Цена прощения

Герда нервно рассмеялась:

— Стюарт, прекрати паясничать. Ты сплетничаешь, как маленькая глупая девчонка. — Она надеялась, что отвлечет его от разговора о Джордане. — Как не стыдно!

— Это Рэчел рассказывала. Сам-то я не видел, — улыбнулся он. — Они с Дианой — не разлей вода. Уверен, ты отлично впишешься в их компанию.

— Да уж, не сомневаюсь, — сумрачно отозвалась Герда. — У тебя сок течет на рубашку.

— А, ерунда. — Стюарт засунул в рот остаток персика. — И все-таки одного я не могу взять в толк. Зачем Джордану надо было самому тащиться за тобой в такую даль?

— Сама не знаю. Вчера вечером я ему сказала не надо, но…

— Ага! Так и знал. Так ты с ним встречалась вчера? — На лице Стюарта отобразилось злорадное торжество. — Я сразу заподозрил, что он меня дурит. Якобы он случайно тебя встретил. А теперь зачем он бросил тебя тут со мной? Что произошло?

— Не выдумывай, Стюарт.

— Да все и так ясно. Я еще в прошлые выходные все понял. — От игривого настроения не осталось и следа. В едком взгляде прищуренных глаз читался укор, даже обвинение. — Слушай, Герда. Как-то все странно, ты не находишь? Сначала почти три года от тебя ни слуху ни духу. Потом ты вдруг объявляешься, внимательная и добрая, как сестричка милосердия, но в то же время нервная, шарахаешься от собственной тени и ведешь себя, словно тебя разыскивает полиция. И при этом братец ходит с таким видом, будто скоро осуществит какой-то дьявольский план.

Стюарт резко крутанул колеса и, бесшумно объехав Герду сзади, остановился с другой стороны.

Девушка и глазом не моргнула. Дожевывая персик, она достала платок и вытерла пальцы.

— В любом случае, Стюарт, я не виделась с твоим братом все это время. Я его вижу столько же, сколько и тебя.

Стюарт, казалось, погрузился в мрачные раздумья и совсем не слушал ее. Внезапно его лицо напряглось. Герду снова пронзил недоверчивый взгляд.

— Ты ведь ничего ему не рассказала?

Герда опустила глаза:

— Ничего.

— Слава богу! А то бы вляпались — по гроб жизни не отвертелись бы. Но, зная Джордана… — Тыльной стороной ладони Стюарт нервно вытер пот со лба. — Все это время после аварии я жил как в тумане. Долго не мог до конца вспомнить, что же произошло. В голове только крутилось, что никто не должен знать.

У Герды вырвался протяжный вздох облегчения:

— Ну и забудь. Теперь-то уже никто не узнает, — тихо добавила она.

Стюарт молча смотрел перед собой невидящим взглядом. Потом на лице появилась едва заметная улыбка, будто на память пришло что-то приятное. В конце концов он, дурачась, жалостливо проскулил:

— Натерпелась ты от нас тогда, бедненькая.

Герда резко встала и отошла в другой конец кабинета и всмотрелась в картину на стене:

— Это ты нарисовал?

— Угу. Отвратительная мазня.

— Мне нравится.

Картина напоминала рисунок ребенка: однообразная, издевательски примитивная желтая масса песка, красноватое от отблесков заката спокойное море. Ощущение тоски, одиночества и полной бессмысленности жизни.

— Только все слишком идеально. Ты забыл нарисовать мусор, который оставляют после себя туристы.

Постепенно все нарисованное слилось в четкие очертания каких-то предметов. Герда поперхнулась от неожиданности.

— Когда ты это нарисовал? Как страшно! — воскликнула она.

— А, разглядела весла? — Стюарт, казалось, был удовлетворен ее реакцией. — В тот период я помешался на Дали. Еще до того, как понял, что я бездарность. Но эта получилась неплохо, а? Как, по-твоему?

— Я вижу, тебе нравится шокировать людей. — Герда отвернулась от картины.

— Надо же как-то развлекаться, — сухо ответил он. — Выпьешь чего-нибудь?

— Да, не отказалась бы.

Он смешал два коктейля в стаканах из толстого стекла, положил лед и протянул Герде:

— Подойди и возьми. И поблагодари дядю, как полагается.

Его тон был насмешливо-приказным.

— Может еще и заплатить? — сумрачно отозвалась она, выразительно глядя на его пальцы, сжимающие ее запястье.

— А ты думала? За все надо платить. — Он отпустил ее руку и цинично улыбнулся. — Да ладно, шучу.

— Знаю. — Герда опустилась в кресло. — А где Рэчел и Леон?

— Уехали в Истборн.

— Не ревнуешь? А вдруг они понравятся друг… — Поняв, что зашла слишком далеко, она осеклась и покраснела.

— Я в ней уверен. Она моя.

Конечно, это больная тема. Герда судорожно глотнула из стакана, жалея, что, сама того не желая, создала напряженную атмосферу. Сколько еще она сможет сохранять спокойствие, не реагировать на навязчивые расспросы Стюарта? Да, Джордан очень жестокий. Но в одном он прав — Стюарт не дорожит своей жизнью. В прошлые выходные он говорил по-другому, но временами озлобление на судьбу перерастало в дикое, неконтролируемое желание бросить все, покончить с собой и со страданиями. Потом возникает потребность унижать и видеть, как страдают другие. Это можно понять и простить, но долго выдерживать невозможно.

— Так о чем это мы… Ах да. Получается, за это время ты поняла наконец, что я для тебя что-то значу? Или просто пытаешься сделать первый шаг к примирению?

Герда озадаченно уставилась на него. Стюарт рассмеялся:

— Хватит притворяться, дорогуша. Почему не признать, что ты пытаешься снова войти в доверие?

При мысли, что он заодно с Джорданом, по спине пробежал холодок. Но настоящий ужас охватил Герду, когда она увидела, что Стюарт искренне радуется, наблюдая, как ей неприятно слушать его. Откуда в нем столько цинизма? Как же ей отделаться от этих двоих сумасшедших?

Стюарт сам ответил на свой вопрос. В голосе звучала давняя, неприкрытая боль:

— Да все ясно как божий день. Джордан думает, что тебе удастся то, что не удалось ему.

— О чем ты? — неожиданно громко воскликнула Герда.

— Джордан считает себя своего рода прирожденным властителем человеческих судеб. Ничего не поделаешь. Таким был отец. Так он воспитал и своего любимого сынка. Неумолимый, фанатично нетерпимый ко всем, кто не желает ему подчиняться. А подчиняться, по его мнению, должны, потому что кто платит, тот и заказывает музыку, чтоб его… — Стюарт нервно рванул с места, подъехал к окну и замер.

Герда смотрела на его профиль. Сколько лютой злости было в этом еще таком молодом лице!

— Почему, черт возьми, я должен зависеть от него? Иногда мне кажется, что лучше, если бы я вообще не родился, — взорвался Стюарт. — Но мамочка… Она была слишком набожной, чтобы сделать аборт. Боже мой, как жить? Я устал. Я не живу, а мучаюсь! Когда же это кончится? Ради бога, уйди отсюда! Оставь меня! Уходи! Ты мне не нужна! Мне вообще никто не нужен!

Какое-то время Герда стояла как вкопанная, не веря своим ушам. Он сидел там, беспомощный, бессильный в своем ничем необоснованном гневе. Из-за спинки коляски виднелась только его голова, которая как будто вся сжалась от отчаянной ненависти, щемящей жалости к себе, от сознания безвыходности положения. Сколько же мучений свалилось на несчастного мальчика! Болезненная нежность захлестнула Герду. Забыв обо всем, она бросилась перед ним на колени и неуверенно протянула руку:

— Стюарт, милый… Что ты? Не надо! Стюарт, невозможно, чтобы ты так страдал из-за этого. Я уверена, что Джордан не… — Она запнулась, встретившись с взглядом, полным обреченного уныния и тоски.

— Да, из-за этого, — угрюмо отозвался он. — Но ты ведь не захочешь все это выслушивать.

— Если тебе станет легче, расскажи. Если нет, — она замялась, — я уйду.

— Нет. — Он схватил ее за руку. — Только не уходи опять. Все именно так… Раньше я как-то не замечал. Раньше, до того, как все произошло… Джордан и я… Мы нормально ладили. Точнее, нам и не приходилось ладить. Мы почти не видели друг друга, не действовали друг другу на нервы. И я не чувствовал такой зависимости от него. Понимаешь? Будь добра, прикури мне сигаретку, пожалуйста. — Стюарт затих, стараясь окончательно успокоиться. Он избегал смотреть Герде в глаза. Было видно, что ему стыдно за то, что дал волю своим чувствам. — Понимаешь, родители разошлись, еще когда Джордан был маленьким. Ну, там было много грязи, не буду всего рассказывать. Главное, что отец был неотесанным грубияном, а мама безмолвной, податливой, в общем, слабой женщиной. Поэтому мы с Джорданом такие разные. После того как мама сбежала, отец полностью занялся воспитанием Джордана. Он отослал его в одну из этих идиотских школ, где в четыре утра подъем, закаливание в ледяной воде и другие забавы такого рода, чтобы нагулять аппетит перед едой, если, конечно, доживешь до завтрака. А когда Джордану исполнилось четырнадцать, родители снова помирились, и в результате появился я. Немаленькая разница в возрасте, а? Да мы и без этой разницы не перевариваем друг друга. И я думаю, мне повезло, что к старости отец стал сентиментальней. А то бы и я подвергся такому же курсу на выживание.

— Ты, наверное, был еще совсем маленьким, когда он умер?

— Мне исполнилось десять, а на следующий день он умер. Я всегда наивно полагал, будто это случилось из-за того, что я закатил истерику, когда он не разрешил мне пострелять из пистолета. На следующий день отец сжалился и разрешил. Мы тогда все вместе завтракали. А к вечеру… — Он печально пожал плечами. — Бразды правления в деле взял на себя Джордан. Сразу. Он попал в свою стихию и проявил достаточно силы воли, чтобы показать, кто в доме хозяин.

— Но ведь кто-то должен был это сделать, — осторожно вставила Герда. — А кроме Джордана, тогда было некому.

Стюарт упрямо молчал. Несмотря на антипатию, которую она испытывала к Джордану, Герда чувствовала, что должна высказаться.

— Я понимаю, тебе очень нелегко сейчас. Но будь справедлив. Джордан здесь ни при чем. Он же делал это и для тебя тоже. Он фактически спас вас.

— А я разве отрицаю? Но почему он абсолютно не считается со мной? Я что, никто? Не человек? — срывающимся голосом закричал Стюарт. — Ведь он приезжает сюда и начинает хаять моих друзей. Он обращается с Рэчел как с какой-нибудь шлюшкой. Возмущается, что мы играем, что много тратим на выпивку. Он что, хочет, чтобы я подыхал здесь в одиночестве? Что мне еще остается в этой жизни, если не забываться в пьяном угаре?

Герда растерялась. Да и что она могла сказать? Оба — и Стюарт и Джордан — по-своему правы. И в то же время глупо с их стороны не считаться друг с другом. Но это их семейные проблемы, и только они в состоянии что-либо изменить.

— Ну, Герда, я весь в ожидании. Давай начинай: справедливость, всесильное добро и так далее… Ведь это крутится у тебя на языке? — Стюарт внимательно смотрел на нее. На губах играла нагловатая улыбочка.

— А что я могу? В первую очередь вам самим надо выяснить отношения между собой, — задумчиво отозвалась она.

— Да нет же. Я не об этом. Я жду, когда ты начнешь промывать мне мозги всякими высокопарными речами, пробуждающими интерес к жизни.

— Я и не собираюсь, — удивилась Герда. — Я же не психолог.

— Да ладно тебе. Джордан ведь именно поэтому привез тебя сюда. Чтобы ты зажгла искру жизни в упавшем духом калеке. Уговорила меня решиться на операцию. Что, хочешь сказать, не так?

Да, он почти угадал. Потрясенная, Герда всерьез подумала: а не сказать ли ему всю правду? Надоело постоянное напряжение, бесконечные интриги. Но нет. Нехотя она отбросила эту мысль. Между братьями и без того слишком натянутые отношения. Не стоит усугублять ситуацию. И все-таки какого неверного мнения Стюарт о брате! Как несправедливо он осуждает Джордана! Может быть, Джордан действительно слишком уж навязывает брату свою волю, но, с другой стороны, рано или поздно любому терпению приходит конец. В одном сомневаться не приходится — Джордан искренне любит брата и всей душой хочет вернуть его к жизни. Что еще, кроме отчаяния, отчаяния и безысходности, могло толкнуть Джордана на такие жестокие поступки по отношению к ней и к другим? С тяжелым сердцем Герда заставила себя в очередной раз соврать:

— Нет, Стюарт. Здесь ты ошибаешься. Клянусь, он и словом не обмолвился об операции.

— Ну, так скоро обмолвится. Вот увидишь.

Герда неуверенно покачала головой.

— И все-таки, если вдруг… я прошу заранее — уволь меня от этих разговоров. Это моя жизнь, и никто не вправе приказывать мне, что я должен делать, а что нет. Понятно?

Она печально кивнула. На какое-то время в комнате воцарилась тишина. Стюарт медленно подъехал к встроенному шкафчику, достал какой-то пузырек и, проглотив две таблетки, запил из бокала.

— Что это? — спросила Герда, только чтобы прервать затянувшуюся паузу.

Он небрежно отмахнулся:

— Чтобы жизнь не казалась таким дерьмом… Извини. Послушай, Герда…

— Да? — Она обернулась и встретилась с взглядом, полным гнетущей тоски и страдания.

В который раз душа заныла от нестерпимой боли за искалеченную судьбу. Стюарт протянул руку, подзывая ее. Через силу улыбаясь, Герда подошла:

— Они меня возненавидят, если увидят тебя таким мрачным.

— Да нет, они хорошо меня знают. Так, значит, ты уверена, что Джордан не использует тебя в своих целях?

— То есть чтобы я заставила тебя изменить свое мнение насчет операции? Конечно, уверена. Я даже не думала ни о чем таком, пока ты не сказал мне.

На этот раз Стюарт, должно быть, поверил. Он сосредоточенно кивнул, но в тот же миг в глазах снова мелькнул огонек недоверия.

— И все равно ты ведь тоже считаешь, что я должен рискнуть?

— Если честно, да. И не обещаю, что не буду пытаться переубедить тебя, — задумчиво произнесла она.

Стюарт долго и пристально смотрел ей в глаза, будто желая убедиться, что она говорит правду. Вопрос прозвучал все с той же настойчивой недоверчивостью:

— Неужели тебе действительно не все равно, что со мной будет?

— Обидно, что ты сомневаешься в этом! У тебя еще вся жизнь впереди. Уныние — тяжкий грех. Надо во что бы то ни стало продолжать бороться за свое счастье.

— Так я и думал! Ты все та же наивная девчонка. Все еще веришь в сказки.

— Любая сказка может превратиться в реальность, если сильно захотеть, — тихо, но убедительно произнесла Герда.

Стюарт глубоко вздохнул и, дотронувшись до ее руки, словно заклинание прошептал:

— Герда, обещай, что не исчезнешь больше из моей жизни.

Глава 5

Наконец Рэчел и Леон с кучей подарков вернулись из Истборна. Леон искренне обрадовался, увидев Герду, а Рэчел не скрывала, что удивлена — и удивлена неприятно. Ревность непоседливой девчонки, одетой как подросток, была почти патологической. Когда они все вместе сидели за обеденным столом, Рэчел намеренно игнорировала Герду. Но та не придавала этому особого значения, так как и сама была не прочь остаться на какое-то время в тени. Наблюдая за Стюартом, Герда радовалась, что настроение его заметно улучшилось. После ужина все пошли в комнату Стюарта послушать новые диски, которые купила Рэчел.

Девушка продолжала демонстрировать неестественную оживленность. Но когда Леон включил цветомузыку и зазвучали первые аккорды, веселье ее заметно поугасло. Рэчел долго, не говоря ни слова, лежала на диване, подложив руки под голову, и не мигая смотрела в потолок. Только когда Леон заговорил об очередном модном саундтрэке к какому-то популярному фильму, девушка неожиданно оживилась. Развязной походкой она подошла к компании и, остановившись позади Стюарта, принялась вызывающе гладить его по спине.

Казалось, Стюарт ее не замечает — все те же непроницаемое лицо и отсутствующий взгляд. Такое впечатление, что он не чувствует у себя на шее тонкой, похожей на змею руки Рэчел и маленьких нежных пальчиков, сладострастно изучающих его лицо. В конце концов, усевшись рядом на невысокий стульчик, девушка положила голову ему на колени. Черные волосы, красиво ниспадающие шелковым водопадом, почти доставали до пола. Стюарт взглянул на нее и стал нежно, словно кошку, поглаживать мягкую копну, накручивая на палец густые локоны, так и оставляя их в виде спиралек.

Леон никак не реагировал, но Герду начинало не на шутку злить такое вульгарное проявление чувств. Раздражало, что Рэчел позволяет себе подобное при ней, можно сказать, совершенно постороннем человеке. Она отвернулась, стараясь сконцентрироваться на музыке, но вдруг услышала сдавленное пыхтение и смех Леона.

Стюарт с заговорщицким видом медленно отъезжал назад так, что голова Рэчел все больше скатывалась с коленей, пока та не начала падать. Стульчик накренился. Рэчел, судорожно хватаясь за воздух, рухнула на пол. Красная как рак, она вскочила и яростно завизжала: