Это Б-о-г мой

Старик Омар выразил противоположный взгляд:

«Пишет Б-г наши судьбы незримым перстом; И ни мудростью всей, ни мольбой и постом Ты ни слова в строке изменить не сумеешь, Морем слез ты ни буквы не смоешь потом».

Пессимизм в наши дни в моде. Однако в самом модном пессимизме есть что-то, что ослабляет его воздействие на людей: может быть, это его определенная непоследовательность или же то обстоятельство, что проповедники пессимизма получают слишком уж много литературных премий и при получении этих премий, судя по фотографиям, имеют радостный вид. Люди, способные писать целые тома, полные блистательной безнадежности, на самом деле не так уж плохо, видимо, думают о мире, как утверждают.

Когда речь идет о повседневной действительности, иудаизм может быть столь же пессимистичен, как самый радостный лауреат литературной премии. Иов, Екклесиаст, некоторые отрывки из Талмуда выражают отчаяние и безнадежность с красноречием и художественной силой, превосходящими по смелости современную литературу. Однако глубокое убеждение еврея в том, что незримый Б-г существует, меняет картину в целом. Переживает ли мир плохие или хорошие дни, еврей всегда действует исходя из своей веры в Б-га. считая, что события не рождаются в результате слепой случайности, что люди могут сделать и самих себя и мир счастливее, если только они не станут повторять прежних ошибок, начнут творить добро и будут обращаться к Б-гуза советом и справедливым судом. Именно еврейский народ впервые высказал убеждение, что мир может быть изменен и улучшен, что человек способен управлять своей судьбой, что в неизменной и вечной Вселенной нет никаких капризных богов. Во всяком случае, идея положительного прогресса — чисто еврейская идея. Это убеждение — главный дар еврейской цивилизации после идеи Б-га Авраама — идеи, главным выводом из которой это убеждение и является.

Еврейский народ черпает свой оптимизм из идеи Вселенной. Бедствия, бедность, массовые убийства никогда не могли заставить евреев забыть о незримом Б-ге, явленном на Синае. Евреи верят не только в то, что Б-г существует, но и в то, что Он интересуется судьбой людей. Они верят, что Он хочет сделать людей лучше, чем они сейчас. Они верят, что Б-г дал им Закон для того, чтобы они с помощью этого Закона могли преобразовать мир, сделать его более совершенным. Это — твердая почва под ногами того, кто эту почву нашел. Если есть Б-г — есть надежда. Еврей направляет свои поступки, руководствуясь верой в Б-га, и поэтому еврея никогда не покидает надежда. Благодаря идее Б-га он и мог существовать так долго.

Если хотите, называйте это удачей. Но если надежда — это весна жизни и залог сохранения на земле, то, возможно, именно древняя мудрость его народа побуждает американского еврея соблюдать Дни Трепета вне зависимости от того, насколько скрупулезно он придерживается всех остальных запретов и предписаний иудаизма. Дух Йом Kunypa — это спора, из которой может снова вырасти растение нашей старинной религии. Это росток целого, и он бессмертен.

Глава седьмая

ВТОРОСТЕПЕННЫЕ СВЯТЫЕ ДНИ

Пауза

Некоторые праздники мы называем второстепенными, это праздники, которые не связаны с Моисеевым законом, но напоминают нам о каких-то событиях, случившихся на закате библейских времен или даже после них.

Любопытно, что из самого блистательного периода нашей истории, длившегося семь веков, от завоевания Ханаана до персидского изгнания, — из золотой эпохи судей, царей, пророков, эпохи расцвета еврейского народа, Первого Храма, великих войн и побед, эпохи Самуила, Давида, Ио-эля, Соломона, эпохи, когда наш народ сложился политически, — из эпохи, которая любому другому народу дала бы его главные национальные праздники, — из этой эпохи еврейский народ не выбрал ни одного события, которое он счел бы достойным увековечить. В календаре еврейских знаменательных дат отмечены скитания в пустыне и далее — падение Иерусалима. Ни один праздник не напоминает евреям о долгих и славных веках их истории между этими двумя событиями.

Есть три святых дня, когда отмечаются события, произошедшие после эпохи Моисея, — это девятый день месяца Ав, Пурим и Ханука. Законы их соблюдения менее строги, чем законы соблюдения главных праздников.

Девятый день месяца Ав: Тиша б’Ав

Этот день можно было бы назвать «еврейский Пирл-Харбор». В девятый день месяца Ав 586 года до нашей эры вавилоняне ворвались в Храм Соломона и разграбили его. Шестьсот пятьдесят лет спустя, в тот же самый день, римляне разрушили Второй Храм. Это связало воедино два величайших несчастья нашего народа, которые остались незаживающей раной в памяти евреев.

Евреи отмечают девятый день месяца Ав постом и всеми самоограничениями, как Йом Kunyp, не прекращая работы. Некоторые евреи в течение первых девяти дней месяца Ав не едят мяса. Очень набожные люди надевают траурные одежды, перестают бриться, стричь волосы и три недели избегают вечеринок и празднеств, начиная с семнадцатого дня месяца Тамуз (когда войско Навуходоносора ворвалось в Иерусалим) и кончая девятым днем месяца Ав. В еврейском календаре есть еще несколько дней национальной трагедии, которые отмечаются постами, но ни в один из этих дней пост не длится столь долго и нет такой продолжительной литургии, как в девятый день месяца Ав.

Во время последней перед постом трапезы одно из блюд посыпается пеплом; часто этим блюдом бывает яйцо — символ глубокой печали и изменчивости судьбы. После заката солнца прихожане собираются в затемненной синагоге, ступая на цыпочках и разговаривая вполголоса, как разговаривают в доме, где лежит покойник. Люди не приветствуют друг друга, не пожимают друг другу руки, не улыбаются. После вечерней молитвы прихожане садятся на низкие скамеечки или на пол, посыпают головы пеплом и, держа в руках свечи или карманные фонарики, слушают горестную песнь о Иерусалиме из книги «Плач Иеремии». Они поют средневековые погребальные песни, так называемые кинот. Уходят они из синагоги так же бесшумно, как пришли, и не прощаясь расходятся по домам.

Во время утренней службы мужчины молятся без филактериев и талеса, как делается тогда, когда мертвый еще не похоронен. Филактерии и талес они надевают во время послеполуденной службы. Так поступают только в этот день. Подобно другим второстепенным святым дням, в девятый день месяца Ав на людей не налагается никаких запретов — ни на труд, ни на путешествия. Многие после молитвы продолжают заниматься своими делами, хотя наиболее ревностные и благочестивые весь день поста предаются размышлениям о Писании, подобно Иеремии или Иову.

Девятый день месяца Ав падает на июль или на август. Обычно в это время в городах гораздо меньше людей, чем в другое время года. Некоторые синагоги из-за отсутствия молящихся закрываются до Дня труда. Поэтому среди американских евреев до последнего времени этот праздник почти не отмечался. Сейчас, с ростом пригородных и загородных общин, в которых очень многие и во время отпуска остаются дома, этот праздник стал отмечаться шире. Литургия девятого дня месяца Ав много раз переиздавалась.

Существует довольно распространенное мнение, что с появлением на карте мира государства Израиль плач о падении Сиона сделался анахронизмом. Однако еврейский народ не страдает провалами в памяти. Маловероятно, что такие события, как падение Иерусалима и разрушение двух Храмов, можно забыть.

Пурим: праздник в честь Эсфири

Пурим — это еврейский праздник, который больше всего напоминает карнавал. Это еще один праздник, отмечаемый в полнолуние; он падает на четырнадцатый день месяца Адар — по григорианскому календарю обычно в феврале или в марте. Праздник посвящен памяти о событии, которое описывается в Книге Эсфири: знаменитое избавление персидских евреев от своего угнетателя Амана — Гитлера древней эпохи.

Лейтмотив праздника Пурим — обрядовое праздничное веселье. В этот день Талмуд разрешает правоверному еврею пить до тех пор, пока он не перестанет отличать фразу «Да здравствует Мордехай!» от фразы «Будь проклят Аман!» Надо отдать должное многим евреям, которые никаких других заветов еврейской веры не соблюдают: в этот день они стараются изо всех сил, чтобы выполнить наказ Талмуда. Даже самые убежденные трезвенники выпивают хотя бы символическую рюмку виски. В современном Израиле Пурим стал праздником, подобным карнавалу, при этом веселящиеся кричат: «Ад дло яда!» — слова из Талмуда, означающие: «Пока он не перестанет отличать…»

Накануне праздника Пурим начинается пост в честь Эсфири: пост этот продолжается от восхода солнца до заката. После заката солнца люди идут в синагогу. В Пурим в синагоге очень много детей. Пурим — это вечер для детей в Доме Б-га. Таким этот праздник был задуман, таким он всегда был, и таким он остался. В этот день дети ощущают свои права, и они этим пользуются. Они приходят в синагогу с флажками и трещотками, издающими невообразимый шум. После вечерней молитвы следует чтение Книги Эсфири. Начинается чтение серьезно и торжественно с благословения к чтению Свитка. Первые стихи произносятся нараспев, на особый мотив, принятый только в этот праздник. Дети заинтриговано ждут. Прочитывается первая глава, затем вторая, и наконец наступает момент, когда произносится долгожданная фраза: «После сего возвеличил царь Артаксеркс Амана, сына Амадафа…». Однако последних двух слов уже никто не слышит. Слово «Аман» вызывает свист, топот. Чтец терпеливо ждет. Шум постепенно стихает. Чтец продолжает читать и вскоре еще раз доходит до слова «Аман» Свист и топот повторяются снова. Чтение продолжается. Однако шум возобновляется все чаще. Детей это все более увлекает. В них говорит обычный инстинкт толпы; напряженная тишина во время чтения то и дело сменяется шумом при каждом повторении имени Амана. Есть в Книге Эсфири места, где имя Амана в каком-нибудь коротком абзаце встречается несколько раз. Крики и проклятия звучат, как пистолетные выстрелы. Наконец, терпение чтеца истощается: ведь невозможно читать, когда тебя каждую минуту прерывают. Он потрясает кулаками, обращаясь к детям, и бросает умоляющий взгляд на раввина. Дети, конечно, только этого и ждут: вызов принят! И до конца чтения идет безжалостная борьба между чтецом и детьми. Чтец пытается произносить имя Амана невнятно, скороговоркой, но это не помогает: несмотря ни на что, каждый раз оно вызывает крики. Наконец, отчаявшийся, сердитый, побежденный чтец, запинаясь, произносит последние стихи, и синагога снова оглашается неистовыми воплями. Несправедливо, конечно, что чтец как бы принимает на себя всю ненависть, которую вызывает Аман, но приблизительно так все это и происходит.

Так по традиции празднуется Пурим. Обычаи этот чрезвычайно живуч, и большинство американских еврейских конгрегаций, даже консервативных и реформистских, с ним хорошо знакомо. Все живые религии содержат веселые интермедии. У нас такая интермедия — Пурим.

В Пурим буйное веселье продолжается. По традиции в этот день даются мимические представления. Когда-то бродячие артисты с неизменным успехом исполняли в польских и русских деревнях пьесу об Эсфири и Амане. В наши дни дети в соответствующих костюмах и гриме разыгрывают историю Эсфири и Амана в школах. Юмор вторгается даже в уединенные кабинеты, где благочестивые евреи изучают Писание. «Тора Пурима» — это что-то вроде пародии на ученый трактат: в ней при помощи чисто талмудического метода доказывается «истинность» совершеннейших нелепостей. Эта причудливая логика доказывает несообразности по строгому талмудическому методу. В современных иешивах представления в Пурим превратились в пародийные импровизации с куплетами и музыкой. Никто из почтенных людей, ни одно почтенное учреждение не застраховано от насмешки. Деканы и раввины сами участвуют в этом буйном веселье, даже себе во вред. Пурим — это что-то вроде запасного клапана, который вместе с весельем и шутовством выпускает раздражение и нервное напряжение, накопившееся за год. Это — прекрасное время.

Но Пурим — это не только время развлечений. Пурим налагает на еврея четыре религиозные обязанности: прослушать чтение Мегилы (история Эсфири), раздать милостыню бедным, устроить веселую трапезу и сделать подарки соседям и друзьям. Последний обычай называется мишлоах манот (приношение даров): люди дарят друг другу еду и питье, которые в этот же день съедают и выпивают.

Наши предки придавали этому обычаю большое значение. Из дома в дом носили пищу, положенную на тарелки и завернутую в полотно. Следовало быть очень осторожным: стоило послать чересчур щепетильному родственнику не ту пищу или не то количество пищи, что нужно, — и он мог обидеться. Трапеза в Пурим — сеуда — начиналась в полдень и продолжалась целый день. Семья в окружении гостей начинала пить и закусывать, а потом, по мере подношений, съедала также мишлоах манот. Все двери были открыты, и гости бродили с одного пиршества на другое, из одного дома в другой. Не было среди евреев такого бедняка, которого не принимали бы с распростертыми объятиями, куда бы он ни пришел. В очень религиозных общинах этот обычай продолжает жить до сих пор. Возможно, в Соединенных Штатах его уже нельзя восстановить полностью, и это очень жаль. От нижнего Ист-Сайда в Нью-Йорке довольно далеко до фешенебельных пригородов. В нас давно уже нет того чувства еврейской общности, которое когда-то связывало жителей гетто. Мы уже не презираемое сообщество граждан второго сорта, за что мы благодарим Б-га. Но мы потеряли ощущение равенства и товарищества, которое свойственно униженным и оскорбленным.

Ханука: праздник огней

Случайный вопрос, заданный автору о Хануке, породил эту книгу. Однако не так уж случайно, что исследование иудаизма, появившееся в Соединенных Штатах в 1959 году, начинается с Хануки — последнего из наших праздников, последнего по времени своего возникновения и последнего по количеству предписанных в этот день ритуальных действий.

Ханука — единственный Святой день, увековечивающий событие, не описанное в Танахе, единственный день, в который отмечается память о войне. Этот праздник в большей степени, чем какой-либо другой, связывает древний иудаизм и наш современный мир. По времени своего возникновения этот праздник дальше всего отстоит от Моисеева откровения. Думая о прошлом, мы прежде всего приходим к Хануке — самой близкой календарной дате.

Ханука — это праздник в честь успешного восстания евреев в эпоху Второго Храма против греков-селевкидов, наследников сирийской части развалившейся империи Александра Македонского. Восьмой из селевкидских царей, Антиох Епифан, пытался обратить иудеев в греческую веру, ибо он разделял древнее как мир и до сих пор бытующее мнение, что религиозные представляют угрозу государству. Сначала он, казалось, преуспел было в своем намерении: в 168 году до нашей эры его воины даже установили идола в Иерусалимском Храме и заставили иудейских священников принести свинью в жертву греческому идолу во дворце Соломона.

Антиох издал указ, согласно которому во всей Палестине преподавание и чтение Танаха и обрезание мальчиков объявлялись уголовным преступлением, наказанием за которое была смертная казнь. Воинство Антиоха прошло через страну, устанавливая идолов во всех деревнях и заменяя иудейских священников вероотступниками. Вначале ошеломленное и напуганное население не оказывало сопротивления. Однако все изменилось, когда священник Мататиагу из семьи Хасмонеев отказался принести жертву идолу, воздвигнутому в его родном городе Модиине, и убил человека, который собирался вместо него зарезать жертвенную свинью. Пятеро сыновей Мататиагу спасли его от разъяренных воинов Антиоха, ушли в горы и подняли там восстание. За три года повстанцам удалось изгнать греков из всей Иудеи. Таким образом, героический поступок одного решительного человека, воспротивившегося злу, изменил течение событий: от удара, нанесенного Мататиагу, зависело, возможно, все будущее иудаизма.

Двадцать пятого дня месяца Кислее 165 года до нашей эры повстанцы, руководимые воином Иудой Маккавеем, сыном Мататиагу, вновь овладели Храмом, и в течение восьми дней в Храме продолжались церемонии очищения и нового освящения Слово Ханука как раз и означает освящение. В этот праздник отмечается память о тех восьми днях, в течение которых Храм был заново подготовлен для поклонения Б-гу. С тех пор службы в Храме проводились более двух столетий, пока в 70 году нашей эры римляне не захватили Иерусалим и не разрушили Дом Б-га, который до сих пор еще ожидает часа, когда его восстановят.

Ханука сегодня

Я описал так подробно события, память о которых отмечается во время праздника Ханука, потому что они, в отличие от событий, изложенных в Танахе, не являются составной частью западной культуры. За тысячу лет своего национального существования на палестинской земле евреи не раз изгоняли угнетателей и завоевывали независимость, однако восстание Маккавеев — война в защиту религиозной свободы — это единственная война, которая нашла свое отражение в обрядах нашей веры. Этот праздник выдержал испытание временем. Именно тогда, во время восстания Маккавеев, евреям суждено было в первый раз решить тот вопрос, который позже неоднократно вставал перед ними в течение последующих двух тысячелетий их существования:

может ли небольшой народ, живущий в окружении могущественного и обладающего высокой культурой народа, играть свою роль в общественной и культурной жизни страны и в то же время сохранять свое национальное своеобразие, свою культуру — или же он должен раствориться, ассимилироваться и идти тем путем, каким идет большинство его соседей? В двух великих мирах современности — в коммунистической империи, столь напоминающей античную военную диктатуру, и в терпимом, скептическом, свободном западном обществе — евреи снова должны ответить на тот же вопрос.

Позиция коммунистов по отношению к евреям та же, что и позиция Антиоха, хотя и выражается в менее грубых формах. Советская власть рассматривает нашу религию как варварский пережиток прошлого, который по своей мудрости и полезности не может сравниться с марксизмом. Воспитание детей в этом семитском суеверии не совместимо со здравым смыслом и с интересами социалистического государства. Поэтому государственная полиция всячески препятствует такому воспитанию — иногда она делает это обходным путем, а иногда и насильственно. Замените греческую религию марксизмом — и вы увидите, что евреи России в общем находятся в таком же положении, в каком находились их предки в Палестине в 168 году до новой эры, как бы ни отличалась великая греческая культура от культуры коммунистической.

Со стороны западного общества угроза евреям совсем иная, хотя эта угроза не менее серьезна. Исходный пункт тот же самый: евреи, сталкиваясь с лучшим образом жизни, вынуждены ради приобщения к нему жертвовать своей религией. Западная культура не действует методами принуждения и поэтому не вызывает сопротивления — она лишь зовет евреев идти по ее пути. Позиция американского правительства, соответствующая внутренним убеждениям большинства американских лидеров, заключается в том, что евреи имеют полное право — или даже должны — придерживаться веры своих отцов. Однако придерживаться веры своих отцов евреям мешает та сила инерции, которую еще Алексис де Токвиль в 19-м веке считал одной из главных слабостей демократического общества и которую он чрезвычайно удачно назвал «тиранией большинства». Стремление соперничать с соседями и быть «не хуже, чем Джонсы», желание вести себя так, как требуют общепринятые взгляды и привычки, страх быть не похожим на других — все это есть не что иное, как антиохово насилие в современных Соединенных Штатах. И то, что в древности не сумел сделать меч, в наши дни с успехом делает сила внушения.

Было бы очень приятно поверить в то, что именно сходство событий, увековеченных Ханукой, с положением евреев в современной Америке послужило причиной того, что интерес к этому празднику возрос. Однако этот интерес объясняется еще одной, причем совершенно очевидной причиной.

Этот второстепенный еврейский праздник случайно почти совпадает по времени с одним из важнейших христианских праздников — Рождеством. И это совпадение создало Хануку нового типа.

Прежняя Ханука была каким-то «полупраздником», который справляли в скучную и мрачную зимнюю пору, когда на улице была пороша или пронизывающая изморось, когда рано темнело и поздно светлело, когда серый сумеречный свет даже днем разгоняли лишь желтые пятна уличных фонарей. Отец семейства утром уходил на работу в будничном костюме. Дети торопились в школу, а после школы им нужно было успеть сделать уроки. В синагоге в этот день служба не была торжественной, не было чтения увлекательных библейских историй, красочных обрядов. Восемь вечеров подряд отец, придя с работы, собирал семью и напевал старинную молитву, которую напевают только в Хануку (так что дети на всю жизнь запоминали лишь скучные зимние сумерки, шипение парового радиатора да холодный ветер, швырявший в оконные стекла хлопья снега или струи дождя), затем отец ставил на подоконник восьмисвечную менору и зажигал на ней свечи: одну свечу в первый вечер, две — во второй, три — в третий и так далее, пока, наконец, в последнюю, восьмую ночь не зажигались все восемь свечей. Свечи, как и сам праздник, выглядели довольно жалко: тонкие, бледно-оранжевые, они оплывали и очень быстро сгорали, — разве можно сравнить их с субботними свечами, которые горят чуть ли не всю ночь?

Самым приятным был для детей первый вечер Хануку, потому что в этот день родители и бабушка с дедушкой дарили детям деньги — четверть доллара или полдоллара. Это было настоящее богатство, если только мать тут же не вытаскивала медную копилку и не заставляла детей опускать полученные монеты в ее отвратительную черную щель, которая поглощала половину радостей детства. И кроме того в эту ночь на столе появлялись латки — картофельные оладьи, испеченные в духовке.

В еврейских школах в Хануку устраивалось нечто напоминающее Пурим: ставили спектакль, изображающий битву между евреями и греками, и дети с восторгом надевали бумажные шлемы и вооружались картонными щитами и мечами. Учителя рассказывали школьникам о восстании Маккавеев и еще добавляли легенду о том, как в Храме чудесным образом целых восемь дней горела менора. Эта история очень мало кого трогала, потому что ее не было в Танахе и потому что в синагоге это не сулило никаких интересных обрядов, кроме нескольких дополнительных молитв. Иногда детям давали конфеты, изюм и орехи, а также волчки — дрейдлах, при помощи которых можно было либо выиграть еще втрое больше конфет, либо проиграть и то, что было. Примерно так в прошлом отмечалась Ханука. Конечно, это тоже было какое-то развлечение, повторявшееся из года в год, но разве этот праздник можно было сравнить с Суккот, Песах или еженедельным шабатом? И вскоре после Хануки великолепие рождественских универсальных магазинов, как девятый вал, смывало даже память о скромном еврейском празднике.

Новое поколение евреев, выросшее в Соединенных Штатах, чувствовало себя в декабре так, как чувствуют себя на темной вечерней улице дети, прижавшиеся носами к оконным стеклам дома, в котором сверкают огни и идет веселое празднество. А то, что у иудеев тоже есть свои веселые и красочные праздники (как мы, возможно, уже поняли), — это как-то забывалось. Большинство евреев второго поколения очень мало знало о своей вере. У христиан, считали они, есть в середине зимы великолепный праздник. А что есть у евреев? Некоторые еврейские семьи решили эту проблему довольно просто: они ставили дома елки, посылали друг другу рождественские подарки и пели за столом рождественские песни. Они делали это, по их словам, для того, чтобы их дети не чувствовали себя обделенными по сравнению с их сверстниками, и еще потому, что елка — это очень нарядное украшение, которое полностью соответствует времени года и не имеет никакого религиозного содержания.

В то же самое время в школах, где было много религиозных детей, отмечались два дня — Рождество и Ханука, что официально символизировало взаимную вежливость, дружбу и терпимость. Это, в свою очередь, пробудило у евреев новый интерес к Хануке. Даже те евреи, которые у себя дома праздновали Рождество (елка, остролист, песня «Родился иудейский царь» и так далее), находили вполне уместным ставить на подоконник менору и даже зажигать свечи. Этим решалась проблема: дети извлекали все возможное из обеих культурных традиций.

Конечно, все раввины — даже наиболее крайние реформисты — протестовали, говоря, что кроме развлечения детей, это ничего, по сути дела, не дает. Но речи с кафедры бессильны перед логикой вещей. Я был знаком с одним очень одаренным и крайне либеральным раввином из пригорода, который приходил в дома евреев и вел пропаганду против рождественской елки. В конце концов его вызвали в местный совет попечителей и строго предупредили, чтобы он ограничивался в своих проповедях религиозной тематикой и оставил в покое личную жизнь людей.

Здесь следует отметить один очень интересный момент: под давлением большинства человек может совершенно искренне поверить в то, что требования этого большинства соответствуют его личным внутренним желаниям. Еврей, который чувствует, что от него ускользает большая часть его духовного наследия, заменяясь усвоенными привычками, должен убедиться в том, что он действительно делает то, что ему надо, а не подчиняется волей-неволей нажиму окружающих его жизненных стандартов.

Возросшая популярность Хануки — это не случайность. Когда возникает интерес к какой-то части иудаизма — чем бы это ни объяснялось, — то неизбежно должен возникнуть интерес к иудаизму в целом. Весьма возможно, что сын моего скептически настроенного друга, выяснив, что такое Ханука, на этом не остановится. Именно в декабре американские евреи наиболее болезненно ощущают свою оторванность от религии и традиций.

Потому-то явно пустяковая проблема рождественской елки вызывает такие яростные споры. Затрагивать эту проблему — все равно что касаться обнаженной раны. Поэтому очень хорошо, что Ханука все-таки существует. Замена ханукальных денег ханукальными подарками не так уж существенна. Рассказ о Празднике огней, иллюстрируемый последними событиями, может быть очень ярким. Молодежи будет полезно узнать об испытаниях евреев в прошлом. Ханукальные подарки привлекают их внимание. Маленькие свечи возбуждают любопытство.

Ханукальные свечи положено зажигать на подоконнике, чтобы их могли видеть прохожие. Мудрецы называют этот обряд «Объявлением чуда». Как гласит легенда, Маккавеи, отвоевав Храм, нашли там лишь один кувшин масла, который можно было использовать в золотой меноре, ибо этот кувшин сохранился в опечатанном ларце первосвященника. Этого масла явно должно было хватить не более чем на день. Маккавеи знали, что потребуется дней восемь, чтобы получить ритуальное чистое масло. Однако они решили рискнуть и зажгли большую менору. И произошло чудо: масло горело все восемь дней.

В этом мидраше (на иврите — объяснение) отразилась, как в фокусе, история евреев. Вся наша история — это волшебная легенда о том, как нечто, что должно было служить всего один день, чудесным образом служило восемь дней, о том, как горела и не сгорала неопалимая купина, о том, как история нашего народа, которая, по логике событий, давно должна была бы прекратиться, продолжается до сих пор.

Глава восьмая

МОЛИТВЫ, СИНАГОГА И ВЕРУЮЩИЕ

О молитве

У человека есть потребность прославлять Б-га, который сотворил все чудеса жизни, просить у Него избавления по возможности от жизненных тягот и бед и благодарить за блага, уже Им дарованные: здоровье, семью, работу. Разумеется, людям хочется молиться в том случае, если их не покинуло ощущение, что Б-г существует. В иудаизме молитва о даровании тех или иных жизненных благ — это всего лишь очень малая часть литургии. Самая большая часть литургии — это благодарность Б-гу и размышления о Священном Писании, которое в ясных и простых словах выразило основные великие принципы нашей религии. Цель ежедневной молитвы — обновление религиозного чувства. Молящийся выражает молитвой свою принадлежность к еврейству и упование на Б-га.

Что касается вопроса, приводит или не приводит молитва к каким-то практическим результатам, — кто может на это ответить? Контрольные эксперименты здесь невозможны. Можно часами изощряться в остротах и парадоксах по поводу поведения Б-га, — что они докажут? Начиная с 18-го века эти парадоксы интересуют, главным образом, студентов младших курсов. Гекльберри Финн попросил у Б-га послать ему удочку — и он свою удочку получил, но не получил крючков и поэтому отверг религию как источник материальной выгоды. Это прекрасная притча. Тем не менее, когда Моисей помолился, Мириам была излечена от проказы. А если бы Моисей не помолился, излечилась бы Мириам или нет? На этот вопрос никто не может ответить. Если вы фаталист, молитва для вас — пустой звук. Если вы верите в Б-га, молитва для вас — важное событие (не обязательно решающее событие — в противном случае мы всегда получали бы наши удочки вместе с крючками, стоило бы только захотеть, — но новый элемент в ситуации, такой же, как рождение ребенка).

Нет никакого сомнения, что в мире более чем достаточно лицемерия и ханжества, и нередко пустое словоблудие принимается за истинное благочестие. Если вежливому человеку доводится присутствовать при подобной церемонии, ему становится очень неловко (что касается меня, то, боюсь, моя вежливость оставляет желать лучшего). Иногда — или, вернее, слишком часто — я ловлю себя на том, что молюсь совершенно механически, не вникая в суть слов, которые произношу. Однако порой у меня возникает ощущение моей сопричастности с той Силой, которая соизволила даровать мне жизнь. Неискушенный читатель может посчитать эти мои откровения результатом самовнушения или скудоумия. Я, может быть, слишком много говорю о себе, но чтобы быть честным, строить лучше на чистом месте.

Религиозный еврей молится три раза в день — утром, днем и вечером. Молитвы эти различны в разное время дня и в разное время года. Некоторые основополагающие молитвы всегда остаются одинаковыми. Однако в Святые Дни литургия более пространна.

В синагоге

Даже у самого убежденного безбожника иной раз возникает религиозное настроение или фантазия, как бы он сам себя за это ни осуждал, подобно тому, как самый верный муж хоть иногда испытывает волнение в крови, встречаясь с хорошенькой девушкой. Это голос природы. Человеческое чувство — или, если угодно секуляристам, человеческая слабость, которая создала и тысячелетиями поддерживала религию, — есть в сердце каждого человека. И вот такой прилив религиозного чувства может заставить еврейского скептика зайти в синагогу посмотреть, что ему может дать вера его отцов.

В синагоге ему вручают молитвенник с хаотическим, по его мнению, набором текстов, снабженных переводом, длинные периоды которого кажутся ему лишь немногим понятнее, чем подлинник. Наш скептик начинает осматривать синагогу: одни углубились в молитву, другие рассеянно оглядываются, молящиеся повторяют что-то на иврите и сопровождают это ритмическими движениями, пока чтец продолжает говорить что-то нараспев. Время от времени все встают — непонятно почему — и начинают петь в унисон — неизвестно что (а если какие-то смутные детские воспоминания и возникают, в молитвеннике этот текст отсутствует). Наконец, наступает момент, когда из ковчега извлекается священный свиток, и этот свиток торжественно помещается на кафедре, при этом на серебряной крышке позванивают колокольчики. Чтение — на диковинный восточный манер — кажется совершенно бесконечным. Видно, что и другим прихожанам это тоже надоедает: они проявляют явное безразличие, начинают шептаться или даже дремать. Далее следует проповедь. Эта проповедь, особенно если раввин молод, — скорее всего конспективное изложение статей из либеральных газет и журналов за прошлую неделю с краткими комментариями и ссылками на Танах. И наш скептик покидает синагогу в твердом убеждении, что его религиозный порыв был вызван всего лишь преходящим и случайным приступом хандры и что если еврейский Б-г существует, то синагога — не то место, где можно устанавливать с ним контакт.

Возможно, впечатление будет иным, если он попадет в старомодную ортодоксальную синагогу, где раввин — седобородый старец, который говорит на языке идиш. В этом случае молящиеся покажутся более ревностными (хотя также порою склонными поболтать во время службы), а проповедь, если он еще не совсем забыл идиш, покажется ему глубокой, хотя и своеобразной по форме. И он уйдет из синагоги, сожалея о былых временах, ибо, разумеется, невозможно возродить идиш как язык общины или обучать ему детей, которые, вероятно, уже ходят в прогрессивную частную школу.

Все сказанное относится к посещению традиционной синагоги. В консервативных и реформистских синагогах, где совсем другие обычаи и обряды, можно увидеть лишь часть того, что есть в синагогах традиционных. Но если уж целое не производит впечатления, то часть наверняка не произведет.

Вечер в опере

Здесь уместно вспомнить первое посещение оперы. Читатель, возможно, посетил оперу в юности или в молодости, скорее всего под влиянием подруги. Не исключено также, что до этого он относился к опере весьма скептически и считал, что это скучное надувательство, пересаженное на американскую почву мертвое европейское искусство, которым снобы и пижоны восхищаются — или делают вид, что восхищаются — только потому, что ходить в оперу считается хорошим тоном среди европейской аристократии. Насколько мне известно, именно так думают об опере очень многие из моих читателей.

Однако тот, кто изменил свое мнение об опере, вспомнит, наверно, что случилось это отнюдь не после первого визита. В первое посещение опера, казалось, подтвердила его худшие опасения. В ложах дремлют жирные старики; их жены больше интересуются лицами и туалетами в ложах напротив, чем самим представлением; взбудораженные субъекты, по которым давно плачет парикмахерская, толпятся за оркестром и, приседая, изображают восторг; на сцене какая-то визгливая толстуха делает вид, что она застенчивая деревенская простушка, а низенький пузатый человек с короткими толстыми руками изображает заядлого сердцееда; хор стареющих размалеванных дам и джентльменов время от времени конвульсивно дергается (что, по их мнению, должно быть воспринято как актерская игра), в то время как оркестр тянет что-то слащавое и бесконечно тоскливое, — таково, по всей вероятности, первое впечатление от одного из бессмертнейших творений человеческого гения — оперы Моцарта «Дон Жуан».

Сэр Томас Бичем как-то сказал, что «Дон Жуан» Моцарта еще ни разу не нашел себе полноценного сценического воплощения, что еще ни разу не было одновременно ансамбля певцов, способных постигнуть суть замысла Моцарта, и аудитории, способной воспринять этот замысел. Среди певцов одного поколения не находится достаточно артистов, удовлетворяющих требованиям Моцарта. Люди, которые каждый вечер заполняют оперный театр, — это всего лишь люди: выдающиеся и обыкновенные, умные и глупые, податливые и неуступчивые; одного приобщила к опере его супруга, другой пришел сюда, чтобы продемонстрировать свою интеллигентность, третий — по привычке, четвертый — чтобы рассказать у себя в провинции, что такое нью-йоркская опера; а некоторые пришли потому, что Моцарт для них то же, что солнечный свет. И они готовы вынести все недостатки еще одного неважного спектакля ради отдельных лучей, сияющих сквозь тучи.

Подобно тому как и исполнители и публика обычно не поднимаются до Моцарта, точно так же раввин и его конгрегация не поднимаются до Моисея. Но это отнюдь не означает, что Закон Моисея не является тем возвышенным Законом, который чтит мир, или что формы общественного поклонения, которое этот Закон вызывает, не способны оказывать своего воздействия на людей. Несомненно, что синагога при всех человеческих слабостях ее служителей выполняет эту задачу. В каждой синагоге на каждой службе присутствуют люди, для которых произносимые слова и совершаемые церемонии — это источник силы и мудрости. Иногда в синагоге таких людей мало, иногда много, но обычно они есть. Беглый взгляд случайного посетителя не может проникнуть в мысли и сердца таких людей: как удачно выразился один любитель джаза, этот посетитель «не видит того, на что смотрит».

Синагога

Когда-то, более двух тысяч лет назад, синагога была своего рода народной школой вероучения. В классической синагогальной архитектуре всегда предусматривались письменные столы, расположенные там, где больше всего света. По мере того как синагога вместе с еврейством перемещалась в другие страны, столы эти постепенно исчезали, и в современных американских синагогах их либо вовсе нет, либо они превратились в чисто декоративный элемент. Понятно, что раньше раввин ходил между столами, за которыми сидели его ученики, поясняя им Закон.

Подобно нашей американской доктрине, гласящей, что все люди созданы равными, — доктрине, которая, хоть мы и считаем ее чересчур романтичной, все же остается нашим жизненным идеалом, — подобно этой доктрине социальная аксиома иудаизма заключается в том, что евреи должны изучать Закон, начиная с пяти лет. И это изучение Торы продолжается всю жизнь. Лучшие ученики становятся раввинами, то есть учителями, в буквальном переводе. Однако согласно правилам иудаизма, преподаванием раввин отнюдь не занимается, — напротив, он учится вместе со своими учениками. Кто-то очень точно сказал о знатоке Талмуда: «Он умеет учиться». Согласно теоретическим нормам, еврей обязан трудиться ровно столько, сколько необходимо, чтобы прокормить семью, а остальное время — посвящать изучению Закона. В лучшем случае эту норму соблюдает один процент. Тем не менее в качестве жизненного идеала эта концепция наложила отпечаток на наши учреждения и наши обычаи. Ею определяется, например, литургия и атмосфера в синагоге, ею определяется то, что мы в синагоге делаем и как мы это делаем. Самая суть синагогальной службы — это чтение Торы, разделенной на пятьдесят два отрывка, — чтение, которое проводится раз в неделю в течение всего года, так что за год мы имеем возможность обозреть и обсудить весь Закон.

После падения Первого Храма прекратились ежедневные великие богослужения в Иерусалиме. Однако еврейство, обладавшее волшебной способностью самовосстановления, создало новый религиозный институт. В синагогах, существовавших повсюду в Иудее и Вавилоне, было учреждено чтение молитвы, заменившей прежние храмовые церемонии. В ней также просили Б-га положить конец изгнанию и восстановить Храм. Школа превратилась в молитвенный дом. Характер массовой школы Закона сохранился, но установился твердый порядок служб.

Второй Храм возродил еврейскую жизнь в Палестине, но многие евреи остались в Вавилоне. И синагога сохранила свою роль центра поклонения Б-гу и законоучения. Когда римляне сравняли с землей Второй Храм, синагога сделалась цитаделью веры, местом, где собирались евреи, где они учили Закон и где они молились, — интеллектуальной цитаделью, а нередко, во время нападений врагов, также и цитаделью в прямом смысле этого слова.

В таком качестве синагога успешно пережила двадцать столетий. Естественно, что столь долгий период истории не мог не оставить на синагоге своих следов. В литургию входили все новые и новые молитвы и обряды. В простую службу вошли добавления из Танаха и Талмуда вместе с сочинениями раввинов позднейших веков. Копиисты и печатники считали, что было бы святотатством сокращать и выбрасывать что-либо, существовавшее ранее. Молитвенники становились все более пространными, иврит и формы молитв усложнялись (самый простой — древний иврит). В начале 19-го века утренняя праздничная служба могла бы продолжаться шесть-семь часов (если относиться ко всему этому материалу с подобающей серьезностью). Поэтому возникла привычка пробегать молитвы. В детстве меня удивляло, как это взрослым удается такой скороговоркой прочитывать труднейшие произведения средневековой поэзии. Я с нетерпением ждал того дня, когда и я настолько овладею ивритом, что тоже приобрету способность так концентрироваться на чтении. Теперь-то я знаю, что никто этой способностью не обладает.

За то время, которое отводится на обучение юношей ивриту, трудно научить их понимать основное ядро литургии. Сам механизм американского религиозного центра (кампании за вступление новых членов и за строительство новых зданий, заседания комитетов, мужские клубы, женские кружки, молодежные лиги и так далее) подавляет все. Молодой раввин, только что посвященный в духовный сан и полный талмудической мудрости, неожиданно попадает в водоворот, где все знатоки вероучения: и председатель синагоги, и руководительница женского кружка, и даже сочинитель романов, которому случалось порою заглядывать в Талмуд. Раввину указывают, чтобы он разъяснял людям последние известия или чтобы он их не разъяснял; его упрекают в том, что он в своих проповедях слишком заумен, и в том, что он приспосабливается к низкому уровню невзыскательных умов; ему говорят, что современный раввин призван быть лидером своей общины; от него требуют, чтобы он возглавил кампании за сбор средств, произносив пламенные речи, был душой общества, умел играть в карты и в то же самое время своим благочестием внушал уважение не меньше, чем его предшественники, приехавшие из Европы. И в этом вихре противоречивых наставлений и пожеланий раввин должен проводить свои дни и зарабатывать себе на хлеб. Просто удивительно, что до сих пор еще не перевелись люди, которые хотят стать раввинами, что постоянно растет число синагог. Причина тому — жизнеспособность иудаизма. И пока идет спор о форме, которую примет в будущем дерево, старое дерево выпускает все новые и новые побеги. Как говорят французы, «чем больше все меняется, тем больше все остается по-старому».

Религия и служба

В центре всех наших литургий — как обычной сорокаминутной утренней службы во вторник, так и двенадцатичасовой службы в Судный День — лежат две молитвы. Я назову их «Символом веры» и «Службой»: эти названия хорошо передают их сущность. Их синагогальные названия на иврите — «Шма» и «Шмоне Эсре», что в буквальном переводе означает «Слушай» и «Восемнадцать».

Вокруг этих двух ключевых молитв концентрируются отрывки из таких классических произведений еврейской литературы и еврейской религиозно-философской мысли как Тора, Книги Пророков, Псалмы, Талмуд. Ибо синагога, как и прежде, остается местом изучения Торы. Молящийся, который ежедневно читает молитвы, одновременно повторяет тем самым большую часть еврейского духовного наследия, выполняя при этом долг каждого еврея: постоянно учиться.

Две основные молитвы очень коротки. Молитва «Символ веры» может быть произнесена за несколько секунд, а «Служба» — за несколько минут.

«Шма» содержит один стих из Писания, который, возможно, все евреи в мире знают наизусть или по крайней мере часто слышали: «Слушай, Израиль, Г-сподь, Б-г наш, Г-сподь един» (Второзаконие, 6:4).

Верующий еврей каждый день произносит этот стих поутру и перед сном, сопровождая его тремя связанными с ним стихами Торы. У евреев —это первая фраза ребенка, и она должна быть последней фразой человека в жизни.

По этому поводу мне хочется рассказать об одном событии в моей жизни. Меня всегда удивляло: неужели действительно человек может в свой смертный час вспомнить и прочесть «Символ веры»? И вот однажды во время тайфуна в Тихом океане меня чуть не смыло с корабельной палубы; и я очень ясно помню, что в те короткие секунды, когда волна волокла меня в море, я подумал: «Не забыть бы прочесть „Шма“ перед тем, как пойти ко дну!» К счастью, я успел вовремя ухватиться за какой-то трос или поручень, что отсрочило тот час, когда мне суждено в последний раз прочесть эту молитву. И вот результат: в мире появилось еще несколько романов и пьес, без которых он мог бы отлично обойтись, и терпеливый читатель следит за ходом моих рассуждений. Я уверен, что есть два-три литературных критика, которые, дойдя до этих строк, пожалеют, что мне так и не довелось тогда прочесть в море «Шма», но тут уж я ничего не могу поделать: каждый человек держится, пока может.

«Служба» — это чрезвычайно древняя молитва из восемнадцати благословений. Девятнадцатое благословение было добавлено уже во времена Талмуда. В шабат и по праздникам читается лишь семь благословений, однако именно восемнадцать благословений составляют в глазах евреев канонический полный текст молитвы. Чтобы провести службу в соответствии с храмовыми традициями, существуют три формы «Шмоне Эсре»: утренняя, дневная и вечерняя.

Обязательно ли молиться на иврите?

Первый трактат Талмуда «Благословения» указывает, когда и как читать «Шма» и «Шмоне Эсре», а затем рассказывает о других молитвах. Древность «Символа веры» и «Службы» видна хотя бы из того, что Талмуд говорит о них как о чем-то само собой понятном.

В трактате «Берахот» содержатся указания, что следует благодарить Создателя за все блага мира, а также какие молитвы следует читать при получении плохих вестей. Но больше всего поражает современного читателя то, что Талмуд разрешает молиться по-английски — точнее говоря, на любом языке, которым владеет молящийся. Несмотря на традицию, которая отстаивает еврейскую литургию, мы молились во все времена на разных языках: по-гречески, по-арамейски, по-латыни, по-египетски, по-арабски, по-испански, по-французски, по-турецки, по-немецки, по-польски или по-русски. Однако же еврейские общины все же избирали для богослужения язык Писания. И в Соединенных Штатах, даже в реформистском и консервативном движениях, литургия становится с каждым годом все более еврейской.

В настоящее время есть печатные переводы еврейской литургии. В прежние времена, когда иврит был гораздо менее распространен, в каждой синагоге был специальный служитель, так называемый метургеман, или переводчик, который строчку за строчкой выкрикивал на местном языке текст Торы. В некоторых сефардийских молитвенниках и сейчас вы можете найти подстрочный испанский перевод молитв. И тем не менее наш народ продолжал молиться на иврите. Я думаю, так будет всегда. У языка есть свой дух. Некоторые слова переводятся хорошо и легко, другие непереводимы. Пьесы Мольера совершенны только по-французски. Не зная арабского языка, невозможно полностью понять Коран. Пушкин до сих пор принадлежит в основном русской культуре, хотя Толстого принял весь мир. Вообще говоря, легче всего переводятся произведения наименее типичные по своей национальной принадлежности.

Танах звучит выразительно и сильно на всех языках, однако ни для кого он не звучит так, как для евреев. Вторая скрижаль Десяти Заповедей в буквальном переводе с иврита звучит так: «Не убивай, не развратничай, не воруй, не лги, не желай ничьей жены, ничьего дома, ничьего скота, ничего из того, что он имеет…». По-английски это режет слух. В восприятии англичанина или американца религия есть нечто возвышенное и торжественное — это, так сказать, Кентерберийский собор, а не маленькая синагога. Поэтому приподнятое «не убий», «не укради» — гораздо вернее. Для еврея же религия — это нечто интимное, близкое, домашнее.

Наша литургия — по крайней мере ее классическая часть — написана таким же простым языком, как и Тора. Поэтому не существует адекватного перевода еврейского молитвенника. Англиканская библия — неисчерпаемый источник великолепных переводов псалмов и других отрывков из Писания. И все-таки в переводе с иврита на английский совершенно меняется стилистическая окраска. Переводчики используют лексику англиканской библии — все эти архаизмы, вроде «изрек», «сей», «по сему», «пребывает», «око» и тому подобное, — тон и настроение наших молитв почти совершенно исчезают. Иной раз люди жалуются, что когда они читают молитвы по-английски, им кажется, что они в христианской церкви. Это верная реакция. В этот момент они как бы приобщаются не к еврейской, а к английской культуре.

В то же самое время что-то лучше, чем ничего. Если бы молитва на современном языке способствовала тому, что еврейство становилось сильнее и лучше, то что бы там ни происходило со значением древнееврейских слов, ни один разумный человек не стал бы возражать против такой молитвы. Но опыт двадцати веков говорит, что переводы молитв — это первый шаг к забвению иврита. А забвение иврита всегда было первым шагом к забвению в конечном итоге еврейского Закона, еврейских обычаев и еврейских знаний, — первым шагом к забвению еврейских ценностей и к ассимиляции.

Дело в том, что в основе иудаизма лежит воспитание. Хотя бы небольшой круг евреев должен достичь очень высокого культурного уровня. Для того чтобы выжить, евреям часто было необходимо знать два-три языка. Все евреи должны были уметь читать и писать. И это приносило свои плоды.

Во время войны я провел немало служб на английском языке, и я читал молитвы на английском языке. Талмуд, безусловно, прав, советуя человеку молиться на том языке, которым он владеет, — это гораздо лучше, чем вообще отказаться от молитвы только из-за незнания иврита. И все-таки я даже мысли не допускаю, чтобы мои сыновья, как и все евреи с древних времен, не выучились святому языку. Иврит был достоин изучения еще и до того, как возникновение государства Израиль сделало его важным современным языком. В свое время Гете изучил иврит, чтобы читать и понимать Танах в оригинале. Так во все эпохи поступали многие просвещенные христиане. Мы изучаем иврит, чтобы точно знать, что говорит нам Тора и что мы имеем в виду, когда произносим молитвы. Выучить иврит нелегко. Но любой человек с нормальным умственным развитием может, если пожелает, за год вполне овладеть тем простым ивритом, на котором написана наша литургия.

Возглашающий молитвы

Один из молитвенного собрания должен возглашать молитвы. Он отделен от остальных прихожан только в течение одной службы, потом снова становится одним из них. Каждый человек, умеющий правильно читать на иврите вслух, может занять место на кафедре. По субботам и во время праздников возглашающим молитвы обычно избирается человек с хорошим голосом (например, кантор). Разумеется, такой человек должен отличаться благочестием. Отсюда возникает ошибочное убеждение, что кантор — это духовный сан. В действительности кантор — это еврей, который знает иврит и умеет петь.

Каждый еврей произносит одни и те же молитвы. Нет никаких предпочтений. И самый благочестивый раввин ничем не отличается во время молитвы от тринадцатилетнего мальчика.

Возглашающий молитвы вносит порядок, поет первую и последнюю строчки молитвы. Он повторяет вслух восемнадцать благословений, а молящиеся хором возглашают: «Аминь!» Это нетрудно. Многие неофиты, знающие иврит, уверенно занимают свое место на кафедре и возглашают молитвы. После того как такой неофит несколько раз посетил синагогу, он начинает понимать, что исказил нигун (мелодию), и ему становится не по себе. Но долгое время посещая синагогу, он встретит многих евреев, которые знают нигун не лучше его.

Очень важную роль играет в синагоге шамес. Он истинный глава синагоги, он знает нигун, в его ведении находится библиотека, молитвенники, талесы, он возглашает молитвы, если больше никого не находится, он следит за миньяном (кворумом) и читает Священные Свитки. Синагога может обойтись без раввина и без кантора, но без шамеса она обойтись не может — в крайнем случае кто-то из прихожан должен его заменить.

Различные направления

После того как римляне взяли Иерусалим и евреи рассеялись по свету, возникли две большие группы еврейства: ашкеназийские евреи северной и восточной Европы и сефардийские евреи Средиземноморья. Сефарды и ашкеназийцы произносили слова иврита по-разному. Их обычаи и их литургии приняли различные формы. Это различие существует и до сих пор. Например, иврит, на котором говорят в Израиле, — это сефардийский иврит, сефардийское произношение. Американскому еврею, привыкшему в Америке к ашкеназийскому ивриту, в Израиле приходится переучиваться.

В Нью-Йорке большая сефардийская конгрегация существует уже более трехсот лет. Основали ее первые испано-еврейские поселенцы в Новом Свете. В этой очаровательной испано-португальской синагоге, на 70-й улице к западу от Центрального парка, продолжает жить сефардийская литургия, которая по мелодии и обряду отличается от ашкеназийской, господствующей вокруг, и некоторые люди считают, что эта сефардийская литургия гораздо живописнее и производит более сильное впечатление. Многие прихожане носят старинные имена своих испанских предков, семьи которых прославлены в истории Соединенных Штатов.

Любопытно, что у евреев, разбросанных по всему миру, так долго живших в рассеянии и до недавнего времени мало общавшихся между собою, нет единого религиозного центра, — и при всем этом поражают не различия в обрядах евреев разных стран, а сходство этих обрядов. В Талмуде, написанном задолго до того, как сложились европейские нации, можно найти подробнейшие описания того, как следует произносить те молитвы, которые до сих пор евреи читают в Токио, Иоганнесбурге, Лондоне и Лос-Анджелесе. Американский или английский еврей, который зайдет в сефардийскую синагогу в Израиле, полную темнокожих йеменских евреев, сначала растеряется, но как только он заглянет в молитвенник, он сможет следить за службой и читать молитвы.

Правила приличия