Помоги проекту - поделись книгой:
А Степан как встрепенется, метнулся, свой револьвер вскинул.
— Да ты поосторожнее, — говорю. — Я это, Гришка.
Он револьвер тогда опустил.
— Сам вижу, кто таков. Чего с крыши слез?
— Посмотреть, что ты тут творишь.
— А что творить-то? Вон жратвы раздобыл, только одному мне ее наверх не поднять.
— Где? — удивился я.
— Эко вы, вашблагродие, недогадливы. Вот вчера мы внизу монаха трясли. А ночью я и подумал: а чего этот монах с нами остался, к японцам не вышел? Ведь его-то, своего, они бы наверняка не тронули. Раз не вышел, значит он или нас боится, или… Но что он нас боится, я сразу отмел. Не похоже вчера было, чтобы он так уж слишком струхнул. А раз так, то и выходит то самое «или»… Как я до этого в мыслях своих дошел, так сразу сюда вниз спустился. Вначале храм осмотрел — там никого. Но где-то же этот желтожопый должен быть. Осмотрел ниши повнимательнее, и глядь… в одной из них лестница вниз ведет. Ну, спустился я — там келья огромная, запасов жратвы пруд пруди, а посреди кельи из камня фонтанчик бьет. И еще три старичка — один наш — в оранжевых тогах статуями сидят. Вот, думаю, в чем дело. Ну и позаимствовал у них еды и воды. Теперь вот только наверх поднять бы.
— Это хорошо.
Я к саркофагу вернулся, кувшин взял, хлебнул. Вода свежая, ледяная. Мигом жажду утолил.
— В самом деле здорово ты это, Степан, сообразил. Я бы ни за что не догадался.
— Да нет, вашблагродие, тут дело несложное. Человек ведь, он — хоть разбойник черножопый, хоть монах — жрать и пить хочет. Без этого никуда. А раз так и старик второй вход нам не показал, то запас у него где-то быть должен. Вот я на поиски и отправился.
— Все равно молодец, — и я еще раз хлебнул из кувшина. — А у стены чего терся?
— Да тут… — начал было Степан, но замялся.
— Говори…
— Да тут одна штуковина забавная… — он шагнул в сторону. Я пригляделся. На стене среди золотистых узоров выделялся зеленый камень. Он словно светился изнутри и был прикрыт лепестками узора, так что если глядеть на него издали, казался светящимся осьминогом. Странное украшение.
Я шагнул ближе, словно загипнотизированный, хотел было коснуться странного камня, но тут сверху через дыру высунулась голова одного из наших солдатиков.
— Эй? Вы где там? — в голосе слышались нотки страха, словно солдат решил, что мы бросили всех, найдя способ улизнуть из храма.
Но мы быстро успокоили наших товарищей по несчастью. Потом передали им кувшин и овощи. Блюдо не прошло через отверстие и пришлось перегружать его содержимое вручную. Так как отверстие располагалось довольно высоко, процесс затянулся. На всякий случай мы решили было запереть дверь в усыпальницу, но не тут-то было. Мало того, что открывалась она внутрь, так еще засов был сделан с другой стороны, словно жрец хотел запереть кого-то в самой усыпальнице. Это мне сразу не понравилось, но тогда я не стал задумываться, зачем все это сделано.
После того как все трофеи Степана передали наверх, я вернулся к странному камню. Вначале я попытался отогнуть кованые пластины, которые и придавали камню сходство с осьминогом, и вынуть его из оправы. Потом я попытался подцепить его кинжалом и вытащить из стены, но мне это не удалось.
Вместо этого я глубоко вдавил камень, и тут за спиной у меня что-то страшно заскрипело. Я обернулся. А дальше все было словно в страшной сказке…
Сейчас, пытаясь описать случившееся, я вновь задаю себе вопрос: а не пригрезилось ли мне все это? Быть может, это был сон или галлюцинация, вызванная солнечным ударом, — слишком долго я пролежал вчера на раскаленной крыше, вот солнце Гаоляна и расплавило мне мозги.
И все же…
Когда я надавил на камень, так надавил, что он ушел в стену на добрую пядь, крышка саркофага разошлась в длину на две половинки, и эти половинки со страшным скрежетом раздались в стороны. Я был слишком далеко, чтобы заглянуть в саркофаг и приметить, что там происходит, но инстинктивно взял кинжал наизготовку, готовясь отразить нападение невидимого противника. А вот Степан стоял к саркофагу много ближе моего.
Разглядев, что внутри, он вскрикнул, отступил на пару шагов и вскинул револьвер.
Новый неприятный звук, чавкающий, словно разрывали гниющую плоть, и покойник сел в гробу. Однако он не был похож на обычных людей. Был он точной копией твари, выбитой на крышке саркофага, — человек с осьминогом вместо головы.
Степан вскинул револьвер и надавил на курок Три выстрела в замкнутом помещении прозвучали оглушительно, но тварь словно и не замечала пуль, которые одна за другой впивались в нее. Я, должно быть, закричал, а может, только хотел кричать. Так или иначе, в первые мгновения я застыл, парализованный страхом. Мне бы прийти на помощь Степану, но я не мог. Мое тело попросту не слушалось.
Степан же схватил со стены кривую саблю и, шагнув к твари, рубанул сплеча. Ожившее чудовище перехватило клинок левой лапой и, сжав острое как бритва лезвие, стало выворачивать саблю из рук Степана. Тот, вцепившись в оружие из последних сил, закричал мне:
— Беги, Григорий, беги…
Я шагнул было в двери, но он разом остановил меня:
— Не туда. На крышу беги!
Я секунду помедлил, но видя, что тварь постепенно одолевает Степана и вот-вот обезоружит его, метнулся вперед к саркофагу, а потом прыгнул, зацепившись как можно выше за нашу импровизированную веревку. Она затрещала, но выдержала. Тварь, не выпуская из руки клинка Степана, повернулась в мою сторону. В какое-то мгновение ее голова оказалась в аршине от моей ноги. Рывок, и щупальца осьминога захлестнули мне ногу, потянули вниз. Я же со всей силы рванулся вверх. Только сил на то, чтобы вырваться из цепкого захвата чудовища, мне не хватило. На мгновение я повис на одной руке и рубанул кинжалом по бледному щупальцу. Хлынула зеленая кровь, и тварь взвыла.
Это был ужасный звук. Звук, подобного которому я никогда раньше не слышал и надеюсь, не услышу. В нем смешались воедино боль и ненависть к роду человеческому. И еще это был зов — зов твари, попавшей в смертельную ловушку.
Изо всех сил вцепившись в веревку, я устремился к спасительному отверстию. Мгновение, и меня ухватил за руки один из солдат. Рывком он втащил меня на крышу. Одновременно на нас посыпалась битая черепица — это открыли огонь япошки. Видимо, заметив шевеление на крыше, они попытались упредить любую нашу попытку выскользнуть из капкана.
Я же, сделав глубокий вдох, вырвал из рук солдата винтовку. Заглянул в дыру. Чудовище уже почти целиком вылезло из саркофага. Одной рукой оно по-прежнему сжимало обнаженный клинок, а другой впилось в плечо Степана, нависая над ним. Солдат же, проигрывая схватку, опустился на колено. Его лицо было перекошено от напряжения, и он из последних сил сопротивлялся ожившему монстру.
Не задумываясь, я вскинул винтовку и всадил обе пули в голову твари. Я видел, как пули вошли в мягкую плоть, разрывая ее на куски, и чудовище вздрогнуло всем телом, почувствовав силу удара. Но через мгновение раны затянулись. Человекоосьминог даже не повернулся, чтобы взглянуть в мою сторону, он продолжал сжимать плечо и саблю Степана.
Я сразу понял: пули эту тварь не берут. Сталью ее не остановить. Клинок Степана она сжимала голой рукой, и, похоже, боль от острого как бритва клинка ее не очень беспокоила. Тем не менее я же отрубил ей одно из щупалец. Я взглянул на свой кинжал. Несколько необычная форма рукояти… Я снял его со стены храма. А у Степана сабля обычная, армейская. Осененный неожиданной догадкой, я схватил один из присвоенных мною кинжалов и метнул его в спину твари. Бросок получился так себе. Тем не менее клинок в цель попал и, что удивительно, почти по самую рукоять вошел в тело чудовища, словно то было не из плоти и крови, а из желе.
В этот раз тварь взвыла, качнулась и, выпустив плечо Степана, попыталась свободной рукой дотянуться до клинка, засевшего у нее в спине чуть ниже лопаток.
— Возьми оружие со стены! — закричал я Степану, чуть приподнявшись, но вынужден был вновь залечь, так как вокруг засвистели японские пули. — Возьми клинок со стены… Попробуй… — продолжал кричать я, прижимаясь к кровле.
Наконец Степан понял, что я от него хочу.
Выпустив саблю, он отскочил к стене, сдернул с упоров нагинату и, примериваясь, взмахнул ею, очертив в воздухе смертоносный круг. Тварь отшатнулась, швырнув в сторону бесполезную саблю. Видимо, она понимала, какая опасность ей грозит.
А Степан приободрился. Размахивая клинком, он начал подступать к чудовищу, пытаясь заставить его вылезти из саркофага. Иначе он не смог бы добраться до веревки и подняться к нам, на крышу. Однако тварь и не думала сдаваться. Она злобно шипела, ее щупальца извивались. Наконец Степан изловчился и ударил нагинатой как пикой, целя прямо в грудь чудища. Клинок пробил ее насквозь и вышел из спины вместе с фонтаном зеленой жижи. Комната наполнилась отвратительным запахом гниющих водорослей. Тварь еще мгновение сидела в саркофаге, а потом рухнула в него и замерла.
— Кажется, всё?
— Угу! — угрюмо ответил Степан, вытирая пот со лба.
Я, поддавшись неожиданному порыву, вмиг соскользнул по веревке вниз, в самом конце изогнувшись, чтобы не наступить на поверженную тварь, поставил ноги на край саркофага, а потом спрыгнул на пол.
— Ну как ты?
Степан сидел на полу, растирая плечо, которое минуту назад сдавливал своей рукой человекоосьминог.
— Да вроде ничего, только вот малость помяли. Сейчас отдышусь…
Тогда я повернулся к чудовищу, лежавшему в каменном гробу. Из груди твари по-прежнему торчала нагината. Голова — настоящий осьминог, человеческое тело, укутанное в текучие серебристые одежды, и что-то примечательное на груди, возле раны. Не знаю, почему я вытянул руку, рывок — цепочка оборвалась и странный предмет оказался у меня в руке. Продолговатый, длиной с ладонь, он больше всего напоминал пенал гимназиста. Вот только как его открыть и что внутри? Но я решил оставить решение этой загадки на потом. А тогда, тогда я почему-то решил не показывать находку Степану. Ловким движением, так что сидящий на полу солдат не видел, что я делаю, я спрятал свой трофей за пазухой, решив изучить его позже в одиночестве.
— Насмотрелся?
Я повернулся к Степану и кивнул.
— Тогда помоги мне, — Степан, тяжело вздохнув, поднялся с пола. Только сейчас я заметил, что гимнастерка на его левом плече в нескольких местах прорвана и вокруг дыр выступила кровь. Это ж какую силищу надо иметь! Но Степан старался не замечать ран. Повернувшись к стене, он сорвал три пары ножен с небольшими клинками и один перебросил мне. — Пополни арсенал. Может, эти клинки и самураев по-особому рубят.
— Это как? — не понял я.
— Как там, в сказке, сказывается… «одним махом семерых убивахом».
— Что-то в таком духе, — согласился я.
— А теперь, — продолжал он, заткнув клинки за пояс, — помоги-ка мне на крышу взгромоздиться, а то мне с плечом самому несподручно будет.
Я кивнул и помог ему. Степан встал и тут же скривился от боли — видно, тварь здорово его помяла.
С трудом залез он на саркофаг, ну а уж о том, чтобы он подтянулся и самостоятельно вылез на крышу, речи не шло. Я обвязал его веревкой, после чего солдаты подняли его наверх. Потом им пришлось чинить нашу самодельную веревку, так как та едва не порвалась, и только после этого, где-то через час самое малое, я смог подняться следом за ним.
Мы поели.
После этого я осмотрел раны Степана. Я хотел заняться ими сразу, только ефрейтор не дал мне. Сказал, с ним все в порядке. Все на потом отложил.
Вот потом это и наступило. День был пасмурным. К полудню солнце и вовсе скрылось за тучами, и я объявил, что непременно надо осмотреть раны, пока дождь не начался. Степан нехотя согласился. Тогда я и Филипп — один из солдат — стянули с ефрейтора гимнастерку, потом окровавленную рубаху. Открывшееся зрелище не предвещало ничего хорошего. Пять глубоких ран в плече, почерневших, загноившихся, словно лапы мертвого чудовища были пропитаны ядом. Быть может, если бы мы сразу… Хотя и сразу, ну что я мог сделать? Я же не лекарь. Да и хватило ли бы опыта у лекаря, не знаю…
Если честно, я сам до сих пор сомневался, что все случившееся там внизу, в комнате, происходило на самом деле. Мог ли подняться сам собой труп? Разве такое случается? И это в век прогресса и научно-технической революции? Как в такое поверить? Как об этом кому-то рассказать. Ведь меня в лучшем случае поднимут на смех или сочтут умалишенным. И тем не менее это было! Был и ефрейтор Степан, изуродованный тварью, и ужасное чудовище в саркофаге, и таинственный пенал, болтающийся у меня за пазухой.
Вот так мы и сидели на крыше безымянного храма, каждый погруженный в собственные мысли, под охраной япошек, которые почему-то не хотели врываться в храм, а предпочитали наблюдать за нами издали. Может, они надеялись, что мы, страдая от голода и жажды, сами отдадимся им в руки?.. Мы прислушивались к грохоту то приближающейся, то удаляющейся канонады и гадали, кто же окажется победителем. Ведь от этого зависела и наша судьба. А то, что лагерь нашего отряда оказался разгромлен, ни о чем не говорило.
Около полудня пошел дождь. Не тропический проливной, а мелкий петербургский, который, бывало, неделями лил в Северной столице. Мы промокли до нитки за считанные минуты. Вдобавок резко похолодало.
Вот так мы и сидели, дрожа от холода, прижавшись спинами друг к другу и повторяя молитвы, кто какие знал.
Я уж хотел было предложить спуститься вниз к монахам. Поискать, может у них есть чем согреться и чем укрыться. Только в часа три-четыре — точнее время определить не могу — ситуация резко изменилась. Откуда-то с юга приехал отряд японцев. Ими верховодили европеец в полувоенной форме, но без знаков различия, и японский офицер. Первый наверняка был английским советником. Тощий, длинный, в темно-зеленом костюме для верховой езды. У него было вытянутое чопорное лицо, обрамленное кустами седых бакенбард, соединенных тонким перешейком усов, отчего его и без того впалый подбородок и вовсе сливался с шеей.
Англичан тут, на востоке, полным-полно, и они на все готовы, лишь бы отомстить нам за оборону Севастополя. В Северной столице империи многие поговаривали, что это именно англичане виновники русско-японской войны, что только благодаря англичанам Стране восходящего солнца удалось создать флот, победивший нашу эскадру при Цусиме, только благодаря англичанам японцы одним шагом перенеслись из дикого Средневековья в современность, создав армию, которая смогла нанести нам несколько поражений, взяв Порт-Артур в кольцо.
Так вот, с прибытием этого англичанина и японского офицера все пошло кувырком. Прошло всего несколько минут, а ситуация резко изменилась. Неожиданно для нас всех где-то внизу рвануло, причем так сильно, что весь храм содрогнулся. Нас подбросило и раскидало по крыше. Второй солдат, Юрий, чуть не свалился вниз, прямо в руки японцев. Хотя вряд ли он бы остался жив после падения с такой высоты. Из дыры, через которую мы влезли на крышу, повалил дым. Судя по всему, наши враги связкой гранат взорвали двери храма. Так вот отчего японцы медлили — ждали этого «англичанина» и старшего офицера. «Вот теперь-то нам точно конец», — подумал я.
Мы все разом бросились к отверстию на крыше. Что смогли бы мы противопоставить японцам? С клинками пойти против винтовок? Впрочем, сдаваться и идти на попятный нам было не с руки. Да и на милость победителей особо рассчитывать не приходилось. Так что оба солдатика наших заняли позиции по обе стороны крыши, чтобы видеть, что там япошки еще затевают, а мы со Степаном веревку наверх, к себе, втянули, авось еще пригодится, и замерли над выходом на крышу с клинками наготове.
Слышим: япошки в храм ворвались, баррикаду нашу растащили, забегали. Потом, видно, жрецов нашли. Стали орать на них, а те что-то в ответ блеют. О чем говорят, непонятно, сюсюкают чего-то, только у одних говорящих интонация злобная, рычащая, а у других заискивающая.
Отболтали они, потом в комнату, где саркофаг лежал, сунулись. Только тут мне в голову пришло, что тот жрец в оранжевой тряпке не зря нам эту комнату показал. Думал, небось, что тварь из саркофага нас враз прикончит. Только не на тех они напали. Русский солдат и в огне не тонет, и в воде не горит. Хотел я было со Степаном своими мыслями поделиться, да чувствую, не время, — Степан весь белый сидит, плохо ему. Только клинок он из рук не выпускает — наготове он.
Сунулись и японцы в комнату с саркофагом. Только прежде чем войти, залп дали в сторону отверстия в потолке, словно знали о нем. А может, им жрец все рассказал? Ну, мы со Степаном, понятное дело, в разные стороны от дыры, и тут только на слух можно было положиться. Сначала японцы со жрецом вовсю спорили, видно, требовали от него чего-то, только он им этого дать не мог. Потом вмешался англичанин. Судя по всему, по-японски он не говорил, но слова сыпал… А желтожопые его вроде как понимали, отвечали ему. О чем они говорили, для меня было загадкой. Потом неожиданно все замолчали и англичанин заговорил на ломаном русском:
Если честно, то вопроса этого я не понял. То ли англичанин хотел обратиться к нам, то ли просто выяснить, вправду ли на крыше храма прячутся русские солдаты.
— Пошел ты к… — и тут Степан выразился вовсе неприлично, однако я в этот момент был с ним полностью согласен.
Я почувствовал, как таинственный пенал впился в мое тело. О моей находке не знал никто, кроме меня. Неужели англичанин говорит именно о ней?
— Да пошел ты на… — И тут я поразился интуитивному знанию Степана. Он произнес лишь одно слово, выразив им всю глубину нашего отношения к японцам и англичанам, вместе взятым. В переводе с русского непечатного это звучало примерно так: «Зачем говоришь ерунду? Уходи далеко».
Видимо, англичанин обладал не столь глубокими познаниями в русской филологии, а посему на ломаном русском переспросил, о чем, собственно, идет речь. Тут Степан рассказал историю любовной жизни матери англичанина, подробно описал интимные отношения между англичанами и японцами, а после чего перешел к интимным отношениям между японцами и крупным рогатым скотом… Не знаю, что бы он еще рассказал благодарному слушателю — если честно, то я никогда не слышал столь изощренных трехэтажных ругательств, но тут из дыры высунулась голова япошки. Видимо, они подтащили к саркофагу что-то высокое и теперь пытались по одному вылезть на крышу. Но Степан не мешкал. Вжик, и голова несчастного, отделившись от тела, покатилась по наклонной крыше, оставляя кровавый след, а туловище рухнуло вниз в комнату. Поморщившись от боли в раненом плече, ефрейтор стряхнул с сабли капли крови.
— И так будет с каждым, кто сунется на крышу… — Степан не успел договорить, как из дыры вылетело что-то и упало как раз между нами. Шашка динамита! И тут, совершенно не раздумывая, я сделал первое, что пришло мне в голову. Кончиком сапога поддел динамит и отправил вниз по черепице. Взрыв случился где-то в воздухе за краем крыши. Нас тряхнуло. В какой-то миг мне даже показалось, вот-вот и храм рухнет, сложится, словно карточный домик. Но ничего подобного не произошло. Вместо этого послышались крики раненых японцев. Видимо, осколками задело кого-то из тех, кто караулил внизу на случай, если мы решим спуститься.
Когда грохот улегся, вновь заговорил англичанин:
— Следующий раз скинем динамит вам на голову, — ответил я.
— Не нравится мне все это, — задумчиво заметил Степан. — Если мы не выберемся отсюда до ночи, то они нас достанут. Сколотят лестницу и заберутся на крышу. И тогда мы ничего не сможем…
Я лишь отмахнулся.
— Что-нибудь придумаем… — хотя я был совершенно уверен в обратном. Нам оставалось только молиться.
Сколько мы сможем сторожить у дыры в крыше? Сколько продержимся без воды и еды? Нет, Степан прав, ночью они нас всенепременно схватят. Может, стоит и в самом деле поговорить о сдаче… Но плен… Язык не поворачивался начинать разговор о сдаче…
Я мялся и сомневался, пока не начало темнеть.
К тому времени Степану стало совсем плохо. Его плечо раздуло. Кожа была не просто красной, а малиновой. Раны почернели, и из них сочился вонючий желтоватый гной. Распластавшись на горячей крыше, ефрейтор бредил. Бормотал что-то о глубинах морских…
Однако в тот момент, когда я, не видя выхода из создавшейся ситуации, хотел позвать японцев и обсудить с ними вопрос нашей капитуляции, где-то вдалеке, перекрывая непрекращающуюся канонаду, взвыли трубы. Из ближайшего леска на дорогу выехал отряд драгун. За ними потянулась пехота. Наши отступали, но… для нас это было спасение.
— Да пошел ты, — крикнул я.
Наши были уже в каких-нибудь полутора верстах от нас. Если они не станут сворачивать и продолжат двигаться в том же направлении, они непременно пройдут возле нашего храма.
Но как привлечь внимание? Недолго думая, я содрал с себя гимнастерку, нацепил ее на кончик сабли и, подняв как можно выше, стал размахивать ею, точно как моряк, потерпевший кораблекрушение, сигналит проходящему мимо судну. Тотчас же в мою гимнастерку ударило несколько пуль. Это была ошибка. Японцы, находясь внизу, не видели наших всадников, а следовательно, могли расценить мои действия лишь как попытку воплотить в жизнь некий хитроумный план побега. Выстрелы же привлекли передовой разъезд нашей кавалерии.
Пришпорив скакунов, всадники понеслись в сторону храма не столько ради спасения нас, сколько пытаясь разведать дорогу для отступающих частей. Я не видел, что произошло у входа в храм, — мы ведь находились на противоположной части крыши, — но слышал пальбу. Проиграв сражение, а потом обнаружив небольшой отряд врагов, наши решили отыграться по полной. Англичанин, все еще оставаясь у саркофага, что-то кричал на своем родном языке. Я не понимал ни слова, но интонации его очень напоминали ругательства.
Потом в храм ворвались спешившиеся драгуны. Пора было и нам показать себя. Я осторожно заглянул в отверстие. Англичанин и главный из япошек стояли ко мне спиной у двери. Они через щелку наблюдали за тем, что происходит в храме, видимо надеясь остаться незамеченными. Больше в комнате никого не было. Я тихонько свистнул своих солдат и кивнул им, чтобы они готовились спуститься за мной следом, зажал зубами один из кинжалов и осторожно спустился в дыру. На мгновение повис на руках, а потом спрыгнул на саркофаг.
То, что я держал зубами один из клинков, спасло мне жизнь. Услышав шум, японец обернулся и с такой скоростью метнулся в мою сторону, что будь кинжал у меня за поясом, я бы просто не успел вытащить его. А так я ловко, правой, отбил удар катаны противника, одновременно левой вытаскивая из-за пояса второй кинжал. Пара ударов, и я отпрыгнул назад. Теперь мы оказались по разные стороны саркофага. Японец потянулся вперед, пытаясь достать меня, но в этот миг ему на спину спрыгнул один из моих солдат. Япошка выронил саблю и повалился на пол, борясь с противником. А я едва успел обернуться, чтобы отбить выпад англичанина. Он фехтовал в классической манере, и мы с ним застыли на месте, обмениваясь ударами по всем правилам фехтовального искусства.
В это время с крыши спрыгнул второй солдат. Но вместо того чтобы выручать меня или своего товарища, он помчался к дверям с диким криком: «На помощь! На помощь!»
Поделиться книгой: