Земные радости

За ним будут наблюдать и по занятому месту пытаться определить степень его влияния и близости к Сесилу. Джон давным-давно научился от хозяина осторожности и осмотрительности и никогда не выставлял себя напоказ.

— Может, принести вам тарелку оленины? — предложила служанка, бросив на садовника быстрый взгляд из-под чепчика.

Эта хорошенькая девушка была сиротой, племянницей одного из поваров. Традескант слишком долго ходил в холостяках и сейчас ощутил, как в нем шевельнулось привычное желание, которое он обычно подавлял.

— Нет, — с сожалением ответил садовник. — Я вернусь на кухню после того, как поест король.

— Мы могли бы разделить еду, хлеб и кувшин эля после того, как я закончу работу, — предложила служанка.

Джон покачал головой. Эль будет крепким, а мясо — вкусным. В большом доме нашлась бы дюжина уголков, где мужчина и девушка могли остаться наедине. Сад и вовсе был вотчиной Джона. Вдали от строгости регулярного сада имелись лесные тропинки, потайные местечки и даже купальня — роскошная, вся в белом мраморе, с плещущей водой. Была и небольшая горка с летним домиком на самой вершине, с окнами, закрытыми шелковыми занавесями. Все дорожки вели к беседке, вокруг которой благоухали цветы; за каждым поворотом пряталась скамейка, скрытая за деревьями и неприметная для взгляда. Были и летние банкетные залы, десятки зимних теплиц, где выживали нежные растения, оранжерея, пахнущая листьями цитрусовых, где всегда горел костерок, навесы и сарайчики для инструментов. Тысячи и тысячи укромных местечек мог отыскать Джон для того, чтобы провести время с девушкой. Если бы она захотела, а он бы опрометчиво согласился на эту авантюру.

Служанке было всего восемнадцать лет — расцвет красоты и плодородности. Но Джон осторожничал. Если бы он поддался на чары и она бы забеременела, ему пришлось бы жениться и он навсегда потерял бы шанс взять солидное приданое и немного взобраться по длинной лестнице с узкими ступеньками. Такой судьбы хотел для Джона отец, когда два года назад в Меофеме, графство Кент, устроил ему помолвку с дочерью викария. Традескант не планировал обзаводиться супругой, пока у него не появятся деньги на содержание семьи, и не собирался нарушать клятву, данную при обручении. Элизабет Дэй оставалось ждать, когда ее приданое и его сбережения обеспечат их будущее. Даже заработок Джона как садовника был недостаточен для новобрачных, ведь в стране цены на землю росли, а цена на хлеб целиком и полностью зависела от хорошей погоды. И если бы они с Элизабет поженились и она оказалась бы плодовитой, они бы погружались в пучину нищеты с каждым годом, с каждым новым ребенком. У Джона была цель — сохранить в этом мире свое место и по возможности улучшить его.

— Кэтрин, — произнес он, — ты слишком хороша, я боюсь потерять хладнокровие. Я не могу ухаживать за тобой. И не осмелюсь претендовать на большее…

Служанка заколебалась.

— Может, стоит попробовать вместе…

Джон покачал головой.

— У меня нет ничего, кроме зарплаты, а у тебя нет приданого. Плохи будут наши дела, моя маленькая мисс.

Кто-то позвал Кэтрин из кухни. Она оглянулась, но не ответила на оклик, напротив, подошла ближе к Джону.

— Вам много платят, — возразила она. — И сэр Роберт доверяет вам. Он дает вам золото на покупку деревьев, а ему самому благоволит король. Говорят, он возьмет вас в Лондон, чтобы там вы занимались его садом.

Джон постарался скрыть удивление. Конечно, он замечал, что служанка смотрит на него с явным желанием. Да и он сам поглядывал в ее сторону и хотел ее, не в силах сдержаться. Но такая расчетливость звучала странно в устах восемнадцатилетней девушки.

— Кто так говорит? — поинтересовался Джон, пытаясь придать голосу равнодушие. — Твой дядя?

Кэтрин кивнула.

— Дядя уверяет, что вы станете большим человеком, даже если сейчас вы простой садовник, поскольку сады нынче в моде. А еще, что господин Джерард и вы — самые нужные для его светлости люди, что вы можете и до Лондона дойти. И даже, если повезет, поступите на службу к королю!

Служанка замолчала, возбужденная подобной перспективой.

Джон ощутил во рту кислый привкус разочарования.

— Может быть, — согласился он и, не в силах удержаться от искушения проверить, насколько нравится ей сам по себе, продолжил: — А вдруг я захочу остаться в деревне, сажать цветы и деревья. Пойдешь жить со мной в маленьком домике, если я буду возделывать скромный клочок земли как простой садовник?

Девушка непроизвольно отшатнулась.

— О нет! Такое ужасное существование не по мне! Но ведь это не то, к чему вы стремитесь, господин Традескант?

Джон пожал плечами.

— Сложно сказать.

На его лице читалась страсть, горячая кровь бежала по жилам. Однако он искал достойных путей к отступлению. Ему пришла в голову отрезвляющая мысль: Кэтрин никогда не смотрела на него просто как на мужчину, он для нее — возможность удовлетворить амбиции.

— Не обещаю взять тебя в Лондон, да и вообще куда-нибудь. Я не могу обещать тебе богатство или успех.

Она надула губы, как разочарованное дитя. Традескант засунул обе руки в глубокие карманы куртки, лишая себя возможности обнять ее податливую талию, притянуть к себе и утешить поцелуями.

— Тогда можешь сам искать себе обед! — визгливо воскликнула она и резко отвернулась. — А я пообедаю с каким-нибудь красивым парнем. Шотландцем при дворе! Многие будут рады меня получить!

— Не сомневаюсь, — отозвался Джон. — Я тоже был бы рад, но…

Кэтрин не стала дожидаться его извинений, она бросилась в кухню и исчезла.

Мимо Традесканта прошел слуга с огромным блюдом превосходного белого хлеба; еще один бежал следом и нес кувшины с вином, держа их по четыре в каждой руке. Оставив за спиной кухонный шум, Джон отправился в парадный зал.

Король, уже сильно пьяный, сидел у огромного камина и поглощал красное вино. После дневной охоты и путешествия по пыльным дорогам он так и не помылся и был все еще грязным. Ходили слухи, что он никогда не мылся, просто вытирал испачканные потрескавшиеся ладони о нежный шелк. Грязь под ногтями уж точно была там с момента его триумфального прибытия в Англию, а может, и с самого детства. Рядом с Яковом сидел красивый юноша, разряженный как принц. Но он не был ни принцем Генрихом, старшим сыном и наследником, ни Карлом, младшим сыном короля. Джон наблюдал из дальнего угла зала, как король притянул юношу к себе и поцеловал его за ухом, оставив капли красного вина на складках гофрированного жесткого воротника.

За столом в ответ на какую-то шутку грохнул смех; король запустил руку между колен своего фаворита и стиснул гульфик. Фаворит подхватил руку короля и поцеловал ее. Дружный непристойный хохот как мужчин, так и женщин раскатился по залу. Никто ни на секунду не замер при виде короля Англии и Шотландии, лапающего другого мужчину.

Джон разглядывал присутствующих так, будто это были заморские диковины. На женщинах возвышались огромные парики из конского волоса; лица были выбелены ото лба до полуобнаженных грудей, брови выщипаны так, что глаза казались неестественно широко расставленными, губы были покрашены в розовый. Платья имели низкий квадратный вырез, из которого округлялись груди; талии были затянуты корсажами, расшитыми драгоценными камнями. Шелковые, атласные и бархатные наряды разных цветов сияли при свете свечей и, казалось, светились сами.

Король раскинулся в своем кресле, окруженный полудюжиной ближайших друзей, почти поголовно пьяных. Дворяне за ними поглощали выдержанное вино кувшин за кувшином, флиртовали, интриговали и предавались хмельному разгулу. Кое-кто так напился, что не мог говорить. А некоторых трудно было понять из-за сильного шотландского акцента. Двое человек, опасаясь, что их подслушают англичане, шептались на шотландском языке.

Позже должен был состояться маскарад, представляющий встречу Мудрости со Справедливостью; несколько придворных уже облачились в специальные костюмы. Мертвецки пьяный мужчина в одеянии Справедливости упал лицом на стол, а одна из помощниц Мудрости в глубине зала стояла, прислонившись к стене, пока какой-то шотландский дворянин исследовал слои ее нижних юбок.

Поняв, насколько невыгодно наблюдать такую сцену абсолютно трезвым, Джон взял у проходившего слуги бокал самого лучшего вина и опрокинул его одним глотком. Он вдруг вспомнил двор королевы, где, конечно же, были тщеславие и богатство, но все подчинялось жесткой дисциплине деспотически властной старухи, постановившей, что раз уж она сама отказала себе в удовольствиях, то и двор должен быть непорочным.

Везде, куда бы ни приезжала королева, организовывались маскарады, балы и пикники. Но люди под ее яростным свирепым надзором вели себя сдержанно. И Традескант догадался, что долгое путешествие из Шотландии в Англию было в чем-то сродни карнавалу и стало откровением для английских придворных, у которых в пути случилось внезапное озарение: теперь, оказывается, все позволено.

Король оторвался от слюнявого поцелуя с фаворитом и крикнул:

— Больше музыки!

Музыканты на галерее, тщетно пытавшиеся перекрыть шум в зале, заиграли с новой силой.

— Танцы! — скомандовал король.

Человек десять выстроились в два ряда и начали танцевать. Король притянул юношу к себе, усадил между коленей и стал ласкать его темные кудри, затем наклонился, поцеловал его прямо в губы и сказал:

— Мой чудный мальчик.

Джон ощутил, как вино ударило в голову и растеклось по венам. Но вино не убедило его в том, что происходящее полно веселья и что король мил и любезен. Закравшиеся мысли сами по себе были государственной изменой, к тому же Джон, человек исключительно лояльный, бежал от подобных сомнений. Он просто повернулся и покинул зал.

ИЮЛЬ 1604 ГОДА

Сэр Роберт нашел Джона в благоухающем саду, в квадратном внутреннем дворике, где садовник растил жасмин, жимолость и розы, которые вились по стенам, смягчая их мрачную серость. Джон балансировал на верхней ступени лестницы, обрезая только что отцветшую жимолость.

— Что у нас самое впечатляющее? — поинтересовался Сесил.

Джон повернулся к хозяину и сразу приметил следы напряжения на его лице. Первый год правления нового короля не стал для госсекретаря синекурой. Деньги и почести пролились потоком на Сесила, его семью и сторонников. Однако деньги и почести распространились и на сотни других. Яков, родившийся в нищей стране, был уверен, что богатства Англии неистощимы. И только сэр Роберт понимал, что казна, столь ревниво накопленная королевой Елизаветой, гораздо быстрее вытекает из хранилищ в Тауэре, чем пополняется.

— Впечатляющее? — уточнил Джон. — Самый впечатляющий цветок?

Он был так искренне озадачен, что его хозяин громко расхохотался.

— Боже мой, Джон, давно я так не смеялся. Этот испанский посланник все время ходит за мной по пятам, а король норовит ускользнуть на охоту. Придворные постоянно спрашивают меня, о чем думает его величество, а мне нечего ответить. Впечатляющее. Да, что тут у нас растет впечатляющее?

Садовник был явно сбит с толку.

— Даже не догадывался, что растения могут быть впечатляющими. Вы имеете в виду что-то редкое, милорд? Или красивое?

— Редкое, необычное, красивое. Это для подарка. Подарка, на который будут смотреть с восхищением, который заставит всех изумляться.

Джон кивнул, по-мальчишески легко спустился вниз с лестницы и деловито зашагал прочь из сада. Но сразу же вспомнил, кто идет следом, и замедлил движения.

— Не старайся подлаживаться под меня, — разрешил Сесил, торопясь за садовником. — Я догоню.

— Вы ни при чем, я просто задумался, милорд, — поспешно пояснил Джон. — Проблема в том, что главный сезон цветения закончился. Сейчас середина лета. Если бы вы пожелали роскошное растение пару месяцев назад, я мог бы предложить вам превосходные тюльпаны или розовые нарциссы, которые в этом году особенно удались. Но сейчас…

— Ничего нет? — перебил возмущенный граф. — Акры сада, и ты ничего не можешь мне показать?

— Ну, не совсем ничего, — возразил Традескант, явно уязвленный. — У меня по второму разу цветут розы, лучшие во всем королевстве.

Садовник остановился у насыпного холма высотой с двухэтажный дом. Дорожка, ведущая к вершине, была достаточно широкой для пони и тележки. На самом верху находился банкетный зал с небольшим столом и стульями. Иногда трое детей Сесила развлекались тем, что забирались на холм и обедали там, оглядывая сверху свои владения. Сам Роберт Сесил присоединялся к ним редко. Подъем был слишком крут для него, а ехать верхом, когда дети шли пешком, ему не хотелось. Живые изгороди вдоль дорожки были увиты всеми видами английских роз, какие только Традескант нашел в соседних графствах: кремовые, персиковые, розовые, белые. Каждый год он прививал и прививал новые цветы на старые стебли, пытаясь получить еще один цвет, форму или запах.

— Все считают, что вот эта роза прелестна. — Садовник указал на цветок с лепестками в алую и белую полоску. — Называется «Розамунда». С ароматом.

Лорд наклонился и понюхал цветок.

— Как ты выводишь сорта с новыми запахами, если сам их не чувствуешь? — полюбопытствовал он.

Джон пожал плечами.

— А я спрашиваю знакомых, как пахнут мои цветы: так же хорошо, как другие сорта, лучше или хуже. Но об этом трудно судить. Люди описывают запахи, исходя из других запахов. А поскольку мой нос никогда не различал никаких ароматов, то я ничего не понимаю. Скажут, например, что пахнет лимоном, а я понятия не имею, как пахнет лимон. Или скажут «запах меда», но мне этого не представить, для меня лимон — это кисло, а мед — сладко.

Роберт Сесил кивнул; он был не из тех, кто сочувствует людям с изъянами.

— Ну что ж, по-моему, аромат недурственный, — заключил он. — Можешь приготовить к августу большие букеты таких роз?

Джон колебался. Менее преданный слуга ответил бы «да», а в последнюю минуту разочаровал бы своего господина. Какой-нибудь ловкий царедворец привлек бы внимание Сесила к чему-нибудь другому. Традескант же просто покачал головой.

— Я решил, что цветы нужны сегодня или завтра. Эти розы завянут к августу, милорд. Увы.

Сесил отвернулся и захромал к дому.

— Пойдем со мной, — бросил он через скошенное плечо.

Традескант догнал его и зашагал рядом. Сесил оперся о руку садовника; тот принял на себя легкий вес своего хозяина, и его сердце смягчилось жалостью к этому человеку, который несет на себе всю ответственность за три, нет, уже четыре королевства с вновь добавившейся Шотландией, не имея при этом реальной власти.

— Цветы для испанцев, — пояснил Сесил тихо. — Подарок, о котором я говорил. А что народ думает о мире с Испанией?

— По-моему, не доверяют этому миру, — признался Джон. — Мы долго воевали с ними, были близки к поражению. Невозможно уже на следующий день считать их друзьями.

— Я не позволю нам продолжать войну в Европе. Мы разоримся, если и дальше будем тратить золото на Голландскую республику и на Францию и отправлять туда людей. А Испания больше не угрожает нам. Мне нужен мир.

— Всем плевать на то, что делается в Европе, милорд, — нерешительно произнес Джон, — пока они не заявятся к нам. Обычных людей волнуют свой дом и собственная страна. Половина жителей Чесханта или Уолтем-Кросса хотят одного — чтобы никаких испанцев не было в Суррее.

— Никаких иезуитов, — поправил Сесил, назвав самое страшное зло.

— Боже упаси, — подтвердил Джон. — Кому охота снова видеть сожжения на рыночной площади?

Сесил посмотрел в лицо своему садовнику.

— Ты хороший человек, — заметил он. — От тебя за одну прогулку от горки к оранжерее я узнаю больше, чем от своих шпионов, которыми наполнена вся страна.

Оба замолчали.

Двойные двери оранжереи Теобальдса, выкрашенные белой краской, были распахнуты. Через них вливался внутрь теплый солнечный свет. Нежные саженцы и молодые побеги лимонных и апельсиновых деревьев, виноградные лозы все еще находились в оранжерее — Традескант был известен своей предусмотрительностью. Однако взрослые фруктовые деревья, помещенные в объемные бочки с четырьмя ручками с каждой стороны, в хорошую погоду выставлялись наружу. Летом они украшали три центральных двора Теобальдса и вносили элемент экзотики в этот самый английский из всех английских дворцов. Задолго до намеков на первые заморозки Традескант отдавал распоряжение убирать деревья в оранжерею, где постоянно поддерживаемый огонь в очагах сохранял растения всю английскую зиму.

— Боюсь, апельсины не произведут должного впечатления, — рассуждал Джон. — Уж на испанцев точно. Они ведь живут в апельсиновых рощах.

Сесил хотел было согласиться, но заколебался.

— Сколько апельсинов мы можем собрать?

Джон подумал о трех взрослых деревьях, по одному в центре каждого двора, и уточнил:

— Вы имеете в виду апельсины со всех деревьев?

Сесил кивнул.

Традескант сглотнул слюну при мысли о такой жертве.

— Баррель.[4] К августу, возможно, два барреля.

— Вот оно! — воскликнул его светлость, хлопая садовника по плечу. — Суть в том, что мы им покажем: у них нет ничего такого особенного, чего не было бы у нас. Мы преподнесем им целые ветви с апельсинами, демонстрируя, что обладаем теми же богатствами. Что мы не просители, а люди с властью. Что у нас есть вся Англия и апельсиновые сады в придачу.

— Ветви? — Джон заметно погрустнел. — Вы что же, решили не только собрать плоды?

Сесил покачал головой.

— Это станет подарком короля испанскому послу. Подарок должен выглядеть превосходно. Баррель апельсинов можно купить в порту, но большая ветвь прямо с дерева, да еще с плодами, — испанцы по качеству листьев сразу догадаются, что ее срезали недавно. Это должны быть ветви, усыпанные плодами.

При мысли о том, что придется варварски обрубить прекрасные ветви, Джон с трудом подавил возглас боли.

— Разумеется, милорд, — вздохнул он.

Поняв настроение садовника, Сесил обнял его за плечи и от души поцеловал в щеку.