Статьи из еженедельника «Профиль»

— Что ж, Таня, можно вас поздравить: нет хуже, чем быть в наше время «священной коровой».

[Татьяна Догилева:]

— Можете так и написать: я плакала. У меня сейчас будто вся кожа содрана. Но, поплакав и поубеждав себя, какая я бедная, я себя спросила:

— Таня, ты ведь ни о чем не жалеешь?

— Ни о чем.

— Все равно бы это сделала?

— Да.

Ну и все. Я теперь даже благодарна за такой интерес к моей персоне. Мой спектакль — прелесть, я правда так думаю. Подобного разноса на моей памяти удостаивался только Штайн за «Орестею». Так что я рада совпасть со Штайном хотя бы по одному показателю.

[Дмитрий Быков:]

— Я думал, вы для режиссерского дебюта выберете классику — чтобы сыграть что-то свое, заветное и недоигранное…

[Татьяна Догилева:]

— Нет, я не настолько самоуверенный человек, чтобы начинать с классики. И пьеса, и актеры очень мне нравятся, а промахов и ошибок я действительно наделала великое множество. Плюс ко всему я позвала прессу на прогон, который в отличие от первого спектакля был действительно провальным. Свет, звук — накладка на накладке. Зато потом — и на втором, и на третьем спектаклях — обвал аплодисментов, непрерывный хохот…

Мы показали спектакль в ДК Серафимовича для самого простого и небогатого зрителя (во МХАТ-то билеты стоят от пятидесяти до двухсот тысяч), и опять на ура.

[Дмитрий Быков:]

— Есть ли классическая роль, по которой вы плачете?

[Татьяна Догилева:]

— Есть. Аркадина в «Чайке».

[Дмитрий Быков:]

— По-моему, вам рано.

[Татьяна Догилева:]

— Нет, ей сорок два года.

[Дмитрий Быков:]

— Вы настолько не скрываете возраст?

[Татьяна Догилева:]

— Ну, мне еще нет сорока двух… а в принципе что скрывать?

[Дмитрий Быков:]

— Но она чудовищная стерва.

[Татьяна Догилева:]

— Она единственный привлекательный герой в этой пьесе. Она одна что-то делает — все остальные только скулят. И в той обстановке, которую ей создали — сын с его комплексами и попытками самоубийства, отвратительная Нина Заречная, которая беззастенчиво добивается Тригорина, — Аркадина себя ведет наиболее достойным образом.

Не забывайте, что она находится в самом трагическом возрасте: у нее перелом амплуа.

[Дмитрий Быков:]

— Таня, это ведь далеко не всегда болезненно. Многие актрисы сыграли свои лучшие роли после сорока. Алиса Фрейндлих, например.

[Татьяна Догилева:]

— Перед Фрейндлих я преклоняюсь. Это любимая моя актриса. Но вы представить себе не можете, чего на самом деле этот перелом стоит. Нет, это очень печальные вещи, о них не думать невозможно…

[Дмитрий Быков:]

— Не знаю, если говорить о вашем амплуа, мне ближе не железные женщины вроде Аркадиной или «Блондинки за углом», а медсестры. Из «Афганского излома» или «Забытой мелодии для флейты».

[Татьяна Догилева:]

— А я, когда смотрю «Блондинку», чуть не плачу от жалости к этой девочке. Эту картину, кстати, изуродовали поправками и переозвучками, а у Червинского-то это отличная, трагическая история.

[Дмитрий Быков:]

— Я больше всех ваших работ люблю «Забытую мелодию». Только не совсем понимаю, как главный герой смог так быстро внушить вам такую страсть.

[Татьяна Догилева:]

— Его же Филатов играл. Более талантливого человека представить трудно, он может все — от песни до пьесы. Он сыграл человека слабого, временами мелкого, но обаяние одаренности торчит даже в самых его злодейских поступках. А женщина любит мужчину, как правило, за талант. Я, во всяком случае.

И потом, скажу честно, большинство мужчин к своим возлюбленным относится ничуть не лучше, чем этот его герой. Женщина живет чаще всего с установкой, что к ней будут беспощадны. Это нормально.

[Дмитрий Быков:]

— Вы злопамятны в этом смысле?

[Татьяна Догилева:]

— Ни в этом, ни в каком другом. Я человек открытый. Актриса — отревусь, откричусь и дальше живу.

[Дмитрий Быков:]

— В «Афганском изломе» у вашей героини роман с итальянским актером Микеле Плачидо. Он в жизни произвел на вас какое-то впечатление?

[Татьяна Догилева:]

— Не сложилось у нас с ним контакта, увы, и вообще эта картина шла страшно тяжело. Одна из первых больших совместных картин, все очень заискивали перед итальянцами. Условия тяжелейшие: пустыня, окраины Союза. Итальянцы отдельно живут и отдельно едят. Какие тут могли быть отношения?

[Дмитрий Быков:]

— Многие театральные актеры пренебрежительно отзываются о кино: там не игра — там техника, произвол оператора и осветителя…

[Татьяна Догилева:]

— Я не знаю таких актеров.

Лично мне в театре легче. Во-первых, у меня театральное образование, ГИТИС (поступала я во все театральные сразу, но взяли только туда, сразу после школы). Во-вторых, я по природе своей бегунья на длинные дистанции, мне трудно раскрываться в эпизоде. Я должна отработать спектакль, чтобы как-то прожить роль, мне трудно клеить ее из кусочков. Чаще всего я сама понимаю, где недоиграла. Тогда, никого не дожидаясь, прошу переснять.

Но сниматься в кино я хотела с самого начала, бралась после института за любые сценарии. Тут есть свой замкнутый круг: кого больше снимают, тому дают и лучшие сценические роли, потому что человека начинают знать. Мне в кино везло больше — в театре «под меня» никто ничего специально не ставил. Исключая, пожалуй, «Наш декамерон» Радзинского и Виктюка.

[Дмитрий Быков:]

— Вам тяжело было с Виктюком?

[Татьяна Догилева:]

— Я лучше стала его понимать, сама побывав в этой шкуре. Режиссер играет за всех, за всех страдает и напрягается страшно. Он меня здорово выматывал, конечно. Я готова была бежать хоть к психиатру, хоть к экстрасенсу… Но в результате спектакль пять лет собирал залы.

[Дмитрий Быков:]

— Вы еще будете ставить?

[Татьяна Догилева:]

— Сейчас я вымотана. Спектакль поставить — почти как ребенка родить. Когда меня спрашивают про первые два года дочери, я честно отвечаю: не помню. Не так тяжелы все физические вещи — физиология как раз не главное, да, тяжесть, боль, усталость, но это бы все ничего, — тяжела сосредоточенность на одном. В первые месяцы жизни ребенка мать ни о чем, кроме него, думать не может. Мир ее страшно сокращается, и ко всему остальному она тупеет. Так же я вся «сократилась» во время выпуска спектакля. Четыре месяца жила им, доставала деньги. Но когда приду в себя, в перспективе я хочу ставить. Потому что я устала от замкнутого мира своей профессии.

Актер не писатель и не композитор: он зависит от возраста, от времени. Путь его предопределен: до сорока — одно, после сорока — другое. А я больше всего ненавижу предопределенность и замкнутость — мне все время надо размыкать пространство жизни. Я родить решилась поэтому, хотя поздно. И ставить — тоже поэтому. Ничего, на ошибках учатся, я в театре двадцать лет.

[Дмитрий Быков:]

— А что, с ребенком действительно так тяжело?

[Татьяна Догилева:]

— Оч-чень. Не представляю, что бы я делала, если бы не помогали. Сейчас, когда Кате четвертый год и она уже вовсю философствует, нет большей радости, чем с ней быть, с ней разговаривать. Я ни на что не жалуюсь, но ребенок — это величайшая зацикленность, вечный страх за него. Я только во время выпуска спектакля меньше общалась с дочерью.

[Дмитрий Быков:]

— А кто с ней был?

[Татьяна Догилева:]

— У нас няня. Профессиональная учительница из Иванова. Сейчас безработная.

[Дмитрий Быков:]

— У вас нет перед ней этакого чувства вины, что вот… прислуга?..

[Татьяна Догилева:]

— У меня никогда не будет прислуги. Она член семьи, живет с нами. Что до работы — я ничем не лучше, я берусь за всякую работу.

Вот после спектакля один за другим идут журналисты, и я знаю, что это нужно. Хотя не люблю интервью, потому что о своей работе я говорить не должна — она должна говорить обо мне, а в личную жизнь никого не пускаю.

Я встречаюсь с людьми, достаю деньги, ищу помещение, занимаюсь массой вещей — от музыки до света, в общем, я умею не только играть или разговаривать. Единственное, чего я делать не буду, — это организовывать отзывы. Я поэтому очень благодарна всем, кто пишет обо мне. Если ругают — ну что ж, меня многие не любят, это нормально, я тоже немногих люблю.

[Дмитрий Быков:]

— Интересно, что вы читали на вступительных экзаменах?

[Татьяна Догилева:]

— Везде разное. В ГИТИСе — «Стрекозу и муравья», стихотворение Евтушенко «Отверженная» и очень распространенный среди девочек отрывок из «Мертвых душ» — разговор двух дам.

[Дмитрий Быков:]

— И что вы собой представляли тогда?

[Татьяна Догилева:]

— Ровно ничего интересного. Закомплексованный, коротко стриженный подросток.

[Дмитрий Быков:]

— Вы москвичка?

[Татьяна Догилева:]

— В первом поколении. Отец из-под Москвы, мать — из-под Тамбова. Но родилась я здесь.

[Дмитрий Быков:]

— Моэм писал, что самое худшее в актере — способность быть всяким. Личности не остается.

[Татьяна Догилева:]

— Ну нет, совершенно не обязательно. Настоящий актер только личностью и может подсветить любую роль. Я вообще не согласна с моэмовским взглядом на людей театра: у него получается, что они все время врут. А это не так. Я не все время вру.

[Дмитрий Быков:]

— И что, ваши чисто сценические приемы вам ни разу не пригодились в быту?

[Татьяна Догилева:]

— Нет, у меня этим заведуют какие-то другие центры. Я в жизни стараюсь не очень притворяться. Зачем?