— Короче говоря, — сказал Альтман, — это что-то вроде охраняемой зоны, только на природе.
— Совершенно верно, — подтвердил Сизоэс. Голос его звучал довольно уныло.
— А как он выбрался на этот раз?
— Открутил одну из подвижных стеклянных панелей, через которые спускают лишнюю воду после полива.
— Замечательно придумано! — растрогался старик. Но тут же нахмурил брови и добавил, — В таком случае, у него наверняка были сообщники!
— В принципе, — отозвался унтер-офицер Эртье, — он вполне мог бы обойтись и без них. Но сейчас он действительно не один.
— А с кем?
— Со своей подружкой.
— С женщиной!
У Сизоэса возникло странное чувство, будто в восклицании старика звучало не столько удивление, сколько нескрываемая радость.
— Это же было одно из условий, не так ли? — сказал он. — Вы хотели, чтобы наш кандидат был, так сказать, влюблен.
— Да, да, это как раз то, что надо, — Альтман. — И давно он с ней знаком?
Эртье собрался было ответить, но Сизоэс перебил его, потрясая папкой с документами.
— Все сведения собраны в этом досье, я вам потом все разъясню. Старший унтер-офицер только ведет слежку с помощью наших систем видеонаблюдения. Эртье, скажите-ка лучше, что сейчас делают эти двое.
— Да, действительно, — поддержал Альтман, — чем они там заняты?
Эртье, которому так и не предложили сесть, опустил глаза, покашливая и переминаясь с ноги на ногу.
— Ну же, — наседал Сизоэс, — выкладывайте.
— Господин генерал, — отчеканил его подчиненный, задрав подбородок и вытянувшись по стойке «смирно», — в настоящее время они занимаются любовью.
Повисло неловкое молчание. Потом Сизоэс разразился грубым смехом, Эртье не преминул последовать его примеру. Альтман отвел глаза. Казалось, он задумчиво смотрит вдаль или созерцает что-то в прошлом.
— Вы уже говорили, сколько ему лет? — спросил он растроганным голосом.
— Двадцать.
— Двадцать лет! — повторил старик, устремив взгляд в пространство.
Его бородатое лицо осветила бледная, как зимнее солнце, улыбка. Рука с перстнем непринужденно скользнула по глазам, словно отводя тонкую пелену.
— Двадцать лет, — пробормотал он со вздохом.
А потом, вспомнив о двух чиновниках и поймав на себе их недоумевающие взгляды, снова посерьезнел.
— Сизоэс, отправляйтесь за вашим подопечным. Сомнений быть не может, это именно тот человек, который нам нужен. Как его фамилия?
— Смит.
— Имя?
— Байкал.
— Байкал?!
— Да, звучит довольно странно. Но тогда оно входило в комплекс стандартизированных культурных элементов, характеризовавших русско-монгольское происхождение матери. Кажется, это название какого-то озера.
Альтман вежливо сделал вид, что вникает во все эти премудрости.
— Отныне, — приказал он, — ставьте меня в известность обо всем, что касается молодого Байкала. Как только он окажется у вас, я хотел бы встретиться с ним с глазу на глаз. Я укажу вам подходящее для этой встречи место.
— Конечно-конечно, — угодливо сказал Сизоэс.
Он был явно доволен, что разговор близится к концу, и никак не мог дождаться, когда останется один, чтобы записать все сказанное Альтманом, все его приказы, жесты и особенно все его странные высказывания. Сизоэс никогда не упускал случая записать все, что казалось ему ненормальным, непонятным или подозрительным.
А от него эту привычку переняли все остальные сотрудники Министерства социальной безопасности.
Альтман наклонился, нащупывая свою упавшую на пол трость, и тяжело поднялся.
— Можете на нас положиться, — сказал на прощание Сизоэс, — мы сейчас же переходим к действию.
— Сейчас же! — воскликнул Альтман, — Полно вам, Сизоэс, неужели вы настолько далеки от всякой романтики? Дайте им еще немного порадоваться жизни...
Глава 3
ОБНАЖЕННЫЕ, ОНИ ДРЕМАЛИ, вытянувшись в высокой траве. Кейт положила согнутую ногу Байкалу на живот. Дыхание юноши было ровным и глубоким, а на лице появилось безмятежное выражение, которое она и раньше видела у него только во сне. И все же, как бы Кейт ни наслаждалась царившим вокруг покоем, на душе у нее было тревожно, неуютно. Нужен был энтузиазм Байкала, чтобы убедить себя, будто, проникнув в антизону, они обрели свободу. Что же до Кейт, то она, по правде говоря, чувствовала себя здесь под большим надзором, скованнее и уязвимее — одним словом, менее свободной, чем внутри.
Прежде всего, ей не давал покоя этот запах. Кейт он сразу напомнил гарь, и, действительно, в воздухе резко пахло золой и обугленными пнями. То тут, то там взгляд натыкался на изуродованные стволы варварски поваленных деревьев. Судя по всему, срубившие их люди были вооружены не самыми совершенными инструментами. Кейт и Байкалу попалась на глаза забытая посреди поляны ржавая мотыга, кое-как сварганенная из старых железок.
Оказавшись по ту сторону стены, беглецы прошагали еще около десяти часов. Они не сомневались, что и здесь все нашпиговано видеокамерами, а потому старались укрываться за деревьями. К их удивлению, местность, которая из зала для трекинга казалась совсем дикой, была изрезана бесчисленными тропами. Правда, людей они так и не встретили.
Байкал держался уверенно, как человек, который знает, куда идет. Время от времени он сверялся с какой-то таинственной картой, которую извлекал из клапана рюкзака. Чувствуя, что ее друг вовсе не так уверен в себе, как пытается показать, Кейт предпочитала не задавать лишних вопросов. Вскоре они вышли к горному озеру, со всех сторон окруженному густым ельником. Там, где в озеро впадала небольшая речушка, половина берега заросла тростником. Закат начертал в розовом небе таинственные знаки, которые каждый в глубине души истолковал по-своему. Кейт подумала про себя, что ничего доброго они не предвещают. Беглецы дождались темноты, чтобы развести костер из сушняка, слегка перекусили, залезли в свои спальные мешки и уснули, прижавшись друг к другу. Проснулись они еще до рассвета, когда выпала роса и с озера стал подниматься туман. Кейт встала и отправилась умываться холодной водой. У нее мелькнула мысль, что, останься они в зале, все выглядело бы примерно так же. С той только разницей, что не пришлось бы вздрагивать от смутного страха, заслышав любой необычный шорох, да вдыхать мерзкий запах гари, который под утро чувствовался еще сильнее.
Предрассветная тоска, змеящийся под одеждой холодок, горьковатый привкус дыма в воздухе — все располагало к тому, чтобы натянуть дополнительную термофутболку и наглухо застегнуть поднятый воротник куртки. Кейт совсем иначе воображала себе эту вылазку. Главное, — казалось ей — она сможет остаться с Байкалом наедине, вдали от посторонних глаз, и ее мечта о близости с ним наконец осуществится. А вместо этого получилось едва ли не наоборот: страх и отсутствие привычного комфорта препятствовали наслаждению и грозили свести на нет желание как таковое.
Кейт последовала за Байкалом, потому что была в него влюблена и не хотела отпускать одного, рискуя никогда больше не увидеть. Девушке смутно верилось, что, оказавшись по ту сторону границы, куда так влекло ее возлюбленного, они будут как-то особенно счастливы. Первое столкновение с реальностью безжалостно вернуло ее с небес на землю.
В это промозглое утро у Кейт было такое чувство, будто она постепенно приходит в себя, очнувшись от долгого забытья. Прежде всего, надо было сориентироваться во времени. Сделав усилие, она припомнила, какое сегодня число — 3 июля 27 года. В Глобалии летоисчисление велось от нуля до шестидесяти, после чего отсчет снова начинался с нуля. У этой системы, созданной по аналогии с подсчетом секунд и минут, была масса преимуществ. Благодаря ей вопрос о дате рождения перестал выглядеть вопиющей бестактностью по отношению к людям с большим будущим. Например, если вы родились в двенадцатом году, то в двадцать втором это могло означать, что вам десять, семьдесят или сто тридцать лет. Помимо всего прочего, такое летоисчисление напоминало каждому, что у Глобалии нет начала, она была всегда и будет существовать вечно, подчиняясь пульсирующему ритму бесконечно возобновляемых шестидесятилетних циклов. Итак, со временем все было ясно: 3 июля 27 года.
Что же касается пространства, то с ним дело обстояло далеко не так просто. Кейт впервые прямо спросила Байкала, где они находятся и куда он ее ведет.
— Насколько я знаю, — ответил он, слегка смутившись, — если мы будем и дальше двигаться в том же направлении, то выберемся из национального парка и попадем на пустыри за заводами фирмы «Байуотерз». А оттуда найдем дорогу на побережье.
Но как бы Байкал ни старался выставить себя знатоком, было сразу видно, что он плохо понимает, где они находятся, и очень смутно представляет себе будущий маршрут. Да и как могло быть иначе, ведь их путь лежал через запретные территории, отданные на откуп террористам и дикой природе! У Кейт пока не хватило духа продолжать расспросы прямо сейчас, но про себя она подумала, что надо будет как можно скорее взять ситуацию в свои руки.
К полудню солнце разогнало холодный туман, высушило землю и отсыревшую за ночь одежду, а бриз принес с запада гряду облаков, от которых веяло свежестью и морем. Байкал ускорил шаг, вообразив, что наконец-то нашел дорогу на побережье. Увы, беглецам дважды пришлось поворачивать назад и прятаться: едва им начинало казаться, что они на верном пути, как на горизонте возникали посты охраны. В конце концов Байкал решил отправиться в обход через горный перевал, и они с Кейт стали карабкаться по узкой тропинке, которая выглядела вполне обнадеживающе. К их разочарованию, тропа, достигнув вершины горного хребта, не спускалась по противоположному склону в долину, а вела на скалистый отрог и там обрывалась. Верхняя часть отрога поросла травой, образуя некое подобие сада, со всех сторон окруженного пропастью.
По дороге у Кейт было достаточно времени, чтобы разобраться в том, что творилось у нее в душе. Девушку обуревали мрачные предчувствия. Она была уверена, что у этой затеи нет ни малейшего шанса на успех. И если холодным утром при мысли об этом ей расхотелось и думать о физической близости, то теперь, в тихий и теплый послеполуденный час, в величественном окружении горных долин, простиравшихся внизу в подсвеченной солнцем дымке, она решила, что медлить больше нельзя, ведь в запасе у них оставалось так мало времени. Пока Байкал что-то высматривал вдали в маленький бинокль, девушка, не говоря ни слова, сбросила с себя одежду' и расстелила ее на траве. Обернувшись, он увидел ее обнаженной. Ладонями она касалась своих грудей, но не для того, чтобы скрыть их, а чтобы от этой первой ласки стали еще заметнее напряженные соски, разбуженные прикосновением теплого ветра. До чего приятно оказалось подставить яркому солнцу длинные темные волосы и молочно-белую кожу, усеянную бесчисленными родинками! Байкал молча разделся, не сводя глаз с девушки. Не успел он подойти поближе, как она прилегла, опираясь на локоть. Ноги ее были слегка разведены и напоминали склонившийся к самой траве цветок с длинными лепестками. Байкал вытянулся рядом, повинуясь той же непреодолимой силе, которая, казалось, исходила из самой земли. Когда они слились воедино, их любовь была лишь одним из проявлений закона вселенского притяжения, но чьей воле непостижимым образом соединяются небо и облака, растения и почва, лес и светлое пламя, которое ласкает, лижет и пожирает его.
В двадцать лет поступки даются куда легче, чем слова. Теперь ими овладело стеснение, по своей силе не уступавшее тому порыву, который только что безмолвно свел их вместе, и никто не решался заговорить первым. В конце концов, каким бы легким и теплым ни был обдувавший их ветерок, им стало прохладно, и они встали, чтобы одеться.
Кейт подошла к Байкалу, который возился со своим термостатическим поясом далеко не самой последней модели. Прижавшись к нему, она вытянула губы для поцелуя и погладила юношу по небритой щеке.
— А теперь, — шепнула она, — скажи, куда мы идем на самом деле.
В первую секунду Байкал весь напрягся, стараясь снова напустить на себя самоуверенный вид. Но Кейт все так же гладила его по щеке и прямо смотрела в глаза, так что он наконец сдался:
— Я и сам не знаю.
Он выглядел таким беззащитным, что она прижала его к себе. Они долго стояли, обнявшись.
— Расскажи мне все, как есть, — прошептала Кейт.
Она взяла Байкала за руку и усадила рядом с собой на траву.
— Я тебе уже говорил, я здесь задыхаюсь. Я больше так не могу. Я хочу выбраться отсюда.
— Согласна, Сиэтл — ужасный город. Но я же тебе предлагала слетать в Улан-Батор навестить мою бабушку. А можем погостить у моих родственников на ранчо в Зимбабве.
— Кейт, ты не понимаешь. Везде будет одно и то же. Мы так и останемся в Глобалии. Это будет одна и та же страна, которую я ненавижу.
— Конечно одна и та же. Никаких других стран не существует! Может, ты жалеешь о тех временах, когда было много разных государств, которые все время только и делали, что воевали друг с другом?
Байкал пожал плечами. Кейт продолжала настаивать.
— Больше нет границ между странами. Разве это плохо?
— Естественно. Кейт, ты сейчас пересказываешь пропаганду, которую тебе вбили в голову, как и всем нам. Глобалия — это свобода! Глобалия — это безопасность! Глобалия — это счастье!
Кейт обиженно посмотрела на него. Слово «пропаганда» звучало как оскорбление. Ведь на самом деле она сказала чистую правду.
— Ты, конечно, считаешь, что намного умнее меня. Но не станешь же ты отрицать, что теперь можно ездить куда угодно! Включи свой мобильный, выбери турагентство, и завтра же можешь отправиться в любой конец мира...
— Да, — согласился Байкал, — поехать можно куда угодно. Но только в пределах безопасных зон. То есть туда, куда нам разрешают ездить. Туда, где все одно и то же.
— Но вся Глобалия — сплошная безопасная зона! Европа, Америка, Китай... Все остальное пусто, там одни антизоны.
Байкал воскликнул звенящим от волнения голосом:
— А я все равно верю, что должно быть что-то еще!
Кейт вздохнула:
— Это ты мне уже говорил. Поэтому я и пошла за тобой. Но посмотри вокруг. Любимый, теперь ясно, что никакого другого мира нет, это только мечты. Остались только какие-то заброшенные дебри на краю света, заповедники да пустыри.
— Я полгода собираю сведения, — упорствовал Байкал. Он гордо встряхнул головой, но в голосе его угадывалось отчаяние. — Я уверен, все антизоны сообщаются между собой. Отсюда можно выйти к морю, там дальше должны быть пустыни, а может быть, и настоящие города! Чего я только не делал, чтобы достать карты! Мне удалось подкупить одного парня, его дедушка был ботаником и бывал в антизонах в экспедиции. Он мне продал пакет программ с картами, но, похоже, все устарело: здесь ничего не узнать!
Кейт чувствовала, что он вот-вот заплачет. Она провела рукой но его волосам, пригладив непокорные, черные как смоль пряди, которые тут же заторчали снова.
— Давай скорей вернемся, — шепнула она, — Скажем, что потерялись, что дверь была открыта, а нам хотелось побыть наедине. Нам ничего не будет. Разве что оштрафуют.
— Нет, — сказал Байкал, тряхнув головой, — Я туда не вернусь. Это настоящая тюрьма.
— У нас кончилась еда. Здесь никто не ходит, может, только угольщики, да какие-то таинственные лесные жители. Тут страшно, в воздухе воняет гарью. Мы в любой момент можем угодить в ловушку или наступить на мину. Ну и где, по-твоему, тюрьма?
— Там, — не сдавался Байкал.
Кейт отдернула руку. Они молча посмотрели друг на друга. Что, если свирепый вид Байкала, его необузданность, которая так привлекла ее в начале, — это всего лишь упрямство капризного ребенка? Она ввязалась в эту авантюру, восхищенная его энергией и уверенностью в себе. Но сейчас Кейт вдруг поняла, что за всем этим может скрываться и нечто другое: гордыня и даже глупость.
— С меня хватит! — крикнула девушка и встала.
Она взяла свой рюкзак.
— Я пойду назад.
— Ты не знаешь дороги, — возразил Байкал.
Лучше бы он этого не говорил. Теперь Кейт уже не могла позволить себе передумать. Была затронута ее гордость.
— Еще посмотрим.
Девушка решительно надела рюкзак и быстро зашагала по тропинке, которая вела в лес.
С минуту Байкал постоял в одиночестве, сжав кулаки. Он ни за что не хотел отказываться от задуманного, но при мысли о том, что Кейт из-за него окажется в опасности, решил больше не упрямиться. Молодой человек взвалил на спину рюкзак и побежал вслед за ней вверх по крутому склону.
Тропа была извилистая, а потому он не сразу заволновался оттого, что не видит Кейт. Наверняка она скрылась за следующим поворотом. Прошло десять минут. Байкал удивился, что до сих пор не нагнал ее. По дороге ему не попалось ни одной развилки, к тому же он был уверен, что ходит гораздо быстрее, чем Кейт. Он принялся звать ее. Его крики эхом отозвались в соседнем ущелье. Вдруг она спряталась? Некоторое время назад Байкал проходил через участок леса, заваленный огромными камнями. Наверняка Кейт спряталась за одним из них. Может быть, ей нужно было уединиться или же она решила пропустить его вперед.
Он пошел обратно, не переставая звать Кейт. Солнце уже скрылось за горным кряжем, и тропинку окутала сиреневатая тень, которая в горах задолго предвещает наступление ночи.
В конце концов за очередным поворотом он разглядел метрах в десяти чей-то силуэт. Байкал так долго бежал вверх по склону, что пот застилал ему глаза, и он почти ничего не видел, но не засомневался ни на секунду. Юноша ринулся вперед, еле переводя дыхание, счастливый оттого, что наконец нашел Кейт. Когда их разделяли всего какие-то три метра, он поднял взгляд и увидел, как рядом безмолвно выросли еще две тени. В ту же секунду фигура, которую он принял за Кейт, обернулась. Байкал понял, как сильно он ошибался. Это оказался мужчина. Форма Министерства социальной безопасности туго обтягивала его толстый живот.
— Ни с места! Я унтер-офицер Эртье.
Глава 4
ВЗРЫВ ЗАМИНИРОВАННОЙ МАШИНЫ, который потряс весь Сиэтл, унес жизни двенадцати человек, не говоря уже о многочисленных ранениях и тяжелых психологических травмах. И все же по меньшей мере одного эта трагедия осчастливила: благодаря ей Анрик Пу-жолс смог раздобыть сенсационный материал для своего первого репортажа.
Анрик окончил школу журналистики всего каких-то две недели назад. Ему недавно перевалило за тридцать, так что дорога в профессию была долгой. Впрочем, тридцать — возраст более чем приличный и даже весьма юный, учитывая, какой конкурс нужно было выдержать, чтобы поступить в это престижное учебное заведение. И что было еще удивительнее, этому молодому человеку без опыта работы удалось устроиться стажером в рубрику «Происшествия» газеты «Юниверсал Геральд». То было старинное издание. Поговаривали, что в начале своего существования оно даже печаталось на бумаге. Это значило, что газета была основана еще до того, как вышел закон, запрещающий промышленное использование любых природных материалов, один из первых в Глобалии. Теперь «Геральд», разумеется, стала виртуальной и выходила в экранном формате. Все эти годы она успешно конкурировала со множеством новых газет, и, хотя давно уже не считалась единственным авторитетным изданием, престиж ее по-прежнему был невероятно велик.
И вот в довершение всего с первым же журналистским заданием Анрика посылают освещать теракт такого масштаба. Накануне ему выдали ленту на липучке, где значилось его имя. По старой традиции все в редакции носили на груди такие значки. Трудно было сказать, чем он больше гордился: званием журналиста «Юниверсал Геральд» или своим каталонским именем «Анрик Пужолс», которое казалось ему созданным специально для того, чтобы быть выгравированным на клинке шпаги.
Увы, Анрик был так горд и так взволнован, что упустил самое главное. В спешке отправившись к торговому центру, где произошел взрыв, он забыл свое электронное журналистское удостоверение. Возвращаться было уже поздно, а офицеры Социальной защиты признавали только этот документ, который позволял автоматически идентифицировать владельца и определить его профессиональные полномочия. Остальные журналисты, все при своих удостоверениях, уже стояли отдельной группой неподалеку от обгорелого остова машины. К ним вот-вот должен был обратиться представитель властей, зачитать официальное заявление, ответить на вопросы и пригласить воочию ознакомиться с последствиями взрыва. Родственники жертв, тоже собранные в отдельную группу, терпеливо дожидались, когда до них дойдет очередь предстать перед телекамерами.
По забывчивости загубить такой репортаж! Анрик был готов рвать на себе волосы. Молодой журналист, хотя и родился в Денвере, а учился в самых разных уголках планеты, был каталонцем до мозга костей. Так его воспитала бабушка, у которой он долгое время жил после смерти родителей, погибших в автокатастрофе. Гордый, трудолюбивый и обидчивый, любую неудачу он воспринимал как оскорбление и приходил в бешенство при одной мысли о том, что его честь может пострадать.