Дьявольская Королева

В его голосе я уловила легкую нотку нетерпения. Он утомился. Наверное, желал, чтобы я ушла. Теребил в руке платок.

Набравшись храбрости, я продолжила:

— Я скучала по тебе, Генрих. Волновалась. Вижу, что ты так и не поел. Ты рискуешь заболеть. Я… можно, я тебя обниму? Просто как член семьи. Хочу показать тебе свою любовь и заботу.

Я не спросила насчет кольца, боялась, что Генрих начнет оправдываться.

Он торопливо поднялся, нервно взглянул в сторону и ответил:

— Конечно, Катрин.

Мой муж был очень высок. Я обняла его и прижалась щекой к его груди. Обняла его очень нежно и опустила веки, надеясь, что мои руки его успокоят, но тотчас снова широко открыла глаза.

От дофина пахло ландышем.

В ужасе я отпрянула. Он был в том же костюме, что и на казни: черный дублет с черными бархатными рукавами, в прорезях видна белая атласная рубашка. Белая, как и нижняя юбка у мадам де Пуатье. На столе возле него лежал его черный бархатный берет с единственным серым пером, в тон серой ленте на головном уборе мадам.

— Она, — прошептала я. — Ты был с ней. Поэтому ты и снял мое кольцо?

Лицо Генриха вспыхнуло. Он уставился в пол. Ему стыдно было на меня смотреть. Я разглядела платок в его ладони: белый шелк с вышитой на нем большой черной буквой D. Словно признаваясь, Генрих кинул его на стол.

— Ты, — выдохнула я, — ты ненавидишь своего отца, потому что он плохо относится к королеве. Теперь ты должен ненавидеть самого себя.

— Все случилось само собой, Катрин, — произнес он тихо, голос его дрожал. — Я никогда не хотел причинить тебе боль.

— Она тебя использует! — яростно воскликнула я. — Раз ты теперь дофин, она принесет тебе в жертву свою добродетель. Она тебя завлекает.

— Нет, — покачал головой Генрих. — Она любила меня, когда никто другой меня не любил. Любила меня и Франциска, как мать. Даже когда отец отдал нас испанцам. Когда она узнала, что Франциск умер, это ее чуть не убило. Она любила его не меньше меня. Она понимает, что для меня значит его смерть, больше, чем кто-либо другой.

— С каких это пор матери утешают сыновей, раздвигая перед ними ноги?! — крикнула я.

Мой муж дернулся, словно я дала ему пощечину.

— Из уважения к тебе, — хрипло сказал он, — я удерживался от соблазна так долго, как мог. Мы оба с этим боролись… пока горе не сломило нас. Сегодня мы впервые согрешили, и Господь уже наказал меня, послав тебя сюда, чтобы я видел, как тебе больно. — Генрих впервые посмотрел мне прямо в глаза. — Я очень старался полюбить тебя, Катрин, но она похитила мое сердце задолго до твоего приезда. Знаю, что это грех, и если Господь покарает меня, то за дело. Но больше я не могу без нее жить.

Он взял что-то с туалетного столика и вложил мне в ладонь. Кольцо-талисман.

— Возьми его, — добавил он. — Это суеверие, противное Богу. Не надо было соглашаться его носить.

Я молчала, сжимая в руке нежеланный подарок. Острый нож причинил бы мне меньше боли. Слезы сами потекли по щекам, я не могла сдержать их. Ненужная, некрасивая… до сих пор у меня было достоинство, а теперь и его не осталось.

Круто повернувшись, я побежала к себе. Слезы не унимались даже после того, как мадам Гонди прогнала фрейлин, даже когда она стала целовать мои руки, даже когда обняла меня и тоже заплакала.

С этого дня Генрих носил только цвета Дианы — белый и черный.

Вероятно, завидуя сыну, его величество вызвал к себе любовницу, не слушаясь советов врачей.

Утром я каталась верхом с герцогиней д'Этамп и ее вечной спутницей Мари де Канапль. Мари пополнела, а герцогиня за время долгой разлуки с любовником стала еще тоньше. Дамы о чем-то разговаривали, но когда я приблизилась к конюшне, они быстро отстранились друг от друга. Герцогиня улыбнулась, не разжимая губ, словно голубя проглотила. Мадам де Канапль обнажила острые лисьи зубки. Наша беседа во время прогулки была вымученной, обе женщины вели себя со мной сдержанно. Когда поездка окончилась, я пошла во дворец, а подруги позади меня тотчас зашептались и захихикали. И я решила никогда больше не проводить с ними время.

По глупости я думала, что им стало известно о моем слезливом свидании с Генрихом. Наверняка весь двор знал о романе моего мужа с мадам Пуатье, а я узнала об этом последней.

Но за коварной усмешкой герцогини скрывалось нечто большее. Мне стоило внимательнее прислушаться к загадочным намекам мадам Гонди, когда она одевала меня к ужину. Во дворе есть люди, замыслившие что-то против меня. И теперь я поняла, что мадам Гонди пыталась меня предупредить, а я отмахнулась от ее слов.

В тот вечер король устроил банкет. Гостями были многочисленные представители семьи Гиз. Гизы происходили из королевского рода Анжу, у них имелись небольшие претензии на трон. Королю было на руку с ними ладить. В тот вечер он развлекал герцога, его жену и их дочерей, Рене и Луизу. Рене была еще маленькой, но Луиза, темноглазая красавица, была невестой на выданье. Юный Карл уже год как обращал внимание на женщин, и Луиза явно произвела на него впечатление.

При первой же возможности я удалилась в свои покои. Мне тяжко было вести себя по-светски. Стараясь отвлечься, я продолжила работу над натальным гороскопом Генриха. Через какое-то время моя тоска ослабла, я сосредоточилась на своем занятии. Я сидела за гороскопом допоздна, пока не явились мадам Гонди и фрейлина. Они раздели меня и причесали.

За столиком в своем тесном кабинете я изучала гороскоп. Генрих родился под знаком Овна — упрямый знак, управляемый Марсом, а его асцендент — Лев, как и у меня. Атрибут королевской власти.

В ту ночь я сосредоточила внимание на пятом доме наших гороскопов — доме детей. Мечтала найти там счастливую новость, обещание наследников. Но оба наших гороскопа находились под влиянием Скорпиона, знака лжи и скрытых в темноте тайн.

Все это нарушило слабую надежду, которую я питала в последние несколько часов. Ни намека на детей. Нашими жизнями заправляли обман и темные силы. Мне стало страшно, я попыталась убедить себя, что неправильно поняла мрачный настрой Скорпиона в отношении пятого дома. В Лион я привезла работы Агриппы, а потому решила обратиться к одной из его книг: вдруг там я обнаружу нечто, указывающее на светлое будущее. В том месте, где мы остановились, была библиотека, где я хранила свои книги. Накинув халат, я вышла из комнаты.

Мои апартаменты располагались на третьем этаже, а библиотека и покои короля и королевы — на втором. Я неслышно спустилась с лампой в руке по винтовой лестнице, соединявшейся с внутренним двором. В конце ноября ночь была по-прежнему ясной и звездной, огромная желтая луна отбрасывала передо мной тени. Тонкий халат давал мало тепла, да и каменные перила под рукой были жутко холодными. Оказавшись на втором этаже, я почувствовала, что дрожу.

По обе стороны входа во внутренний двор росли два высоких можжевельника. Я кивнула стражникам, привыкшим к моим ночным прогулкам. В библиотеке я изучила полки, нашла второй том Агриппы, сунула его под мышку и с лампой в руке двинулась в обратном направлении.

Далеко я не ушла. Возле можжевельников раздался смех. Звук доносился с лоджии за королевскими апартаментами. Терраса выходила на тот участок двора, который мне предстояло пересечь.

Инстинкт подсказал мне опустить лампу и спрятаться в тени можжевельника. Смех стал громче, на террасе появилась женская фигура, освещенная луной.

С лоджии ее позвал мужской голос:

— Анна! Анна, что ты делаешь? Страшный холод, ты простудишься.

Король не слишком сердился: судя по всему, выпил.

Анна раскинула руки и закружилась. Я видела ее темный силуэт. Кроме рубашки, не доходившей до бедер, на ней ничего не было. Нижняя половина ее тела была обнажена. Распущенные волосы струились по плечам.

— Как хорошо! Чувствую себя обновленной! Вы заставили меня попотеть.

— Анна, — недовольно забасил его величество.

— Франциск, — передразнила его Анна и рассмеялась. — Идите сюда, встаньте под луной.

Он приблизился к ней — черная, высокая и плотная тень. Тень Анны была маленькой, как у феи. Король, зарычав, набросился на любовницу, она было побежала, но он легко нагнал ее в углу террасы. Анна положила ладони на каменную ограду, доходившую ей до бедра, и повернулась спиной к королю.

— Ваше величество, сдаюсь.

Стоя позади нее, он положил руки ей на бедра и приготовился в нее войти, но она вдруг отстранилась.

— Только если пообещаете воспользоваться моим советом.

Король простонал.

— Женщина, не мучай меня!

— Луиза — красивая девушка, как по-вашему?

— Ты красивее.

Он взял Анну за талию в надежде овладеть ею, но она повернулась к нему лицом.

— На его долю выпало столько страданий, — сказала она уже серьезно. — Он заслуживает красивую жену с королевской кровью.

— Не раздражай меня, Анна. Не хочу иметь с де Гизами ничего общего. Кузина Генриха Жанна почти достигла брачного возраста. Она принесет с собой корону Наварры. Она куда более выгодная партия. Но Катрин — славная девушка. Обсуждать пока рано…

— Это должна быть Луиза, — твердо заявила Анна. — Она родит вам внуков, которые объединят дома Гизов и Валуа. Они не будут соперничать за корону…

Франциск вздохнул. Он был слегка раздражен. Его темный силуэт замер.

— Это преждевременный разговор. Я еще ничего не решил.

— Но вы должны развести их. Люди не любят Катрин. Генрих терпеть ее не может… Что она вам принесет? Одно разочарование.

— Хватит! — велел Франциск.

Любовники слились в поцелуе. Потом король развернул Анну спиной к себе и согнул в талии. Она схватилась за каменный парапет, и король наконец-то вошел в нее.

Анна охнула, потом рассмеялась. Ее дыхание повисло облачком в холодном ночном воздухе.

— Франциск! Да вы настоящий бык!

Я погасила лампу и отвела глаза. Несколько минут я слушала страстные звуки. И невольно дрожала, но уже не от холода.

ГЛАВА 21

В ту ночь я не стала читать книгу Агриппы по астрологии: мой мозг и сердце работали слишком быстро, и я не могла сосредоточиться на чтении. Думала только о том, что узнала. Лежала и смотрела на балдахин над головой.

Без наследников и без любви Генриха у меня не было никакой поддержки. Король Франциск подаст петицию Папе, и наш брак аннулируют, потому что у меня нет детей. Что ж, не я первая, не я последняя. Меня отправят в Италию, хотя во Флоренции делать мне нечего, потому что там правит Алессандро.

А Генрих, мой любимый неверный Генрих никогда больше не встанет на мою защиту. Без меня он умрет, как в моем ночном кошмаре, окровавленный и беспомощный.

Я не была на короткой ноге с Богом, что неудивительно: слишком рано я убедилась в том, что мир опасен и несправедлив. Но я молилась Ему, тому, кто правил звездами и планетами. Обещала, что останусь рядом со своим обожаемым Генрихом, буду охранять его изо всех сил, и плевать мне на собственную гордость.

Утром я поднялась усталая, но решительная и написала короткое письмо его величеству, где настаивала на аудиенции. Франциск назвал меня своей дочерью, обещал стать для меня отцом и другом. Я буду говорить только с ним и ни с кем другим. В отличие от своих врагов я не стану просить фаворитов короля о заступничестве.

Ответ пришел незамедлительно. Король согласился увидеться сразу после ритуала одевания.

В то утро на мне не было украшений, я носила траур по дофину. Его величество принял меня один в своем кабинете. К нему входили только с высочайшего разрешения. Кабинет был красиво обставлен, несмотря на излишнее количество мебели. На стенах резные панели из вишни, за некоторыми из них скрывались хранилища для секретных документов. Много места занимал письменный стол из красного дерева. На его полированной поверхности лежала карта Прованса, где, вероятно, шла война. Карта, правда, была скручена в рулон, поэтому я не видела, что на ней отмечено. Наверное, мне не хотели доверять государственные секреты.

Франциск расположился за столом. На его длинном лице отразились следы излишеств: щеки обвисли, глаза распухли. Седина, которую я заметила у него на висках после смерти дофина, появилась уже и в темной бороде. Одет он был по-рабочему — в простом черном дублете.

— Катрин, садись, пожалуйста.

Он улыбнулся одним ртом. Глаза смотрели настороженно.

— Если не возражаете, ваше величество, я постою, — отозвалась я, надеясь быстрее покончить со своими страданиями.

— Как пожелаешь, — кивнул король.

Зная, что я пришла побеседовать, и думая, что его позиция будет противоположна моей, вел он себя по-королевски. Как государь, он намерен был отстаивать интересы Франции. Когда-то для достижения своей цели он отдал врагам собственных детей, так что я, чужачка и иностранка, не могла питать каких-то иллюзий.

— Ваше величество, я к вам привязалась, — начала я, решив не притворяться. — И люблю вашего сына. Но мне кажется, для вас обоих я стала обузой. Поэтому…

У меня задрожал голос, и я молча отругала себя за слабость. Затем взяла себя в руки и снова взглянула на Франциска. Выражение его лица было жестким и осторожным.

— Я не буду возражать против развода. Я понимаю, что вы должны действовать политически целесообразно, и не обижаюсь.

Челюсть его расслабилась. Мои неожиданные откровения его разоружили.

— Только прошу…

Слова застряли у меня в глотке, горло сдавило, из глаз хлынули слезы. Чтобы их спрятать, я опустила голову и продолжила:

— Только прошу, позвольте мне, по мере моих слабых способностей, быть полезной вам и вашему сыну. Прошу вас, не отсылайте меня. Я счастлива буду служить женщине, которая станет женой Генриха. Если только я смогла бы остаться…

Опустившись на колени, я закрыла лицо и зарыдала. Я унижалась, но мне было все равно. Мое воображение рисовало Генриха, окровавленного и умирающего из-за того, что меня от него услали и мне не удалось его спасти.

Когда наконец-то я подняла глаза, зареванная и задыхающаяся, то увидела, что Франциск стоит у стола. Его переполняли эмоции. Глубоко сидящие глаза расширились, он быстро дышал, но какова была причина, страх это или гнев, я не знала. Я могла лишь, оставшись на коленях, вытирать платком глаза и ждать бури. Я ненавидела саму себя. Моя судьба была мне неподвластна, она даже Богу не была подвластна. Ею поочередно владели то повстанцы, то Папа, то король.

У Франциска дернулась щека, как в тот яркий октябрьский день, когда на его глазах разодрали на куски Монтекукколи.

— Катрин, — прошептал он.

На его лице поочередно сменялись чувства: сомнение, печаль, а потом решимость. Он обошел стол и осторожно поднял меня за плечи.

— Ни один святой не был еще так унижен, — сказал он. — Нам всем нужно учиться у тебя. Сам Господь захотел, чтобы ты стала женой моей сына и моей дочерью. В моем суде никогда не поднимут вопрос о разводе.

Король поцеловал меня в щеку и заключил в объятия.

Если бы я пыталась им манипулировать, то прижалась бы к нему и стала бы рыдать для пущего эффекта, но я говорила от чистого сердца. Наверняка он услал бы меня прочь, если бы я стала умолять его оставить меня женой Генриха. Но в первый же день нашей встречи его величество полюбил меня за мое унижение. Ему надо было только об этом напомнить.

Я была в безопасности, но лишь на время. Пока не рожу Генриху ребенка, буду ходить по краю: герцогиня так просто не сдастся; впрочем, Луиза де Гиз пока слишком юна.

Я почувствовала облегчение, когда король Франциск решил выдать Жанну за германского герцога. Тот собирался заплатить большие деньги. Война — дорогостоящий бизнес, а деньги для Франциска на тот момент значили больше, чем наследники. Жанна не отличалась особенной привлекательностью: нос у нее был слишком длинный и толстый, губы и подбородок — слишком маленькие. Но она была умна, как и ее мать, а зеленые глаза и густые ресницы невероятно красивы. Она уселась в карету, идущую в Дюссельдорф, и я с ней попрощалась. Думала, что больше мы не увидимся.

Генрих, вероятно расстроившись, что нас с ним разведут нескоро, попросил разрешения сражаться в Провансе. Король поначалу ему отказал. Он только что потерял одного сына и не хотел рисковать жизнью другого. Однако Генрих был настроен решительно, настоял на своем и присоединился к генерал-лейтенанту Монморанси на юге.

Когда Генрих уехал, у меня появилось время обдумать свое положение. Муж мой был по натуре человеком верным и отдал свое сердце и тело Диане де Пуатье, а значит, ему была ненавистна мысль о том, чтобы делить постель с другой женщиной. Я рассуждала так: если мне удастся зачать наследника, Генриху не будет нужды часто приходить в мою спальню, когда он вернется с войны.

Вскоре после аудиенции с королем я пошла к королеве Элеоноре и изъявила желание поговорить с ее фрейлиной, Дианой де Пуатье.