Сын красного ярла

Вот так мы с ней каждый день и говорили. Я ей вежливо, она огрызается. Ох, чего только не простишь любимой дочурке…

Зато я к ее дню рождения обновила гардероб. Мой дурак принес халтурку, сунул мне в ладонь, шепнул: мол, раз такие дела, давай-ка, старуха, позаботься о внешнем виде. Я поехала в бутик, купила платье, настоящую Францию, ну просто обалденное платье! На фирменные туфли денег не хватило, потому что я еще косметичку набила, ну ничего, я на рынок заехала. Словом, к Юлькиному дню рождения меня хоть под венец вести можно было.

Юлька у нас так воспитана, что никогда не устраивает раздельных праздников, — один для стареющей родни, другой для подрастающего поколения. Все всегда вместе. Так и на ее дне рождения — были наши родственники, Глебово семейство, Юлькины сокурсники… Причем из девушек она позвала только самых некрасивых, которые к тому же не слишком умны. Чтобы не отсвечивали.

И все было хорошо ровно до того момента, когда раздался очередной звонок в дверь. Я отправилась открывать, не ожидая ничего дурного, и застыла на пороге. Пришли Толик с женой и с Ванькой.

— Отлично выглядишь! — воскликнул Толик.

Конечно, отлично. Еще бы! Мой дурак как увидал обновки, сразу заохал, физиономия глупой стала, крутился вокруг меня и не знал, в какой угол усадить, чтоб любоваться удобней было.

Толик решительно шагнул вперед, напирая, как тараном, букетом цветов. Я опешила. Как же так, я думала, Юлька догадалась устроить так, чтоб Ванька не приходил…

Не могу сказать, что мне неприятен Толик. Я к нему просто равнодушна. Ванька мальчик хороший, тут слова не скажу, правда, если не сравнивать его с Глебом. А вот Тамару, Толикову жену, я ненавижу. Ненавижу ее вечно поджатые тонкие губы, жадные глаза, а особенно ненавижу ее великолепные волосы.

Валентина, моя приятельница с мужниной работы, сказала как-то, что Тамарка на моего два года вешалась. Ну а что? Ее Толик — может, человек и хороший, только смотреть там не на что. А мой-то — орел, герой, в сорок два ни намека на брюхо, до сих пор отжимается каждое утро по пятьдесят раз минимум. И меня на руках может от метро до дому донести. Да и зарабатывает побольше. А что я его иногда дураком называю — это так, ласково. По крайней мере, отшить Тамарку у него и самого, без моих подсказок, ума хватило.

— А где же наша именинница? — пропела она низким голосом, беззастенчиво оттирая меня плечом и пролезая в квартиру.

Я растерялась. Мне бы состроить ледяную гримасу, соврать что-нибудь извиняющимся тоном, и хлопнуть дверью у них перед носом. Но я увидела Ванькино лицо — несчастное, запуганное, — и все поняла. Юлька ему сказала, а он, глупышка, поделился с родителями. Вот родители и явились выяснять с нами отношения.

Внутри все замерзло в ожидании грандиозного скандала. Господи, думала я, у нас же дома — иностранец. Какой ужас, какой позор… Тут из комнаты вышел мой дурак. С одного взгляда оценил обстановку, спокойно поздоровался с Толиком. Тамаре только кивнул безразлично.

Мне, понятно, стало не до ревности. Я пожертвовала, можно сказать, собой в пользу дочери. Оставив мужа придержать незваных гостей, заглянула в комнату, сделала круглые страшные глаза. Юлька вышла в коридор, притворив двери, и застыла, глядя на Ваньку.

Вот тут я и поняла, что моя дочь — вся в меня. Потому что она заявила:

— Вань, я ж тебе по-русски сказала!

Мальчишка ссутулился и, если б не его родители, ретировался бы мгновенно. Однако его мамаша была совсем иного мнения. Сладким голосом Тамарка проворковала:

— Юленька, ну нельзя же так! Вы столько лет были вместе, мы уже с твоими родителями все распланировали. Из-за какой-то нелепой ссоры ты перечеркиваешь всю жизнь!

— Мы не ссорились, теть Тома, — беззаботно отозвалась Юлька. — Я выхожу замуж. И точка. Кстати, мой жених сейчас здесь. И предупреждаю — он иностранец, ему ваши расклады не понять. Хотите, учиняйте скандалы. Он меня от этого все равно не бросит, а про вас подумает, что вы в жизни в приличном обществе не появлялись и росли на задворках.

— Юленька, ну как ты так можешь поступать? — не унималась Тамарка. Вот ведь дрянь какая! — Ты Ване жизнь разбила, а мы уж и к свадьбе все приготовили. Так нельзя, девочка. Ну скажи, что ты пошутила. Правда ведь, пошутила?

— Теть Тома, если вам так жалко Ваньку — вот сами за него замуж и выходите! А я под ваши планы свою жизнь подстраивать не собираюсь. И Ваньке я никогда ничего не обещала. Погуляли — и хватит.

Молодец девка, что ни говори. Да, это не наше поколение. Мы бы мялись и оправдывались, жалея чужое участие в своей жизни, думая, что мы кому-то обязаны… А Юлька взяла и всю правду выложила. Не побоялась.

И все бы кончилось замечательно, не выйди в этот момент в коридор Елена Петровна. А зрение у нее великолепное, никаких вам очков или контактных линз. Вышла, поглядела на гостей, удивилась:

— Толя? Давно не виделись.

У нее не только зрение, у нее еще и память безотказная. Ну а что вы хотите — школьный завуч! Толик сначала будто испугался, потом плечики свои тощие развернул, грудь впалую выпятил, нахально так говорит:

— Ну да, Елен Петровна, давненько. И сейчас бы не увиделись. Мы ж тут как татары — хуже некуда, вон, на порог не пускают.

Тварь, а? После такого мне пришлось отойти в сторонку и с кривой физиономией сделать приглашающий жест. Не объяснять же будущим родственникам, что у нас тут за проблемы.

Толик расселся в гостиной на диване так, что Юльке пришлось тесниться на подлокотнике, а Тамарка, стерва, притерлась поближе к моему дураку и давай стрелять глазками. Господи, если б я на свои глаза грузила столько туши, одно из двух: или мой дурак на косметику разорился бы, или б я без глаз осталась. А Тамарке хоть бы хны, только ресницы вылезли, искусственные клеит.

Настроение у меня испортилось окончательно. Даже французское платье не радовало. Но улыбалась: главное, чтоб остальные гости ни о чем не догадались.

Ванька помялся в дверях, потом робко так спросил:

— Юль, можно тебя на минутку?

Дочь преспокойно, как будто ее позвали присмотреть за кушаньем на плите, выплыла в кухню (и когда научилась ходить лебедушкой?). Я посомневалась было, правильно ли она поступила, но в этот момент Толик вызывающим тоном заявил, уставившись на Глеба:

— А я ведь с вашей матерью учился вместе.

Глеб вежливо обронил:

— Вот как? — и потянулся за соком.

— Ну да! В одной группе. И на раскопки в Гёупне вместе поехали. Как раз туда, где она вашего отца… повстречала.

Я уже сидела как на иголках. Очень мне его тон не нравился. Как будто провоцировал Глеба на что-то. Или намекал. Причем на что-то крайне неприличное.

— Да, они там познакомились, — подтвердил Глеб.

— А у вас сестры или братья есть? Или вы единственный ребенок? — не унимался Толик.

— Есть. Тюр и Хелена, младшие.

— И такие же рыжие, как вы?

— Да нет, Тюр на отца похож, Хелена на маму. Вы же помните ее, какой она была в институтские годы? Вот на фото Хелену не отличить…

И тут из-за стенки, с кухни, донесся полный страдания крик Вани:

— Ну почему?! Ты такая же как все, да?! Он иностранец, богатенький, а ты такая же продажная сучка, тебе лишь бы Родину бросить!

И Юлькин высокий голос:

— Не надо меня на пафос брать! Ты просто не мужик и никогда им не будешь!

Я вскочила, потому что все замолчали, и пора было принимать меры. Но Юлька уже сама справилась. В коридоре я наткнулась на Ваньку, торопливо надевавшего кроссовки, и дочь, которая стояла в дверях кухни, скрестив руки на груди.

— Шевелись давай быстрей, — презрительно сказала она Ваньке. — А то мои гости сейчас забеспокоятся.

— Только об этом рыжем скоте думаешь…

Юлька влепила ему пощечину. Затем распахнула дверь, ухватила парня за плечо и вытолкнула его на лестничную площадку. Следом полетела кроссовка и за ней — шикарный букет, оставленный Толиком в прихожей. Юлька хлопнула дверью и заперла замок.

В комнате царило молчание.

— Я выгнала вашего сына, — пояснила дочь Тамарке, — он обнаглел. Это мой дом и мой праздник.

— Пожалуй, я тоже пойду, — поднялась Тамарка. — Леночка, ты меня не проводишь?

В прихожей она прошипела:

— Вы еще за это ответите! Я не позволю топтать чувства моего сына!

— Лучше б ты его мужиком воспитала, а не тряпкой! — не выдержала я. — А если ты, сучка крашеная, еще на моего мужа пялиться будешь — я тебя с твоего восьмого этажа выкину и скажу, что так и было! Вон пошла!

Праздник был испорчен. Безнадежно. Елена Петровна, пронизывающе глядя на Толика, процедила:

— Вижу, ваш сын в вас пошел, Толя. Помнится, когда с Наташей случилась неприятность, вы приходили к нам домой и говорили нечто подобное.

— Ну, Елен Петровна, не так, совсем не так! — нагло ухмыльнулся он. — Это вам память изменяет.

Она опустила глаза. Вздохнула:

— Пожалуй, мы тоже пойдем. Елена Ивановна, — это мне, — вы уж не принимайте близко к сердцу, ничего страшного. Только вы напрасно пустили этих людей в дом. Добра от них не жди.

Вслед за ними разошлись и остальные. Юлька с Глебом закрылись в ее комнате, а Толик, нахальный мерзавец, заявил моему дураку:

— Это бабские дела, нас не касаются. Я, собственно, за другим к тебе шел. Есть один проект…

И мой дурак повел его в свой кабинет. Я уединилась на кухне, плотно закрыв дверь. Порой я через стекло видела, как Толик ходит в туалет, возится в прихожей. Я обрадовалась было, что домой уходит, а он, видимо, за сигаретами в карман ветровки лазил.

Ушел он в половине одиннадцатого вечера. Юлька с Глебом давно уже гулять отправились, а мой дурак засыпал сидя — они с Толиком пивка накатили, да так, что лыка оба не вязали.

Я собиралась спать, и вдруг вспомнила, что, когда со стола в гостиной убирала, сняла браслет и положила его на телевизор. Убрать бы надо, не люблю, чтоб украшения валялись где попало. Тем более, это вам не какая-то бижутерия, браслетик-то полторы тысячи долларов стоит.

Сунулась — а нету его. Я порыскала рядом, потом заглянула во все углы в гостиной. Подумала еще: может, я его на кухню унесла, от греха подальше, и сама забыла? В общем, перевернуть мне пришлось всю квартиру, вплоть до стенного шкафа в туалете. Не нашла.

Потом сообразила — Юлька могла взять, пофорсить. За косу оттаскаю засранку! Могла б предупредить, я тут чуть с ума не сошла, такая дорогая вещь! Конечно, я б ей не разрешила, еще не хватало… С другой стороны, я сама же собиралась подарить ей этот браслет на свадьбу. Ладно, подумала я, утром разберемся.

Браслет отыскался только через три дня. Принесла его Юлька, изумленная:

— Мам, его Глеб нашел. В кармане своей джинсовки. Ты не знаешь, как он там очутился?

С этого дня все покатилось под откос. Юлька стала смурной, я уж, грешным делом, подумывала — не беременна ли она? На всякий случай заставляла ее питаться нормально, а то она по утрам чашку кофе, в обед гамбургер из ближайшего Макдональдса, только вечером ужинала по-человечески. Про врача не заговаривала, ладно уж, чего теперь — к свадьбе готовимся. Глеб вам не Гена, на следующий день, как и обещал, с Юлькой в посольство съездил, все разузнал. Оказалось, сейчас если из будущих супругов один с российским гражданством, расписывают в обыкновенном ЗАГСе. Справки всякие да разрешения, чтоб невесту до восемнадцати расписали, я им в один день собрала, так что они без проволочек заявление подали. На третье августа.

Глеб к нам приходил часто. И Толик повадился. У них с моим козлом, видите ли, совместный проект наметился! И каждый раз оба надирались до чертиков. Как сглазила я его, похваставшись Таньке, что непьющий. Главное, я ведь ему твердила постоянно: не связывайся ты с этим мерзавцем, он ведь один раз тебя уже подставил и еще подставит, только похуже. Так нет — уперся, именно что как козел. Так и вижу: бороденкой трясет, мекает и рогами машет. Бороды с рогами у него нет, но все остальное — тютелька в тютельку!

Вещи больше не пропадали. Точней, находились. Как правило, на следующее утро и в самых неожиданных местах. Мой дурак зачем-то проболтался Толику, тот изрек задумчиво:

— Знаешь, мамаша Глебова за мной одно время бегала. Ну, потому и бабка меня терпеть не может. А я тебе скажу: не знаю, как сейчас, а девкой она была с приветом. С ха-арошим таким приветом. Нафига мне рехнутая, правда? Тем более, я тогда уже с Томкой познакомился. И еще: все гении сумасшедшие. Пока молодые, не так заметно. А с возрастом у всех крыша едет. Это давно уже доказали, что гениальность как нагрузка к психическим болезням идет. Может, с вещами этот Глеб шурует? Да нет, не хочу я сказать, что он вор. Есть такая дрянь, называется клептомания. Ему не важно, что, важен процесс. А сами вещи его не интересуют. Потому и возвращает.

Вечером я Юльке намекнула так осторожненько — не покрывает ли она парня, может, он больной на всю голову? Ну, как все гении. Сказала:

— Шизофреники и гении часто одно и то же.

Юлька рожу скорчила и отрезала:

— Истинных гениев за всю история человечества можно по пальцам пересчитать. Зато было много оч-чень неглупых шизофреников. Па, а Толику своему идиотскому скажи, чтоб он меня в покое оставил. Задолбал звонить и шуршать в трубку, что он там что-то такое про Глеба ужасное знает. Так и скажи: не прекратит — я про него такого нарою, что мало не покажется.

Но меня ее отповедь нисколько не утешила. Наоборот. Потому что мне не показалось, что Толик врет. Конечно, сына выгораживает, не без того. Но на дне рождения он Елену Петровну явно напугал. Действительно, что-то знает. И за Глебом я с того дня наблюдать взялась. Потихоньку так, незаметно. Ну и ничего не увидела. Нормальный парень, такой же, как все. Психи, они хоть какую-то странность должны выдавать, правильно? А этот не выдавал.

На самом деле я уже тогда поняла, что Глеб — человек неординарный. Вот что называется — пугающе неординарный. У меня всегда в его присутствии живот подводило. Сначала себя ругала, думала, как девчонка увлеклась. Потом сообразила: нет. В Глебе дело, не во мне. Нормальный-то он нормальный, только есть в нем что-то… мистическое.

Жаль, события повернулись так, что не до размышлений стало. А то я еще тогда догадалась бы. Но тут муж его за руку поймал. Юлька с Глебом в прихожей толклись, уходить собирались. И Глеб джинсовку выронил, а из-под нее мужнины часы выкатились! Они у него на жестком браслете, и жутко дорогие. Юлька побелела, а муж тихо так берет Глеба под локоть и выводит на лестницу. Вернулся через минуту, Юльку за косу — и в комнату. Бешеный.

— Чтоб сидела там! — рявкнул уже из коридора. — Еще раз с этим ублюдком увижу — убью к чертовой матери, поняла?!

Тут даже мне жутко стало. Никогда я мужа таким не видела. Юлька в истерику, ему — хоть бы хны. Я сунулась было к дочери — поговорить, успокоить, так он и на меня зыркнул. Прошипел яростно:

— И ты чтоб его на порог не пускала! Бабье безмозглое, московского ворья им мало, скоро со всей Европы собирать будете!

Это он Генку вспомнил. У моего дурака после Генки к таким вещам отношение тяжелое. Просто невозможно что-то доказать.

— Клептомания, — пробурчал он. — Хреномания, вот что я вам скажу! Черт-те что… Ишь, нашли норвежского гения! Вор он! Черт-те что…

Зверствовал весь вечер. Толик, сволочь, поддакивал и уже громко рассуждал, как это плохо для окружающих — иметь дело с гениями. Юлька рыдала в своей комнате. Потом муж выпроводил Толика, я дождалась, когда он угомонится, и прокралась к дочери. Юлька, разумеется, спать и не собиралась.

На самом деле, я до этого разговора думала, что произошло недоразумение. Ну мало ли, мой-то козел уже с работы бухой пришел, мог часы сдернуть, они там на вешалке за что-то зацепились… Всякое бывает. А Глеб их только на пол стряхнул. Я к Юльке-то пошла потому, что в душу мне запало: мой Глеба ублюдком назвал. Между прочим, мой в таких вещах щепетильный. Может, это и есть страшная тайна норвежца? Может, он приемный? Или от русского отца, которого Толик знает?

Правда, об этом я и не вспомнила. Юлька рыдала, и слова из нее выскакивали. Правильно я сделала, что до утра ждать не стала, утром-то она успокоилась бы, и ничего бы я не узнала.

Оказалось, она насобачилась после моего браслетика проверять у Глеба карманы. И все эти странные пропажи объяснялись одним: Глеб тащил наши вещи, а Юлька потом их возвращала. Говорит, первое время спрашивала, что это значит. Глеб всегда удивлялся. Юлька не понимала, что происходит. Оттого и смурная ходила.

Бедняжка моя, она искренне верила, что вещи крал не Глеб… А я, увы, убедилась в обратном. Нет, ну а кому еще это надо?

С утра началось светопреставление. Во-первых, я совершенно не понимала, что теперь говорить девчонкам на работе. Во-вторых, мне позвонила Елена Петровна и проинформировала, что Глеб лег на обследование в Центр Психического Здоровья. Мой дурак, оказалось, обвинил его в клептомании, и Глеб решил во что бы то ни стало снять с себя это клеймо. Даже в психушку сам отправился.

Девчонки, конечно, разговор слышали — у нас телефон в общей комнате, нас там пятеро, и все уши навострили. Мне сочувствовали, но я понимала — рады, мерзавки. Только Танька искренне переживала. Позвонила своей матери, та у нее психотерапевтом работает, в частной клинике какой-то. Мать что-то мямлила, я не поняла, если честно. Не обнадежила она меня. Но подкинула очень дельную мысль.

Клептомания, сказала она, по наследству не передается. И если человек богатый, то ее можно рассматривать как безобидную причуду. Главное, чтоб родственники знали и не расстраивались слишком. А так — она не понимает, чего мой дурак запретил дочери встречаться с Глебом. Ну, выйдет она за него, будет жить с любимым человеком. Клептомания даже получше алкоголизма будет, или инфантилизма, или еще каких-то неприятностей. В конце концов, ничего страшного. Да и мы скоро привыкнем. Скажем, достаточно приучить человека наутро просматривать свои карманы и возвращать украденное.

Я так подумала — да права она. А мой дурак запретил, потому что… Да потому что дурак! Не понимает, что важно, а что ерунда на постном масле.

И стала я потихоньку моего дурака подтачивать. Ходила, рассуждала, статейки нужные — Танька у своей матери брала — подсовывала. Вот только мой козел уперся — и ни в какую. Ему еще Толик все уши прожужжал, опять Ваньку своего разрекламировал, и Тамарка к нам зачастила… Кошмар, мой дом в проходной двор превратился! Муж уже начал поговаривать, что уволится и с Толиком фирму организует, по торговле компьютерами, у того какие-то связи в Таиланде объявились.

Ну, я и успокоилась. Юлька вроде в себя пришла, улыбаться начала. Ладно, думаю я, время лечит все. Может, и к лучшему оно, что этот брак расстроился. Легко ли было бы ей одной в Норвегии? Да, конечно, мать у Глеба русская. Но, во-первых, сама с закидонами, во-вторых, она ж свекровь, не мать родная. Да и я извелась бы вся — как там моя девочка?

И как-то все так хорошо пошло, что у меня на душе полегчало. Мой дурак пить бросил, целыми днями с оформлением документов носился, перспективы нам с Юлькой радужные рисовал… Тут-то беда и грянула.

Он пришел домой мрачный. Ничего не рассказывал, только вечером ему кто-то позвонил по телефону, и я даже не поняла, кто — муж говорил отрывисто, междометиями. Потом оделся, сказал «я на полчасика» и вышел на улицу.

Мы ждали до утра, не смыкая глаз. Утром я позвонила Толику, тот понятия не имел, куда мой дурак пропал. Я позвонила в милицию, меня там огорошили — оказывается, если человек пропал, то заявление в розыск можно только через три дня подавать. Интересно, а если он сейчас с сердечным приступом в кустах лежит, и за три дня помрет?! Ох, и хамы же в нашем отделении работают.

Но тут Юлька поступила умно. Пошла к участковому. У нас участковый молодой, в той же школе, что и моя дочь, учился. И живет в соседнем подъезде.