Помоги проекту - поделись книгой:
Оставался Тимошенко, и по-человечески можно понять, как ему не хотелось переходить к обороне, когда в оптику уже можно было разглядеть заводские трубы Харькова. А тут ещё активный нажим Хрущёва. А счёт шёл на дни, а потом уже и на часы…
Но кто мог знать то, что было, по сути, между двумя людьми: главкомом и его членом Военного совета? Если кто и мог, то только независимый от армейского командования орган — Особый отдел Юго-Западного фронта. Объективный взгляд обеспечивали также особые отделы армий, корпусов, дивизий, полков.
А информация от особистов уходила не в НКО и не в Генштаб, а в НКВД, в структуру которого входили Особые отделы. Иными словами, полная, точная, нелицеприятная, то есть объективная информация уходила к Берии. А уж Берия объективно информировал Сталина. И вполне мог что-то записать при этом в личный дневник. И, скорее всего, записал. Вот почему хрущёвцам и здесь нужны были в дневнике лакуны.
С другой стороны, это особое знание Берии, обусловленное его особым системным положением, не могло не вызвать у Хрущёва скрытого раздражения, лишь усиливающегося от того, что внешне он находился с Берией в отношениях чуть ли не приятельских.
Как видим, тайная ненависть Хрущёва к Берии, возникнув, скорее всего, после начала войны, в ходе войны могла лишь окрепнуть.
И наверняка крепла.
Придёт время, и этот фактор тоже окажется для судьбы Берии роковым.
Коба работает как всегда, но видно, что переживает. Подвели Тимошенко и Хрущев. Крепко подвели.
Последнее время у Кобы все время бываю с Георгием.[65] Вячеслава нет, Коба говорит, вы теперь мне главная опора. За этот время мы с Георгием крепко сошлись.
Кручусь хуже как год назад. Кручусь по всем линиям. Коба снова никому не верит, требует, чтобы я каждый день готовил данные по донесениям фронтовых Особых Отделов. Говорит, только от чекистов правды и добьешся
Наконец оценил. Думают, мои ребята только телеги на них пишут. А сами без них как слепые котята. От Селивановского[66] получаю сводки два, а то три раза в день.[67]
Хреновые дела.
Сегодня впервые увидел Хрущёва.[68] Был у Кобы. Я его не узнал, лица нет, черный. Скрутило мужика. А подумать, сам виноват. Сказать, обидится. У Мыкыты чувства юмора нет, это я давно знаю. У него юмор амбиция заменяет. А так он товарищ неплохой, мы с ним дружим. Но сейчас лучше не подходить. Он глянул на меня кисло. Даже показалось, зло глянул. Ну, ладно.
Время пролетает. Каждый день у Кобы, Георгий тоже.[69] Когда был Вячеслав, Коба меньше дергал, а тут на всех совещаниях сидишь. Устаю. Хорошо, Вячеслав уже скоро должен прилететь.
Вернулся Вячеслав.[70] Коба говорит, было бы другое время, встретили бы как героя из перелета.[71] Рассказывает интересное. Говорит, Америка, это сила. Говорит, знал, что богатая страна, но такого увидеть не ожидал. Хорошо живут, нам так не скоро жить.
А так ничего особого не привез. Главное, Второго фронта не будет. Х…ево нам придется. Они там шоколад нормируют, а у нас хлеба не хватает. Ну, нет так нет. Придется самим.[72]
Эту запись в личном дневнике Л.П. Берии я проиллюстрирую записью в служебном дневнике начальника Генерального штаба вермахта генералполковника Франца Гальдера о совещании, проведённом Гитлером в Полтаве 3 июля 1942 г. с 7.00 до 9.00. Гитлер тогда говорил:
«…Вашингтон лишь утешает и заверяет. Никакого действительно второго фронта. Предложение — рассчитывать на 1943 год. Поведение Черчилля — лучшее доказательство.
Отвлекающий маневр на Западе? Сомнительно; очевидно, никаких серьёзных обещаний России не дадут. Скорее предупредят о необходимости сражаться дальше…»
После возвращения Молотова в Москву 12 июня 1942 г. были опубликованы англо-советское и советско-американское коммюнике о результатах переговоров между СССР, Англией и США, где говорилось, что «достигнута полная договорённость в отношении неотложных задач второго фронта в Европе в 1942 г.». Однако Гитлер, как видим, понимал, что со стороны англосаксов это просто болтовня.
Примерно в это же время Черчилль (естественно — не публично)заявил:
«Обвинения, что мы «готовы сражаться до последнего русского солдата» на меня совершенно не действуют…»
Англосаксы поняли, что Гитлер увяз в России прочно, и теперь начинается война на взаимное истощение Германии и России. Независимо от исхода этого противостояния (а также — от степени истощения Англии), своекорыстные интересы США можно было считать уже обеспеченными. Америка готовилась прийти в Европу как вершительница её судеб силой уже не оружия, а доллара, напитавшегося кровью и потом европейцев по обе стороны фронта.
Сам же Черчилль всего лишь послушно следовал курсу США, в том числе и потому, что Англия к 1942 г. полностью зависела от поставок по ленд-лизу, оставаясь в давнем долгу у США, как в шелку.
Пришла записка от Збарского.[73] Просит направить авторитетную комиссию для контроля работ по сохранению тела Ильича.[74] Договорился с Бурденко.[75] Нескоро еще вернется в Москву Збарский. Я так Бурденко и сказал, что пусть работают.[76]
Год назад генералы подоср. ли, и снова тоже. Снова отступаем. Даже не отступаем, а катимся. Голиков[77] заср…нец. Тимошенко и Мыкыта выводов тоже не сделали.[78] Повезло им, что Коба верит в человека до последнего, лишь бы не предатель. А дуракам прощает.
Коба говорит: «Где я столько умных возьму? Пусть х…ево командует, но хоть как-то. С дивизии на фронт человека сразу не поставишь, опыт надо иметь. Теперь не мы выдвигаем, а война кого выдвигает, кого задвигает».
Жалко, но правду говорит.
Люди у нас золотые, если ты их организуешь. А не организуешь, толпа. Видел я в октябре 1941 г. Что видел, не забуду до конца жизни. Москва город большой, всякой твари по паре. Много толкового народа, а ср…ни тоже много. Когда немцы были под Москвой, это хорошо проявилось. Паника была очень опасная. И в районах растерялись. Только осадное положение и наладило дело. Сталинград эвакуируют, другое дело. Через Волгу переправляют, а особой паники нет. Чуянов[79] молодец.
Коба спрашивает: «Как в Сталинграде? Не как в Москве было?»
Я говорю «в целом нормально, товарищ Сталин. Сталинград не Москва, город крепкий, рабочий. Потом имя обязывает».
Коба посмотрел, буркнул. Говорит: «Это имя не только Сталинград обязывает. Оно всех обязывает, а меня в первую голову. Ты мне не лозунг дай, а информацию».
Я ему говорю: «Информация точная, обстановка тревожная, но спокойная, без особой паники. Заводы работают».
Он говорит, надо вообще без паники. Буду звонить Чуянову, пусть производство не сворачивают. Людей пусть эвакуируют, а танки нужны, пусть работают. Ты мне точные данные дай.
Обещал, что дам. Надо подключить Селивановского.[80]
Ребята из Особого Отдела Волховского Фронта вышли из окружения и докладывают хреновую новость. Командующий 2-й Ударной Армией Власов повел себя странно. Попал в окружение, приказал уничтожить все радиостанции. Людей не собирал, даже командиры разбрелись кто куда.
Начальник Особого Отдела Шашков был тяжело ранен, застрелился. Все правильно, у нашего брата чекиста другого выхода нет.
О Власове точных данных нет. Немцы открыто в своей сводке сообщили, что в Волховском кольце был взят в плен генерал-лейтенант Власов. Может врут, надо уточнять. Придется докладывать Кобе.[81]
Заканчиваем прокладку Печорской дороги.
Надо.
Пришлось стать стратегом. Не от хорошей жизни. Сидим у Кобы, соображаем. Крым потеряли,[82] немцы наступают и идут на Кавказ.[83] Ответвление на Сталинград. И идут хорошо. Теперь и голова Лаврентия пригодилась. А дела х…евые. Думаю, мне надо выехать в Тбилиси. Коба говорит, погоди, ты нужен здесь.
Не спорю, здесь нужен. И там тоже. Лаврентий здесь, Лаврентий там. А где генералы? Если бы мы так в Наркомате работали, немец уже до Урала дошел бы. Строят из себя Македонского, а как что, телефон в руку и матерятся. Ты матерись, но за дело. Тогда и дело пойдет.
Кобе сказал, считаю, что мы еще не подобрали полностью фронтовые кадры, особенно в звене фронт-армия-корпус. Пожал плечами, но вроде согласился. Кого имею в виду не спросил.
Андерс[84] окончательно зае…ал. Приезд Черчиля (так
Коба так и сказал, пусть эти Аники воины выметаются к е…аной матери. Сказал, обоср. лись до битвы, так пусть подотрутся телеграммой Сикорского.[87]
Время не смешное, но посмеялись. Коба сказал, что мой совет по Черчилю пригодился. Черчиль (так
Потом Коба сказал: «Хорошо, когда заранее знаешь слабости врага».[88]
Вячеслав теперь первым зам Кобы.[89] Понятно, это для укрепления веса у союзников. Чтоб не думали, что Черчиль сам ездит, и Рузвельт сам ездит, а Сталин в Москве сидит и все решает. Пусть думают, что Вячеслав вторая фигура.
А так у нас одна фигура, зато это тебе не Черчиль и не Рузвельт. Их с Кобой и сравнить нельзя. Только он может тянуть. А как ни смотри, а без меня он тоже не может.
Смысл этой записи я вряд ли смог бы расшифровать, если бы однажды, весьма случайно, не увидел по одному из телевизионных каналов документальный сюжет о пребывании Уинстона Черчилля в Москве в августе 1942 г. Там рассказывалось, что Сталин очень донимал Черчилля насчёт открытия второго фронта. Черчилль бесился и уже совсем собрался прервать переговоры и уезжать, как Сталин предложил: «А почему бы нам не выпить?»
Черчилль выпить всегда был не дурак и согласился. Так знание слабости Черчилля помогло Сталину спасти ситуацию.
Прочтя запись в дневнике Л.П. Берии, я вспомнил этот сюжет и подумал: «А откуда Сталин знал об этой слабости своего партнёра по переговорам? Не Берия ли заблаговременно подготовил для Верховного соответствующее досье? А знакомство с ним надоумило Сталина сделать очень удачное предложение Черчиллю в момент, когда переговоры оказались под угрозой.
Похоже, так оно и было.
18 августа 1942 г., когда Черчилль уже отбыл в Лондон, через кабинет Сталина прошло немало людей. Однако с 0 часов 30 минут в ночь с 18 на 19 августа 1942 г. у него в кабинете оставались только Молотов, Ворошилов (участвовавшие как в только что закончившихся переговорах, так и в застолье) и Берия.
И Сталин, как видим, похвалил Берию и рассказал ему, как информация НКВД помогла эффективно ликвидировать наметившийся разлад между лидерами СССР и Англии.
Уезжаю на Кавказ.[90] Георгий уже уехал.[91] Положение тяжелое, Коба сказал: «Особыми полномочиями тебя не наделяю, у тебя прав как члена ГОКО хватает, да тебе и без этого в Тифлисе все права вся твоя Жизнь дает. Не спрашиваю у тебя Лаврентий, сдашь Кавказ или нет, потому что знаю, не сдашь. Прошу одно, на Центр особенно не надейся. Что сможем, дадим, но обходись сам. Ты на Кавказе каждую дырку знаешь, и тебя все знают. Так что искать людей и резервы тебе не придется, все знаешь. Езжай, воюй и побеждай».[92]
Вот так и уеду. Может и сложу голову, война есть война. Вячеслав сказал, вот и тебе пришлось полетать.
Да, хоть и не через океан, а лететь далеко.[93] Василия[94] тоже надо бы вытащить туда, я ему так и сказал, собирайся. Будем воевать вместе, там подбирается хорошая компания, а Иван[95] уже там.
Берия был направлен Сталиным на Кавказ в тот момент, когда операция вермахта «Блау» успешно вошла в фазы «Блау-И» (наступление на Сталинград) и «Блау-II» (наступление на Кавказ с выходом к Баку).
Бои за Кавказ мы вначале проигрывали. Немцы достаточно успешно продвигались к Каспийскому морю по Северному Кавказу — по восточную сторону Кавказского хребта, и к Чёрному морю и Черноморскому побережью Кавказа по западную сторону Кавказского хребта. Они заняли Майкоп, Краснодар, к концу августа захватили Моздок и приблизились к Грозному. Немцы также оседлали многие горные перевалы и создали угрозу Сухуми, в перспективе — Батуми и вообще коммуникациям вдоль Черноморского побережья Кавказа.
На побережье Чёрного моря немцы овладели Таманским полуостровом, Анапой и в первой половине сентября — фактически Новороссийском, хотя бои в Новороссийске продвижение немцев очень затормозили.
Ситуация складывалась критическая, и вряд ли кто-то мог бы её выправить лучше Берии. Кавказ он знал всесторонне.
С 8 августа 1942 г. на Северном Кавказе уже действовал один из соратников Л.П. Берии — Иван Иванович Масленников, заместитель наркома НКВД по войскам, герой битв за Смоленск и Москву, а теперь — командующий Северной группой войск Закавказского фронта (с 1943 г. он стал командующим Северо-Кавказским фронтом).
Вскоре на Кавказ был переброшен и упомянутый в дневниковой записи от 19 августа 1942 г. «Василий» — В.А. Хоменко. С конца 1941 г. он занимал должность заместителя командующего Московской зоной обороны, а 24 августа 1942 г. получил назначение командующим формируемой 24-й армией, но уже 28 августа Хоменко было приказано передать части и соединения армии 12-й и 37-й армиям. Сам же командарм-24 вместе с управлением 24-й армии убыл на Закавказский фронт в распоряжение Масленникова. Вскоре управление 24-й армии было переименовано в управление 58-й армии, а задачей Хоменко стало прикрытие Махачкалы.
Берия действительно подобрал на Кавказе «хорошую компанию». Вскоре Масленников и Хоменко получили подкрепление не только в лице самого их наркома, но и целой группы его деятельных соратников. Вместе с Берией на Кавказ вылетели Меркулов, Кобулов, Судоплатов, Мамулов, Мильштейн, Цанава, Рухадзе, Влодзимирский, Каранадзе, Какучая — всё старая кавказская гвардия Берии. Они могли войти в курс дела мгновенно. И конечно, входили, как и сам Берия.
Уже 27 августа 1942 г. в 23 часа 20 минут Сталин и Василевский после доклада Берии подписали Директиву Ставки ВГК № 994 172 об освобождении «как не справившихся с работой и не обеспечивших боевых действий войск» командующего 46-й армией генерал-майора Сергацкова и его заместителя по тылу комбрига Кислицына.
Той же директивой новым командующим 46-й армией назначался генерал-майор Леселидзе, а его заместителем — ещё один кадр Берии — пограничный полковник Пияшев, до этого командовавший 7-й дивизией войск НКВД СССР.
У Берии был точный глаз на кадры. И до снятия, и после снятия с армии бывший старший преподаватель Академии Генштаба Василий Сергацков (1898–1975) воевал средне. С должности командира 11 — го гвардейского стрелкового корпуса в январе 1944 г. был «по состоянию здоровья» переведён «командовать» кафедрой общей тактики Академии имени Фрунзе.
А вот «крестник» Берии генерал Леселидзе (1903–1944), начав войну на Западном фронте начальником артиллерии 2-го стрелкового корпуса, храбро воевал под Москвой, после Кавказа воевал на Кубани, на Украине, в 1943 г. стал генерал-полковником. Был смертельно ранен и 21 февраля 1944 г. скончался. Герой Советского Союза (посмертно).
«Крестником» Берии стал и ровесник Леселидзе — будущий маршал Андрей Гречко, назначенный 8 сентября 1942 г. командующим 47-й армией. Правда, позднее о таком «родстве» Гречко помалкивал.
Я не буду подробно разбирать оперативную обстановку на Северо-Кавказском и Закавказском фронтах к тому моменту, когда в Тбилиси появился Берия, а просто приведу оценку обстановки, данную «хрущёвской» 6-томной «Историей Великой Отечественной войны». Там, на странице 461, том 2, сказано:
«Командование немецкой группы армий «А» считало, что советские войска в операциях на Северном Кавказе утратили боеспособность и уже не могут оказать значительного сопротивления. Поэтому с середины августа противник приступил к перегруппировке войск с целью одновременного развития наступления на Баку и Батуми. 1-я танковая армия развертывалась фронтом на юго-восток и должна была наступать… в направлении Грозный — Махачкала — Баку. 17-я армия получила задачу наступать из района Краснодара на Новороссийск, овладеть им и развить наступление вдоль Черноморского побережья на Сухуми-Батуми. 491-й горно-стрелковый корпус должен был нанести удар из района Черкесска через перевалы Главного Кавказского хребта, выйти в район Сухуми и способствовать прорыву 17-й армии к Черноморскому побережью.
18 августа начались бои на перевалах…»
Вот какой была ситуация, когда Берия оказался вновь первой фигурой Закавказья. Он знал здесь всех, и все знали его, поэтому всё сразу же убыстрилось по всем направлениям. Так, уже 27 августа, сразу после снятия Сергацкова, штаб 46-й армии был придвинут поближе к линии фронта — из Кутаиси в Сухуми.
Встряхнул Берия и 52-летнего командующего Закавказским фронтом генерала армии Ивана Владимировича Тюленева. Позднее Тюленев писал (без упоминания имени Берии, конечно):
«Некоторые из нас считали главной задачей войск оборону Черноморского побережья, где и были развернуты основные силы 46-й армии.
Лишь вмешательство Ставки исправило нашу ошибку. По указанию из Москвы мы разработали новый план обороны перевалов Главного Кавказского хребта: она разбивалась на направления, во главе которых стали опытные командиры и штабы».
Тюленев излагает такую концепцию обороны, за которой сразу виден Берия. Думаю, не без Берии 1 сентября 1942 г. Сталин принял и решение об объединении Северо-Кавказского и Закавказского фронтов в один Закавказский фронт.
Надо было создавать глубоко эшелонированную оборону. И в течение августа и сентября 1942 г. на подступах к Орджоникидзе, Грозному и Махачкале было построено по пять-шесть оборонительных полос, а на подступах к Баку — более десяти. На это строительство ежедневно было мобилизовано 90 тысяч человек местного населения. И всё было «завязано» на члена ГКО Л.П. Берию.
Внутренние войска НКВД сегодня нередко изображают сборищем «вертухаев» или безжалостных «заградителей». Не очень жаловали войска НКВД историки и ранее. Однако даже брежневская «История Второй мировой войны» в 1975 г. не могла не отметить (т. 5, с. 227), что «на основных направлениях наступления врага на Кавказе храбро сражались Грозненская, Махачкалинская, Орджоникидзевская, Сухумская и Тбилисская стрелковые дивизии внутренних войск НКВД».
Пять устойчивых дивизий! В той ситуации каждая из них стоила минимум двух «обычных»! А бросал их в бой нарком внутренних дел СССР Берия.
Однако он, как правило, не лез в оперативные решения — куда и какие направлять части, как планировать удары и т. д. Он сам был настолько профессионален в том, в чём был профессионален, что всегда уважал профессионализм в других. Если, конечно, видел в человеке профессионала, а не размазню.
Впрочем, даже в чисто военном, отчасти даже — полководческом, отношении Берия тоже оказался неплох. Однако без преувеличений выдающейся была роль Берии в организации тыловой поддержки фронта. Я опять прибегну к обширной цитате из 6-томной «Истории…войны» издания 1961 г., том 2 (в редакционную комиссию которой входил и «крестник» Берии Гречко):
«…9 сентября в республиках Закавказья было объявлено военное положение.
В связи с тем, что основные коммуникации, связывавшие Закавказье с индустриальными районами страны, оказались перехваченными врагом, в Закавказье по заданию Государственного Комитета Обороны был увеличен план выпуска военной продукции… Многие предприятия, особенно местной промышленности, целиком переводились на производство боеприпасов, вооружения и снаряжения для армии… Увеличение производства военных материалов в закавказских республиках позволило Государственному Комитету Обороны сократить централизованные поставки войскам, оборонявшим Кавказ. Находившиеся в Закавказье войска получали теперь из промышленных центров страны лишь важнейшие виды боевой техники — самолеты, танки, орудия. Минометы, автоматы, гранаты, патроны, различное снаряжение и обмундирование производилось на месте».
Но ведь это всё было сделано в Закавказье во время пребывания там Берии и, в немалой мере, в силу его пребывания там. Конечно, тут речь об усилиях миллионов людей. Но исходный импульс этих усилий давал лидер. Осенью 1941 г. он обогатился новым опытом куратора оборонного производства, и теперь использовал его, как говорится, «на полную катушку».
Поделиться книгой: