Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: От -50° до +50° (Афганистан: триста лет спустя, Путешествие к центру России, Третья Африканская) - Антон Викторович Кротов на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Прошёл километров 35, и несколько устал. Подвозить меня сегодня было некому. Может, и были две-три машины, но я, вероятно, их пропустил, навещая местных жителей. Интересно: в каждом селе есть автобусные остановки, но нигде нет автобусов, и людей на остановках тоже нет. Подошёл вечер, и я оказался в большом селе — тысячи на две человек, а то и больше. Сперва меня зазвали в очень богатый и цивильный дом, но что-то уж очень холодно, неуютно и показушно там было, и я оттуда ушёл, объяснив, что до ночи ещё далеко и я желаю идти дальше. С неохотой меня отпустили, но тут на другом конце села меня всё же зазвал в гости другой человек, владелец магазина. Его магазинчик (один из трёх в кишлаке Вранг) являл собой преобразованную автобусную остановку, хозяин только добавил переднюю стенку с окошком и сделал дверцу. В магазине продавали российские соусы и приправы, китайское и турецкое тряпьё, стиральный порошок, зубную пасту и мыло, а также другие товары длительного хранения. Фруктов и хлеба в магазине не было. Хозяин сам, попеременно с женой, тусовался на пороге своего магазина, общаясь с проходящими местными жителями, и тут заметил меня.

Тут уж мне было не уклониться от ночлега: ведь уже начало темнеть.

Хозяин родился и жил в этом кишлаке первую часть жизни. Потом поступил в Душанбе в институт, чтобы стать учителем истории. Проучился четыре года, но получить диплом не успел — разгорелась война (был 1993 год). Вернулся в кишлак, сперва устроился учителем, но платили очень мало. Поэтому решил стать бизнесменом. Взял кредит $3000 и стал возить товары из Душанбе. Тут изредка бывают грузовые машины, можно с ними отправить попутный груз, килограмм стоит 15 дирхам (1,5 рубля). Вот он периодически бывает в Душанбе, заказывает и отправляет товары. Но спрос не очень большой — всего на 20 сомони (180 рублей) в день, плюс многие покупают товары в долг. У некоторых односельчан уже долгов долларов на двести, для них существует специальная долговая тетрадь.

— Особенно тяжело весной, когда проблемы с мукой и едой, урожая ведь не хватает. Долина у нас узкая, полей больше не становится, а население каждый год растёт, в каждой семье сколько детей. Хорошо, что людям помогает фонд Ага-Хана, а то бы совсем было голодно. Да и так тяжело, все приходят и в долг просят что-нибудь. Я уже думал больше не давать в долг, но наш халифá сказал, что нам, как мусульманам, нужно давать в долг другим, от этого бывает благодать, а отказывать нельзя, — так говорил хозяин.

Мы пошли в дом; директор магазина жил довольно цивильно. Тут к нему пришёл его друг, неудачливый учитель географии. Оба они были усатыми. А вот бородатых в деревне почти не было — только один старичок-«халифа».

— Я тоже учился в этом же институте, что и он, — рассказал географ. — Но проучиться успел только один год, потом перешёл в другой институт. Не успел сдать диплом, началась война, и стало не до дипломов. Я сейчас прихожу, говорю, дайте мне диплом, ведь я почти уже закончил, а там говорят: пятьсот долларов! Я им говорю, давайте за сто, ведь я уже пять курсов проучился, всего ничего осталось. А они говорят: хоть учился, хоть не учился, всё равно диплом стоит $500. А меня учителем в школу не берут без диплома!

«Вот удивительно, — подумал я, — нашёлся в кои-то веки человек-географ, готовый работать за $15 в месяц, а они от него требуют диплом!»

Правда, географические знания у него оказались не на высшем уровне. Я решил проверить его, и едва мог поставить «тройку с минусом». Учитель географии предполагал, что столица Непала называется Бутан, ну и так далее в том же духе.

— Есть у меня мечта, поехать куда-нибудь. Вот сижу я в этом кишлаке с женой, детей у нас нет (большая редкость в Таджикистане!), ничего не держит, вот всё мечтаю попасть на поклонение в Кербелу, — пожаловался он. — Нам всем, исмаилитам, очень желательно хотя бы раз съездить в Кербелу (Ирак), на могилу Имама Али, я об этом всю жизнь мечтаю…

— Так что же ты бездействуешь? Надо идти, сделать загранпаспорт, — сказал я ему.

— Паспорт… эх, у меня же ещё до сих пор советский паспорт. Сам понимаешь, война, потом всё недосуг было поменять, ну они же ещё и долго делают, целый год будут делать! А чтобы быстрее делали — взятки, платить нужно всем, иначе будут делать целый год!

— У тебя за десять лет была возможность десять паспортов сделать! Каждый год думаешь, что паспорт делают долго, так и никогда не сделать из-за этого? Сходи, закажи, поедешь в свою Кербелу. Сначала поедешь в Хорог, сделаешь там афганскую визу, поедешь в Афганистан, там тебе просто будет, язык знаешь, народ там похожий, освоишься. Потом поедешь в Иран…, — я сообщил географу о методах вольных путешествий и подарил ему книги по автостопу.

— А паспорт, это же деньги, он стоит 10 сомони (90 руб), — пытался найти географ оправдания своему бездействию.

— Ну неужели нельзя было за 10 лет откладывать в год по одному сомони, или взять в долг 10 сомони у твоего соседа-бизнесмена, а потом отдавать по 1 сомони в год, или отработаешь у него в магазине!

Географ обещался взяться за ум. Хозяин же дома и магазина, от радости такой встречи, достал бутыль прозрачного напитка и решил угостить им себя, меня и географа.

— Ты будешь панджо?

— А что такое «панджо»? Я знаю, здесь «панджо» — означает «пятьдесят»…

— Да-да, пятьдесят, — отвечал радостный хозяин, наполняя пиалы для чая водкой (вот что было в бутылке). — Пятьдесят грамм.

— Не пейте, от пьянства всё зло! Бросайте пьянство!

— Да, он прав, по такому случаю я не буду пить, — воскликнул географ, засовывая в карман книги по автостопу и отодвигая пиалу с водкой. — Ага-хан правильно учит нас: памирцы, бросайте пить!

— А меня и вовсе уже отлучили от общины, — грустно заметил хозяин дома, в одиночку потребляя пиалу с водкой. — Всё никак не могу бросить. А вы, если хотите, можете сходить на собрание.

У исмаилитов в кишлаках, как уже отмечалось, молитвы, проповеди и собрания проходят в домах у разных граждан по очереди. Особенно в четверг, с наступлением ночи, проходит важное мероприятие. Вот и пошли в гости к одному из сельчан, у кого уже набился полный дом народу. Молитву мы, как я понял, прохлопали, но люди ещё остались, человек тридцать, и планировали совместное вкушение пищи. Это был простой (не буржуйский) памирский дом с дыркой-оконцем в крыше, а электричества не было, хотя и стоял на полке запылённый телевизор. Помещение освещалось одной керосинкой, и поэтому сперва наше появление не было замечено. Если я без рюкзака и молча, то меня легко принять за афганца или памирца (ночью, при свете далеко стоящей керосиновой лампы). Потом пошли разговоры, и люди стали ко мне приглядываться, поднесли поближе ко мне лампу, чай и лепёшки, стали расспрашивать. Многие понимали русский язык. Я этим и воспользовался.

— Интересно вот что: иду я по вашей прекрасной долине, и почти все люди мне жалуются и завидуют советским временам. Вспоминаете, что вот было хорошо, были деньги, было электричество, и этот телевизор у вас работал и показывал картинки. А ведь есть у вас богатство, которого вы не замечаете. У вас есть и горы, и реки, и горячие источники, и солнце, и яблоки, и пшеница, о чём мечтают люди выше в горах. Но и более ценное у вас есть — доброта и дружба между собою, то, что вы так собираетесь в домах, общаетесь, питаетесь вместе, и любовь не только к своим, но и к путникам — ведь, поистине, ни одного кишлака сегодня я не смог пройти без того, чтобы один-два раза меня зазвали на чай и пообедать. Да, через этот пыльный ящик вы можете увидеть картинки далёких и богатых стран, но это не объединяет, а разъединяет людей. Хуже бедности — только зависть, когда человек начинает думать, сколько зарабатывает сосед, и запирает входную дверь ключом. Слава Богу, что у вас пока не нашли нефти, что не проложили железную дорогу, что вы не спускаете деньги в игровых автоматах, на концертах и в казино. Жаль только, что среди памирцев имеются пьяницы — скорее бросайте это вредное занятие, оно даёт лишь иллюзию счастья, ваши яблоки или памирский шир-чай куда лучше водки, а заодно и дешевле.

Памирцы удивлённо глазели на меня, а некоторые шёпотом объясняли другим, тем, кто не владел русским языком. После различных разговоров меня сманил обратно учитель географии, желающий поподробнее узнать, как попасть в Кербелу и другие святые местности. Он был весьма удивлён моей речью на собрании и обещал мне больше не пить. Будем надеяться, что он сдержит своё слово, и что книги по автостопу помогут ему выбраться из родного кишлака и посмотреть мир, о котором он знал пока лишь теоретически.

Легли спать очень поздно. Ночью в моём желудке возникли неблагоприятные реакции — наверное, тоже последствия пития (минеральной воды из бани и всех попутных источников). К счастью, расположение туалета я заранее установил.

19 августа, пятница. На переход

Наутро я покинул гостеприимное поселение и продолжил пешее путешествие в сторону Ишкашима. В каждом посёлке, как и вчера, меня заманивали на чай. Но я несколько утомился (последствия минерального перепоя); шлось плохо, да ещё и холодный ветер дул в мою сторону. Хотелось на чём-нибудь подъехать. Прошло часа три или четыре, и мне повезло: маршрутка (УАЗ-«буханка», именуемая здесь «таблеткой») проезжала мимо, и меня впихнули в щель среди удивлённых таджикских тётушек и старичков. Маршрутка шла в Ишкашим.

Ишкашим находится в самом низу типовой карты Советского Союза, на южном левом углу выступа, которым обозначен Памир. Реально, как мы знаем, туркменская Кушка несколько южнее, но при первом взгляде на карту это не видно, кажется, что Ишкашим — самый южный посёлок Союза. Было здесь жарко и тихо. На полупустом базаре я разменял деньги, приобретя таджикские сомони: до самого Ишкашима я ехал без местных денег, да и тут они мне почти не понадобились, так как я сегодня же собрался на переход в Афганистан, если, конечно, в Ишкашиме меня никто не позовёт на ночлег.

Ишкашимцы попрятались в своих домах по причине полуденного зноя, и никто меня не заметил и не позвал. Я выяснил, где находится переход — афганский мост расположен в трёх километрах к северу от города, в направлении Хорога — и пошёл туда. Меня ещё и подвезли. Афганский мост оказался не очень капитальным сооружением. Пяндж здесь разделился на две протоки, и между ними есть островок, на котором каждые две недели, в том числе завтра, происходит знаменитвый афганский базар, безвизовый для гостей с обоих берегов. А с берегов на этот остров проведены мостики шириной в одну машину. На нашем берегу стоят будки таможни и пост ГАИ; на афганском никаких признаков жизни нет, ни посёлка, ни домов, ни машин, только будка, оказавшаяся зданием афганской таможни.

Афганский мост используется не очень активно. Во всяком случае, когда я сюда подъехал, как раз ворота были закрыты — обеденный перерыв; начальство ушло обедать в посёлок, и два часа его не было, а я был единственным посетителем и ожидающим. Часа в три дня начальство вернулось, и меня пропустили, неторопливо записали в пограничные тетрадки, поставили выездной штамп, выдали зачем-то таджикскую миграционную карточку, заглянули в рюкзак и пожелали счастливого пути. Как потом обнаружилось, я забыл на таможне карту Афганистана, купленную ещё три года назад в той святой стране; придётся приобретать новую, как прибуду в цивилизацию.

На афганской стороне всё было ещё проще: один бородатый мужик-пограничник записал меня в одну тетрадку и пожелал счастливого пути. Рядом околачивался другой дядька, безбородый, говорящий по-русски. Он предложил мне услуги переводчика, и удивился, когда я отказался от его предложения. Сказал, что если я надумаю, то смогу найти его завтра на базаре в Файзабаде.

Таким образом, спустя три года, я вновь ступил на священную землю Афганистана. И отправился искать афганский посёлок Ишкашим, двойник нашего Ишкашима. Почему-то посёлка не было видно.

Но я сразу не понял, что посёлок на афганской стороне был просто другой конструкции, и он уже начался. Афганские горные посёлки более разбросаны, чем наши «советские». К каждому дому прилагается двор за забором, а ко двору — поле, или несколько ступенчатых полей терассами. Пасётся скот, растёт пшеница, шуршит вода в маленьких оросительных канальчиках вдоль дороги — это и есть посёлок Ишкашим. А центром посёлка является базар, до него три километра.

Рынок в небольших афганских селениях обычно построен вокруг перекрёстка главных улиц. По обеим их сторонам стоят типовые лавки в виде обмазанных глиной кубиков 2х2х2 метра. На ночь все они запираются стандартными ставнями и стандартными китайскими навесными замочками со стандартными ключиками. Внутри же продаются товары самые разные — шапки-масудовки, масло и мука, специи, обувь бывшая в употреблении, яблоки и мыло. Снаружи всё увешано плакатами с бородатыми лицами: скоро ожидаются первые выборы в новый афганский парламент, и поэтому весь Афган, как оказалось, был увешан депутатами.

Некоторые лавки имеют второй этаж. Там расположены «хотели», они же столовые-рестораны, они же места публичного досуга. В них обедают, общаются, вечером смотрят телевизор (если лавка богатая и имеет свой электрический генератор; централизованного электричества в большинстве афганских посёлков нет). Там же, на коврах, совершают молитву, там же и спят ночью вповалку — бесплатно, а вернее, стоимость ночлега включена в стоимость блюд.

Только я пришёл на базар, как меня забрали менты, которые паслись прямо на центральном перекрёстке и выглядывали всех приезжих. Ну прямо как в московском метро. Вреда мне они не причинили, но привели в КГБ. Там за столом сидел местный «раис», начальник, и записывал в тетрадь имена, и профессии всех обнаруженных граждан. Самым интересным вопросом была графа «образование», в ней отмечались числа: нужно было сказать, сколько лет я учился. Зарегистрировали и направили, в сопровождении КГБшника, в один из «хотелей» неподалёку (чтобы со мной ничего не случилось). Я был уставший и не протестовал.

В «хотеле», на втором этаже одёжной лавки, уже были обитатели. Среди них было двое испанцев, с огромными сумками и рюкзаками; передвигаться с такими вещами, по моему мнению, совершенно невозможно. Испанцы только что вернулись из путешествия по Ваханскому коридору — по той узкой долине, что досталась Афганистану вследствие российско-британского сговора (см. выше: «Большая игра»). Для этого путешествия им понадобилось специальное разрешительное письмо, которое они бесплатно получили в Ишкашиме. Добравшись по посёлка Кила-Пянджа (примерно напротив Лянгара, на афганской стороне), они обменяли это письмо на другое, уже от местных властей, и поехали дальше до посёлка Сархад (последняя точка дороги в 200 км к востоку от Ишкашима). Дальше машины уже не ходят, и они наняли ослов и двигались на них, а потом вернулись вниз в Сархад и в Ишкашим. Испанцы рассказали мне о быте и особенностях населения Ваханского коридора, и расспросили меня о таджикской стороне Памира, где им пока не пришлось побывать.

КГБшник, рассмотрев всех иностранцев внимательно, понял, что испанцы ещё не были им зарегистрированы. Достал мятый листочек и ручку и тщательно записал их ФИО, имена их папы-мамы, сколько лет кто учился и куда держат путь. Потом ушёл.

Я же остался в «хотеле». Вскоре, ближе к вечеру, простейшая комната наполнилась народом. Это были афганцы, приехавшие из Файзабада, Барака и других городов на завтрашний базар. Среди них оказался один дядька индийского вида, в красной чалме, с бородой и в тёмных очках.

— Извините, а вы что — сикх? — спросил я его по-английски.

— Да, сикх, — отвечал он.

— Вы из Индии?

— Нет, я живу здесь, в Ишкашиме.

— Неужели в Ишкашиме есть сикхи?

— А вот вы знаете, есть такой овощ: картошка. Он растёт везде. Также и сикхи: мы встречаемся повсюду!

Я очень удивился. Хотя что же удивительного: ведь сикхи действительно встречаются по всему миру, и мы были в их храмах не только в Индии, но и в Кении, и в Танзании, и в Замбии. Даже в Москве есть место, где по воскресеньям собираются сикхи. Они все бородатые (бриться и стричься им запрещено), солидные люди, почти все занимаются бизнесом, богатые, в своих храмах угощают и вписывают всех желающих.

— А в Афганистане есть сикхский храм? — поинтересовался я.

— Нет, пока, к сожалению, нет, — отвечал сикх.

Основатель сикхизма, Гуру Нанак, жил в пятнадцатом веке, и за свою долгую жизнь обошёл многие страны — современную Индию, Пакистан, Афганистан, Ближний восток, с проповедью единобожия и правильной жизни. Некоторые мусульмане считают сикхов хорошими, но большинство почитают их за еретиков. Но особо не возмущаются в их присутствии. Когда всё население «хотеля» встало на молитву, сикх запрятался в уголок, чтобы не мешать молящимся. Потом опять присоединился к общей тусовке, вёл со всеми активные разговоры, наверное о делах купли-продажи. Каким именно бизнесом занимался сикх, мне не удалось установить.

Вот и созрел ужин. В стене обеденной комнаты было отверстие, маленькое окошко, закрытое ставней, прямо над моей головой. И тут оно с грохотом открылось, я вздрогнул, а там за стеной оказалалась кухня, и оттуда руки повара стали выдавать многочисленные блюда с пловом, а также лепёшки. На полу раскатали «столы» — длинные рулонные клеёнки, вокруг расселись все постояльцы, человек сорок. Врубили генератор — ибо уже вечерело; и даже телевизор над нашими головами неожиданно для меня заработал. Каждый сельский хотель, как я уже писал, является своеобразным клубом, и сюда ходят не только приезжие, но и местные жители. Я придумал для телевизора удачное восточное наименование — «шайтан-сундук», и удивил всех афганцев таким постижением сущности телевизора.

После ужина я решил пойти погулять по посёлку, но было уже темно, все лавки закрылись, и только солдаты, завернувшись в серые одеяла, зябли на ветру и смотрели на меня с подозрением. Я прошёл по улице туда и обратно, и не найдя ничего интересного, вернулся в хотель и завалился спать.

20 августа, суббота. Пешеход из Ишкашима

Рано утром я позавтракал в столовой, попрощался с сикхом и испанцами, которые завтракали здесь же, покинул Ишкашим и отправился на юго-запад, по грунтовой пыльной дороге в направлении Файзабада.

Попутных машин, разумеется, не было. Ведь именно сегодня между двумя Ишкашимами будет «афганский базар», собирающийся раз в четырнадцать дней. Поэтому до обеда возможны машины только встречные, ну а вечерком уже и попутные.

И вот одна из встречных — о чудо! Солидный джип с российскими почему-то номерами. 72-RUS. Тюмень. Я чрезвычайно удивился. За рулём сидели, однако, люди, в Тюмени не встречающиеся — бородатые, в халатах и «масудовских» шапках афганцы. Проскочили мимо, оставив длинный шлейф пыли и меня в пыли и удивлении. Что бы это значило?

(Через несколько дней я уже перестал удивляться на «иностранные» номера. Многие афганцы, купив импортную машину, не удосуживаются сменить номера на афганские. Поэтому на дорогах страны можно встретить номера татарские и башкирские, эмиратские и европейские. Иногда рядом прикреплён и афганский номер, но нередко обходятся и без него.)

Солнце светило ярко, но было прохладно — всё-таки я находился на высоте 3000 метров над уровнем моря. Дорога ещё немножко шла вверх, и вот слева от меня показался очередной мазар, гробница святого, место паломничества районного масштаба. Я решил подробно осмотреть святое место.

За глиняным забором, украшенным рогами неведомых зверей, находился глиняный домик. В него вела низкая деревянная дверца; я, нагнувшись, залез туда. В небольшой комнатке, в половину московской прихожей по размерам и высоте, находилась гробница — глиняное возвышение на полу, размером с гроб, укрытое обрывками старой материи. На обрывках наблюдались надписи по-арабски, или, вернее, остатки надписей. Больше ничего интересного в комнатке не было. Снаружи от забора росло дерево, очень старое и священное (раз его не спилили на дрова). Много тряпочек было прицеплено на проволоках, протянутых между деревом и гробницей. Вокруг мазара находилось кладбище, тут был и ещё один маленький мазарчик, уменьшенная копия первого (но без комнатки), и простые могилы — холмики из камней, покрытые сухими ветками колючих растений (чтобы не наступал и не гадил скот). Осмотрел и сфотографировал мазар и кладбище и продолжил передвижение.

Интересно, что за шейх здесь похоронен и когда он жил? К сожалению, местных жителей вокруг не было, да если бы они и были, с моим плохейшим знанием языка узнать что-либо было бы затруднительно. Но так как на некоторых иностранных картах афганский посёлок Ишкашим называется «Шейх Ишкашим», можно подумать, что это и есть могила этого Шейха Ишкашима, который обосновался здесь много веков назад, может быть основалл какую-нибудь общину, и по его имени названы теперь посёлки по обе стороны Пянджа. Интересно, как выглядели эти места лет пятьсот назад? А, наверное, так же.

Скоро дорога пошла опять вниз; появились деревеньки, вдалеке виднелись крестьяне и скотоводы. Потеплело, я снял свою шапку и где-то здесь её потерял. Придётся пользоваться киргизским колпаком. Кроме утери шапки, обнаружилось и исчезновение ножика (значит, оставил в харчевне, где ночевал). Ну ладно, приобрету новый.

Здесь, как и в таджикском Памире, повсюду следы деятельности фонда Ага-Хана: небольшие мостики, сады, каналы и другие полезные вещи были снабжены металлическими табличками на двух языках, на местном и на английском: «Мост через реку в деревне такой-то. Построен при помощи фонда Ага-Хана в… году». Таких построек я видел много по всему северу Афганистана. А также есть сады: высаженные ровными рядами плодовые деревца, орошаемые каналами, с табличками: «Сад в деревне такой-то. Фонд развития Ага-Хана, … год».

Через пять часов хода путь мне преградила река, шириной метров тридцать, глубиной в полметра-метр и с чрезвычайно быстрым течением. Через реку был перекинут бетонный мост, очень длинный — метров сто длиной, из десятков арок. Но столь большое сооружение (построенное с запасом, исходя из возможных колебаний и отклонений русла) оказалось совершенно бесполезнейшим, так как река обошла весь мост и размыла дорогу там, где она была не бетонной, а земляной. Где переходить реку? Неясно, но выручил местный житель. Он шёл в соседнюю деревушку и показал мне место брода, где было всего по колено. Но, кстати, и такая глубина для горных речек велика: течение очень сильное, может легко сбить неустойчивого ходока.

За шесть часов мне навстречу проехало две или три машины, а попутных — ни одной. Все двигались на базар, а с базара ещё нет. Но всё же во второй половине дня меня подобрал джип с кузовом, едущий в Барак — важный райцентр, узловой посёлок, перекрёсток дорог на Файзабад, Джарм и Ишкашим.

…Автодорога с Ишкашима такова, что неподготовленный человек на моём месте только бы охал. Я тоже охал, хотя и был подготовленным человеком, и мысленно готовился прыгать из кузова на противоположный склон, если джип завалится в пропасть. Ведь после попадания машины в реку река перемелет всё, костей не соберёшь, и даже не подсчитаешь, сколько человек было в машине. А вот прыгать из машины на ходу тут не должно быть смертельно: на всех этих ухабах и поворотах наша скорость в несколько раз меньше, чем на асфальтовом шоссе. (Предупреждаю читателя, что при движении по асфальтовым дорогам выпрыгивать из машины на ходу не рекомендуется!)

Как едем по деревне — видим остатки советских БТРов. Какой дурак решил здесь воевать? Имя этому дураку — СССР. Конечно, я понимаю, что дорога Ишкашим—Барак—Файзабад — стратегическая, соединяет Союз со столицей северной «пронашенской» провинции, что по ней ездили много и часто. Может быть, БТРы сами сломались или были выброшены за ненужностью. Но ввязываться в горную войну, причём два раза подряд (в афганскую и чеченскую) — «наступать дважды на одни и те же грабли»…

Водитель джипа, как я заподозрил, мечтал о деньгах. Поэтому при первой же остановке (он вылез что-то поправить) я предупредил его:

— Денег нет!

— Сад доллар, — всего сто долларов, — отвечал водитель, — сад, сад, — только сто!

— Не, тогда я выйду, — сказал я и только начал выгружать свой рюкзак, как водитель быстро юркнул в машину и дал по газам: боялся потерять ценного пассажира.

На другой стоянке, километров через десять, шофёр опять вылез, со словами:

— О-кей, панджо доллар!

Как читатель помнит ещё из Таджикистана, «панджо» означает «пятьдесят».

— Девона! Пуль надорам! Бе-пуль — хуб, панджо доллар — хубе-нист, — дурак, денег нет, без денег хорошо, пятьдесят долларов плохо! — завозмущался я, но водитель опять нырнул в кабину и резко стартовал, аж камушки полетели из-под колёс. Ещё через пять километров он опять остановился, вылез:

— Панджсад афгани! — Пятьсот афгани (десять долларов)!

Я уже был готов спрыгнуть и быстро выскочил из кузова, пошёл пешком. Водитель догнал меня на машине, восклицая: четыреста афгани!

Несмотря на то, что цена моей перевозки уже упала в двенадцать с лишним раз, я решил не ехать на этом водителе, а продолжить путешествие своим ходом. Водитель меня взял не из любви ко мне, а из любви к деньгам, надеясь хоть что-то урвать. Впрочем, тут погоду делают разные неопытные иностранцы, некоторые из них дают целых $500, чтобы доехать от Файзабада до Ишкашима! При том, что проезд на маршрутке стоит в сто раз дешевле.

Так, водитель-деньгопрос уехал, а я весь кипел негодованием (что меня, за дурака держат? 100 долларов за проезд в кузове заплатит лишь иностранец-дурак!) Но вскоре меня догнала полупустая маршрутка, ехавшая в соседнее село. Здесь не только не хотели денег, но и кормили дынями.

Тут места уже не такие глухие, как под Ишкашимом, есть и локальный транспорт. Правда, на сегодня мне ехать уже никуда не хотелось. Пройдя очередное селение, я спустился с дороги и на берегу холодной горной речки расстелил свой спальник. Умылся, помолился, прополоскался и благополучно уснул.

21 августа, воскресенье. Барак—Талукан

Утром рано я приоткрыл глаз, а тут же на рассвете некий благообразный старец пришёл к речке привязывать своего ослика и вдруг увидел меня зевающего. Старикан сразу озарился идеей меня накормить. Привязал ослика и поманил меня за собой — пошли, мол.

Я пошёл за стариком назад, в кишлак, который я миновал вчера вечером. Потом мы свернули с дороги в гору, там были ступенчатые поля. Каждое поле размером в одну огородную сотку (десять на десять метров) представляло собой условно ровную поверхность, посреди которой навалена целая куча из тысячи камней, собранных при расчистке этого поля. Каждое поле было украшено в центре таким каменным изваянием, а остальные камни использовались для ограждения и для антиразмывных стенок. Как много труда потребовалось здесь для того, чтобы превратить горы в засеянные пшеницей ступеньки!

Выше полей, где склон был более крутым, начались стены дворов и домов, узкие улочки с бегающими по ним курами и детьми, и наконец почти плоская площадка между домами: сюда-то старик меня и привёл. Тут же собралось человек двадцать пять; вынесли из дома большую циновку, на ней уселся я и самые уважаемые жители села; молодёжь и дети стояли вокруг. Вынесли чай с молоком, сахар и лепёшки.

Так мне удалось позавтракать; позже я попрощался со стариком и пошёл вниз из селения на уже известную мне дорогу. Удивительно, но село было электрифицировано: на горной речке стояла микро-ГЭС, и кое-где, в высоких маленьких окошках каменных домов-крепостей висели лампы, причём энергосберегающие, и имели они двойную функцию: светить в дом и из дома.

Как вернулся на дорогу, заметил, что мир уже проснулся. Не прошло и получаса, как меня подобрал бескорыстный джип, ехавший в узловой посёлок Барак (он же Бахарак). Понеслись!

Мимо меня назад помчались горные сёла, поля, огороды, старички на ослах и вся афганская жизнь. Копны, стога, вязанки сена. Мосты через реки деревянные, непрочные. По дороге видел школу: учитель в масудовке сидит под деревом на пластмассовом стуле и что-то вещает; на земле вокруг учителя под деревом сидит человек тридцать мальчиков и слушают; до дальних тень дерева не достаёт. Под другим, соседним деревом учат девочек.

На одной из скал было краской написано по-русски: «Слава советским воинам!» Из-за скорости сфотографировать не успел, только пыль неслась из-под колёс. Так и прибыли в Барак.

Городок сразу обрадовал: большой и тёплый, повеселее ветренного холодного Ишкашима. На базаре продают всё, напоминает эфиопский Гондар, но поцивильнее, нет попрошаек (лишь одного я заподозрил в нищенстве), и, что самое удивительное, — дорогу, главную базарную улицу, бетонят! Всё в предвыборных плакатах, всякие депутаты, вероятно, обещают забетонировать не только одну улицу, но и весь Афганистан. Единственный фрукт на базаре — яблоки. Из газировок — иранская вода «Замзам» и пакистанская «Кола».

А вот и мечеть — единственное место в посёлке, где нет предвыборной агитации. На месте мирхаба — газовый баллон с лампой, и в дополнение рядом керосинка. Крыша мечети из тонких кривоватых брёвен.

В мечети со мной познакомился странный мужик, выражением лица похожий на мента. «Ман басмач», повторял он, и в подтверждение своих слов достал из карманов какие-то патроны, показал жестами, как он ими стреляет, а потом раздал их окружающим детям, как семечки.

«Мусульман — хуб (хорошо), кяфир (неверный) — хароб», утверждал он. Басмач обещал организовать чай, и даже послал за ним детей (с патронами), но те почему-то не вернулись, или чай готовился очень уж долго. Так и ушёл я несолоно хлебавши (похлебал лишь одну воду из подозрительного источника).

После мечети не прошёл и 150 метров, как увидел арык. Надумал стираться, но тут меня нагнал КАМАЗ, гружёный мешками с картофелем. Я помахал, подобрали и меня. Через каждые сто метров вдоль дороги были подготовлены мешки с картофелем; мы останавливались и грузили эти мешки (а они здоровые, по 70 килограммов). Это был оптовый скупщик картофеля, вёзший его в Кундуз на продажу.

Весь картофель наконец погрузили и забили весь кузов. Машина выехала из города и остановилась в тени деревьев на выезде на Файзабад. Здесь уже оживлённая дорога, проезжают мимо грузовики и маршрутки, но мне спешить некуда. Водители расстелили циновку в тени деревьев у ручья, и на неё уселись пять бородатых людей и стали пить чай. Четверо из них были хозяева картофеля и водители (они ехали в кабине), пятым был я. А ещё девять человек сидели вокруг на земле, бороды они не имели и чая не пили. Это были поставщики картофеля. Я им пытался налить чай, но они смущались и отказывались.

Водитель грузовика, весёлый бородач, оказался общительным человеком. Вот он отошёл в сторонку, сорвал растение и вернулся на циновку; растение оказалось коноплёй. Нюхает и изображает удовольствие.

— Это хорошо? — спрашивает меня.

— Нет, нехорошо! — смеюсь я.

— Ну ладно, скоро, иншалла, поедем!

(Иншалла — мусульманская призсказка, означающая «Если Бог даст» (в отношении к чему-то могущему произойти). Арабы, суданцы и многие афганцы прибавляют «иншалла» после любой фразы, относящейся к будущему: завтра, иншалла, поедем, иншалла, купим что-нибудь, иншалла…)

Тут произошло оживление: с поля в нашу сторону двигались крестьяне с двумя ослами, на каждого из которых было навьючено по два огромных картофельных мешка. Так вот что мы здесь стоим: догрузка картошки! Запихнули новую порцию, продолжили пить чай, крестьяне на ослах привезли ещё мешки и так несколько раз. Пока всё это происходило, я-таки постирался (с мылом) в ручейке-арыке, протекающем рядом. Из этого же арыка все мы умывались, наливали чай, пили (даже без помощи чашек и рук, просто склонившись к воде).

Вообще идея разделения воды на «новую» и «б/у», то есть на водопровод и канализацию принадлежит большим городам. До азиатской глухомани эта идея пока не дошла. Водопровод здесь единый: где-то выше по течению в русле речки строят маленькое заграждение, из-за чего отделяется отдельный ручей, он перетекает в канал и идёт, но уже с меньшим уклоном, отдельно от речки — на поля. Используется для орошения, для питья и мытья, кое-где, бывает, по дороге вращает микротурбину сельской ГЭС, всё больше мутнеет, грязнеет и наконец возвращается в реку или растворяется в лабиринте полей. На эти поля искусно направляют потоки воды, как в Китае, закладывая куском дёрна или камнем одну дырку и открывая воде проход в другую. В горах, где мало людей и много ручьёв, такая система оправдана, мутность и грязность воды почти не повышается; но при большой плотности населения, конечно, пить воду из такого коммунального водовода неуютно.

Покрывшись пылью, мы погрузили картошку и тронулись в путь.



Поделиться книгой:

На главную
Назад