Россия не Запад, или Что нас ждет

Сергей Кара-Мурза

Россия не Запад, или Что нас ждет

Введение

Тема Россия и Запад стала для нас чрезвычайно актуальной в последние двадцать лет. Она была постоянно важна для наших предков с момента становления Руси и принятия христианства в X веке, но сейчас она стала остро необходимой нам для осознания того, что с нами происходит, перед какими историческими выборами и вызовами мы оказались и каковы варианты нашего возможного будущего как страны и народа. Эта тема непосредственно вошла в судьбу каждого человека в России и на всем «постсоветском» пространстве.

Причиной этого стали два катастрофических события.

Во-первых, СССР, в формах которого была воплощена Россия на протяжении почти всего XX века, потерпел поражение в «холодной войне» с Западом. Это во многом предопределило дальнейший ход событий в России. В таком положении для народа любой страны совершенно необходимо понять себя и победителя в их соотношении, в их взаимном отражении «в другом, как в зеркале».[1] Запад, победивший Россию в большой цивилизационной войне, «проник» в нее, овладел ее важнейшими невралгическими центрами и, конечно, оказывает непосредственное влияние на нашу судьбу. И долго еще будет оказывать. Нам надо знать и, по возможности, понимать (и даже чувствовать) Запад, это — условие нашего выживания.

Во-вторых, в конце 80-х годов в России началась реформа, которая ставила целью «возвращение в наш общий евро пейский дом», то есть переделку жизнеустройства России по западным образцам. Практически эта реформа представляет собой попытку устроить на российской земле «нечто похожее на Запад», пусть и похуже. Это большая программа имитации западных общественных институтов, типа хозяйства и социальных отношений.

В наших интересах— понять, что собираются устроить на российской земле, куда мы должны «вернуться», по каким шаблонам будут переделывать наш культурный тип. Первые двадцать лет этой реформы были периодом «бури и натиска», нам было не до того, чтобы вглядываться в себя и изучать Запад, если успевали уворачиваться. Теперь хаос разрушения слегка упорядочился и вихри, которые веют над нами, слегка успокоились. А может, мы к ним приноровились. Надо оформить наше знание о России и Западе в свете полученных уроков.

Подчеркнем, что на Западе необходимость этого же знания осознается. А. Безансон пишет: «Ответ на вопрос, принадлежит ли Россия к Европе, зависит от того, считаем ли мы, что она просто «отстала» от Европы, или же признаем, что в данном случае мы имеем дело с «искажением» Европы… Выбор какой-либо из этих двух точек зрения определяет и самые непосредственные практические выводы; от него зависит выбор политики, которую европейский Запад будет проводить в отношении России» [1]. Западные историки и философы сейчас систематизируют знание о России (и о Западе с помощью «России как зеркала») с точки зрения интересов Запада, но гам ценится знание достоверное, позволяющее создавать технологии (в том числе политические).

Нам тоже нужно знание трезвое, очищенное, насколько возможно, от эмоций. Сейчас не время рвать на груди тельняшку с песней «врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает». Знание нам нужно, чтобы действовать умело и решить задачу, которая периодически встает перед Россией и которую Менделеев определил так: «Уцелеть и продолжить свой независимый рост». Это для нас сегодня — второй закон Менделеева. Такой же верный и неумолимый, как и первый.

Россия и Запад — две цивилизации

И национальное самосознание, и стратегические решения государственной власти исходят из цивилизационных представлений о своей стране. В Средние века эти представления выражались на языке религии, в Новое время для них были выработаны светские понятия — культура и цивилизация, нация и национальная идея, государство и геополитика.

К началу XVIII века понятие «христианский мир» стало малоупотребительным и исчезло из международных договоров. На смену ему почти повсеместно пришло понятие «Европа». Сложился цивилизационный подход к взгляду на историю. Из него исходили философы и политики, даже исповедуя абстрактные формационные подходы (это видно в трудах самого Маркса).

Эти новые понятия сложились на Западе, который и осознал себя в этих понятиях как цивилизация. Но и другие большие культуры более или менее быстро освоили этот понятийный язык, а сам цивилизационный подход начал интенсивно разрабатываться именно в России. В трудах Данилевского были предложены признаки и критерии для выделения и различения «локальных» цивилизаций, введены представления о культурно-историческом типе как носители главных черт той или иной цивилизации. Эти идеи затем, в XX веке, развивались в трудах Шпенглера, Тойнби и Сорокина.

Здесь мы не будем вдаваться в определение категорий и понятий цивилизационного подхода. Основные из них уже вошли в обыденное сознание и трактуются примерно одинаково. Будем понимать под цивилизацией большую и устойчивую (долговременную) систему, собравшую на общей мировоззренческой и социальной матрице большое число культурных и этнических общностей. Для нас важно, что эта система может быть ослаблена, взломана или даже полностью разрушена, что приводит к социальным и культурным бедствиям или кризисам разной тяжести всех составляющих цивилизацию народов.

В России начала XX века западники и славянофилы, монархисты и либералы, большевики и меньшевики, эсеры и анархисты мыслили о стране и ее будущем в понятиях цивилизации. В основном споры шли о проекте модернизации России, то есть о ее развитии во взаимодействии с Западом, но уже у большевиков в картине мироустройства на арену выходят цивилизации Востока. Цивилизационное строительство СССР шло под сильным влиянием концепции евразийства.

Изучение истории, развития и актуального состояния стран в рамках цивилизационного подхода стало частью рационального, в том числе научного, знания. В XX веке было уже невозможно представить себе рациональные действия власти большой страны без того, чтобы определить ее цивилизационную принадлежность и траекторию развития. В переломные моменты именно здесь возникают главные противоречия и конфликты, доходящие до гражданских войн.

В моменты глубоких кризисов государства, подобных революциям 1917 г. или ликвидации СССР, речь идет не об изолированных конфликтах— политических и социальных, а об их соединении в одну большую, не объяснимую частными причинами систему цивилизационного кризиса. Он охватывает все общество, от него не скрыться никому, он каждого ставит перед «вечными» вопросами.

Как же определялись в этих вопросах реформаторы России во время перестройки и после 1991 года?

Среди идеологов антисоветского проекта бытовало три версии. Одна из них гласила, что Россия не является ни самостоятельной цивилизацией, ни частью иной большой цивилизации, она выпала из мирового цивилизационного развития и осталась в состоянии варварства.

Эту мысль проводил, например, А.Н. Яковлев. Он писал: "На Руси никогда не было нормальной, вольной частной собственности… Частная собственность — материя и дух цивилизации… На Руси никогда не было нормальной частной собственности, и поэтому здесь всегда правили люди, а не законы».

А.Н. Яковлев представлял реформу как «Реформацию России»— попытку политическими средствами превратить ее в цивилизованное общество. Не было никогда в России «материи и духа цивилизации» — а теперь будет! При этом речь здесь не идет о выпадении России из цивилизации на период советского строя, а именно о том, что «духа цивилизации» здесь не было никогда. Ратуя перед выборами в июне 1996 г. за Ельцина, А.Н. Яковлев сказал: «Впервые за тысячелетие взялись за демократические преобразования. Ломаются вековые привычки, поползла земная твердь» [2].

Вторая версия состояла в том, что Россия представляет собой цивилизацию, но изначально антигуманную и тоталитарную. Советник Ельцина философ А.И. Ракитов радовался уничтожению СССР: «Самая большая, самая жестокая империя в истории человечества распадается». Он так излагал «особые нормы и стандарты, лежащие в основе российской цивилизации»: «Ложь, клевета, преступление и т. д. оправданы и нравственны, если они подчинены сверхзадаче государства, т. е. укреплению военного могущества и расширению территории».

А.И. Ракитов подчеркивает, что патологическая жестокость была изначально присущим, примордиальным качеством России: «Надо говорить не об отсутствии цивилизации, не о бесправии, не об отсутствии правосознания, не о незаконности репрессивного механизма во времена Грозного, Петра, Николая I или Сталина, но о том, что сами законы были репрессивными, что конституции были античеловечными, что нормы, эталоны, правила и стандарты деятельности фундаментально отличались от своих аналогов в других современных европейских цивилизациях» [3].

В этой версии реформа виделась не как переход из варварства в цивилизацию, а как смена типа цивилизации, «вступление в Запад». Один из активных «прорабов перестройки» И. М. Клямкин утверждал: «Россия может сохраниться, только став частью западной цивилизации, только сменив цивилизационный код» [4, с. 21].

Третья версия была самой мягкой и сводилась к тому, что Россия была и есть часть Запада, структурный элемент западной цивилизации. Она лишь слегка отклонилась от «столбовой дороги» из-за советского эксперимента, и теперь ей надо прилежно учиться у Запада, чтобы наверстать упущенное за 70 лет.

Эта версия была сформулирована уже в 60-е годы, во время хрущевской «оттепели». П. Вайль и А. Генис показывают это в книге «60-е. Мир советского человека», где описаны умонастроения «кухонь» интеллигентской богемы, чьим идеологом и пророком стал И. Эренбург (его уподобляют апостолу Павлу). Они пишут: «Спор об отношении к западному влиянию стал войной за ценности мировой цивилизации. Эренбург страстно доказывал, что русские не хуже и не лучше Запада — просто потому, что русские и есть Запад».

Вначале 90-хгодов предлагались вариации этой идеи. Так, В.И. Мильдон пишет в журнале «Вопросы философии»: «Россия не Евразия, она принадлежит Европе и не может служить мостом между Европой и Азией, Евразией была Российская империя, а не Россия» [5].

Эта трактовка вызывает недоумение. Как надо понимать, что «Российская империя — не Россия»? Что значит, что «Сибирь не часть России, а часть Российской империи»? Как это должны понимать якуты — они из России изгоняются и моста в Европу лишаются? Эта статья, а таких статей было множество, есть типичная идеологическая поделка невысокого качества.

Создание образа Востока как исторического и вечного врага России — важный мотив в идеологии разрушения СССР. В мягкой форме этим занимался уже Илья Эренбург, в 90-е годы— целая группа интеллектуалов.[2] Одним из часто публикуемых авторов журнала «Вопросы философии» стал В. Кантор, специализирующийся на обличении азиатских народов «Степи» [6]. И это — в журнале Российской Академии наук, которая славилась в мире своей этнографической школой, накопившей огромное знание о кочевых цивилизациях.[3]

И. Фридберг убеждает, что с Востока для России «постоянно идет угроза» — в то время как с Запада она получала только блага: «Через западные границы пришло в Россию все, что и по сей день является основанием могущества и национальной гордости России… — все виды транспорта, одежды, большинства продуктов питания и сельскохозяйственного производства — можно ли сегодня представить Россию, лишенной этого?» [7].

Действительно, невозможно себе представить Россию вдруг лишенной всех видов одежды — а можно ли представить себе взрослого человека, всерьез озабоченного такой перспективой для России? И как это, интересно, Запад предполагает лишить Россию всего того, что он так щедро пропустил через свои границы?[4]

Не в этом суть цивилизационных различий.

После 2000 года российская власть какое-то время избегала делать декларации о цивилизационном статусе России. Оппортунистическая концепция Горбачева о переходе к «общечеловеческим ценностям» была отброшена ввиду ее очевидной непригодности на фоне бомбардировок Югославии и глобального международного терроризма. Представление России как варварской страны, на которую не снизошел «дух цивилизации», было слишком уж пропитано тупой русофобией и не вязалось с патриотическими веяниями власти первых лет XXI века.

К концу второго срока президентства В.В. Путина стали делаться взаимоисключающие заявления, возникла большая неопределенность. В брошюре 2006 г. В.Ю. Сурков, который негласно считался идеологом Администрации президента, писал: «Развитие европейской цивилизации, частью которой является цивилизация российская, показывает, что люди на протяжении всех наблюдаемых эпох стремились, прежде всего, к материальному благополучию, а кроме того, пытались добиться такого устройства собственной жизни, в котором они могли бы быть свободными, и чтобы мир по отношению к ним был справедлив» [8]. Для нас здесь важно утверждение, что «российская цивилизация является частью европейской цивилизации».

Но в восьмом Послании В.В. Путина Федеральному собранию (2007 г.) был высказан важный тезис: «Мы должны и будем опираться на базовые морально-нравственные ценности, выработанные народом России за более чем тысячелетнюю свою историю».

«Базовые ценности, выработанные народом за тысячелетнюю историю» — это и есть мировоззренческая матрица, на которой собирается отдельная локальная цивилизация. Это заявление было понято как разрыв с философской основой неолиберальной реформы, с ее агрессивным западничеством.

Правда, от этого еще было далеко до того, чтобы назвать наши «базовые морально-нравственные ценности» и начать на них «опираться», но шаг был сделан важный. Однако сейчас же последовала коррекция. 8 июня 2007 г. в здании Президиума РАН с лекцией о русской культуре и будущем России выступил В.Ю. Сурков. Он начал с такого заявления: «Новый демократический порядок происходит из европейской цивилизации. Но при этом из весьма специфической российской ее версии» [9].

На этой сложной идеологической конструкции В.Ю. Сурков основывал свою концепцию суверенной демократии. Не будем обсуждать утверждение, будто «демократический порядок» России «происходит из европейской цивилизации». Слишком уж он «специфический», этот порядок, да и кто из европейцев согласится признать себя его крестным отцом.[5] Слово «демократия» в тезисе В.Ю. Суркова никакой реальной сущности не представляет. Ключевым в этом тезисе является утверждение о «российской версии европейской цивилизации». Это — отрицание положения о самобытности русской культуры и культуры других народов российской цивилизации.

Оговорка о специфичности «российской версии» дела нисколько не меняет, всякая цивилизация включает в себя разные национальные версии. В структуре Запада специфичны все культуры, испанцы не похожи на англичан, те на немцев и т. д. Главное, что В.Ю. Сурков заявил и с разными вариациями повторил, что он не считает Россию самостоятельной локальной цивилизацией, а рассматривает ее как структурный элемент Запада.[6]

Из видения России как периферийной версии западной цивилизации вытекает ряд важных стратегических положений нынешней российской власти. Образ «России-как-Европы» порождает глубокий раскол российского общества (подобные конфликты по поводу положения народа на «карте человечества» обозначают как образно-географические драмы).

«Не выпасть из Европы, держаться Запада — существенный элемент конструирования России», — пишет В.Ю. Сурков, выделяя этот тезис жирным шрифтом.

Этот тезис вызывает вопрос: когда Россия была «принята» в Европу, чтобы сегодня беспокоиться, как бы из нее «не выпасть»?

Вспомним переломный момент начала XX века, когда, как говорилось, мы «выпали из Европы», — русскую революцию. Тогда в России началась мировая революция крестьянских стран, пытавшихся избежать втягивания их в периферию западного капитализма. Это было всемирно-историческим событием, как бы к нему ни относиться. Игнорировать этот факт невозможно.

Израильский историк М. Агурский пишет в книге «Идеология национал-большевизма»: «Если до революции главным врагом большевиков была русская буржуазия, русская политическая система, русское самодержавие, то после революции, а в особенности во время гражданской войны, главным врагом большевиков стали не быстро разгромленные силы реакции в России, а мировой капитализм. По существу же речь шла о том, что России противостоял весь Запад…

Капитализм оказывался аутентичным выражением именно западной цивилизации, а борьба с капитализмом стала отрицанием самого Запада. Еще больше эта потенция увеличилась в ленинизме с его учением об империализме. Борьба против агрессивного капитализма, желающего подчинить себе другие страны, превращалась невольно в национальную борьбу. Как только Россия осталась в результате революции одна наедине с враждебным капиталистическим миром, социальная борьба не могла не вырасти в борьбу национальную, ибо социальный конфликт был немедленно локализирован. Россия противостояла западной цивилизации» [10].

Почти весь XX век Россия вела цивилизационную войну с Западом, сопротивляясь его экспансии, а теперь российская власть собирается «конструировать Россию» как часть Запада! Следовательно, надо определить, когда и как было оформлено принятие России в «семью» западной цивилизации. Это вопрос нетривиальный.

Немецкий историк Вальтер Шубарт в широко известной книге «Европа и душа Востока» (1938 г.) пишет: «Самым судьбоносным результатом войны 1914 года является не поражение Германии, не распад габсбургской монархии, не рост колониального могущества Англии и Франции, а зарождение большевизма, с которым борьба между Азией и Европой вступает в новую фазу… Причем вопрос ставится не в форме: Третий Рейх или Третий Интернационал и не фашизм или большевизм? Дело идет о мировом историческом столкновении между континентом Европы и континентом России… То, что случилось в 1917 году, отнюдь не создало настроений, враждебных Европе, оно их только вскрыло и усилило» [11].

Все стороны этого столкновения понимали, что речь идет о мировоззренческом конфликте, о двух типах жизнеустройства. Дело не сводилось к конфликту идеологическому или формационному («капитализм-социализм»). Во время перестройки Л. Баткин предупреждал: «Запад» в конце XX в. — не географическое понятие и даже не понятие капитализма (хотя генетически, разумеется, связано именно с ним). Это всеобщее определение того хозяйственного, научно-технического и структурно-демократического уровня, без которого немыслимо существование любого истинно современного, очищенного от архаики общества» [12]. Понятие «истинно современного, очищенного от архаики общества» — цивилизационное, оно означает Запад. Другие общества, в том числе «капиталистические» с точки зрения формационного подхода (как, например, Япония), не являются «истинно современными, очищенными от архаики». Эти общества не принадлежат к западной цивилизации, они устроены существенно по-иному, чем западное общество.

Принадлежность народа к той или иной цивилизации, так же, как и принадлежность отдельной личности к тому или иному народу, выражается множеством объективных признаков. Однако вторым необходимым (хотя и не достаточным) множеством является самоосознание народа (и отдельной личности). О принадлежности к нации антропологи пишут: «Два человека принадлежат к одной нации, если, и только если, они признают принадлежность друг друга к этой нации». То есть нельзя человека считать русским, если сам он считает себя французом (мы не говорим о случаях административного произвола или маскировке своих побуждений). Точно так же и с цивилизационной принадлежностью. Нет смысла считать Японию частью западной цивилизации, если сами японцы так не считают.

В начале и в середине XX века подавляющее большинство русских не считало себя принадлежащими к западной цивилизации, в их самосознании Святая Русь (или «матушка Россия») была сама по себе, была особой частью человечества. Так же считали и на Западе, в том числе и те мыслители, которые испытывали уважение к России как цивилизации. Они признавали ее фундаментальное отличие от Запада.

О. Шпенглер писал: «Я до сих пор умалчивал о России; намеренно, так как здесь есть различие не двух народов, но двух миров… Разницу между русским и западным духом необходимо подчеркивать самым решительным образом. Как бы глубоко ни было душевное и, следовательно, религиозное, политическое и хозяйственное противоречие между англичанами, немцами, американцами и французами, но перед русским началом они немедленно смыкаются в один замкнутый мир. Нас обманывает впечатление от некоторых, принявших западную окраску, жителей русских городов. Настоящий русский нам внутренне столь же чужд, как римлянин эпохи царей и китаец времен задолго до Конфуция, если бы они внезапно появились среди нас. Он сам это всегда сознавал, проводя разграничительную черту между «матушкой Россией» и «Европой».

Для нас русская душа — за грязью, музыкой, водкой, смирением и своеобразной грустью — остается чем-то непостижимым… Тем не менее некоторым, быть может, доступно едва выразимое словами впечатление об этой душе. Оно, по крайней мере, не заставляет сомневаться в той неизмеримой пропасти, которая лежит между нами и ими» [13, с. 147–148].

Допустим, середина XX века — это уже история, и мировоззрение граждан России столь резко изменилось, что большинство осознает себя как принадлежащих к западной культуре. Но это было бы очень необычным явлением, и тот, кто сегодня заявляет о принадлежности России к Западу, должен был бы привести какие-то доводы в подтверждение своего тезиса или хотя бы сказать, что, по его мнению, в русском народе произошла такая трансформация.

Но примем как теоретически возможное предположение, что в 80-е годы граждане РСФСР потянулись к демократии и стали считать себя людьми западной культуры (хотя и специфической версии). Что же говорят эмпирические данные?

Они говорят, что за последние двадцать лет не произошло слома тех главных устоев русской культуры, для которых пробным камнем был Запад как иная цивилизация, относительно которой люди осознают свою культурную идентичность. В декабре 2006 г. Аналитический центр Ю. Левады провел большой опрос на тему «Россия и Запад». На вопрос «Является ли Россия частью западной цивилизации?» положительно ответили 15 %. Большинство, 70 % опрошенных выбрали ответ «Россия принадлежит особой («евразийской» или «православно-славянской») цивилизации, и поэтому западный путь развития ей не подходит». Затруднились ответить 15 % [14].

Пушкин говорил, что в России единственный европеец — это правительство. Надо бы к Пушкину прислушаться и, вероятно, проникнуться благодарностью к нынешнему правительству. Но ведь правительство и Россия — это не одно и то же. Мы сейчас речь ведем о России.

Таким образом, приписать Россию к западной цивилизации в течение всего XX века и поныне было никак не возможно, потому что подавляющее большинство ее населения считает себя принадлежащим к особой цивилизации и не подавало заявления на «вступление в Запад». На данный момент проблемы «как бы нам не выпасть из Европы» в повестке дня не стоит.

Да и существовала ли когда-нибудь в истории такая проблема? Надо сказать, что, поднимая ее сегодня, господа и коллеги вступают в противоречие сами с собой. Представления значительной части российской элиты о нации и о культуре проникнуты эссенциализмом. Это вера в то, что в «национальном характере» кроется некоторая неизменная сущность, которая придает культуре постоянную идентичность. Этому взгляду привержен и В.Ю. Сурков. Он пишет: «Воля к свободе и справедливости вырабатывается и закрепляется как природное свойство национального характера… Культура — это судьба. Нам Бог велел быть русскими, россиянами… Чтобы понять, как будет развиваться демократия в России, какая ее модификация применима здесь на практике, нужно определить архетипические, неотменяемые свойства русской политической культуры…».

Таким образом, в этой концепции цивилизационное самосознание «русских, россиян» является именно «архетипическими, неотменяемыми свойствами». Это изначально данное «природное свойство национального характера». Так что о мировоззренческом повороте и речи нет, россияне с самого начала — люди «европейской культуры» («Нам Бог велел быть» такими). Значит, отсутствуют необходимые субъективные условия (самоосознания народов России) для того, чтобы считать Россию «специфической версией европейской культуры».

Перейдем к другой стороне этого дела. Чтобы быть членом «европейской семьи народов», надо, чтобы эта самая семья тебя признала своим. Тут нельзя заплатить деньги и усесться на свое кресло «согласно купленным билетам». Это не тот театр.

Запад не желает и никогда не желал появления у него такого «родственника» — потому и откололся с такой ненавистью от Византии и стал тем, что мы понимаем как Запад. Так что, даже если бы отказ русских от самих себя был бы заведомым благом, оно нереализуемо просто из-за того железного занавеса, которым отгорожен от нас Запад, — гораздо более железного, чем сталинский.

В момент ликвидации СССР (1991 г.) на Западе, очевидно, не считали Советскую Россию частью западной цивилизации. Безансон пишет: «Все семьдесят лет коммунистического правления советская Россия была помешана на желании «догнать и перегнать» Запад; кончилось это тем, что она построила «некапиталистическое» государство, что означало, среди прочего, — государство «неевропейское» и «ультрарусское» [1]. Итак, СССР считается государством «неевропейским» и «ультрарусским». Есть ли основания считать, что реформы под руководством Ельцина, а затем В.В. Путина, придали России такие цивилизационные черты, которые убедили Запад, что она претерпела фундаментальную мутацию и стала частью Запада? Это было бы совершенно невероятным феноменом, и его надо было бы доказывать и доказывать.

Давайте зафиксируем факт, общеизвестный на Западе: между Западом и Россией издавна существует напряженность, неизбежная в отношениях между двумя разными цивилизациями, одна из которых очень динамична. Запад немыслим без экспансии — отсюда свершения Запада: завоевания Карла Великого, который «очистил» от славян Европу восточнее Эльбы, великие географические открытия и колониальные захваты в Азии, Африке, Америке и Австралии, возникновение необычного типа хозяйства, целью которого была безудержная нажива (капитализм), создание нового способа познания, целью которого было безудержное накопление знания (наука).

Факт возникновения на этой почве геополитической напряженности с Россией спокойно объясняется во «Всемирной истории», написанной 80 «лучшими» историками мира. На Западе это базовая книга, она стоит на полках в каждом школьном кабинете истории. Том 31 — «Россия»— написан немецкими историками.

Россия выросла как альтернативная Западу христианская цивилизация. Она по главным вопросам бытия постоянно предлагала человечеству иные решения, нежели Запад, и стала не просто его конкурентом, но и экзистенциальным, бытийным оппонентом — как бы ни пытались государство и элита России избежать такого положения. Политические декларации и Российского государства, и западных правительств нельзя принимать за признание реальной цивилизационной принадлежности большой сложной страны.[7]

Попытка «встроить» Россию в Запад посредством реформ, начатых двадцать лет назад, увенчаться успехом не может. И дело не в экономических ошибках или недостатке средств — этой попытке противодействует массовое, никем не организованное самоосознание большинства граждан России и, с другой стороны, организованное и осознанное сопротивление государств и населения самого Запада.

Русофобия Запада

Люди осознают себя как народ только в сравнении себя с другими народами («иными»). Прежде всего с теми народами, которые оказывают наибольшее влияние на их судьбу. Начиная с XVI в. главными иными для русских стали народы Запада, в целом — западная цивилизация. С Запада приходили теперь захватчики, представлявшие главные угрозы для существования России. К Западу же русские относились с напряженным вниманием, перенимая у них многие идеи, технологии и общественные институты. По поводу отношения к Западу в среде самих русских шел непрерывный диалог и возникали длительные конфликты, так что даже появились два философских течения — западники и славянофилы.

Самосознание русских никогда не включало ненависть к Западу в качестве своего стержня. От такого комплекса русских уберегла история — во всех больших войнах с Западом русские отстояли свою независимость, а в двух Отечественных войнах одержали великие победы. Это укрепило и русское ядро, и ту полиэтническую нацию, которая складывалась вокруг этого ядра в XIX и XX веках.

За исключением части интеллигенции, в сознании русских не было комплекса неполноценности по сравнению с Западом. Да, многое есть у Запада, чем можно восхищаться, но есть и духовная пропасть, возникшая с отходом его от православного представления о человеке. Русские философы даже видели в этом трагедию Европы. Русский националист К.Н. Леонтьев, скорее западник чем славянофил, высказал глубокую мысль: «И как мне хочется… воскликнуть не от лица всей России, но гораздо скромнее, прямо от моего лица и от лица немногих мне сочувствующих: «О, как мы ненавидим тебя, современная Европа, за то, что ты погубила у себя самой все великое, изящное и святое и уничтожаешь и у нас, несчастных, столько драгоценного твоим заразительным дыханием!» [15].

Но этот упрек с состраданием, которого Запад от русских мыслителей никогда не просил, так что оставим его. Здесь для нас важнее тот факт, что и Россия была для Запада этнизирующим его значимым иным. Национальное и цивилизационное самосознание Европы во многом отталкивалось от образа русских (вообще россиян) и России. Этот образ рисовался, за исключением коротких исторических периодов, черными красками. Так возникла русофобия Запада — широкий спектр отрицательных чувств и установок по отношению к русским, от страха до ненависти. Она присутствует как важный элемент в основных идеологических течениях Запада и непосредственно оказывает большое влияние на отношение к России и русским и в массовом сознании, и в установках элиты и правящей верхушки. Поскольку Запад является в то же время «значимым иным» в формировании национального сознания русских, игнорировать этот фактор нельзя, он является важным качеством той «окружающей среды», в которой существуют Россия и русские.

Этот фактор надо изучать, следить за его динамикой, стараться на него воздействовать соответственно нашим национальным интересам, но при этом относиться к нему рационально, как и к другим факторам окружающей среды. Нельзя давать волю эмоциям и тем более исходить из эмоций при выработке своих установок и конкретных решений. Обижаться на русофобию, испытывать неприязнь к ее носителям, тем более отворачиваться от их «культурных продуктов» — глупо.

Западная русофобия имеет примерно тысячелетнюю историю и глубокие корни. Это большая и сложная идеологическая концепция, составная часть евроцентризма — лежащей в основе западного мировоззрения доктрины, согласно которой в мире имеется одна цивилизация. Эта цивилизация — Запад (не в географическом, а в культурном смысле). Он берет свое начало от Древней Греции и Рима (античности) и прошел в своем историческом развитии единственно правильный путь («столбовую дорогу цивилизации»). Остальные народы («варвары») отстали или уклонились с этого пути.

Всякого рода фобии — страхи и ненависть к иным — стали с раннего Средневековья важным средством в формировании самосознания народов Запада. Это были прежде всего фобии к тем, от кого исходил вызов («варвары на пороге»), и к тем, кого Запад подавлял и угнетал — и потому ожидал угрозы, которая до поры до времени таится под маской покорности.

Почему «Россия как зеркало» так возмущала Запад?

Культура России корнями уходит в православие. Ранним основанием русофобии и стала ненависть к восточному христианству (православию), от которого с VII века стала отходить Западная (католическая) церковь. В 1054 г. римский папа Лев IX и константинопольский патриарх Кируларий предали друг друга анафеме— произошел формальный раскол (схизма). Анафема — это не размолвка двух королей. В Средние века она проводила духовную границу.[8]

Но расхождение двух больших цивилизаций началось раньше— разделением в IV веке на Западную и Восточную Римские империи. Наследницей Восточной, Византийской империи и считала себя Россия (в духовно-религиозном смысле Москва в момент становления Московского государства была даже названа «Третьим Римом»).

Еще в XVIII веке все восточноевропейские народы обозначались понятием «скифы», пока историк Гердер не позаимствовал у варваров древности имя «славяне». Славяне долго еще были для западных европейцев скифами, варварами, Востоком.

Систематическая очистка Запада от славян продолжалась четыре века— с кровавых походов короля франков Карла Великого (VIII век). В хрониках, которые писали сопровождавшие его аббаты, славяне назывались не иначе как жабами и червями. Главы западных учебников всемирной истории о том, как Альберт Медведь и Генрих Лев очищали от славян центр Европы, читать страшно. Хотя моравы, венды и сербы уже были крещены, их уничтожали в качестве язычников. Остановили этот напор Александр Невский на севере и монголы в Венгрии в XIII веке.

Православие было объявлено языческой ересью, и норманны опустошали побережья Византии и Балкан, следуя указаниям св. Августина: поступать с язычниками так же, как евреи с египтянами, — обирать их. В XII веке начались крестовые походы против славян, и дело поставили на широкую ногу. Важнейшим для русской истории стал IV Крестовый поход в 1204 г. — против Византии, христианского государства.

Таким образом, одним из первых истоков русофобии западных европейцев было представление о славянах Руси как религиозных отступниках. Из факта принятия христианства на Руси от Византии выводилось и мнение об «азиатскости» и даже язычестве восточных славян.

В среде просвещенных западников в самой России духовная связь Руси с Византией считалась причиной «умственной незрелости» русских. Чаадаев, который считается первым русским философом, писал: «Повинуясь нашей злой судьбе, мы обратились к жалкой, глубоко презираемой этими [западными] народами Византии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания».

Историк Н.И. Ульянов пишет в эмиграции: «С давних пор отшлифовался взгляд на сомнительность русского христианства, на варварство и богопротивность его обрядов, на отступничество русских, подлость их натуры, их раболепие и деспотизм, татарщину, азиатчину, и на последнее место, которое занимает в человеческом роде презренный народ московитов» [16].

Но вспомним судьбу самой Византии. Накал ненависти к ней Запада сейчас понять трудно. В XI томе «Всемирной истории», по которой сегодня учатся на Западе, дается такое объяснение: «При виде богатства греков латинский мир испытывает восхищение, зависть, подавленность и ненависть. Комплекс неполноценности, который будет удовлетворен в 1204 г., питает его агрессивность по отношению к Византии».

Давайте прочтем в XIII томе «Всемирной истории», чем кончился в 1204 г. IV Крестовый поход против Византии. Описан он в хрониках самих аббатов. Вот что было после того, как штурмом был взят и сожжен Царьград: «Наконец рыцари и солдаты дали выход традиционной ненависти латинского мира к грекам. Грабежи, убийства и изнасилования охватили город. Невозвратны были утраты сокровищ искусства, накопленных в стенах Византии за ее почти тысячелетнюю историю. Целиком сжигались библиотеки, из церковных предметов были выломаны драгоценные камни, переплавлено в слитки золото и серебро и разбит мрамор.

Воины, начавшие свой поход как крестоносцы, не уважили религию: монахини были изнасилованы в монастырях; в соборе Святой Софии пьяные солдаты разбили молотками и топорами алтарь и серебряный иконостас; проститутка уселась на трон патриарха и распевала французские песни, вино пили из священных сосудов».

В отдельной хронике описано, как аббат Мартин из Эльзаса, угрожая настоятелю церкви Пантократора смертью, заставил его открыть тайник с реликвиями и «набил карманы своей сутаны» сокровищами. Он вывез 52 бесценные реликвии, список которых прилагается. Венецианцы увезли бронзовую квадригу, которую император Константин установил в своей новой столице. Сегодня она украшает вход в собор Св. Марка в Венеции. Хроники отмечают, что, когда в 1187 г. сарацины захватили Иерусалим, они не тронули христианских храмов и разрешили христианам выйти из города со всем их имуществом.

Все это прекрасно знал Александр Невский (многие православные монахи, свидетели дел крестоносцев, ушли на Русь). В 90-е годы в России его поносили за то, что он вел войну с тевтонами. С чем же шли на Русь тевтоны? В булле от 24 ноября 1232 г. папа Григорий IX призвал ливонских рыцарей-меченосцев идти в Финляндию «защитить насаждение христианской веры против неверных русских». В булле от 9 декабря 1237 г., после объединения Ордена меченосцев с Тевтонским орденом, этот же папа призывает организовать «крестовый поход». В походе должны были участвовать датские крестоносцы в Эстонии, тевтонцы и шведские рыцари. В этой кампании и произошла битва со шведами 1240 г. на Неве, за которую Александр получил свой титул. В булле от 6 июля 1241 г. Григорий IX просит и норвежского короля присоединиться к «крестовому походу против язычников».

В Средние века главным цивилизационным признаком была религия, и все эти походы против православных славян надо рассматривать именно как цивилизационную войну.

Это отношение к православию и православным славянам в принципе не изменилось в Новое время, да и до сих пор — оно просто ушло в подсознание. В XIX веке Карла Великого, «очистившего» Центральную Европу от славян, назвали главной фигурой истории Запада — выше Цезаря, Александра Македонского и христианских святых. Когда Наполеон пошел на Россию, его назвали «воскресшим Карлом». В 1942 г. фашисты пышно праздновали 1200 лет со дня рождения «Карла-европейца», а в разгар эры Аденауэра кардинал Фрингс из Кельна назвал холодную войну «реализацией идеалов Карла Великого».

Враждебное отношение к православию и представление об «азиатскости» русских на Западе усилились после монгольского нашествия на Русь. Русских представляли «варварами на пороге», жителями восточной и мифологической непонятной страны. Казавшееся европейцам таинственным освобождение от монгольского ига и быстрое укрепление Руси лишь усилили русофобию — на Востоке вдруг неожиданно возникло огромное государство.

Тогда в Европе стало складываться ощущение восточной границы Запада, за которой находится таинственный чужой. Русофобия стала формироваться как большой идеологический миф. В первой половине шестнадцатого века писатель возрождения Рабле ставил в один ряд «московитов, индейцев, персов и троглодитов». Большие культурные силы для идейного и художественного оформления русофобии были собраны с началом первой войны России и Европы, получившей название Ливонской войны (1558–1583). Считается, что эта война окончательно обозначила для западного человека восточные пределы Европы. Европа кончалась за рекой Нарвой и Псковским озером.

Ливония была объявлена «восточным бастионом» цивилизации, в союзе с Ливонским орденом выступили Литва, Польша, Дания и Швеция, много наемников из всей Европы. Русские были представлены дьявольскими силами, наползающими с Востока. Можно сказать, что на этом этапе идеологи русофобии уже отдавали себе отчет в евразийском характере возникающей Российской империи. Во время Ливонской войны татарская конница составляла существенную часть русского войска, а одно время касимовский хан чингизид Шах-Али (Шигалей) даже командовал всей русской армией [17, с. 18].

На Западе было объявлено, что цель России в Ливонской войне — «окончательное разрушение и опустошение всего христианского мира». Был выдвинут лозунг «Священной войны» Европы против России. Тогда была создана первая развитая технология психологической войны. Было широко использовано книгопечатание, и изобретен жанр «летучих листков» (листовок). Это короткие иллюстрированные тексты для массового читателя. Они были дешевы, написаны простым образным языком и охватили значительную часть населения. Для создания в листках черного образа русских были применены все художественные средства описания зла, найденные Возрождением. Главные из них такие.

Прямо или косвенно русских представляли через образы Ветхого Завета. Спасение Ливонии сравнивалось с избавлением Израиля от фараона. Утверждалось, что русские — это и есть легендарный библейский народ Мосох, с нашествием которого связывались предсказания о Конце Света. Говорилось, что московиты есть искаженное слово «мосох»: «Потому что Мосох или москвитянин означает, ни больше ни меньше, как человек, который ведет страшную жизнь, напрягает, протягивает свой лук и хочет стрелять; то же делают и москвитяне». Или, у другого автора: «Нечему удивляться, так как сам народ дик. Ведь моски названы от Месха, что означает: люди, натягивающие луки».[9]

Другая тема — «азиатская» природа русских. При изображении зверств московитов использовались те же эпитеты и метафоры, как и при описании турок, их и рисовали одинаково [15].

Особо надо сказать о черном мифе об Иване Грозном, который создавался с XVI века. Фигура Ивана IV должна была символизировать Российское государство вообще, на все времена. Его устойчиво определяли как тирана, так что слово «тиран» стало нарицательным для определения всех правителей России в принципе. Масштаб этого мифа и его идеологического применения таков, что, по выражению немецкого историка, он с XVI века по наши дни составляет «нерв русской истории».

Отметим лишь несколько мотивов этого большого мифа. Первый— патологическая жестокость, невиданная на Западе. Масштабы казней при Грозном преувеличены на два порядка (в десятки и сотни раз). С самого начала была дана и качественная оценка— царь Московитской державы «превосходит своей жестокостью Нерона, Калигулу и, наконец, всех тиранов, которые описаны и ославлены историками, а также поэтами».

Большая литература посвящена красочным деталям зверств царя. В первой биографии Грозного, изданной на Западе (1585), говорится, что он любил играть в шахматы и проигравшим отрезал уши, нос и губы. Тех, кто отказывался играть, убивали сразу. В Ливонии царь «сжигал и убивал все, что имело жизнь и могло гореть, скот, собак и кошек, лишал рыб воды в прудах, и все, что имело дыхание, должно было умереть и перестать существовать».