Помоги проекту - поделись книгой:
Он замолчал, от волнения у него выступили слезы, чему дополнительно способствовали вино и боль в ноге.
— Все ли хорошо у тебя с Дианой? — поинтересовалась я.
— С тех пор как порвал с Джанет Флеминг, я был верен тебе одной, Катрин.
Во мне зашевелилась давно похороненная надежда.
— Диана дала тебе отставку из-за этой любовной интриги?
Щеки мужа вспыхнули огнем, как когда-то, когда мы увиделись впервые, когда Генрих был застенчивым подростком.
— Задолго до этого. Почти год уже. Она… — Муж подбирал слова, в нем боролись противоречивые чувства. — Она меня разлюбила. Иногда она бывает такой холодной, отстраненной. Я дал ей собственность, золото, почет — все, чего она желала, даже больше. Однако Диана от меня отвернулась. Она говорит, что мы уже не юны, мне приходится едва ли не выпрашивать у нее улыбку.
Я слишком хорошо понимала его боль.
— С тобой играли долгие годы.
— Не могу в это поверить, — пожаловался он. — Она искренне любила меня. Возможно, и теперь любит. Но сейчас она старше, она устала, а я слишком нетерпелив, потому и обратил внимание на мадам Флеминг. Как дурак уверил себя, что эта красавица тянется ко мне, а не к моей короне. Но она всего лишь агент Гизов, она намерена ради их целей меня поработить.
Генрих покачал головой. Видно было, что он сам себе противен.
— Всю жизнь я презирал отца за его неверность, а сам увяз в адюльтере. Женщина пользовалась мной, как хотела, в то время как мне следовало искать любовь в единственном месте, где меня и любили, и терпели. Не думай, что я не понимаю твоих страданий, Катрин. Не думай, что я неблагодарен.
Он по-прежнему сидел. Я положила руку ему на плечо и поцеловала в макушку. Он обнял меня за талию и прижал голову к моей груди. Мне казалось, что сейчас он, как и прежде, уйдет и оставит меня в пустой постели, пока не родится наш ребенок. Но он поднялся и нежно меня поцеловал.
— Однажды я сказал, что легко могу полюбить тебя, Катрин, — прошептал Генрих. — И я тебя полюбил.
Я увлекла его за собой в спальню. В нашей близости была проникновенная нежность. Мы впервые по-настоящему обрели друг друга.
В последовавшие за этим дни я ничего никому не говорила, хотя мадам Гонди подозревала, что между Генрихом и мной что-то изменилось. Всем стало известно о моей беременности, но муж почти каждую ночь ко мне приходил. Впервые Генрих заметил жемчужину, висевшую у меня на груди; он протянул руку, но я не дала до нее дотронуться и отвлекла его поцелуями.
Хотя Диана де Пуатье более не владела сердцем короля, она продолжала оказывать на него сильное политическое давление, а мужу не хватало решимости сбросить с себя это ярмо. На публике мы разыгрывали фарс: все по-прежнему оказывали почести фаворитке мужа, а на меня смотрели как на вторую по значимости женщину. Мы с мужем стали любовниками. С ним наедине мы обсуждали поведение Дианы и прикидывали, как избавиться от ее влияния на правительство. Муж боялся ее расстраивать, тем не менее перестал осыпать ее подарками и почестями.
В ответ на это Диана сблизилась с де Гизами. К несчастью, во время интрижки с гувернанткой Генрих сделал златовласого Франсуа де Гиза великим камергером, который следил за апартаментами короля и которому доверили ключи от них. Кроме того, на некоторых королевских документах требовалась его подпись. Эта должность скорее указывала на статус, а не на власть, но если кто и мог воспользоваться ею для захвата властных полномочий, так это де Гиз.
Генрих скрывал от меня это назначение, пока оно не стало свершившимся фактом. Он предположил, что я стану возражать, и решил выждать, пока мы не легли в постель. Он целовал мне живот и разговаривал с ребенком внутри меня. Я была очарована и улыбалась, пока он не признался в новой должности де Гиза. Эта новость подняла меня с постели.
Муж подождал, пока я выплесну все неудовольствие, и принялся убеждать, что шаги, направленные против Дианы и Франсуа де Гиза, нарушат неустойчивое равновесие во дворе, и в правительстве начнется смута. Это было справедливо, я успокоилась и стала обсуждать с ним, что сейчас лучше для Франции. К сожалению, муж не считал, что консервативный католицизм Дианы и Гизов представляет наибольшую опасность. Он соглашался с братьями в том, что протестантизм нетерпим, и это меня пугало.
С того момента я опасалась, что желание Гизов преследовать протестантов спровоцирует нешуточный конфликт, тем не менее постаралась не нервничать: этого требовала моя беременность. Из-за поцелуев мужа все мысли о политической катастрофе улетучились из моей головы.
Наш сын родился в присутствии Генриха, который смеялся и жал мне руку. Эдуард-Александр оказался здоровее других моих детей. Мы с мужем окружили его любовью. Эдуард был очень красивым, и это напомнило мне лучшие дни моей жизни. Мы с Генрихом много времени проводили в детской, каждый вечер муж обсуждал со мной дела государства.
Такая идиллия не могла продолжаться долго. Когда Эдуарду исполнилось всего несколько месяцев, мой мир снова зашатался.
Многие годы муж обменивался оскорблениями с императором Карлом, который когда-то держал в тюрьме его и его брата. Будучи разумным человеком, муж не ввязывался в войну по пустяковому поводу, однако в 1552 году, через двенадцать месяцев после рождения Эдуарда, он согласился помочь германским принцам, надеявшимся изгнать императора из своей страны. Это были лютеране; их возмущали попытки католического императора подавить их религию.
К моему изумлению, Генрих вступил с ними в сговор и согласился ослабить императора, сражаясь с ним на северо-восточной границе Франции с целью возвращения городов Камбре и Мец. Если Диана и увидела иронию в желании короля помочь протестантам победить доброго католика, то ничего не сказала. Генрих решил, что французские солдаты должны пойти на войну.
И муж был намерен присоединиться к войску. Это меня ужаснуло, поскольку означало, что он оставит надежную гавань, созданную талисманом, — ониксом, спрятанным под кроватью Дианы.
Мое беспокойство не утихло, когда я получила письмо из Рима от достопочтенного Луки Гуаричо, которого очень уважали за его работу в судебной астрологии. Эта область изучала влияние звезд на судьбы людей. Когда моему двоюродному деду, Джованни Медичи, было четырнадцать лет, Лука Гуаричо предсказал, что его ждет карьера Папы, и в самом деле дядя Джованни сделался Папой Львом X. Гуаричо предвидел также, что Алессандро Фарнезе станет Папой, и точно назвал год его смерти.
Когда мадам Гонди вложила мне в руку конверт из Рима, я с волнением сломала восковую печать. Внутри находилось адресованное мне письмо, а также второе запечатанное письмо, сложенное трижды, предназначенное для короля.
Прошу простить за то, что обращаюсь к Вам, а не прямо к Вашему супругу. Я слышал, что его величество не расположен обращать внимания на советы астрологов, поэтому прибегаю к Вашей помощи, поскольку мне известно, что Вы весьма искушены в астрологии и сочувствуете ее исповедникам.
Я сделал расчет движения звезд Вашего супруга на следующие несколько лет. В результате пришел к выводу, что короля Генриха необходимо предупредить. В определенное время и в определенных ситуациях ему следует быть чрезвычайно осторожным.
Опасность, грозящая его величеству, очень велика. Осмелюсь обратиться к Вам, Ваше величество, донна Катерина, с просьбой: передайте вложенное письмо Вашему супругу. Постарайтесь использовать Ваше влияние и последовать совету, изложенному в том письме.
Соблазн сломать печать на втором письме и прочесть его был невероятно велик, однако я отложила его в сторону и дождалась, когда Генрих придет ко мне поговорить о прошедшем дне.
Вместо приветствия я подала ему запечатанную бумагу.
— Письмо из Рима. От Луки Гуаричо.
— Я его знаю? — спросил муж, устало опускаясь в кресло.
Целый день он провел в своем кабинете: обсуждал планы готовящейся войны сначала со своим преданным старым другом Монморанси, затем с Франсуа де Гизом. Два советника были настолько непримиримы друг к другу, что Генрих не мог встречаться с ними одновременно, поскольку дискуссия тотчас переросла бы в ссору.
— Знаменитый астролог, — пояснила я. — Это он сказал, что мой дядя Джованни станет Папой.
— А, — небрежно отозвался муж. — С этими сказками насчет судьбы ознакомлюсь позже. Замучился сегодня от серьезных дел.
— Ну пожалуйста!
Генрих посмотрел на меня, слегка удивившись непреднамеренно резкому тону моего голоса.
— Пожалуйста, — повторила я уже мягче, — хотя бы взгляни на него.
— Катрин, ты слишком увлекаешься подобными вещами.
— Господин Гуаричо и мне написал. — Я вплотную придвинула стул к мужу. — Он что-то нашел в твоих звездах и пытается предупредить тебя.
— О чем?
— Он мне не сообщил.
— Ну так и быть, прочту, — вздохнул Генрих.
Он открыл конверт и забегал глазами по строчкам, все больше хмуря брови.
— Ничего особенного, — наконец заключил он. — Астролог советует не участвовать в дуэлях, а против сражений не возражает, так что война не представляет угрозы.
Генрих сложил письмо и сунул за пояс.
Даже королеве не пристало вмешиваться в личные дела короля, но мне было не удержаться.
— Прошу, Генрих, я должна знать, что он там пишет.
— Только взгляните в это испуганное лицо, — усмехнулся муж. — Ты беспокоишься по пустякам. Как можно верить в такие фантазии?
— Генрих, астрология — это как медицина. Возможность помогать страждущим — подарок Господа. Доказательства я видела лично.
Он фыркнул.
— Тебя баламутит твой больной колдун, который следует за тобой, словно привидение. Почему ты окружаешь себя такими людьми? В нем нет ничего от Бога. Такое впечатление, что он ежедневно беседует с дьяволом.
— Господин Руджиери спас меня во Флоренции от смерти! — горячо заявила я. — Он дал мне талисман, без которого я бы не выжила.
— Прекрасно бы выжила, — возразил Генрих. — Этот человек забивает тебе голову всякими глупостями. Я его выгоню.
Французские двери на балкон были закрыты, на улице потемнело; я уставилась на какую-то отдаленную точку.
— Когда я была ребенком, — спокойно произнесла я, — перед тем как повстанцы взяли меня в плен, Руджиери подарил мне оберег. — Генрих попытался прервать меня, но я упреждающе подняла руку. — Он предвидел, что я никогда не буду править Флоренцией, а еще, что я перееду в другую страну и выйду замуж за короля.
Я умолчала о том, что Руджиери вызвал дух моей покойной матери и это окончательно убедило меня. Умолчала и о предсказании матери: о том, что меня спасет Сильвестро. Генрих слушал, уголок его рта приподнялся в плохо скрытой скептической усмешке.
— Он также обсуждал со мной мои ночные кошмары, — продолжала я. — Мне снилось, что ты лежишь, истекая кровью, и говоришь со мной по-французски, хотя тогда я не понимала этот язык. Я должна была спасти тебя, но не представляла как. В день нашей первой встречи я тебя узнала, потому что ты много раз являлся мне во сне.
— Катрин…
В голосе Генри я уловила недоверие и удивление. Меня захлестнуло волнение.
— Я пыталась, всю жизнь пыталась понять, что нужно сделать, чтобы защитить тебя. Господь призывает меня к этому. Так что не смейся и не отмахивайся от меня.
— Катрин, — выдохнул Генрих, на этот раз нежно.
Он видел, что я расстроена, и взял меня за руку, желая успокоить.
По моим щекам текли слезы, хотя голос оставался спокойным.
— Поэтому я и надеялась, что Руджиери приедет во Францию и поможет спасти тебя, не допустит несчастья, поэтому меня и интересует, что написал тебе Лука Гуаричо. Я умру за тебя, Генрих.
Конечно, я скрыла, что совершила ради него убийство.
Повисла долгая пауза. Я пыталась унять дрожь. Он держал мою ладонь.
— Что ж, я не стану выгонять господина Руджиери, если его присутствие тебе важно, — заключил наконец Генрих, — хотя я ему не верю.
Муж вынул из-за пояса сложенное письмо и протянул мне.
— Раз ты так за меня печешься, не стану его от тебя прятать.
Я развернула письмо с неприятным предчувствием.
Меня зовут Лука Гуаричо. Ее величество, донна Катерина, возможно, сообщила Вам, что я астролог, занимаюсь предсказанием судеб выдающихся людей.
Я изучил Ваши звезды и решил, что обязан срочно предупредить Вас: избегайте всяких столкновений в замкнутом пространстве. Дуэли и поединки таят для Вас серьезную угрозу, подобные столкновения могут окончиться смертельной раной головы.
Такая опасность остается постоянной, но в ближайшие несколько лет ее вероятность многократно усиливается. Виной тому положение Меркурия относительно Марса, поскольку последний проходит через Льва, то есть Ваш асцендент. Предупреждаю Вас в надежде, что полученное знание и осторожность помогут Вам пережить столь трудный период. Это вполне возможно, поскольку в прошлом Вы благополучно избежали подстерегавшего Вас несчастья.
Да благословит Вас Господь и поможет Вам справиться со всеми рисками.
Несколько минут я сидела с письмом, лежавшим у меня на коленях, потом повернулась к Генриху.
— Обещай мне, что больше никогда не пойдешь на войну, — попросила я.
Муж вскинул брови.
— Непременно пойду. Я должен повести за собой войска. Ты ведь читала письмо. Войны проходят не в замкнутом пространстве, и я не собираюсь никого вызвать на дуэль.
Такую же беспомощность я испытывала в своих ночных кошмарах. Генрих был совсем близко, но я не могла удержать его подле себя. Он ускользнет из жизни в туманные воспоминания, как моя мать, как отец, тетя Кларисса и король Франциск.
— Война непредсказуема. Что, если ты окажешься в здании наедине с врагом? — предположила я. — Если я потеряю тебя…
— Катрин, — прервал меня муж, — мы только-только нашли друг друга после долгих лет. Даю слово, что ты меня не потеряешь. Не сейчас.
— Тогда возьми с собой талисман.
— Я не нуждаюсь в подобных вещах, — мягко возразил Генрих. — Если Бог послал тебя мне на защиту, Он тебя услышит. Молись за меня, этого достаточно. Я благополучно вернусь домой.
Генрих не стал меня слушать, когда я попыталась объяснить, что Господь не слышит моих молитв.
ГЛАВА 27
Прежде чем уйти на войну, Генрих назначил меня своим регентом. Получив в распоряжение страну, я обнаружила, что у меня есть к этому делу и способности, и желание. Я обладала блестящей памятью, и мне нравилось, что я запоминаю каждое слово советников Генриха. Этот талант, вместе с более гибким и дипломатичным методом правления, принес мне поддержку и уважение. Я зачитывалась письмами Генриха и письмами его генералов, приходившими с фронта, и заботилась о том, чтобы все необходимое поступало к ним вовремя. В конце концов я настолько осмелела, что стала давать военные советы.
Победа пришла быстро, через несколько месяцев; города Туль, Верден и Мец стали нашими. Мой муж отличился в сражениях, как и Франсуа де Гиз. Война укрепила их дружбу.
Генрих отправился на войну в конце января, а вернулся в мои объятия в конце июня. Настроен он был оптимистически. К августу я снова забеременела. На этот раз я не заперлась в своих апартаментах и в детской, а присутствовала на заседаниях Генриха со своими министрами. Вскоре Монморанси и Диана узнали, что я уже не прежняя молчаливая и незаметная королева.
Теперь Генрих проводил больше времени с первым принцем крови, Антуаном де Бурбоном. Я поощряла их дружбу, потому что Бурбон презирал Гизов. К тому времени он стал протестантом, как и его жена Жанна. Я надеялась, что отношения Генриха с этим человеком смягчат его предубеждения против людей, которые не придерживались католической веры.
Генрих часто общался с Бурбоном, а я — с Жанной. Она присутствовала в качестве акушерки при рождении моей дочери, которой я дала имя Маргарита — в честь матери Жанны, хотя все мы называли малышку Марго. Во время моих схваток Жанна призналась, что тоже ждет ребенка.
Моя темноглазая и темноволосая Марго, такая же развитая не по годам и упрямая, как я, родилась тринадцатого мая 1533 года. Сын Жанны, Генрих Наваррский, нареченный в честь своего деда и моего мужа, появился на свет спустя семь месяцев, тринадцатого декабря. Теперь уже я сидела возле Жанны, пока она рожала. А когда я взяла на руки ее крошечного сына, во мне проснулась любовь к нему, как если бы он был моим собственным ребенком.
Уже тогда я чувствовала, что эти дети связаны судьбой. Спустя год умер отец Жанны, оставив ее королевой Наваррской, и она решила ради образования сына не покидать Францию. Маленький Генрих, или Наварр, как я иногда его называла, рос при дворе и проводил время в королевской детской в играх с моими детьми. Учился он у тех же учителей. Генрих и Марго особенно тянулись друг к другу.
Много лет я и не догадывалась, как затейливо переплетены их судьбы, как сильно они связаны с грядущим кровавым потоком.
Итак, минули двенадцать лет моего замужества. Тогда эти годы казались мне трудными и беспокойными, а сейчас я смотрю на них как на счастливые, по сравнению с теми, что за ними последовали. Я испытала глубокое облегчение, что Генрих не вернулся на войну, хотя он и император Карл оставались врагами. Вскоре после рождения Марго английский трон заняла новая королева — Мария Тюдор, католичка. Она была намерена избавить свою страну от протестантизма. Возможно, нам следовало порадоваться этому, но когда Мария вышла замуж за короля Филиппа, объединив трон Англии с испанским престолом и тем самым создав непобедимый военный союз, мне стало не по себе.
Через три года после рождения Марго я снова забеременела. Мой живот достиг огромных размеров, и вскоре я поняла, что ношу не одного ребенка. В душе поселилась странная тревога. Изо всех сил я старалась позабыть о своих преступлениях, но не могла. Страх усилило событие, случившееся в последние дни моей беременности.
Генрих продолжил традицию своего отца: он собирал книги, изданные во Франции. Мои библиотекари, зная это, показывали мне все новинки.
Так я увидела книгу на латинском языке, озаглавленную «Les Prophéties», за авторством Мишеля де Нострадамуса. Этот врач прославился спасением людей от чумы. Книга господина Нострадамуса состояла из сотен стихов — катренов, — в каждом из которых содержалось пророчество. Ссылки были уклончивые и загадочные. Я мало что понимала, пока не добралась до тридцать пятого катрена.
Теплой июньской ночью в замке Блуа я сидела в кровати, откинувшись на подушку. Мне не спалось: было неудобно из-за огромного живота и безжалостных толчков двух пар маленьких ног. В ту ночь с Луары поднимался влажный воздух, принося с собой запах гнили. Мне было трудно удерживать тяжелую книгу, и я хотела уже отложить ее, когда перевернула страницу и мой взгляд упал на эти строки:
Поделиться книгой: