Помоги проекту - поделись книгой:
— Согласитесь, что с бесчеловечной цензурой наших личностей жизненно необходимо бороться. Повсюду всевозможные интриги и заговоры. Например, в этот самый момент существует заговор против меня. Во всем, что я делаю, мне приходится противостоять другим — тем, что противостоят мне.
Он кивнул с таким видом, словно призывал меня ответить тем же, и я, как послушная марионетка, тоже кивнула, хотя уже окончательно потеряла нить его рассуждений.
— Неудивительно, — сказал он, ставя передо мной свою книгу на попа, — что мои работы всегда под прицелом цензуры, потому что я пишу подлинную историю, о которой никто не хочет слышать. Я пишу правду, опубликовать которую никогда не осмелятся все эти наемные евреи-издатели, финансируемые еврейским большинством, в чьих исключительных интересах истина день за днем замалчивается, — им просто не хватит ни смелости, ни чистоты.
Он затаил дыхание. Его лицо покраснело. Я продолжала кивать, не зная, как улизнуть, и гадая, куда подевались другие сотрудники первого этажа. Казалось, в магазине никого больше нет: только я, мужчина в костюме и тип, чей носовой платок сушился на книгах, пока его владелец методично штудировал «Хронику двадцатого века».
— Вот видите, как оно, — вздохнул мужчина в костюме. И обворожительно улыбнулся.
Скользнув рукой под стойку, я нащупала пальцами так называемую «тревожную» кнопку, которая предназначалась на случай ограбления и ситуаций, грозящих, по мнению сотрудников, неприятностями. Но если нажать ее, примчатся охранники, и что я им скажу?
Я погладила кнопку.
— М-м-м, — только и удалось мне произнести.
Он выгружал книги из портфеля, уже штук десять или даже больше лежали на стойке.
— Нет… — попыталась я остановить его.
Он пристально посмотрел на меня, сжимая в руке книгу.
— Вы еврейка? — спросил он.
— Н-нет… — замялась я. — Дело не… Просто я не книготорговец. Я не заведующий. Надо быть заведующим, чтобы закупать книги. Это не в моей компетенции, правда, ну не…
Взгляд мужчины стал колючим и злым. На мгновение его лицо приняло угрожающее выражение. Затем разгладилось.
— Вы не могли бы позвать заведующего? — спросил он.
— Могу позвать помощницу заведующего, — ответила я.
— А помощница заведующего может закупать книги? — уточнил он.
Я кивнула и, набрав нужный код на селекторе, попросила Андреа спуститься. Он, взглянув на свой ноготь, нетерпеливо тер его большим пальцем. Я стояла у кассового аппарата, не отводя глаз от старой облезлой наклейки, сообщавшей всем и каждому, как правильно считывать штрихкоды. Наконец спустилась Андреа и присоединилась ко мне за стойкой.
— Прошу прощения, — сказала она. — Мы не продаем такие издания, как ваше.
Мужчина выглядел почти довольным. Неопределенно улыбаясь, он убрал книги обратно в портфель, защелкнул замок и быстро ретировался.
Хлопнула дверь.
— Господи, — выдохнула я. — Иисусе.
— Он вернется через минуту, — сообщила Андреа. — Такие всегда возвращаются. Войдет в боковую дверь и попробует взять штурмом исторический отдел. Бьюсь об заклад. Что ты ему сказала?
— Ничего, — ответила я. — Ничего.
А дальше случилось вот что. Мужчина, которого мы звали Токсиком, сложил платок и закрыл «Хронику». Но вместо того, чтобы, как обычно, сразу уйти, он подошел к стойке и уставился прямо на меня. Затем, покачав головой, посмотрел на Андреа и красноречиво покрутил пальцем у виска.
— Рехнулась! — констатировал он. — Совсем рехнулась. — И вышел из магазина.
Как только дверь за ним закрылась, Андреа сказала:
— Знаешь, каждый раз, когда я вижу этого типа, мне становится стыдно за то, что мы сделали. Иногда я вообще ночами из-за него не сплю.
А потом добавила:
— Ладно, иди, устрой себе перерыв.
Во время перерыва я пребывала в ужасном настроении. Комната отдыха насквозь пропиталась стойким табачным дымом. На редкость антиобщественное место. В тот день я решила наделать табличек «Не курить» и обклеить ими желтые стены. Из-за чего едва не началась война всех против всех.
Но вскоре после бурных дискуссий о правомерности курения в комнатах отдыха меня перевели в новую сеть в Новом городе. Сначала я помогала устанавливать суперсовременные компьютеры, которые автоматически перезаказывали книги, если было продано более трех экземпляров. Потом меня назначили заведующей первым этажом. Теперь я могу носить, что хочу (кстати, не в ущерб элегантности), и лояльно отношусь к тому, как одеваются мои сотрудники, в пределах разумного, конечно.
Я жду того мужчину, Токсика, с тех пор как перевелась сюда. Но ни разу больше его не видела. Тут подобные типы вообще не появляются, не знаю, почему — может, их отпугивают сияющие чистотой просторные залы с деревянными полами и ровными рядами книжных полок; а еще здесь никто не мочится, да и трудно было бы проделать это незаметно. Кресла тоже в основном пустуют, поскольку, следуя политике компании, мы ставим их на открытых местах, чтобы у посетителей не возникало желания сидеть в них долго. Зато у нас есть проститутки; не помню такого в старом магазине. Возможно, там было слишком сложно договариваться, слишком явно пришлось бы прятаться по углам и щелям, не хватало свободного пространства, чтобы беспечно фланировать с невинным видом. А может, дело в том, что в старом магазине не было кафе.
Но, в любом случае, я готова. Я стою у компьютера за стойкой и жду. Если тот мужчина придет сюда, если он когда-либо осмелится появиться здесь, я выставлю его вон. Поверьте. Теперь у меня есть власть, и я, не колеблясь, сделаю это.
БЫТЬ ПРОВОРНОЙ
Я как раз шла по центральному туннелю на станции Кинг-Кросс, обходя потоки спешащих людей и разговаривая с тобой по мобильному телефону, когда мистер Смерть едва не сбил меня с ног.
— Извините, — вырвалось у меня.
— Извинить за что? — сказал ты мне прямо в ухо.
Он улыбнулся, чуть отступил и перешел на мою сторону, словно поджидая.
— Я сейчас не могу остановиться, — сказала я. — Говорю по телефону.
— С кем ты разговариваешь? — спросил ты.
Мистер Смерть возник неожиданно. Этот красивый, лысеющий мужчина средних лет в светлом костюме кающегося грешника, был непредсказуемым, нисколько не претендуя на утонченный вкус, точь-в - точь как руководство Би-би-си в те дни, когда телевидение все еще сулило благопристойность и эстетические амбиции, в те дни, когда в его драме еще присутствовало мужество, и можно было верить, что в вечерних новостях представлено именно то, что на самом деле произошло в мире, никаких там рейтингов, или денег, или протоколов канала. Те дни миновали, мы оба об этом знали, и все-таки я идеализировала их, как и его улыбку, меланхоличную, но, так сказать, цивилизованную.
Мы улыбнулись друг другу, и тут же мой телефон умолк. Я удивленно посмотрела на него; маленький экран погас. Минуту назад ты рассказывал мне о том, как прошел рабочий день и чем ты сейчас занимаешься дома, ожидая моего возвращения. Я говорила тебе, что иду по центральному туннелю, вполне возможно, успею на скорый поезд и буду дома к восьми и что по пути куплю на ужин что-нибудь в индийском ресторане. Мы обсуждали бхаджис с луком.
Я тряхнула телефон. На экране так ничего и не появилось. Приложила к уху, но оттуда донесся лишь треск пластмассы, как будто телефон был выключен. Нажала на кнопку. Ничего не произошло. Боком пробравшись через толпу к стене, я постучала о нее телефоном, сначала тихонько, потом изо всех сил. Результат тот же. Подняла глаза, ну что ж, мне не придется оглядываться, чтобы посмотреть ему в лицо. Высоко над витринами магазинов и людьми, которые торопились к поездам и от них, в самом верху стены через викторианский кирпич пробилась одинокая ветка какого-то растения или чего-то там еще.
Снова взглянула на телефон. «Алло?» — произнесла я в крошечное отверстие на случай, если ты все еще слышишь меня.
Пошла дальше. Он шел рядом, опрятный и застенчивый. Между девятой и одиннадцатой платформой, я нашла телефон-автомат и позвонила тебе, не обращая на него никакого внимания.
— Ты куда-то исчезла, — раздался в трубке твой голос. — Так ты будешь есть бхаджис или нет?
— У меня не работает телефон, — объяснила я. — Скажи, у тебя все в порядке?
— Все замечательно, — ответил ты. — Что случилось с твоим телефоном?
— Скажи, у тебя на самом деле все в порядке? — уточнила я.
— Да, — подтвердил ты. Потом спросил: — А что такое? В чем дело? Что-то не так? У тебя все нормально?
Теперь он стоял возле киоска с кофе. Он больше не смотрел на меня; сначала он разглядывал женщину с ребенком в очереди за кофе, затем двух женщин-полицейских, которые были одеты в люминесцентно-желтую форму и разговаривали у заграждения на перроне, потом мужчину, выпрашивающего возле банкоматов мелочь у прохожих. Я видела, как его взгляд переходил с одного человека на другого, и знала точно: то, что его внимание переключилось на других людей, вовсе не означает, что он потерял меня из виду.
— Я говорил тебе о нем. Ты смеялась.
— Это уже не смешно, — заметила я. — Поверь, я не придумываю. Вот что я пытаюсь сказать. Он сейчас в десяти ярдах от меня. Наблюдает за мужчиной, который готовит кофе в киоске. Смотрит, как тот чем-то посыпает кофе.
— Корицей? — спросил ты.
— Ради бога, понятия не имею, — взмолилась я. — Теперь он следит за тем, как тот накрывает кофе крышкой. Рассматривает, как он подкладывает под чашку салфетку, чтобы держать было не слишком горячо.
— Кому? — не понял ты.
— Женщине, — пояснила я, — которая покупает кофе.
— Почему ты решила, что это мистер Смерть? — спросил ты. — Как-то совсем не похоже на него. Звучит так, словно кто-то по указанию руководства проверяет работников киоска, все ли они делают согласно предписаниям.
— Нет, нет, что ты, на других людей он тоже смотрит, — возразила я, — не только на тех, кто стоит у киоска. Он наблюдает за разными людьми, ведь он же…
— Взгляни на него еще раз, — предложил ты. — Это не мистер Смерть. Обычный человек, не более.
Я посмотрела снова. И верно, мужчина, которого я приняла за Смерть, был обычным человеком, правда, он вел себя несколько странно, но как самый обычный человек.
— Действительно, — согласилась я, — обычный мужчина в костюме кремового цвета.
— Надо же, какая элегантность, — заметил ты. — Прямо-таки по-весеннему. Слушай. Позвони мне за двадцать минут до приезда, тогда я закажу ужин, и ты его сможешь сразу забрать, не надо будет ждать. Твой велосипед на станции?
— Я не смогу тебе позвонить за двадцать минут до приезда, — сказала я.
— Почему? — спросил ты.
— У меня не работает телефон, — напомнила я.
— Да, ты же говорила, я забыл. Слушай, что, если я позвоню в ресторан, приблизительно за двадцать минут до твоего приезда? Когда отходит твой поезд?
Электронные часы, отсчитывающие время над моей головой с резким металлическим звуком, показали 19:10:53. Потом появилось 19:10:54. И следом — 19:10:55.
— Через четыре минуты, — сказала я.
— Хорошо, — откликнулся ты. — Беги, а то останешься без места. До скорого.
Твой голос меня успокоил. Часы показали 19:11:00. Я повесила трубку и помчалась к поезду.
В вагоне я оказалась напротив девушки, которая сразу же начала кашлять, но свободных мест, куда можно было бы пересесть, уже не осталось. Девушка выглядела бледной, и, пока она набирала номер на мобильном телефоне, из глубины ее груди вырывался кашель. «Привет, — произнесла она (кашель). — Я в поезде. Нет, простыла. Простыла (кашель). Да, и вправду плохо. Да-да, на самом деле ужасно. Алло? (кашель) Алло?»
Когда поезд проезжал через туннель, она отрешенно смотрела на свой телефон. То же самое делали другие, прерванные на середине разговора в разных местах поезда, который был набит людьми, жалобно выкрикивающими свои «алло» сзади и впереди меня, как потерявшиеся или слепые. Но эти заблудшие «алло» так ни до кого и не добрались. Они безответно повисли в воздухе над нашими головами и сравняли всех тех, кому предназначались, но стоило нам выбраться из туннеля, как телефоны снова оживленно зазвенели, напевая известные мелодии из телевизионных шоу, упрощенные симфонии Бетховена.
Под этот перезвон женщина рядом со мной уснула, продолжая даже во сне держать спину прямо и сложив руки на книге, лежащей на коленях. Кашляющая девушка тоже прикрыла глаза. Сидевший напротив меня мужчина спал; он заснул сразу же, как только тронулся поезд, а теперь, прислонившись к окну, неуклюже сполз с раскрытым ртом в виде беззубой буквы «О». Я смотрела поверх его головы на предместья Лондона, призрачные в опускающихся на них сумерках, на бурьян, надписи на стенах, на мелькающие светящиеся квадраты вечерних окон, за которыми проходит жизнь сотен других людей. Надо же такое вообразить, подумала я, что мужчина, чуть не врезавшийся в меня, — это мистер Смерть, какая нелепость. Я рассмеялась. Кашляющая девушка открыла глаза и осуждающе посмотрела на меня. Я отвела взгляд, улыбнулась про себя, представляя, как чуть позже мы с тобой будем шутить по этому поводу, и принялась обдумывать те забавные подробности, что мы будем рассказывать потом, по прошествии нескольких недель, когда это станет обычной шуткой. Он похож на Смерть. Интересно, а как должен выглядеть мужчина, не похожий на Смерть: в черном капюшоне, безликий, он стоит с косой в руке на краю пруда, в котором плавает мусор, как в телевизионной рекламе в пору моего детства. И тут вдруг появилось беспокойство: а что, если это некое предзнаменование? Не будь такой уж глупой, сказала я себе. Постучала пальцами по ноге. Они онемели и не чувствовали боли, и пока я сидела с безучастным видом, пытаясь осознать все произошедшее, по затылку пополз пронизывающий холод, точно кто-то разбил ножом яйцо надо мной, вылил из скорлупы мне на голову прохладное содержимое, и оно потекло сзади по шее, и тогда я впервые поняла, что за всю жизнь никогда ни о ком не заботилась, кроме как о себе, и у меня не было ни малейшего представления, как это изменить или как все сделать иначе.
Тут я заметила, что наш скорый поезд замедлил ход. Он не спеша подъезжал в темноте к остановке. От этого некоторые проснулись, многие даже поднялись с мест и стремительно стали надевать пальто, пока не поняли, что они еще не приехали домой. И тогда они снова сели на свои места. Слева от нас стоял поезд дальнего следования «Интерсити 125», тоже полно людей, тоже остановлен. Справа — другой неподвижный состав, переполненный людьми. Кто-то в глубине вагона говорил кому-то по телефону подавленным тоном о том, что мы едем очень медленно, похоже, наш поезд остановят, вероятно, впереди произошла авария.
И тут раздался голос из громкоговорителя. На станции в двадцати или тридцати милях отсюда произошел несчастный случай. Все вокруг спешно начали звонить, чтобы рассказать о случившемся. Я вытащила свой мобильник, собираясь позвонить тебе, потом опомнилась и положила его обратно в сумку. «Запиши на пленку, ладно? — послышался чей-то голос позади меня. — Начало в девять». «Алло? — прохрипела кашляющая девушка в телефон. — Кто-то умер, поэтому мы опаздываем».
Снова раздался голос с потолка, правда, только ради повторения уже сказанного, уставший и осторожно звучавший голос. Новая информация еще не поступила. Пока известно только то, что на пути следования произошел несчастный случай, и все, более подробные сведения ожидаются, и как только появится дополнительная информация, о ней сразу же сообщат пассажирам.
Мужчина напротив меня открыл глаза, выпрямился от удивления, посмотрел в окно туманным мигающим взглядом, снова закрыл глаза и тут же уснул. Проснулась женщина рядом со мной. Она закуталась в пальто и уткнулась в книгу. «Как бороться с депрессией» — называлась ее книга, которую написал человек с научной степенью. Я пригляделась к лицу женщины. Вроде ни малейшего признака депрессии. Скорее она выглядела очень счастливой. На какой-то миг я подумала о том, кого не знала, никогда прежде не встречала и никогда, вероятно, не увижу вновь после этой поездки. Я взглянула на девушку, она вновь прикрыла глаза, в одной руке держа мобильный телефон, а другой сжимая носовой платок. Я попыталась разбудить в себе сочувствие по поводу ее простуды. Простуженное состояние — это ужасно, особенно когда предстоит работать. Вполне возможно, что кашель не давал ей уснуть ночью. Какой же у нее жуткий кашель! Я посмотрела на мужчину, который неуклюже развалился рядом с ней, большой и беспомощный, как тюлень на суше. Ну конечно, у меня нет права называть его тюленем или использовать какие-либо еще сравнения или метафоры. Я стала подбирать оправдания. Должно быть, он очень устал, поэтому так легко заснул в поезде. Вероятно, у него тяжелая работа. А дома, наверное, что-то заставляет его бодрствовать по ночам, и потому он может выспаться только в поезде, размышляла я. Возможно, у них с женой маленький ребенок. Я окинула взглядом его костюм. На костюме не было признаков маленького ребенка. Возможно, его жена, или подруга, или кто-то еще страдает от депрессии и с этим никак нельзя справиться. Возможно, его или ее мучает кашель, отчего они оба не могут выспаться ночью. Или он живет один, у него нет ни жены, ни подруги, и это одиночество не дает ему уснуть в темное время суток, и он спит в поездах по дороге на работу, туда и обратно, когда вокруг люди, пусть даже незнакомые.
И тут во мне пробудилось чувство вины: я ведь даже мимолетно не подумала о том человеке, что умер на станции в тридцати милях от нас. Кто это — женщина или мужчина? Как он (или она) умер? От сердечного приступа? Бросившись под поезд в будний день вечером во время обыденного возвращения домой или где - нибудь в другом месте, когда уже не было сил терпеть? Помнится, я слышала или читала, что именно весной увеличение светового дня становится для многих людей невыносимым. Или это был несчастный случай? Он (или она) хотел запрыгнуть на подножку поезда, чтобы вовремя попасть домой? И в самое неподходящее время нога неожиданно соскользнула с края платформы, потянув за собой остальную часть ее или его тела? Ждет ли кто-то ее или его сейчас дома, разогревая ужин на плите и включив в ожидании телевизор?
Я подумала о тебе. Ты полагаешь, что я там, где меня нет. Считаешь, что я гораздо ближе к дому, чем это на самом деле. Вот-вот ты позвонишь в индийский ресторан. Возможно, уже позвонил. Может, прямо сейчас набираешь номер. Мысль о том, как ты беспечно заказываешь еду, веря, что я буду там с минуты на минуту, чтобы забрать заказ, мысль об этой еде, стынущей в картонных коробках с фольгой, которые лежат в пакете на буфете или другом месте в кухне ресторана, мысль о том, как ты сидишь в передней, не сомневаясь, что я вот-вот вернусь домой, вызывала у меня гораздо больше горечи, чем любые предположения, связанные с этими не знакомыми мне людьми, даже если бы они умирали.
Я достала мобильный телефон, но он по-прежнему не работал. Тогда я повернулась к женщине, которая читала книгу о депрессии.
— Извините, пожалуйста, — сказала я.
Она подняла глаза.
— Не могли бы вы мне одолжить свой телефон, — попросила я.
— Нет, — ответила она.
— М-да! — произнесла я.
— Хотите знать, почему? — спросила она.
Кажется, я поняла, правда, слишком поздно, что она была одной из тех, кто громким шепотом напоминает о правилах и нормах поведения, если кто-то ест конфеты в библиотеке.
— Я принципиально не ношу с собой телефон, — объяснила она.
— Вот как?! — удивилась я.
— Связь между мобильным телефоном и появлением опухоли мозга пока что еще никто не опроверг, — сказала она.
— Да, это так, — подтвердила я.
— И даже если бы у меня был с собой телефон, не уверена, что я одолжила бы его вам, — заметила она. — Стоит им воспользоваться всего один раз, и можно нанести серьезный вред не только себе, но и многим другим людям в этом поезде, и сотням тех, кого я никогда в жизни не встречала, кто живет возле передающей станции.
— Да, — согласилась я, — Спасибо.
Она вернулась к чтению книги. Ее лицо сияло от удовольствия. Я посмотрела на девушку напротив. Ее веки чуть дернулись, но она быстро смежила их, чтобы я не заметила, что она слушает. И все же я заметила, она поняла это и открыла глаза.
— Я бы вам одолжила свой, — сказала она, — но на счету осталось мало денег, я и сама теперь не могу с него позвонить, даже если появится такая необходимость. Извините.
— Ну, что вы! — воскликнула я. — Не беспокойтесь. Очень любезно с вашей стороны предложить помощь. В любом случае, благодарю вас.
Она кивнула и опять закрыла глаза. Я окинула взглядом тех четверых, что сидели за столиком по диагонали. Все они куда-то пристально смотрели, кто в сторону, кто вверх на потолок либо вниз на пол, или, вглядываясь в темноту, рассматривали спящих, читающих, разговаривающих по телефону пассажиров в других, стоящих на параллельных путях поездах, и тут наш поезд, неподвижный уже более сорока пяти минут, вдруг ожил, и в окнах параллельных нам поездов люди стали двигаться назад, поскольку мы поехали вперед.
Под одобрительные возгласы люди в вагоне вновь потянулись к мобильникам. «Вот хорошо», — вздохнула женщина с книгой. Девушка напротив взглянула на меня, на женщину, читающую книгу, потом отвела взгляд в сторону, нажала какие-то кнопки на своем телефоне, приложила его к уху и тихо произнесла: «Алло?»
Поделиться книгой: