Революция в любви

- А туда, куда мы попали вчера, вам не разрешалось выезжать иначе как в карете, - как бы про себя отметил Дрого. - Хорошо. Но теперь, когда я знаю, кто вы, нам придется соблюдать предельную осторожность.

- Вы имеете в виду… что революционеры… могут убить меня? - спросила Текла.

- Во всяком случае, они наверняка вас арестуют, - отозвался Дрого.

- Тогда мне лучше… остаться у вас… здесь меня не найдут.

Дрого размышлял о том, что сказать ей на этот счет, но тут вошел Маниу со второй тарелкой.

Он поставил яичницу с беконом перед Теклой и, прежде чем отойти, низко поклонился.

- Подожди минутку, Маниу, - обратился к нему Дрого. - Я привел принцессу сюда вчера вечером, потому что революционеры и солдаты устроили на улице перестрелку. - Он остановился, затем продолжил: - Теперь нам надо решить, куда отправить ее высочество, чтобы она была в безопасности. - Он говорил медленно, чтобы Маниу его хорошо понял, и тот в ответ кивнул. - Я предлагаю вот что: сначала ты поточнее узнаешь, что происходит в округе, а затем, после обеда, когда большинство людей отдыхает, мы сможем отвести принцессу в безопасное место. А может быть, сделаем это, когда стемнеет.

Говоря так, он думал, что лучше всего ему покинуть Козан сегодня вечером. Если бы ему удалось решить, куда отправить Теклу, он мог бы подумать о том, как спастись самому.

- Я выяснять, - сказал Маниу и ушел, оставив их одних.

Перед тем как уйти, он поставил на стол поджаренный хлеб, масло, джем и мед. Дрого подумал, что Маниу приготовил типично английский завтрак по его вкусу. Несколько месяцев он не ел ничего вкуснее.

Текла, видимо, тоже сильно проголодалась, потому что, лишь прикончив все, что было у нее на тарелке, она, отпив из чашки кофе, сказала:

- Вам будет трудно найти место… куда меня отвести.

- Почему вы так говорите? - спросил Дрого.

- Потому что я знаю: как только началась революция, все папины придворные поспешили в свои загородные резиденции. - Она вздохнула и добавила: - Они не так глупы, чтобы оставаться в Ампьюле и ждать, пока их убьют или посадят в тюрьму.

Дрого был вынужден признать правоту ее замечания, однако продолжал настаивать:

- Но ведь где-то должно быть безопасно. Может быть, в монастыре или в доме архиепископа?

- Они слишком боятся революционеров и не позволят мне… остаться у них легально.

- Вы уверены в этом?

- Когда заходил разговор о революции, архиепископ всегда заявлял, даже несколько подчеркнуто, что в такой ситуации церкви лучше всего оставаться нейтральной.

Дрого вздохнул:

- Это осложняет дело.

- Поверьте, мне очень жаль, что дело обстоит именно так, - сказала Текла. - Но я стараюсь ясно и четко все продумать и представить себе, как в подобной критической ситуации поступила бы мама. Вы должны признать, что ситуация действительно… критическая.

- Безусловно, - согласился Дрого. - Конечно, я сделаю все, что в моих силах, чтобы спрятать вас в надежном месте, но мне необходимо уезжать, и вы не должны мне препятствовать.

- Почему? - спросила Текла. Он поколебался немного, потом честно ответил: - По причинам, о которых я не могу говорить. Они касаются моей собственной страны.

- Я поняла, - отозвалась она. - Я просто подумала, что, рассказывая о своей экспедиции в Афганистан, вы называли несколько иную цель поездки.

- Что вы имеете в виду?

- Я знаю, что это секретная миссия, и вы не можете говорить о ней. Но я слышала, как некоторые англичане рассказывали маме о притязаниях России на Индию, и догадываюсь, что там, на границе, они доставляют немало неприятностей, равно как и… здесь.

- Вам следует поостеречься, - сурово сказал Дрого. - У русских длинные уши, и каждое неосторожное слово может стоить жизни.

- Я постараюсь… - пообещала Текла. - Теперь я понимаю, почему вам придется… оставить меня.

Она была так прекрасна, что при этих словах Дрого не выдержал и накрыл ее руку своею.

- Я обещаю, что не оставлю вас до тех пор, пока вы не будете в безопасности, - сказал он.

Он почувствовал, как задрожали ее пальцы, взгляды их скрестились, и они уже не в силах были отвести глаза друг от друга.

Когда завтрак был окончен, Дрого вышел в кухню поговорить с Маниу, но она уже была пуста. Он понял, что слуга ушел в город на разведку. Пора было подняться наверх и собрать вещи.

Но сначала, убедившись в том, что поблизости никого нет, они с Теклой пошли посмотреть на коня. Дрого чувствовал себя виноватым, что не наведался к нему вчера, после того как проспал целый день. Но он был уверен, что Маниу позаботился о его четвероногом друге. И действительно, Маниу сделал все как нельзя лучше.

За домом был двор с небольшой, на две лошади, конюшней. На полу лежала свежая солома, в яслях - корм, в ведре - вода.

- Он спас мне жизнь, - сказал Дрого, погладив коня. - Он нуждается в отдыхе и, после того как я уеду, в добром хозяине.

- Если вы отдадите лошадь Маниу, - сказала Текла, - тот будет очень доволен. Иметь коня в Козане гораздо престижнее, чем жену.

Дрого засмеялся.

- Тогда, разумеется, Маниу его получит, если, конечно, мне не придется скакать в Румынию верхом.

- Путь туда неблизкий и лежит через горы, - сказала Текла. - Лучше отправиться морем.

Дрого уже и сам подумывал о подобном варианте и обрадовался, что и она рассуждает так же.

Затем, оставив Теклу в гостиной, он поднялся наверх, посмотреть, какая сумма лежала у брата в сейфе. Он знал, что, будь Джеральд здесь, он охотно помог бы ему, особенно узнав, какую важную миссию выполняет его брат. Поэтому он не чувствовал вины, снимая со стены уродливую картину и снова открывая сейф позади нее.

Дрого понимал, что если революция в Козане увенчается успехом, козанские деньги потеряют свою ценность. Но, будучи оптимистом, надеялся, что они дадут ему возможность добраться до более надежной страны. Однако его постигло жестокое разочарование: всех денег набралось порядка десяти английских фунтов. Положив их в карман, он запер сейф и повесил на место картину. При этом он лихорадочно соображал, куда он сможет доехать на эти деньги.

Но прежде всего, как бы там ни было, надо было решить проблему Теклы. Он вернулся в гостиную и нашел ее сидящей у окна. Когда он вошел, она обернулась. По выражению ее огромных глаз он понял, что она не просто озабочена - ей было страшно.

- Сколько денег вы нашли наверху? - спросила она.

- Немного, - ответил Дрого, - но думаю, мне хватит.

- Если бы вы смогли пробраться во дворец! - воскликнула она. - Я знаю, что в потайном сейфе в отцовской спальне много денег.

- Я думаю, что дворец - это место, от которого нам обоим следует держаться подальше, - сухо ответил Дрого.

- Если толпы туда ворвутся, они заберут все мои платья, - грустно заметила Текла.

- Мне кажется, что уж об этом-то совсем не стоит беспокоиться.

- Вы говорите так, поскольку вы мужчина. А мне хочется нравиться… вам. Я бы с удовольствием надела другое платье, чтобы выглядеть не так, как вчера.

Дрого рассмеялся.

- Вы напрашиваетесь на комплименты. Право же, вы так красивы, что платья не имеют особого значения.

Она улыбнулась лучезарной улыбкой:

- Вы действительно так считаете?

- Я буду вспоминать вас как самую прелестную женщину, которую я когда-либо видел, - ответил Дрого. - И я клянусь, что говорю сущую правду.

Она подошла к нему немного ближе и, посмотрев ему прямо в глаза, тихонько прошептала:

- Когда вы… целовали меня, это было самое лучшее, что случалось… со мной… в жизни.

- Вас никто раньше не целовал? - спросил он, и голос его дрогнул.

- Нет, разумеется, нет! И это было… именно так, как я себе представляла… Нет… лучше, намного лучше!

Дрого инстинктивно обнял ее, притянул к себе. Он тут же вспомнил, что они должны расстаться, и лучше не мучить друг друга. Но было уже поздно.

Она прижалась к нему и, пока он боролся с желанием поцеловать ее, обвила его шею руками и притянула к себе. А он уже целовал ее - страстно, жадно и нежно, начисто забыв про революцию и про все на свете.

Казалось, прошла вечность, и вдруг Текла сказала прерывающимся голосом:

- Я… люблю… вас.

- Вот уже этого совсем не надо, - сказал Дрого.

- Почему… нет?

- Потому, моя дорогая, что нам придется сказать друг другу «прощай». И, поскольку нам больше не суждено увидеться, я не могу допустить, чтобы вы были несчастны.

Она тихонько всхлипнула - или ему показалось? - и уткнулась носом в его шею.

- Это всего лишь сон! - произнес он. - Прекрасный волшебный сон! Мы не должны испортить его сожалениями. И пожеланием, чтобы его лучше не было!

- Как я могу… представить себе такое? Я не только благодарна судьбе за то, что мне приснился этот сон, но я хочу, чтобы он… продолжался вечно!

- Я знаю, - сказал Дрого. - Но нам придется пробудиться от наших снов, и завтра вы будете вспоминать обо мне как о странном незнакомце, который внезапно вошел в вашу жизнь и так же быстро исчез.

- Я буду помнить вас как самого… замечательного человека… который когда-либо… существовал. И где бы вы ни были, я ничего больше не хочу, как только… быть… с вами.

- Это немыслимо, - ответил Дрого. - Но я оставляю за собой право думать о вас - такой, какая вы сейчас - нежная и прекрасная, не принцесса, а женщина, которая навсегда останется в моем сердце.

- Вы обещаете?…

- Обещаю, - сказал он. - Но только если вы, в свою очередь, пообещаете мне, что постараетесь быть счастливой.

- Я… попробую. Но я знаю, что когда вы уедете… вы увезете… мое сердце с собой.

В ее голосе было столько страсти, что Дрого прижал ее к себе еще крепче и целовал до тех пор, пока они оба не задохнулись. Ему показалось, что окружающий мир исчез, и он слышит только бешеное биение своего и ее сердца. Он целовал ее нежный рот, видел ее прекрасное лицо и чувствовал, что ее тело почти сливается с ним. Когда желание, охватившее его, стало почти нестерпимым, он решительно оторвал ее от себя.

- Я не должен больше прикасаться к вам, моя милая, - сказал он. - Я должен думать только о том, как бы понадежнее спрятать вас.

Не успел он произнести это, как дверь открылась и вошел Маниу.

- Ты уже вернулся! - воскликнул Дрого. - Что тебе удалось узнать?

- Красные стрелки выиграть, - ответил Маниу. - Больше нет стрельба - армия сдаваться.

Дрого, не в силах вымолвить ни слова, уставился на него, а Маниу тем временем продолжал:

- Красные стрелки грабить магазины, а народ бежать во дворец. Тащить стулья, ковры, все что попадаться.

- Красные стрелки не пытаются их остановить? - спросил Дрого.

- Нет, сэр, - ответил Маниу. - Они тоже брать, а во дворец разорять подвалы. Пить вино, везде бросать бутылки.

Пока Маниу говорил, Текла подошла к Дрого и встала рядом. Он безотчетно обнял ее одной рукой, как бы защищая от опасности. Потом, внезапно почувствовав ее присутствие, произнес:

- Большой риск, но я думаю, стоит попробовать.

- О чем вы говорите? - спросила Текла.

- Я думаю, что это возможно, - ответил Дрого. - Мы с Маниу попробуем пробраться во дворец под видом простых горожан и, если вы объясните мне, где находится потайной сейф вашего отца, мне удастся раздобыть денег, чтобы не только уехать отсюда самому, но и вывезти вас.

Текла радостно вскрикнула.

- Вы имеете в виду, что я… смогу поехать… с вами?

- Я думаю, что сейчас это безопаснее, чем оставаться здесь.

- Тогда, пожалуйста… сделайте все, что задумали. Мне… все равно, лишь бы… остаться с вами!

Маниу наскоро приготовил обед, и они с Дрого отправились во дворец. Перед уходом Дрого отвел Теклу наверх и взял с нее слово не выходить из спальни. Она должна была оставаться там, даже если бы в дверь постучали, даже если бы вломились в нижний этаж.

- Обещайте мне, что будете осторожны, - умоляла она его. - Что, если вас… если вы… не вернетесь ко мне!

- Я не думаю, что красные стрелки убьют меня, - ответил Дрого. - Я говорю по-русски и пойду во дворец как русский. В общем, как один из красных стрелков.

От Маниу он узнал, что красные стрелки носили на шее красные галстуки. Многие были опоясаны ремнями, за которые они засовывали пистолеты и ножи.

Дрого уже с утра оделся в то, в чем приехал в Козан.

В России он притворялся афганцем, а сменив головной убор, вполне мог сойти и за русского. Его способность к перевоплощениям была невероятной, он буквально вживался в образ. Одежда при этом особенно большой роли не играла, главным был язык той страны, за жителя которой выдавал себя Дрого, и манера говорить на нем. Он использовал не только идиоматические выражения, но также характерные жесты и мимику.

С той самой минуты, когда они с Маниу покинули домик, где Текла осталась молиться за их благополучное возвращение, он мыслил как русский, говорил, как русский, и даже походка у него была соответствующая. Маниу оставалось играть роль его спутника и подражать ему во всем.