской печальной дамой, скучающей над судками с невиданными соусами. Но даже этого невзрачного утешения ей не дано было получить.
Они сидели у окна – ее Егорушка и подлая, бесконечно подлая подруга! Согласно высочайшим канонам предательства Кира ужинала с ее мужем так, как будто это был абсолютно свободный молодой человек, а не чужой муж. Сухопарая красотка в потрясающем вечернем туалете – конечно же, белом! – кормила
Этого Наташа пережить не могла. Она опрометью кинулась вон из проклятого ресторана. Не помнила, как добралась до квартиры, и осознала себя только после того, как подушка промокла от слез насквозь. Тогда она пошла в кухню – попить, и долго стояла возле модерновой хромированной стойки, не помня, кто она и зачем пришла, а потом столь же долго пила прямо из-под крана, чувствуя себя так, будто глотает не простую воду, а уксус и желчь.
Егорушка явился только в шесть часов утра. К этому моменту она порядком напилась – выкушала все, что стояло в баре. Полбутылки шотландского виски промелькнули незаметно, за ними последовал ямайский ром. Потом – итальянское вино в плетеной смешной бутылке. Потом Наташу долго и некрасиво тошнило, а еще потом она «догонялась» водкой и хорошо поставленным, но немузыкальным голосом пела «Цвэтэ тэрэн, цвэтэ рясно», хотя украинского сроду не знала.
– Да-а, вот это картина, – промолвил Георгий, взглянув с порога гостиной на свою благоверную. Та лежала на ковре в окружении пустых бутылок, разбитых стаканов и раскиданных закусок. Полуголая, мокрая, зареванная.
– Я все знаю, – заявила ему Наташа. – Пошел вон отсюда, сволочь!
Господи, как она потом корила себя за этот отвратительный разгул и за эти кабацкие, скандальные выкрики! Куда, интересно, в тот момент подевался весь опыт, накопленный путем чтения статей в женских журналах – от «Работницы» до «Космополитена»? Вот если бы он никуда не делся, опыт этот, и Наташа смогла выдержать имидж благородно-сдержанной леди, оскорбленной, страдающей, но любящей жены… Но что толку вести речь о пролитом молоке? Пока она выкрикивала проклятия, Егор быстро покидал в дорожную сумку свои вещи, бросил ключи от квартиры на телефонный столик и ушел. Навсегда.
Она это пережила, разумеется. Она даже продолжала ходить на работу, сосватанную подлой Киркой-разлучницей, продолжала ходить только для того, чтобы доказать самой себе – она чего-то стоит и без протежирования, она сможет. Пару раз Наташа приезжала на Ваську – просто так, чтобы пройти мимо окон Егорушкиной квартиры. Разумеется, он жил здесь, куда еще ему было податься? Не к Кире же, под крылышко к ее мамочке и тетеньке.
В окнах комнаты, где жила когда-то Егорушкина несчастная мать, такая же брошенная им, как теперь – Наташа, и в самом деле горел свет, двигались, как рыбы в аквариуме, призрачные силуэты. Но рассмотреть что-либо было невозможно. Квартира располагалась на втором, высоком этаже. Только раз Наташа заметила в окне фигуру соперницы – она вешала шторы. Обживалась!
Когда в магазин нежданно-негаданно нагрянула хозяйка, Наташа сориентировалась в ситуации моментально. Еще пока составляла букет для подруги какого-то молодящегося господина, она все просчитала и приняла решение. Разумеется, Морозова пришла просить для своего будущего зятька свободы. Может быть, даже не просить, а требовать, чтобы Наташа дала Георгию Кареву развод. Повела себя хозяйка очень умно – сделала вид, что не узнала. Или и вправду не узнала, ожидала увидеть за прилавком толстуху в брекетах? Но Наташа ее одернула, и про мужа упомянула вскользь, очень кстати – пусть знает, что Наташа не намерена отказываться от своего единственного… Задаром.
Александра Леонидовна глазом не моргнув проглотила эту пилюлю. Пригласила Наташу на чай вечерком! Понятно, не в магазине же разговаривать в присутствии двух продавщиц и сверхлюбопытной директорши!
И Наташа решила твердо: если уж Егорушку не вернуть, то пусть Кире и ее мамаше он обойдется как можно дороже. Такой своеобразный обмен: семейное положение меняю на холостое. С доплатой.
Глава 6
Ирида
И вот теперь ее ожидало такое потрясение. Наташа смотрела на Александру Леонидовну опустевшими глазами, которые сейчас благодаря густо накрашенным ресницам и неподвижности здорово смахивали на глаза пластмассовых кукол времен детства Морозовой-старшей.
Кира сбежала из дому! Улизнула с любовником от авторитарной мамаши, которая всю жизнь ее на поводочке водила! И тут Наташа снова проявила завидную реакцию и хватку. Она сообразила: если она сейчас же сдаст явку на Васильевском острове, переполошившаяся мамаша, вероятнее всего, мгновенно унесет оттуда Кирочку в когтях. И унесет очень далеко! Варианты простираются от домашнего ареста до скоропалительного отсыла бедняжки на один из тех райских островов, которые столь любимы Наташей! Это раньше согрешивших дочерей в монастыри запирали, а теперь их отправляют на курорты. Кому средства позволяют, конечно. Разлучница удаляется на райский остров, а Наташа ласковой лисичкой подкрадывается к Егорушке. Теперь она будет умнее. Красота, благородство, сдержанная страсть и гордая нежность! Она завоюет его обратно – он же ее муж, наконец!
Воодушевившись идеей возвращения супруга к семейному очагу, Наташа не без удовольствия съела пирожок, запила глоточком чая, промокнула губы прохладной льняной салфеткой и сказала:
– Вы зря так расстраиваетесь, Александра Леонидовна.
– То есть? – насторожилась Александра.
– А то, что я знаю, где Кира. Ваша доченька сбежала с моим мужем. Нечего сказать, хороша подруга… Да вы не плачьте, Александра Леонидовна. Я вам дам адрес. Главное, увезите от него ваше сокровище, а там я уж как-нибудь разберусь…
Александра плакала и не чувствовала, что плачет.
«Переживает, что дочурка ее так кинула», – подумала Наташа. Тут можно было бы со вкусом поделиться друг с другом соображениями о том, как Кира могла так поступить с матерью и единственной подругой, какая именно она зараза и как двум умным и опытным женщинам разрешить эту ситуацию без дополнительных потерь. Но Александра Леонидовна продолжала тихо плакать и к дальнейшей беседе оказалась явно непригодна. Поэтому Наташа наскоро начертила адрес на поданной Галиной бумажке и поспешила проститься, пообещав звонить.
Деметра
Но Наташа просчиталась. Александра никуда не поехала, просто физически не смогла. Сжав в кулак заветную бумажку с адресом, она заснула крепким сном смертельно уставшего человека.
Ошиблась Наташа и в том, что касалось отношения Александры к беглянке-дочери. Не испытывала та ни горечи, ни обиды, ни материнской ревности. Только величайшее, ни с чем не сравнимое облегчение. Кира нашлась. Она не попала под машину, не стала жертвой похищения, не была увезена в питерские страшные болота маньяком. Она жива, ее можно увидеть в любой момент.
Дальше мысли Александры не шли. Сам факт присутствия Киры в мире живых наполнял ее огромной неудержимой радостью, изливающейся слезами. Она некоторое время плакала даже после того, как заснула…
Почему все же во сне я зову ее Корой?
Гелиос
В тот самый час, когда Александра смотрела свой кошмарный сон, в клубе «Монако» вечеринка была в самом разгаре. Клуб – один из многочисленных питерских заведений, где группы средней руки исполняют регги и рок-н-ролл, где выпивка – хорошая и дорогая, а еда – еще дороже, но плохая. В «Монако» приводили своих подруг менеджеры среднего звена и расслаблялись, уж как могли – с помощью танцев, пива, а порой и кое-чего позабористей.
Менделей был завсегдатаем «Монако». Нет, он не являлся менеджером среднего звена, приходил всегда один и ненадолго. Порой пил виски, но не танцевал. У него и так забот хватало. Менделей приторговывал дурью, и администрация клуба отлично это знала, как знали и постоянные клиенты. Пару лет назад он вдруг пропал – и пропадал полтора года, но потом объявился снова. Очевидно, нанес дружеский визит в места, которые в народе принято называть не столь отдаленными.
И в этот раз он пришел примерно часов в десять. Как обычно, встал у входа, и тут же к нему подошел один из постоянных посетителей клуба. Сережа Гильянов, тридцатипятилетний редактор захудалой газетенки, посвященной новинкам в области компьютерных игр, был не прочь изредка побаловаться чем-нибудь эдаким. Полчаса назад его девушка Оксана отказала ему в руке и сердце, мотивировав отказ недостаточно прочным материальным положением своего бойфренда. И вообще дала понять, что развлекаться с Сережей она готова, а связать свою жизнь собирается с человеком серьезным и положительным. Например, с Пашей Волковым, Сережиным приятелем, присутствующим на этой же вечеринке. У Паши был маленький, но перспективный заводик где-то в Тверской губернии. Заводик производил краски, лаки и прочую химическую отраву, на которую и запала расчетливая Оксаночка.
Неприятно пораженный корыстью, неожиданной в восемнадцатилетней особе, которая по возрасту своему должна думать только о конфетах, цветочках и плюшевых медвежатах, Сережа решительно направился к Менделею и, очевидно, отоварился у него, потому что вслед за этим отчалил в «дабл» и отсутствовал довольно долго. Вернулся Гильянов преображенным.
За время его отсутствия Оксаночка принялась за дело со всем энтузиазмом молодости и сейчас уже танцевала с Пашей Волковым медленный танец. При этом она что-то нашептывала ему в толстое и мохнатое ухо, так что Паша улыбался и выглядел вполне довольным. Но недолго. У Гильянова, как рассказывали потом очевидцы, в руке оказалось простейшее оружие уличных боев, именуемое «розочкой». Именно этой розочкой, образовавшейся из пивной бутылки, добрейший человек Сережа, за всю свою жизнь обижавший только инопланетных монстров из компьютерных игр, перерезал горло своему приятелю Паше Волкову. От уха до уха, так, что у Паши появилась как бы еще одна улыбка. Тихо булькнув, здоровяк Волков свалился на пол. Оксаночка оценивала событие в течение пары секунд, потом набрала побольше воздуха в субтильную грудную клетку и громко, с переливами завизжала. До коронной рулады она добраться не успела – Гильянов свернул ей шею с быстротой и силой, которые вполне можно было бы счесть профессиональными, если не знать совершенно точно, что самое опасное, на что был способен Сережа в прошлой жизни – это выругать нерадивого автора, который не сдал в положенный срок статью, да еще и пришел просить «аванс на пивко».
Оксана упала на пол, публика очнулась. Несколько нетрезвых храбрецов кинулись к Сереже, администратор зала вызвал охрану, девушки голосили с видимым наслаждением. Гильянов побежал, но не к выходу, а к кухне. Вообще он производил впечатление человека, потерявшегося в мире своих безумных галлюцинаций. С грохотом и звоном миновав кухню, Гильянов кинулся по подсобной лестнице на второй этаж и, оказавшись в тупике (как пыхтела и покрикивала погоня, грохочущая на лестнице!), выбил своим телом небольшое окошко и рухнул на тротуар. Падения со второго этажа, очевидно, хватило ему для летального исхода, потому что с асфальта Сережа больше не поднялся. Приехавшая бригада упаковала Гильянова в черный пластиковый мешок и увезла в морг, туда же попали корыстная девушка Оксана и владелец лакокрасочного заводика Волков.
Утречком эта малоприятная и кровавая история легла на стол Кленову. Собственно, разбираться особенно не пришлось: двойное убийство совершено на глазах у трех десятков свидетелей, имеется и мотив, вечный, как мир – ревность. Бармен слышал судьбоносный разговор, состоявшийся между покойным Гильяновым и упокоенной им Оксаночкой. Видел бармен и то, как Сережа удалился общаться с Менделеем, как вернулся после долгого отсутствия и как выразил новообразовавшейся парочке свое недовольство.
И все было бы совсем понятно, если бы не характеристика господина Гильянова, данная ему знакомыми, присутствовавшими на той же кровавой вечеринке. По их словам, господин Гильянов нравом был сущий цветочек, а уж чтобы голову голыми руками свернуть… В нетрезвом виде – а потреблял он исключительно пиво, – также был кроток и тих.
Так что смущал теперь Кленова только контакт Гильянова с Менделеем, состоявшийся перед кровавой разборкой. Даже самому захудалому ежу из питерского реденького лесочка понятно – продал драгдилер безобидному редактору дрянь, которая и стимулировала столь неожиданную агрессию. Какую именно дрянь – выяснит судмедэксперт Рома, а до тех пор Менделея однозначно следовало прихватить. Хватит, погулял на свободе.
Кленов тоже не вчера родился и справедливо полагал, что в одночасье взять зарвавшегося торговца не удастся. Тот – калач тертый, воробей стреляный, и уж наверняка наркотики не хранит на кухонной полке в банке для муки. Можно взять ордер на обыск, но вряд ли из этого что-нибудь выйдет. Менделея следует пасти, пасти старательно и долго, только тогда будет результат. Менее щепетильные коллеги Евгения Эдуардовича не смутились бы, придя к Менделею с обыском, просто-напросто подкинуть ему пару щепоток… Вор должен сидеть в тюрьме, цель оправдывает средства. Но Кленов к ордену иезуитов не принадлежал и поступать подобным образом не хотел.
За всеми делами и размышлениями Евгений Эдуардович как-то подзабыл о преступной туберозе Кире Морозовой. Подзабыл и о том, что Александра Леонидовна вроде бы обещала позвонить ему после того, как побеседует с красавицей-океанидой.
Теперь вот припомнил, обнаружив у себя неизвестно зачем прихваченный из дома Морозовых флакон духов. Необычный флакон, что и говорить. Крышечка у него – девочка в окружении цветущих ветвей – явно сделана из серебра. И серебряная же пластинка впаяна в дно флакона. Духи назывались «Кира». А фирма, создавшая сей шедевр, скрывалась под загадочной аббревиатурой «МАРК». Ничего ни о духах, не о фирме Кленов раньше не слышал, поскольку специалистом в области парфюмерии не являлся. Однако нечто в этих духах, в самом факте их существования Евгению Эдуардовичу мерещилось интригующее и загадочное.
Ни объяснить себе этого чувства, ни избавиться от него Кленов так и не смог, поэтому решил навестить бывшую супругу (не столько ее, сколько сына-охламона) и спросить – не знает ли она про эти духи чего-нибудь интересного? А если и она не знает – поискать в Интернете.
Компьютер у Кленова был старенький, модем – очень старенький. И то, и другое досталось от чада.
– Мама купила мне новый, а этот можешь забрать себе, – кинул ему как-то во время одного из нечастых посещений Вадик.
Кленов не оскорбился. В конце концов, старый компьютер купил пацану он сам, на всем выгадывал, даже курить бросил – думал, на пару месяцев, оказалось – навсегда. И забрал умный ящик. И даже полюбил виртуальные просторы Интернета, немного стесняясь этой своей слабости. Вот и теперь он решил «пробить» загадочную фирму «МАРК» и узнать побольше о ее деятельности.
Глава 7
Аид
В детстве для совсем крошечного еще Марка – Марка Твена, как тогда называли его взрослые, имея в виду феноменальные умственные способности ребенка, – великим праздником было, если маме удавалось вдруг выкроить из череды нескончаемых театральных будней свободный денек, чтобы провести его с сыном. Они могли часами гулять по летним паркам, вдыхая радужную взвесь из водной фонтанной пыли и цветочной пыльцы. Осенью отправлялись на прогулку по Невскому, с непременным заходом в излюбленную кондитерскую. Зимой читали друг другу вслух любимые книги, уединившись в каком-нибудь уютном уголке старого дома.
Мальчик выучился читать очень рано. Как-то на зимние праздники родители пригласили гостей – люди собрались все уважаемые и серьезные. Из кухни в гостиную и обратно сновала, ловко удерживая блюда, всегда улыбчивая домработница Нюша. Мишурой шептала елка, напоминающая женщину в зеленом платье со сверкающими бусами.
«Прочитай стишок, деточка!» – попросил Марка один из гостей, смешной толстяк с двойным подбородком. «Просим, просим!» – поддержали толстяка остальные. Шестилетний Марк выбрался из-за слишком высокого для его роста стола, быстро нашел глазами родителей (те одобрительно кивнули) и, не по-детски собранно следуя за бешеным ритмом стихов, начал из Жуковского:
Изумленные гости пораскрывали рты, а отец Марка откровенно гордился перед коллегами сыном, нараспев произнося не вполне понятное ребенку словосочетание:
в е л и к о е б у д у щ е е.
Аид и Кора
В тот вечер всего за несколько минут до премьеры спектакля перед Большим драматическим бесшумно затормозил недоступный для простого смертного (да и ненужный ему, если уж на то пошло) автомобиль. Когда, таинственно щелкнув, открылась дверца, первыми из разверзшегося полумрака показались глаза. Раскосые, внимательные, проницательные и проникающие глаза. Это был не просто охранник. Не рядовой телохранитель. И уж конечно, не безликий человек в штатском, без которого нынче не обходится ни один политик или бизнесмен, хоть кто-нибудь, кого есть за что убить.
Нет. В мягкие декабрьские сумерки, оглянувшись и быстро оценив ситуацию, всматривался настоящий китаец, в чьем имени непостижимым для европейцев образом сочеталось удивленное на выдохе «хо», чуть лукавое, вооруженное многовековой хитростью «ли», хранящее древний отзвук Великой китайской равнины «ро», тревожное и вместе с тем поэтически-нежное, будто из звукового параллельного мира взятое «йон». Впрочем, давно уже никто не называл его здесь по имени, да и мало кто мог бы это имя верно произнести. А он, в свою очередь, давно свыкся со своим странным прозвищем – Харон.
Вслед за китайцем, убедившись, что нет опасности, из машины вышел его хозяин и направился к служебному входу в театр.
Марк Дмитриевич Краснов очень много знал и очень мало говорил, полагая, что информация может быть гораздо ценнее денег и могущественнее власти. Удача улыбалась ему, но его тонкие бледные губы по-прежнему оставались крепко сжатыми, все равно как если бы за ними хранилась великая тайна – и вряд ли кто-нибудь мог похвастаться, что видел его взволнованным.
И даже сейчас, пробиваясь сквозь артистическую массовку к располагающейся в самом конце коридора гримерной своей матери, он не испытывал и тени волнения, хотя не виделся с матерью почти целых полгода.
Взявшись за ручку двери, разделяющей его с самым родным человеком на свете, Марк Дмитриевич немного помедлил, будто догадываясь, что за порогом гримерки предстоит ему встретиться не только с матерью…
«Странное ощущение. Я обречен на то, чтобы видеть, а не смотреть, слышать, а не слушать, знать, а не предчувствовать. Природа наделила меня чем-то вроде сканирующего устройства, и теперь я слишком много знаю о сути человеческой. Вчера один банкир, закрепивший за собой славу гурмана и немалого эстета, рассказывал о крошечном озерце на собственном острове где-то посреди океана. В озере том он велел поселить семь диковинных рыбок – семь живых букв, образующих имя его дорогой супруги. Венчал же эту трепещущую анаграмму самый главный по редкости и цене экземпляр – пантодон, а попросту, рыба-мотылек. Но, слушая подогретые грогом откровения, я представил не озеро с крылатой рыбкой, грациозно взлетающей над водой в свете луны, не прекрасную женщину, что вышла из дома посекретничать с ночным океаном, не белоснежную магнолию в ее волосах. Мне ясно увиделось, как по извилистому горному серпантину, по краю бездны, движется, выхватывая фарами узкие промежутки густой южной ночи и заглушая моторами тревожную песнь цикад, верный своему смертоносному маршруту, караван с оружием.
Вот оно, остающееся после огня красивых речей… Вот где скрыт ответ на вопросы, которые страшно задавать даже наедине с собой…»
«Странно, – Марк вновь как бы прислушался к самому себе. – Последнее время рассуждаю так подробно, точно хочу поделиться с кем-то».
– Мама! – негромко произнес он с необычной для себя растерянностью, первым же взглядом «сняв» с материнского лица искусно нанесенные пласты профессиональной косметики и с горечью ощутив, как еще больше отдалилась от него мать за прошедшие месяцы. – Мама, я пришел.
– Марк! – Женщина сделала инстинктивное движение навстречу, но так и не обняла стоящего перед ней сына, лишь коснулась пальцами его плеча. – Входи, входи… Посмотреть останешься?
Марк не планировал оставаться. Ему с некоторых пор наскучило заглядывать под маски – и в театре, и в жизни.
– Ты же знаешь, дела. Я зашел только… – он не договорил, внезапно увидев в углу гримерной худенькую девушку почти ребенка – с огромными глазами, смотревшую на него не моргая.
– Да это Кира, Кирочка Морозова! – объяснила Диана Петровна, перехватив настороженный взгляд сына. – Мечтает служить Мельпомене. «Вот розмарин, он для воспоминаний. Прошу вас, милый, помните, А вот цвет троицын – для дум…» Помнишь? Маленькая Офелия просто бредит сценой.
«Какие у нее глаза – распахнутые! – подумал Марк, внимательно изучая девушку. Поединок их взглядов продолжался. – А плечи совсем по-детски вздрагивают, будто я уже дотрагиваюсь до них».
Марк вдруг вспомнил что-то давно забытое и очень-очень родное. Впервые за всю жизнь ему захотелось совершенно незнакомому человеку сказать нечто искреннее, сокровенное. Ему, Марку Краснову, хладнокровному аналитику, всегда за счет неразговорчивости приумножающему личный золотой фонд, захотелось говорить и быть понятым, все равно как если бы он в одно мгновение излечился от немоты.
– Нездешнее у вас имя, – сказал Марк и мысленно улыбнулся. – Сказочное, как и вы сами.
Кира смутилась. Она перевела удивленный взор на не менее удивленную актрису, потом вновь – уже строго – посмотрела на Марка, но не произнесла ни слова в ответ.
– Кирочка у нас умница. Все спектакли смотрит, на репетиции беру ее потихоньку, – включилась Диана Петровна, чтобы разрядить паузу. – Вот и мне теперь настало время делиться опытом, – вздохнула она. – Хорошо, когда есть с кем.
– Хорошо, когда есть, – согласился Марк, однако интонация его голоса, мягкая, неподдельная, не подлежащая эмоциональной цензуре интонация, выразила нечто гораздо большее. – Кира, я вас… Я не мог видеть вас раньше?
Не дожидаясь ответа, вроде бы как даже и не надеясь на него, он вновь спросил, глядя на Киру:
– Вы знаете Лоренцо Бернини? Возрождение. Италия. Потрясающая скульптурная пластика. Я покажу вам после… Если интересно… Какие странные камни у вас на шее, никогда таких не видел. Но они идут вам. А вы видели «Каменного гостя»? У меня, говорят, сердце каменное, представляете? Может, и так. Но знаете – я только вас сегодня увидел, и оно заколотилось. Камень тоже раз в тысячу лет оживает.
Марк говорил, чувствуя всю банальность и пошлость своих слов и ужасаясь ей. Но бледное лицо Киры дрогнуло. Она вся встрепенулась и подалась в сторону Марка, точно обрадовавшись, что его сердце – живое.
В тот же миг резкий продолжительный звонок возымел явное намерение расставить все по своим местам.
Далее Марк и впрямь действовал как во сне. Он решительно встал и подошел к девушке настолько близко, что смог различить, как пульсирует голубая жилка на ее шее. Великая потаенная сила открылась перед ним в полупрозрачных, слишком тонких руках, в жалобно вздымающейся груди, в хрупких угловатых плечиках.
– Я был бы счастлив услышать ваш голос. Здесь телефоны и адрес. В любое время. Всегда.
…Когда Марк ушел, Кира бросилась к Диане Петровне с расспросами. Но та отвечала лишь одно: «После спектакля, деточка, после спектакля».
Поделиться книгой: