— А какая разница? — осмелилась спросить Джулия.
Бальтазар поднялся и, схватив своё кресло, со всей силы грохнул его об пол:
— Ещё какая разница, девочка! Потому что если спешить незачем, то можете искать его и завтра, и послезавтра, хоть всю жизнь — при дневном свете. Но если, напротив, дело для вас очень важное и нужно найти Блэка Вулкана сейчас, в темноте, то я мог бы использовать свои монеты и подкупить кое-кого, кто может вам помочь. Или могу заставить поискать его одну из моих ночных подруг…
Совы запрыгали на своих насестах, обрадовавшись этим словам. Одна их них даже принялась клевать связку ключей, и они забренчали.
Джейсон улыбнулся:
— Они похожи на сов из Дома с зеркальной крышей.
— Что ты сказал? — спросил Бальтазар.
— Ничего, — вмешалась Джулия. — Так или иначе, мы считаем, что…
— Я видел таких же сов, как ваши, в доме одного друга, — всё-таки пояснил Джейсон, рассердившись, что сестра всё время перебивает его. — Вернее, это не столько наш друг, сколько друг того человека, которого мы ищем. Это часовщик по имени Питер Дедалус.
Бальтазар нахмурился:
— Человечек очень низкого роста… с двумя железными ободками возле глаз… Вроде вот этих? — Он пошарил на столе и извлёк из груды ключей круглые очки, точно такие, какие носил часовщик из Килморской бухты.
— Очки Питера Дедалуса! — с волнением сказал Джейсон.
Ответ Бальтазара прогремел так оглушительно, что ребята даже попятились.
— Да что вы говорите! — вскричал гигант. — Вы знаете брата Петра! С ума сойти можно! Да вы только посмотрите, что мы с ним придумали… — Он подхватил со стола тонкую, чем-то смазанную цепочку, пропустил её в прорезь головки одного из ключей и дёрнул, отчего ключ сначала упал на середину стола, а потом взлетел в снопе искр и вылетел из помещения наружу.
Изумлению ребят не было предела.
Бальтазар усмехнулся:
— Ему достаточно нескольких мгновений, чтобы набрать скорость, после чего… вот видите — он возвращается!
И действительно, ключ вновь появился под потолком в переплетении цепей, похожем на паутину, отчего они зазвенели. Тут же пришли в движение какие-то механизмы, и ключ, пробравшись между цепями, спокойно повис на одном из гвоздей на стене.
— Автоматический распределитель ключей, который изобрёл брат Пётр! — прогремел Бальтазар. — И который старательно изготовил Бальтазар, Чёрный Висячий Замок.
Джейсон и Джулия обменялись выразительными взглядами. Бесспорно, это непонятное хитроумное устройство мог создать только Питер — и никто иной.
Видя, какой оборот принимает разговор, Дагоберто радостно потёр руки, а Бальтазар, напротив, вдруг помрачнел и указал на небольшой сейф возле стола.
— Подождите-ка, а может, вы пришли сюда, — заговорил он, — чтобы получить последний взнос?
Близнецы переглянулись.
— Последний взнос? — удивился Джейсон.
— Нет, нет! Ничего такого мы не собираемся делать… — добавила Джулия.
Бальтазар явно повеселел:
— А… вот и хорошо! Ну, так как поживает старина Питер? И ещё… Подождите… Как звали его друга, ну, того, что носил смешную шапку с белым якорем?
— И с повязкой на глазу? — прибавил Джейсон, имея в виду Леонардо Минаксо.
Бальтазар покачал головой:
— Нет, насколько я помню, у него не было никакой повязки на глазу. Но так много времени прошло с тех пор, как мы виделись, что вы вполне могли бы оказаться их детьми! А вот, вспомнил! Улисс! Да, его звали Улисс. Может, и его знаете?
ГЛАВА 6
СТАРИННАЯ ФОТОГРАФИЯ
На рамочке имелась позолоченная этикетка. И на ней надпись: «Урсус Марриет». На снимке широко улыбался молодой человек, аккуратно причёсанный, в обычном пиджаке, с простым галстуком и в тёмных брюках.
Такой костюм как нельзя лучше подходил для праздника по случаю назначения директором школы в Килморской бухте.
Глядя на снимок и надпись под ним, Урсус Марриет вздохнул — уж очень тяжёлое и необычное у него имя.
«Я не хотел, конечно, чтобы мой сын стал каким-нибудь Джоном Смитом, как множество других… — вспомнил он слова отца. — Я не сомневался, что он станет важной фигурой».
А для того, чтобы стать важной фигурой, необходимо иметь особое имя, непохожее на другие.
Шестидесятилетний Урсус Марриет откинулся на спинку кожаного кресла и, повертев в пальцах остро отточенный карандаш, окинул взглядом другие выцветшие снимки, лежавшие на письменном столе и висевшие на стенах.
Вот его кабинет, какой и должен быть у важной фигуры. Вот его имя на дипломе в рамке, начертанное красивым готическим шрифтом.
Как давно это было? Десять лет назад? Двенадцать? Двадцать?
Он уже и не помнил. Урсус грустно улыбнулся и бросил карандаш на стол. Потом, хрустнув всеми суставами, сильно потянулся, зевнул, прикрыв рот рукой, и почувствовал не только усталость, но и удовлетворение.
Сегодня он провёл в школе весь день, решив наконец навести порядок в картотеке с личными делами преподавателей и учебными программами. Перебирая бумаги и пыльные папки, он даже не заметил, как наступил вечер. И теперь, когда уже стемнело, собрался покинуть свой кабинет и отправиться поужинать в тратторию «Находчивый путешественник».
А потом?
Потом он мог бы позвонить доктору Боуэну и, может быть, перекинуться с ним в карты. Или отправиться домой, чтобы отдохнуть. Если, конечно, можно отдохнуть в этом огромном, словно казарма, доме, где он жил один.
При мысли обо всех этих комнатах с закрытыми ставнями и коридорах, которые его мать велела выложить бежевым мрамором, где эхом отдавались его шаги, о гудящих трубах в ванной, где из-за недостатка давления нельзя принять нормальный душ, у него сразу же портилось настроение.
Вот потому-то Урсус Марриет и любил задерживаться в своём кабинете дольше положенного времени.
Он отодвинулся вместе с креслом, взгляд его упал на верхний ящик письменного стола. Директор школы достал оттуда коробку с нарисованным на крышке скарабеем, в которую сложил вещи, отобранные у близнецов Кавенант.
Он посмотрел на вещи с грустным любопытством, задержал взгляд на полуобгоревшей фотографии и с удивлением подумал: «Откуда у этого одиннадцатилетнего мальчика оказался в кармане такой снимок?»
На нём он узнал часовщика Питера Дедалуса и гиганта Леонардо Минаксо, ещё до того случая с акулой.
Возможно, стоял рядом с ним ещё кто-то, но край снимка обгорел.
— Питер и Леонардо… — проговорил директор. — Мои старые школьные товарищи!
Он поднёс снимок к лампе, и тут его заинтересовала одна деталь. Желая рассмотреть ее получше, он достал большую лупу и принялся изучать Леонардо Минаксо, то приближая, то удаляя лупу, чтобы добиться чёткости.
С улыбающегося лица смотрителя маяка он передвинул лупу на его шею, потом на грудь. И остановился.
На правом плече Леонардо он увидел чью-то руку. Но она принадлежала не Питеру Дедалусу, а какому-то третьему человеку, который стоял с другого бока и приобнимал смотрителя маяка.
Урсус Марриет взял ножницы и пинцет и принялся расправлять и разглаживать обгорелый край снимка, надеясь увидеть ещё что-нибудь. В директоре школы словно пробудился инстинкт следователя, ведь когда-то в молодости он мечтал стать детективом.
Осторожно расправляя обгоревший край фотографии, он разглядел часть головы человека, который ростом был явно ниже Леонардо Минаксо, но заметно выше Питера Дедалуса.
— Вот так, — проговорил Урсус Марриет, сделав это совершенно бесполезное открытие. — Вот и господин номер три!
В голове у него зазвенел невидимый колокольчик тревоги, отчего Урсус Марриет невольно припомнил другой снимок, который случайно встречался ему в последние годы.
Дело в том, что кабинет директора школы со временем превратился в хранилище наследия одного старого фотографа из Килморской бухты — очень талантливого человека по имени Уолтер Гетц, который оставил весь свой фотоархив школе в надежде, что когда-нибудь его снимки займут достойное место в каком-нибудь музее.
— Но возможно ли такое? — задался вопросом Урсус Марриет, вставая из-за стола.
Он прошёл в смежную комнату, где находился поистине огромный деревянный стеллаж — картотека высотой в два метра и шириной в шесть.
Но директор школы на память знал содержание всех ящичков в этом стеллаже и сразу же прошёл к тому, где хранился архив школьных классов самых давних выпусков.
Он провёл рукой по наклейкам с разными датами по пятилетиям и задумался, на каком остановиться. Выбрав ящичек с надписью: «1963–1968», вытянул его, но передумал и выдвинул другой, с архивом ещё более давнего выпуска, 1957–1962 годов.
Он достал все пять голубых папок, обложки которых стали от времени тонкими, как шёлк, отнёс их на письменный стол и открыл папку 1957 года.
На внутренней стороне обложки перечислялись имена учеников, хотя и различного возраста, но учившихся в одном классе. Список составила их учительница, чья подпись стояла внизу: госпожа Стелла.
— Поистине бессмертная старушка… — проговорил директор, подумав о том, что эта полная сил учительница трудится даже спустя полвека.
Директор школы прочитал вслух имена всех двенадцати учеников:
—
Потом перебрал другие бумаги в папке и извлёк общий снимок учеников этого класса. Он был сделан в Черепаховом парке в июне 1957 года.
Вот госпожа Стелла, весёлая и слегка встревоженная. Слева от неё стоят бок о бок, выпрямившись, с невозмутимым выражением лица, двенадцать учеников в серой форме. И самый последний…
— Это же он! — воскликнул директор и схватил лупу.
Самый низенький в классе ученик — а это мог быть только Питер Дедалус — держал за руку самую высокую ученицу и второгодницу Клитемнестру Бигглз.
— Странно, она единственная из всего класса провалилась на экзаменах, а потом уехала из Килморской бухты и стала учительницей в другом городе…
Справа от Питера стоял плотный крепыш — юный Вулкан. И смотрел он отнюдь не на фотографа, как все, а на сплетённые руки Питера и Клитемнестры.
Директор перевёл взгляд дальше: вот совсем юный и неузнаваемый отец Феникс, задолго до того, как осознал своё предназначение. В обнимку с ним стоял Леонардо Минаксо.
— Вот, оказывается, кто этот неизвестный третий приятель, — обрадовался директор и улыбнулся.
Здесь на плече Леонардо тоже видна была чья-то рука, и на самом краю снимка, обрезанного, как было принято в те времена, волнистой линией, виднелась половина лица какого-то мальчика не в школьной форме, а в коротких штанишках и белой рубашке.
— Вот это называется память… — порадовался за себя директор, положив рядом оба снимка, чтобы сравнить.
Он перевернул снимок класса и быстро сосчитал подписи учеников: тринадцать. На одного больше, чем должно быть.
Директор школы взял карандаш и стал вычёркивать имена.
— Нестор! — воскликнул он, когда выяснил, кому принадлежит лишняя подпись. — Но как оказался Нестор на этом снимке?
ГЛАВА 7
В ОЛИВКОВОЙ РОЩЕ НАПРАВО
Впервые в жизни Джейсон использовал в качестве записной книжки камень. Потому что это был именно камень — прямоугольный кусок туфа, похожий на поднос.
Бальтазар ключом нацарапал на нём маршрут, по которому следовало пройти, чтобы попасть в Ботанический сад брата Фалена.
Ребята прошли вдоль галереи с красивыми арками и тонкими колоннами. Луна кое-где побеждала мрак. За галереей они увидели высокую каменную ограду, заросшую плющом, за которой находился Ботанический сад.
К небольшой и, разумеется, открытой дверце в этой ограде вела верёвочная лестница. Поднявшись по ней и проникнув в сад, ребята оказались в тени огромных деревьев с кривыми ветвями и крохотными листиками, похожими на монеты. Тут оказалась целая роща вековых олив.
—
Удар камня о землю очень рассердил Дагоберто, который в ту же секунду исчез в зарослях плюща на стене, быстро поднявшись вверх с помощью своей верёвки.
— Больше никогда не делай так! — сердито сказал он, когда убедился, что шум никого не потревожил, и снова спустился на землю.
На другом конце оливковой рощи находилось здание, залитое лунным светом и покрытое тёмными пятнами плюща.
Четвёртая дверь в этом здании вела в холл, откуда открывался проход в комнату, освещённую свечами.
— Брат Фалена? — позвал Дагоберто, входя. — Есть тут кто-нибудь?
— Проходите, проходите… — негромко прозвучал откуда-то мужской голос.
Джейсон и Дагоберто вошли в комнату, а Джулия осталась снаружи, держа факел, который взяла у Чёрного Висячего Замка.
— Иди с ним, а я пожду вас тут, — сказала она брату явно насторожённым голосом.
Неподалёку оказалась скамейка, и девочка присела на неё в ожидании, слыша, как удаляются шаги Джейсона и маленького воришки.
— Тсс! — вдруг услышала Джулия.
Она подняла факел и протянула его вперёд, но никого не увидела.
— Тсс! — послышалось снова.