Венецианская маска. Книга 2

— Они вместе с Эленой приехали вчера поздно вечером. О том, что они здесь, известно лишь Леонардо, и после ужина он помог мне устроить их здесь. Разумеется, он не одобряет всего этого, но я умолила его держать язык за зубами. Сестра Джаккомина тоже ни словом не обмолвится об этих родах, потому что прекрасно понимает, что ей грозит от Филиппо Челано, если тот когда-нибудь узнает правду. Но она страшно боится, что я сама собираюсь принимать роды у Элены. Конечно, я никогда не стала бы тебя тревожить, но, коль ты уже здесь, может быть, поможешь? Ну, хотя бы посидишь рядом, когда она разрешится?

Мариэтта посмотрела на Адрианну долгим взглядом. Она помнила, что та не раз помогала акушеркам при родах своих подруг, но принимать роды самой — этого ей делать не приходилось.

— А может быть, все же следует обратиться за помощью к настоящему врачу или акушерке? — предложила Мариэтта.

— Нет, нельзя. Элену слишком хорошо знают в Венеции, чтобы такая тайна не вылезла наружу. Может быть, и правда, что мне не следовало привлекать тебя, потому что ты сама уже на сносях, и… все может быть. Мне поможет монахиня.

— Нет, нет, я остаюсь с тобой. Сестра Джакко-мина согреет воду и вообще позаботится обо всем.

Едва заслышав голос Мариэтты, монахиня вышла из гостиной и принялась обнимать ее своими коротенькими пухленькими ручками. Было видно, что парижская кухня пошла впрок — сестра Джаккомина округлилась еще больше.

— Ой, это такая беда, Мариэтта! Я ведь ни о чем и подозревать не могла! Кто бы мог подумать? Такой милый молодой человек, но как же так? Это я виновата, что вовремя не заметила, что к чему…

Мариэтта ласково усадила ее на диван.

— Не расстраивайтесь. Просто двое полюбили друг друга и позабыли о том, что такое благоразумие и осторожность, это всегда бывает. А сейчас самое главное — помочь нашей Элене родить. Ведь вы уже пообещали, что никому не расскажете, это уже само по себе проявление огромной милости.

Лицо сестры Джаккомины выражало искреннее сочувствие.

— А как же иначе я могла поступить по отношению к той, которая была однажды моей воспитанницей в Оспедале? Разве Господь наш не призывает проявить милосердие к тем женщинам, что виновны в супружеской неверности? А Элена больше не станет грешить. Она уже написала Николо, что между ними все кончено.

Мариэтта понимала, каково было Элене прийти к такому решению, несмотря на то, что его рано или поздно все равно потребовалось бы принять. Когда она вошла в спальню, где находилась Элена, та издала крик радости, пытаясь подняться.

— Ты здесь! Адрианна говорила мне, что нельзя посылать за тобой, потому что у тебя самой вот-вот начнется!

— Я рада, что оказалась здесь, — вид Элены внушал ей тревогу. Дорога, должно быть, не на шутку измотала ее. Когда Мариэтта уселась на краю постели, Элена в знак благодарности сжала ее руку, было видно, как она страдает — от боли на лбу ее застыли крупные капли пота. Подошедшая Адрианна смахнула их салфеткой, смоченной в розовой воде.

— И, пожалуйста, не чинись и кричи вовсю, — посоветовала Адрианна. — Здесь, кроме нас четверых, никто тебя не услышит. Стены здесь дай бог, какие толстые, а окно выходит на пустой склад. Можешь себе кричать, сколько духу хватит. На нас не обращай внимания. Мариэтта тоже поможет мне принять рода, так что не беспокойся. А сейчас я вас ненадолго оставлю.

Когда Адрианна ушла, Элена вымученно улыбнулась.

— Знаешь, Адрианна приняла меня в свой дом, как родная мать. Она так добра ко мне. Я знала, что она меня не выгонит на улицу. — Ее глаза расширились. — Но я все равно боюсь. Нет, я не за себя боюсь, а за моего ребенка. Я ведь даже написала тебе вчера вечером письмо, на тот случай, если не выдержу родов и умру, потому что ты единственная, к кому я могу обратиться. Адрианна, конечно, взяла бы ребенка, если бы могла. Но ведь Леонардо ни за что не даст ей этого сделать. Он ведь считает меня распутницей, да я, наверное, и есть такая. — Очередной приступ боли заставил ее на минуту умолкнуть. — Но я люблю Николо, и он любит меня, — продолжала она, отдышавшись. — Ведь если бы мой брак как-то можно было аннулировать, то я без слов пошла бы на это. А сейчас дело обстоит так, что он в плену у всех обстоятельств у себя дома во Флоренции, точно так же, как и я в плену у Филиппо.

— Оставь все эти страхи и лучше расскажи мне, о чем ты там написала. Что, может быть, Николо заберет ребенка? Ты хочешь, чтобы я взяла на себя передачу ему ребенка?

— Он вообще ничего о нем не знает. Мне удалось скрыть от него свою беременность. Если у меня родится девочка, я хочу отдать ее в Оспедале. Я сумею потом сделать так, чтобы она стала моей крестницей, это обеспечит Мне доступ к ней, как это было с нашей Бьянкой. А когда она станет достаточно взрослой, я смогу рассказать правду. — Снова она была во власти схваток, но на этот раз, не выдержав, закричала. Мариэтта вытерла ее горевшее лицо салфеткой.

— А если у тебя родится мальчик? — спросила Мариэтта, когда схватки отошли. — Но тогда-то уж явно он должен быть у отца.

Элена возбужденно заговорила.

— Николо получит своего сына. Я не могу лишить мальчика всех преимуществ, которые у него будут, если воспитанием займется хороший отец.

— Я все сделаю так, как ты скажешь.

Все время, которое Мариэтта провела, сидя на краю постели Элены, ее не отпускала боль, а в течение последнего получаса она даже усилилась, но она терпела, покуда было можно. Ничего, Элена вот-вот должна родить, и тогда она со спокойной душой может отправляться домой. Конечно, трудновато будет забраться в гондолу, но ничего, как-нибудь она это осилит.

В конце концов потребовалась помощь сестры Джаккомины — перед самыми родами у Элены пошли воды, и при этом ее пронзила такая боль, что она впала в беспамятство. А у Мариэтты тем временем началось то же самое. Бедная Адрианна была вынуждена разрываться между ними двоими — оставив Элену на несколько минут, она должна была отвести Мариэтту в соседнюю спальню, переодеть ее там в одну из ночных сорочек Элены, уложить в постель и снова бежать к Элене.

Теперь эта пытка началась и для Мариэтты. Сестра Джаккомина старалась изо всех сил, Мариэтта кричала как резаная, и ее крики сливались с криками ее подруги в соседней спальне. А для Адрианны, казалось, время перестало существовать, женщина боролась за одного ребенка, в то время как вот-вот мог заявить о себе и второй. Она не знала, к кому ей кинуться. Наконец, обе подруги разрешились почти одновременно. Дочь Элены родилась на несколько минут раньше того, когда мертвым мальчиком разрешилась Мариэтта, которая некоторое время оставалась одна. И когда перепуганная Адрианна вбежала в спальню, где находилась Мариэтта, она увидела, как мать пытается дотянуться к своему внешне не внушавшему никаких опасений новорожденному.

Дважды просыпалась в эту ночь Элена от криков отчаяния своей подруги. Леонардо поставил в известность прислугу дома Торризи, что синьора Торризи остается на ночь у него и его супруги, но истинную причину сообщать, разумеется, не стал. Мариэтта и слышать не хотела о череде соболезнований и сочувствий от своих друзей и недругов, знакомых и родственников мужа. Элена рвалась к ней, но Адрианна строго-настрого запретила им обеим даже подниматься с постелей.

На рассвете Элена уже кормила свою дочь, которую она окрестила в честь своей матери Елизаветой, и гладила крошечную головку малышки со странно-нежным неиспытанным чувством. Адрианна, которая вместе с сестрой Джаккоминой всю ночь не смыкала глаз, выглядела как тень и прилегла ненадолго.

— Как Мариэтта? — спросила Элена.

— Мариэтта в неутешном горе, — печально ответила Адрианна. — Не увидь она своего ребенка, все было бы по-другому. Я очень за нее боюсь. Мне приходилось видеть женщин, которые после неудачных родов впадали в сильную меланхолию. — Она хоть в состоянии уснуть?

— Немного прикорнула, но это еще ночью. А сейчас она почти все время либо плачет, либо просто неподвижно лежит и ни с кем не говорит, как сейчас. Просто уставится в потолок и все, и слезы текут по щекам.

— А когда мне можно пойти к ней?

— Следует немного подождать, — Адрианна сделала паузу. — И, пожалуйста, не бери с собой Елизавету. Не сыпь ей соль на рану.

Элена ничего не ответила, но она еще вчера вечером приняла решение о том, как будет действовать. И когда Адрианна решила спуститься вниз, чтобы помочь сестре Джаккомине, которая занимались стряпней на кухне, Элена нежно поцеловала спою дочь.

— Хотела и надеялась побыть с тобой хоть чуточку подольше, — прошептала она ей, — но я всегда буду тебя любить.

Поднявшись с кровати, она босиком направилась в соседнюю комнату. Увидев ее, Мариэтта вздрогнула и с тоской во взоре взглянула на младенца в руках Элены.

— Хорошо, что ты принесла свою Елизавету, а то я уже спрашивала, как она там.

— Я не показать тебе принесла ее, — сказала Элена, усаживаясь на край постели. — Я хочу отдать ее тебе, — и с этими словами подала девочку Мариэтте.

Елизавета, словно понимая, что сейчас в ее жизни происходит что-то бесконечно важное, открыла глаза и повернула пока еще неосознанный взгляд на свою будущую мачеху. Лицо Мариэтты уподобилось лицу Мадонны — с такой нежностью она взирала на этот бесценный дар, только что вверенный ее заботам. Вся доброта, вся нежность, предназначенные ее ребенку, готовы были вылиться на эту девочку. Казалось, в Мариэтту вдохнули жизнь и наполнили ее душу покоем, тем покоем, что длился столь мимолетно и покинул ее, как только она осознала весь ужас происшедшего. Ей было-нелегко сейчас разобраться в своих мыслях.

— Но… но ведь ты говорила, что хочешь отдать девочку в Оспедале, — запинаясь, произнесла Мариэтта.

— Ей будет лучше, если она останется с тобой.

Никому из них, ни Мариэтте, ни Элене не пришло в голову, как на это может отреагировать Доменико, когда узнает. Поднявшись в спальню с подносом, на котором стоял завтрак, Адрианна, к своему удивлению, обнаружила, что здесь находится Элена, и не одна, а со своей новорожденной дочерью, и обе женщины устремили на малышку полный самозабвенной любви взгляд. Нет, здесь не требовалось никаких объяснений. Недоумевающая Адрианна подошла к изножью кровати.

— Что ты делаешь? — громче, чем следовало, вопросила она. И потом, повернувшись уже к Мариэтте. — А что скажет твой муж? Ты думаешь, он пойдет на то, чтобы принять ребенка, у которого в жилах течет кровь Челано?

На лице Мариэтты появилось выражение холодной решимости, она сильнее прижала девочку к себе, как бы стремясь защитить ее от посягательств.

— Доменико получит сына, когда придет время, а у меня будет этот ребенок, которого я смогу любить и заботиться ради Элены. А Доменико… что ж, значит, и у меня появится от него тайна, как у него самого есть тайны от меня.

Адрианне показалось, что роды временно лишили обеих рассудка. Мариэтта готовилась пойти на обман, даже не обман, а на настоящий заговор, а Элена обрекала себя на вечную тоску и чувство вины. Ведь окажись Елизавета в Оспедале, Элена имела бы возможность хоть изредка, но видеть ее, а здесь? Но в то же время только слепой мог не заметить, что принятое обеими матерями решение для самой Елизаветы было наилучшим.

Через пять дней Мариэтта с Елизаветой на руках в сопровождении Леонардо направилась домой, во дворец Торризи. Все эти дни они ухаживали за девочкой вместе, договорившись с Адрианной о том, когда Мариэтта будет приносить ребенка. Прежде чем отдать дочь Мариэтте, Элена поцеловала девочку на прощание, проявив чудеса отваги, но едва за Мариэттой и младенцем закрылась дверь, как Элена упала в обморок, а очнувшись, горестно стала заламывать руки. Она не могла вернуться домой до тех пор, пока не пропадет молоко, но, в конце концов, пришло время, когда ей пришлось возвращаться во дворец Челано. Это потребовало от них крайней осторожности, потому что Элена и сестра Джаккомина возвращались в Венецию морем. Леонардо сумел организовать все так, что их багаж даже прошел таможню, и проследил за тем, чтобы и Элена, и ее багаж прибыли во дворец одновременно, кроме того, все это происходило как раз в тот день, когда в порту Венеции, действительно, швартовался корабль из Франции. Элена позаботилась о том, чтобы сестра Джаккомина не попадалась на глаза Филиппо, потому что тот неизбежно ударился бы в расспросы, а это ничего, кроме неприятностей, не обещало. На самом же деле все вышло так, что как раз прибытие Элены и вызвало страшный переполох в доме. Встречать ее сбежалась вся прислуга.

— А где синьор? — спросила Элена.

— В библиотеке, синьора, — прозвучал краткий ответ.

Когда она вошла в просторное помещение библиотеки, с длинными рядами книжных полок во всю стену, она увидела Филиппо Челано, сидящего в кресле у одного из широких окон, рядом стояла прислоненная трость с позолоченной рукояткой, а ноги покоились на маленькой скамеечке.

— Что с тобой, Филиппо?

Он взглянул на нее с каким-то удивлением, и она из всех сил постаралась придать своему лицу приличествующее выражение сочувствия и озабоченности. Адрианна предупредила ее, что его лицо пострадало, но Элена все же умудрилась позабыть об этом, и глубокий шрам на лице от рапиры Антонио неприятно удивил ее.

— Значит, ты вернулась! Можно сказать, вовремя. Ты даже немного поправилась и теперь выглядишь лучше, тебе это идет. А об этом можешь не волноваться. — Он показал на шрам. — Я дрался на дуэли с Антонио Торризи, и никто не сумел вырвать победу у другого. Почему ты там остановилась? Тебя что, пугает мое лицо?

— Нет, — ответила Элена. Она подумала, что несмотря, а может быть, даже благодаря этому шраму, очень много нашлось бы женщин, которые сочли бы его красавцем, теперь у него был вид воина, вернувшегося с поля битвы. Подойдя к нему для подобавшего моменту поцелуя после долгой разлуки, она внутренне содрогнулась при мысли о том, что сейчас ее губы снова должны коснуться человека, внушавшего ей такое отвращение. Стоило ей нагнуться к нему, как он обхватил ладонями ее голову и прижался к ее губам своим дурно пахнувшим ртом, будто хотел откусить ей голову. Когда Филиппо хотел было обнять ее за талию, тело его вдруг дернулось и рот скривила гримаса боли, а на побелевшем лбу выступили капельки пота.

— Проклятая дуэль! Если бы я хотя бы поддел на клинок этого Антонио Торризи, тогда, по крайней мере, было бы за что принимать такие страдания. Впрочем, лекари говорят, что со временем все пройдет, они призывают меня к терпению. А вот его, как известно, у меня никогда не было. Но зато у меня теперь достаточно времени, чтобы обдумать способ рассчитаться с этим мерзавцем в отсутствии его братца. Он мне за все заплатит! За все до последнего гроша!

— Что ты задумал?

— Это не твоего ума дело, к тому же ничего еще окончательно не решено. Потребуется время, много времени. А тебя не это должно сейчас занимать. Теперь ты дома, и мы снова можем позабавиться. Все это время я чувствовал себя не очень-то хорошо, я соскучился по тебе. А теперь ты даже можешь сыграть для меня и спеть. Теперь все изменится к лучшему, раз ты снова дома.

— А твоя мать тоже здесь?

— Сейчас нет. Она приезжала сюда поухаживать за мной, и ей даже пришлось чуть побороться за мою жизнь. Вот так-то! — он цинично ухмыльнулся. — Странно все, тебе не кажется? Особенно, если принять во внимание, что она меня никогда особенно не любила в отличие от ее любимчика Марко. Хотя и другие тоже не пользовались ее особой благосклонностью. Мне кажется, она понимала, что лучше уж мне сесть на престол во дворце Челано, чем этому пьянчуге Витале, странному типу Альвине или даже Маурицио, хотя у него мозгов хоть отбавляй, но сердце мягкое, как у бабы. А если уж говорить об этом Пьетро, что. заперся в монастыре, так он в ее списке всегда стоял на последнем месте. Кстати, он был здесь, но ты его не застала.

Элену весьма удивило это сообщение, ей было известно, что Пьетро намеренно не уведомили о смерти Марко, и он узнал о ней лишь после похорон.

— А зачем он приезжал в Венецию?

— А затем, чтобы все думали, что я уже одной ногой в могиле. Вот Маурицио и послал за ним в монастырь, а это не ближний свет, и он приехал. И не зря — он сумел спасти мой глаз. Так что, благодаря стараниям Пьетро и моей матушки, я выжил.

— И синьора смягчилась по отношению к нему после этого?

— Она? Да ни за что! Ведь он же совершил преступление, по ее мнению, появившись на свет тогда, когда она уже считала, что вышла из того возраста, когда рожают детей. Моя мать не из тех, кто прощает. Тебе следовало бы уже это понять.

— У Лавинии все хорошо?

— Все хорошо, только вот устала она ужасно. У матери случился небольшой удар, когда она вернулась домой после того, как ей пришлось за мной ухаживать, и он превратил ее наполовину в инвалида. Поэтому Лавинии и приходилось день и ночь следить за ней и ухаживать.

Рука Филиппо сжала ее ладонь, Элене тут же захотелось отдернуть руку, но она превозмогла себя. Филиппо поглаживал своим большим пальцем ее ладонь.

— Понимаешь, я пока не смогу быть для тебя настоящим мужем до тех пор, пока не пройдет эта проклятая боль в ребрах, но, я думаю, ты сможешь удовлетворить меня и так, как я учил тебя.

Услышав это, Элена от души пожалела, что рапира Антонио Торризи не смогла пронзить ему сердце.

Доменико вернулся, когда Елизавете исполнилось восемь недель. После концерта в Оспедале Мариэтта обнаружила, что он дома. Ее сердце подпрыгнуло, стоило ей только увидеть его. Доменико слегка осунулся за время путешествия, но это делало его еще красивее. Слова радости, высказанные им, вернули ее к действительности и не дали броситься к нему в объятия.

— Значит, у нас прекрасная дочь, Мариэтта.

Когда он, заключив ее в объятия, стал кружить по залу, она почти простила его за обман.

Никогда еще он не был с ней таким нежным и одновременно страстным, как в ту ночь. Заметив легкую перемену в ее поведении, он, не понимая истинной причины этого, всеми силами старался уверить ее в том, что счастлив стать отцом дочери.

— Если случится так, что судьба будет посылать нам лишь дочерей, — великодушно заявил он, — то Елизавета станет наследницей и главой дома Торризи. И пусть мне придется сражаться со всеми за то, чтобы в законодательство внесли соответствующее изменение.

— Нет! — встревоженная тем, что Доменико вполне мог отважиться на такой шаг, Мариэтта прижала палец к его губам. — Этому никогда не бывать! И не думай об этом! У нас еще будут сыновья. И, рано или поздно, у Торризи будет настоящий наследник.

— Хорошо, хорошо, — принялся успокаивать ее Доменико. — Незачем волноваться по этому поводу раньше времени. — Он вдруг стал очень серьезным, весьма обеспокоенный такой ее бурной реакцией. — Мне хотелось, чтобы ты не печалилась.

Доменико, устав в дороге, так и уснул, не. выпуская ее из объятий, а вот к Мариэтте сон не шел. В каком же жутком и двусмысленном положении он оказался! Даже если она и пожелает сказать ему правду, это окажется невозможным, потому что дала Элене клятву молчать и не могла ее нарушить. Значит, им необходим сын, причем, как можно скорее. Ведь если получится так, что, несмотря ни на что, Елизавета, будучи представительницей клана Челано, унаследует все, это станет совершенно невероятным предательством, и к нему приложит руку она, Мариэтта. Как можно допустить такое?

Крестили Елизавету в церкви Санта-Мария делла Пиета. На роли крестных могли претендовать, разумеется, Адрианна и сестра Джаккомина, хотя монахиня почему-то отказалась.

— Не могу сказать, что не хочу этого, — объясняла сестра Джаккомина Мариэтте, — но, боюсь, для этого лучшей кандидатки, чем Бьянка, не сыщешь. Ведь она всегда так гордилась тобой и Эленой, да и вы обе тоже прекрасно относились к ней. И хотя ей всего десять лет от роду, девочка с сильно развитым чувством ответственности в отношении тех, кто младше, и вообще, очень любит малышей — добрая, никогда никого не ударит и никому не нагрубит. Мне кажется, для вашей Елизаветы нет другой крестной.

Мариэтте пришлось по душе предложение монахини и то, что она в который раз уже продемонстрировала отсутствие следов эгоизма. И Доменико тоже ничего против не имел. Он знал эту девочку и любил ее, она не раз приходила в сопровождении монахинь к ним в гости во дворец после их свадьбы.

Сама Бьянка с нескрываемым восторгом отозвалась на это предложение.

— Да, да, я очень хочу! Ой, как здорово! А можно мне будет держать Елизавету, когда ее будут крестить?

Мариэтта, которая специально для беседы с ней пришла в Оспедале, с улыбкой кивнула.

— Я не сомневаюсь, что Адрианна согласится.

Элена тайком наблюдала, как крестили ее дочь, из-за решетки, за которой они столько раз пели, как и тогда, когда здесь венчали Мариэтту и Доменико. Ей очень нравилось, что крестной выбрали их Бьянку, и она с нежностью смотрела, как девочка держала Елизавету. Элена не видела дочку с тех пор, как отдала ее в руки Мариэтты. Несмотря на их надежды, Элена начинала понимать, что обречена переживать тоску всякий раз, когда она увидит свою Елизавету. Но она не могла не присутствовать на таком торжественном для ее дочери событии, и пусть даже будет потом горевать.

Вскоре она встретилась с Мариэттой, которая представила ей полный отчет о том, как растет девочка, Элена давно и с нетерпением ждала этого. Ей очень льстило, что у них с Елизаветой глаза почти одного цвета, впрочем, если быть до конца объективным, у дочери не могло быть таких непередаваемых фиалково-синих глаз, какие у Элены. По какому-то велению судьбы, в волосиках Елизаветы стали появляться хорошо знакомые Элене медные тона, столь характерные для Мариэтты. А сама Мариэтта вспоминала, что это не ее плоть и кровь лишь тогда, когда встречалась с ее настоящей матерью.

К радости Доменико и Мариэтты, подал о себе весть Антонио. Он писал, что обосновался в Женеве. И это решение созрело не только потому, что Швейцария — независимое государство, но и вследствие того, что у него там обнаружились друзья — одна семья, которой он в свое время очень помог устроиться в Венеции во время карнавала. Он писал, что еще тогда увлекся их дочерью Жанной, но, согласно венецианским законам, не имел права жениться на ней. Теперь же, когда наступил такой момент, когда эти пресловутые законы стали ему нипочем, он собирается жениться на этой девушке и в перспективе войти в банковское дело, которое ведет ее отец.

— Слава Богу, это письмо хоть принесло нам добрые вести! — воскликнула обрадованно Мариэтта, едва прочитав его. Потом, внезапно осознав, что вряд ли могло радовать Доменико, что все его братья рассеялись по белу свету, успокаивающе положила руку ему на плечо. — Не печалься, ведь мы в любой момент можем поехать к нему.

— Я думал об этом. Мне, очевидно, удастся заехать к нему, когда случится очередная миссия в те края. — Доменико хмуро читал письмо, которое Мариэтта отдала ему. Дело было в том, что Женева не так уж далеко, чтобы Филиппо Челано не послал туда своих наемных убийц, если только ему удастся пронюхать о том, что Антонио там. Вероломству Филиппо Челано пределов нет, поэтому вряд ли следует рассчитывать на то, что он останется верным традиционной дворянской морали, которой могли похвастаться совсем еще недалекие его предки. А поскольку пока след Антонио для него потерян и дуэль до конца не разрешилась, то не исключено, что очень скоро и он сам станет мишенью для подлого нападения из-за угла.

И Элена решила ничего не сообщать Мариэтте, чтобы лишний раз не тревожить ее, что ей стало известно буквально сразу же после ее прибытия домой, во дворец Челано. Речь шла о заговоре против Доменико. Элена никогда не допускалась на так называемые деловые встречи, которые Филиппо проводил со своими родственниками и знакомыми, по она стала запоминать всех, кто приходил во дворец, и без зазрения совести подслушивала все разговоры, которые велись за закрытыми дверями. Иногда до нее доходили лишь обрывки фраз, но она всегда все записывала с указанием даты и времени, надеясь, что это однажды может понадобиться для того, чтобы своевременно предупредить через Мариетту Доменико о грозящей ему опасности. И хотя Элене доселе ни разу не приходилось встречаться с Доменико Торризи лично, вопрос о его безопасности являлся для нее жизненно важным по двум причинам: первое — он любимый муж ее лучшей подруги Мариэтты, второе — отчим ее дочери.

Постепенно Филиппо Челано полностью оправился от нанесенной ему раны. Его раздражение по поводу продолжавшихся неудачных попыток его супруги забеременеть всегда усиливалось во время визитов его матери во дворец. Конечно, синьора Челано была уже далеко не та, что раньше, что хоть и сдала, но язык ее не стал менее колючим, и глаза все еще несли в себе злорадный блеск.

— Элена никогда не сможет иметь детей, так что освобождайся от нее и заводи себе новую жену.

Он пристально посмотрел на нее из-под полуопущенных ресниц.

— Что ты предлагаешь?

— Ты же хитрый! Вот возьми и воспользуйся своей хитростью. Даже не припомню, чтобы кто-нибудь из твоих предков не смог отделаться от бесплодной жены или вообще от кого угодно, кто осмелился встать у них на пути. Что с тобой, Филиппо? Ты этого несчастного Торризи. и то не сумел прикончить, когда у тебя была возможность сделать это.

Это вызвало взрыв ярости.

— Ну вот, мать, мы и пришли к тому, чтобы пути наши с тобой разошлись окончательно! — взревел он, вскакивая на ноги и морщась от боли — рана иногда все еще давала о себе знать. — И на этот раз ты покинешь дворец, чтобы больше уже твоя нога никогда не переступала его порога!

Круто повернувшись, он быстро зашагал прочь из зала. Вслед ему летели ее возмущенные крики.