Подлецы и герои

– Отступник! Мунафик! Муртад!

Камиль говорил, и генерал это слышал, хотя губы старика оставались неподвижными, а рот – закрытым.

– Хочешь избежать кары Аллаха!

– Предатель!

Генерал выхватил пистолет, рывком вскинул его и выстрелил. Безотказный «браунинг» дважды грохнул, стреляные гильзы покатились по ковру – и на левой стороне груди Камиля, на его ослепительно белом одеянии вспыхнули две алые розы.

Но Камиль остался стоять.

– Мунафик! Что твоя сила против силы Аллаха, ведь Аллах над всякой вещью мощен! Воистину, прибегаю я к защите Аллаха, и нет мне смерти!

Красные розы на глазах скукоживались, исчезали с белых одежд мусульманина, казненного по приказу генерала.

– Ты… тебя нет! Ты мертв!

Камиль покачал головой.

– Не тебе, презренному мунафику, рассуждать о смерти! Аллах решает, кого и когда призвать к себе! Ты же будешь низвергнут в ад, и пламя станет тебе достойным наказанием!

Внезапно стало жарко. Очень. Генерал снова опустил глаза – и увидел, что из подполья через ковер пробиваются тонкие, едва заметные струйки дыма.

– Предатель!

Генерал открыл огонь, выпуская в грязного предателя пулю за пулей. Он не мог промахнуться с двух шагов, пистолет выплевывал пули, но они не причиняли врагу никакого вреда. Даже следов крови не было.

Лязгнул, встав на затворную задержку пистолет, генерал, не замечая этого, продолжал в бессильной ярости жать на курок. Пламя уже пробилось из-под пола и плясало светло-желтыми язычками на причудливом узоре ковра. Генерал ощущал его жар – и в ужасе понимал, что Аллах отвернулся от него и что гореть ему в аду вечно.

– Сгинь! Уйди! Сгинь!

Генерал рухнул на ковер и стал кататься по нему в бессмысленных попытках сбить все сильнее разгорающееся пламя…

В нескольких комнатах от этой, дальше по коридору, перед большим плоским, жидкокристаллическим монитором стояли трое. Одним из них был полковник Ахлаги, вторым – невысокий седой человек в наброшенном поверх камуфляжа белом докторском халате. Третий был молодым, двадцать два – двадцать четыре года на вид, чисто выбритым, темноволосым, с тонким, одухотворенным лицом. На нем было нечто вроде белой накидки из странного, чуть переливающегося в лучах света материала. Все трое внимательно смотрели на экран, смотрели на катающегося по полу в припадке генерала Камияба.

– Воистину, Аллах скор на расплату, – холодно произнес молодой.

– Аллах акбар! – синхронно провели ладонями по лицам, имитируя омовение перед намазом, остальные двое…

– Ты наполнил мое сердце радостью, брат Ахлаги… – продолжил молодой. – Признаться, я не ожидал такого скорого действия.

– Это великий грешник, о святейший, – проговорил Ахлаги. – Выслушивая его признания, я удивлялся, как великий Аллах не поразил его молнией гнева своего! Он обесчестил девушку и убил ее отца. Он грабил людей и отнимал все, что у них было, чтобы набить свой карман. Он не расходовал приобретенное на дела, угодные Аллаху, но ездил в Индию, чтобы открыть тайный счет и сохранить награбленное. Он пил одурманивающие напитки, запрещенные священным Кораном, он насиловал детей, за последний год он ни разу не встал на намаз. Воистину – тяжела кара его – и она заслужена им.

– Аллах сказал, что спасутся те, кто уверует, какими бы они ни были грешниками до этого, – ответил молодой, – и каждого грешившего ожидает мучительное наказание, но после него они очистятся. Ты хорошо поработал, брат Ахлаги, но теперь пришла моя очередь. Мы с тобой рыбаки, Ахлаги. Ловцы человеческих душ.

Ахлаги рухнул на колени и припал к земле, чтобы поцеловать сандалию последнего, двенадцатого пророка.

– Я недостоин сравнения с вами…

– Ты достоин, Ахлаги. Ты достоин, ибо ты твердо идешь по пути аллаха, и рай будет тебе наградой. Это говорю тебе я, Махди.

Сказав это, Махди вышел из комнаты, следом за ним вышел человек в камуфляже и наброшенном поверх него белом халате. Полковник Ахлаги остался в комнате один.

Генерал не понял, когда это началось. Он горел, и огонь доставал до костей – когда сквозь застилающую взор колеблющуюся игру пламени он заметил, как разверзлась одна из стен. И в комнату ступил…

– Здравствуй, Камияб…

Генерал лежал на боку, не смея пошевелиться, – он знал, что, если пошевелится или скажет что-то, пламя вновь набросится на него.

– Встань, Камияб, не бойся…

Генерал пошевелился, потом с опаской встал на колени.

– Ты…

– Я тот, о ком тебе рассказывали в детстве. Помнишь муллу Дадуллу? Ведь именно он нес тебе слово Аллаха, пока ты не встал на путь Иблиса[17], на путь, пахнущий огнем и серой.

– Вы знаете…

– Я знаю все, Камияб. Мулла Дадулла сейчас один из тех, кто сидит по правую руку Аллаха! Он – из праведников, и там его место.

– Я его не убивал!

– Его убил не ты, Камияб. Его убили такие, как ты. Те, кто идет не путем Аллаха, а путем злодеяний. Слуги Иблиса убили его! Повторяй за мной!

И генерал заговорил, сбивчиво повторяя все, что говорил этот молодой человек в пальмовой накидке. И стены задрожали, отзываясь гулким эхом на грозные слова пророчества…

Тем, кто сделал меня носителем истины, я клянусь, что даже если миру останется жить только один день, Аллах сделает этот день достаточно длинным для того, чтобы осуществилось пришествие моего сына Махди. После появления халифов, тиранических королей и принцев, родится человек моего рода, который переполнит мир справедливостью, как ранее он был переполнен угнетением и неравенством. Махди родится во время, когда между людьми будут ссоры. Он появится в то время, когда выпадет смертельный дождь и на земле не останется более растений. Он будет одним из нас. После того как он родится, Иисус, лик Аллаха, снизойдет и будет молиться рядом с ним. Жители неба и земли будут им благословлены. Он разделит богатства с беспристрастностью. А когда его спросят, что означает «разделить богатства с беспристрастностью», он ответит: «Всем поровну». Махди, разделяя богатства между людьми, будет действовать справедливо, так, что никто не окажется более в нужде. Страх он вселит в сердца врагов его. С помощью Аллаха он утвердится. Под его руководством земля откроется, и все скрытые в ней сокровища обнаружатся. Его империя объединит Восток и Запад. Аллах руками Махди сделает свою религию всепобеждающей, вопреки сопротивлению многобожников.

И в это время не останется на земле никого, кроме тех, кто уверовал, кто повторяет, что нет бога, кроме Аллаха. Воистину так будет![18]

Генерал говорил, не замечая, что каждое произносимое им слово пророчества совпадает с ударом сердца.

Потом наступила тишина. Только сердце продолжало стучать.

– Ты великий грешник, не так ли, Камияб? Ты не шел путем Аллаха, ты преступал его закон, и шайтан был тебе поводырем на пути жизни твоем.

Слезы потекли по щекам генерала – искренние, впервые за долгое, очень долгое время.

– Да, это так, святейший.

– Ты лгал, предавал, грабил, насиловал и убивал, ты не был предан даже Иблису, которому служил каждый день и которому посвящал деяния свои.

– Да, святейший.

– Но Аллах, истинный господин наш, сказал: спасутся те, кто уверует! Веришь ли ты в Аллаха, Камияб, искренняя ли твоя вера?

– Я хочу верить… – плача произнес генерал.

– Так поверь. Ведь всевышний Аллах сказал: «Не сравнятся люди с теми, кто расходовал и сражался до победы. Эти выше степенью, чем те, которые расходовали и сражались после нее. Но каждому из них Аллах обещал наилучшее, и Аллах ведает о том, что вы вершите!»[19] Готов ли ты, Камияб, искренней верой искупить грехи твои и встать на путь священной войны – Джихада?! Ведь язычники сильны, победа далека, и, когда наступит день ее – истинно говорю, – велико будет воздаяние тебе и всем, кто сражался во имя нее. Готов ли ты принять наше братство и стать нам братом?

И генерал ответил:

– Да, готов.

– В таком случае, – стены снова завибрировали, многократно отражая эхо, – повторяй в точности за мной:

Истинно вручаю тело и душу свою делу святого Джихада и клянусь идти путем его, как бы труден он ни был. Клянусь хранить печать молчания на устах своих и клянусь прибегать к такия, когда будет нужда – и да не увидит всевышний Аллах греха в этом! Брат всем братьям моим, клянусь словом и делом, явным и тайным, приближать пришествие Махди и способствовать распространению дела его по всей земле. Пусть все братья будут свидетелями клятвы моей, и да поразит меня кинжал гнева их, если я отступлю от клятвы своей. Аллах – мой бог, Махди – мой пророк!

Когда генерал произнес это, он вдруг почувствовал, как все плохое, все злое, что было в нем, сгорело в пламени, терзавшем его, исторглось наружу со слезами его. И не осталось в душе ничего, кроме веры.

– Поднимись с колен! – повелел Махди. – Ибо негоже отдавать такие почести всем, кроме всевышнего Аллаха!

– Но разве…

– Я всего лишь раб его, равно как и ты, генерал Камияб. И до победы еще далеко. Помни клятву свою, выполняй обет свой, помогай братьям своим – и всевышний Аллах не оставит тебя милостью своей.

С этими словами Махди отвернулся и вошел обратно в стену, и стена поглотила его. А генерал остался стоять, оглушенный, растерянный, – и слезы жгли щеки его сильнее, чем недавно бушевавшее здесь адское пламя.

Через какое-то время – генерал так и стоял молча – открылась дверь, и в комнату вошел полковник Ахлаги.

– Пойдем, брат, – буднично произнес он, – нам нужно возвращаться. Иначе может случиться беда, большая беда.

Генерал позволил взять себя за руку. Вместе они вышли в коридор.

– Это… это был Махди?

– Тише! – полковник огляделся. – Не стоит произносить вслух имя его. Неверные стремятся уничтожить его, он является только избранным – как явился сегодня нам, брат!

– Но что мне делать? Что мне делать теперь? Что мне делать?!

– Делай то же, что и всегда, брат! Помни – неверные уничтожат тебя первым, если ты откроешься им! Неверные хотят уничтожить всех нас – и уничтожили бы, если бы Аллах не открывал их гнусные замыслы! Я помогу тебе, брат, идти его путем – и не сорваться в пропасть, как когда-то помогли мне. Ведь это благо перед лицом Аллаха – помочь брату своему идти к нему!

10 июня 2002 года

Тегеран

Автомобили я заметил, когда свернул на улицу. Принц стал скромнее – всего четыре автомобиля, причем абсолютно одинаковых. Уже лучше.

Припарковал свой новоприобретенный «Шевроле» следом за этими четырьмя автомобилями, стоящими в ряд, чем вызвал оживление охраны. Направлять автоматы на машину, которая просто припарковалась рядом и у которой дипломатические номера, – явный перебор. Заглушив двигатель, я покинул машину.

Принц Хуссейн вышел мне навстречу.

– Доброго здоровья.

– Доброго здоровья, сударь. Что привело вас в мои скромные владения[20]?

– Желание проведать брата, обретенного мной по воле Аллаха.

– Достойное желание. В таком случае почему друг и брат ждет меня на улице, а не входит в дом?

– Увы, сударь, я бы и рад воспользоваться вашим гостеприимством, но многие дела и заботы ждут меня. Я бы хотел пригласить вас в одно место. Вы должны там быть, потому что это касается как вас, так и меня в равной степени.

– Что ж, извольте, сударь. Только если уж нам следует куда-то съездить, думаю, лучше поехать в моей машине. Она достаточно защищена от… жизненных неурядиц.

– Охотно приму приглашение.

Принц коротко и на повышенных тонах что-то приказал своим охранникам – больше всего они походили на борзых во время гона, готовых сорваться со смычка[21] в любой момент. Охрана засуетилась, начала рассаживаться по машинам, мы же направились к моей.

– Интересный выбор, сударь. Я думал, вы купите что-то, произведенное в России, – заметил принц, усаживаясь в кожаное кресло «Шевроле», которое североамериканцы ставили вместо сиденья.

– Я так и хотел сделать. Но меня отговорили.

– Интересно. И почему же?

– Сказали, что машины, аналогичные тем, которые закупает местное правительство, – хорошая мишень для террористов.

Принц сначала не знал, как реагировать, потом рассмеялся, но вымученным, неискренним смехом.

Я так и не мог понять принца Хуссейна, хотя знал его не первый день. По всему: по манере говорить, по манере одеваться, по манере поведения – можно было сделать вывод, что он играет какую-то навязанную роль, причем играет ее не очень талантливо. И все то, что он делает – каждый час, каждую минуту, – ему не нужно, это его тяготит, и тяготит сильно. Но сделать с этим он ничего не может и вынужден тянуть постылую для него лямку.

Оставался вопрос – зачем? Зачем ему все это?

Ответа на этот вопрос я найти не мог.

– Куда мы едем?

– В Маадар. Это за Рахман-абад, знаете?

– Знаю…

Тот же день

Район Месгар-Абад, Тегеран

ППД гвардейского танкового полка

Есть очень хороший, только не всем доступный способ распознать диктатуру. Как отличить государство, где власть правит волей народа, от государства, власть в котором волю народа угнетает и подавляет. Для этого нужно просто посмотреть на расквартирование войск. Если большая часть армии расквартирована рядом со столицей, значит, власть в государстве держится на штыках и рассчитывает, что в случае мятежа армия подавит его. Если войска расквартированы по всей стране, там, где они действительно необходимы, значит, власть правит волей народа и народа не опасается. В Российской империи около столицы было расквартировано процентов пять от общей численности армейских частей, только Гвардейские полки. В Персии вокруг Тегерана было сосредоточено сорок процентов от всей армии, лучшие, наиболее преданные Светлейшему части[22]. В том числе и танковые.

В числе Гвардии Бессмертных имелись не только части спецназначения и мотострелковые, но и целый танковый полк. Вооружен он был, за неимением лучшего, танками типа «Богатырь-6», снятыми с вооружения в Российской империи в восьмидесятые и замененными там гаубицами и самоходными орудиями. Здесь же эти танки были со своей пятидюймовой пушкой и довольно высоким силуэтом, они уступали вооруженным шестидюймовками русским штурмовым орудиям и восьмидюймовым гаубицам, но другого оружия Персии не продавали. Мало кто знал, что танки эти тайно модернизировали и на них установлены тепловизорные прицелы, системы автоматического поиска целей на поле боя и расчета огневых задач, а также дополнительные листы металлокерамической брони. Теперь эти машины если и не могли тягаться на равных с римскими «Ягдпантерами» и русскими ИТ-152[23], то по крайней мере не были легкой добычей для них. А в самой Персии для них и вовсе почти не имелось соперников.

Поскольку полк относился к Гвардии Бессмертных, танкисты этого полка были гораздо лучше обеспечены, чем солдаты других, не гвардейских частей. В Гвардии жалованье полагалось не больше, чем в других армейских частях, но зато шахиншах поощрял своих гвардейцев другими методами. Бесплатная машина, бесплатная квартира – за беспорочную службу. Обязательно бесплатно – шахиншах знал, что делает. Никакие премии или повышенное денежное довольствие не дает такого эффекта, как нечто ценное, что тебе дарит повелитель из своих рук.

Имелось и кое-что еще. В танковом полку, как и в некоторых других частях Гвардии, не было русских военных советников.

Сегодня в полку был объявлен парковый день, по этой причине все офицеры находились в мехпарке, чинили технику. Как и во всех частях Гвардии Бессмертных, весь личный состав этого полка был исключительно офицерским, звания начинались с младшего лейтенанта. А как подобает в любой хорошей армейской части, офицеры части колдовали над своими машинами все вместе, не взваливая это на плечи ремонтных служб. Вверенную тебе боевую технику нужно знать, и надежнейший способ узнать ее получше – это отремонтировать ее своими руками.

Время шло к полудню, и некоторые ремонтные бригады уже вытирали черные от масла руки в предвкушении посланной Аллахом трапезы, когда на залитую бетоном площадку мехпарка влетел «Егерь» командира полка – полковника Хабибуллы Айята. За рулем был не его родственник из дальнего велайята[24], которого он устроил на непыльную должность шофера при штабе, а сам полковник. И вид у него был весьма бледный.

– Строиться по экипажам! – заорал он в мегафон, едва остановив машину.

Проклиная про себя все на свете, офицеры разгибались, вытирали руки ветошью, вставали в строй прямо рядом с ровной линейкой выкрашенных в песчаный цвет машин, прикрытых навесами от безжалостно палящего солнца.