Помоги проекту - поделись книгой:
И если о разгроме немцев под Москвой ― ни слова, то о победе в Курской битве ― сквозь зубы: «устояли». И только? А что же дальше было? В честь чего 5 августа 1943 года был дан первый салют в Москве, потом еще 353 салюта? Молчание. Победный марш Красной Армии на Берлин ему неинтересен. А ведь статью-то газета заказала к большому юбилею Победы. А он написал лишь о начале войны, да еще и наврал с три короба.
Опять же с чужих слов долдонит: «Мы научились воевать, только поверив в победу под Сталинградом». Во-первых, народ верил в победу даже в те дни, когда немцы стояли в 27 верстах от Москвы, а потом ― на Волге. Иначе борьба была бы невозможна. Во-вторых, естественно, что такой мыслитель соглашается признать умение Красной Армии воевать только с той поры, как настало время ее побед. Но понять, что и умелая, храбрая армия может терпеть неудачи, как мы в 1941―1942 годах, он неспособен.
И вот при столь необъятном военно-историческом невежестве и безразличии к победам родной армии, смотрите, как он старается щегольнуть знанием таких, например, подробностей армии врага: «Капитан-лейтенант Плинт потопил лидера английского флота линкор «Ройял-Ок» и первым получил Рыцарский крест». Какое почтение! Упомянуть, кто у нас первым получил, допустим, орден «Победа» или орден Суворова, ему и в голову не приходит, а тут… И ведь не понимает, что это холуйство. Впрочем, тут же обнаруживается, что это и не знание, а его притворство, щегольство без штанов. Какой Плинт? Видно, еще с детства застрял в мозгу одноглазый флинт из «Острова сокровищ». Никакого Плинта-Флинта с Рыцарским крестом № 1 не существовало. А того, о ком он слышал звон, но не знает, кто он, звали Гюнтер Прин (Prien). Да, отменный был вояка. Как не знать!
Скажите, читатель, что делать нам с этим пустозвоном? Я лично предложил бы изгнать его из Союза писателей, но он же в каком-то другом Союзе. Тогда придется мне послать в Кремль такое письмо:
«Президенту и Верховному главнокомандующему В.В.Пу- тину.
Товарищ Путин, вот уже немало лет писатель Васильев Б.Л. получает персональную пенсию из президентского фонда. В дни празднования Шестидесятилетия нашей Победы над фашистской Германией в «Новой газете» за 5 мая с.г. он опубликовал статью «Последний парад». Она невежественна и лжива по отношению к Ленину, Сталину, Ворошилову, Тимошенко, Буденному, ко всей Красной Армии и ее победам. В частности, подпевая известной г. Боннэр, он заявил, что Красная Армия «была освободительницей только в наших газетах да киножурналах», но переступив в ходе войны границы СССР, она оказалась не чем иным, как «армией оккупантов», что, например, «Польша и Прибалтика с полным основанием считали Красную Армию оккупационной». В связи с этим было бы справедливо не только лишить Васильева Б.Л. президентской пенсии, но и взыскать с него сумму за все прошлые годы. Пусть ему платят (если еще не…) поляки и прибалты. А взысканную сумму целесообразно направить на поддержание патриотической прессы.
ДЫРЯВАЯ КОШЕЛКА
Очень давно, когда «Литературная Россия» еще называлась «Литература и жизнь», мне довелось напечатать там статью о языке романа Даниила Гранина «После свадьбы». Я писал, что язык бедноват, порой неточен, неряшлив, изобилует однообразными речениями уж очень простецкого пошиба, а иногда автор употребляет просто не те слова, что нужно. Например: «слезы затопили(!) все ее лицо»… жена «потакает каждому слову(!) мужа» (потакают поступкам, желаниям, а слову можно лишь поддакивать)… «он приехал напрочь(?!) в деревню»… «невозможно понять эту женскую аппаратуру(?!)» и т. п.
Читая и слушая Гранина в нынешнюю пору, не могу отделаться от мысли, что с возрастом болезнь молодости у него обострилась, и писатель иногда либо говорит не то, что хочет сказать, либо не понимает, что говорит.
Например, в январе прошлого года со страниц «Литгазе- ты» он заявил: «Советская жизнь исчезает, не оставляя о себе воспоминаний, примет, даже материальных памятников». Крайне странно! Почему― «не оставляя»? Да зашел бы в любой книжный магазин ― все полки забиты воспоминаниями. Кто их только не пишет теперь?! Вон даже критик Б.Сарнов, мой однокашник по Литинституту, накатал несколько томов по 600–700 несъедобных страниц. А куда девались хотя бы такие «материальные памятники» советской жизни, как заводы, железные дороги, метро, больницы, театры? Хотя многое сцапали волосатые лапы хищников, но не исчезло же это, и час придет, все вернем.
Дальше еще удивительней: «И мы этот уход советской жизни воспринимаем с удовольствием― мол, слава Богу!» Кто «мы»― Гранин с Новодворской? Где он видит удовольствие ― на ряшке Чубайса?
Но в ноябре того же года в той же «ЛГ» друг Новодворской писал совсем иное: «Советская жизнь ушла. Ушла во многом не от разума. Мы глупо поступаем в отношении к советской жизни…» Что, прозрел человек за десять месяцев или просто уже забыл свои недавние заявления? «Стыдно, что мы перечеркнули советскую власть и оттолкнули от себя». И опять ― кто «мы»? Если вы отталкивали вместе с Горбачевым и Яковлевым, перечеркивали заодно с Ельциным и Путиным, то так и признайся, а народ мой и меня лично к этому подлому делу не приплетайте. И вовсе не стыдно вам, а страшно, ибо возмездие рано или поздно настанет.
И странное дело, подобные противоречия в мыслях, словах и оценках, такие «нестыковки» и сумбур особенно часто случаются у Гранина в рассуждениях о Великой Отечественной войне, о наших победах и поражениях, о судьбе солдат.
В свое время вездесущая телебалаболка Сорокина вздумала сварганить фильм о войне. А почему нет? Пишут же об этом ее друзья Радзинский и Млечин, из коих первый не знает даже, кто был во время войны наркомом обороны, а второй патроны называет пулями. Рассуждают же о том, как надлежит реформировать армию, ее собратья Немцов и Явлинский, никогда в армии не служившие. И она смастачила чудо-фильмок.
Там в первом же кадре появляется Даниил Гранин и уверенно объявляет: «По всем данным, войну с Германией мы должны были проиграть». Я сразу и подумал: понимает он, что сказал? Это по каким же «данным»? По историческим? Но Россия всегда изгоняла захватчиков. По экономическим? Но СССР к 1941 году стал могучей мировой державой. По отсутствию патриотизма в народе? Об этом и говорить смешно. Остается разве что один довод― арифметический: коли Германия разбила войска чуть ли не дюжины стран Европы, в том числе Дании, потеряв при этом одного солдата, то как же она может не одолеть еще одну, 13-ю по счету, ― Россию?! Это излюбленная мысль Гранина, он и на страницах нынешнего юбилейного номера «Новой газеты» вложил ее в уста какого-то безымянного «старика с кошелкой»: «Как мы сумели победить, ума не приложу!»
Да, мы победили. Как же это случилось? Гранин уверяет: «Войну выиграла не армия, а народ!» И опять вопрос: он соображает, что вытащил из дырявой кошелки своей памяти? Ведь это разделение и противопоставление нелепо! Разве армия ― не народ? Или она у нас состояла из наемных швейцарцев? Или Жуков, Василевский и Рокоссовский командовали толпами с вилами, косами и серпами? Представьте себе, Гранин уверяет, что сам видел, как ленинградцы шли на фронт с косами. Ну подумал бы старче хотя бы о том, где взять кос пусть на один батальон в большом современном городе? И что можно было делать косами на фронте ― танки косить?
«Всегда (!), ― говорит писатель, ― правда о войне меняется». И дополняет это открытие еще и таким всеохватным афоризмом: «Каждая (!) война рано или поздно становится грязной». По поводу второго афоризма, полагая бесполезным углубляться в него, заметим только, что, следовательно, Гранин считает себя участником Грязной войны, а я, как и миллионы моих сограждан, был на Великой Отечественной.
Что же до первого афоризма, то как его понимать ― меняется правда о войне, т. е. сама суть, или ее оценка, восприятие? За два века, что кардинально изменилось в правде, допустим, о войне двенадцатого года? Я знаю только два факта. Первый: Солженицын в своем полубессмертном «Архипелаге» уверяет, что «из-за полесских болот и лесов Наполеон так и не нашел Москвы». Ну, это кардинально! Второй― вот у Гранина. Но это, точнее, не о войне, а о романе «Война и мир»: «Французы для Толстого были не только оккупантами, но и людьми, которые страдали, мучились». Сударь, назовите хоть одного француза из романа, который, грабя и убивая русских, страдал бы да мучился. «Толстой относился к французам как к несчастным людям, втянутым в кровопролитие». Хоть один пример несчастного захватчика! Хоть одну цитатку о сочувствии Толстого ко втянутому супостату! Право, такое впечатление, что человек до 85 лет так и не прочитал великий роман, но где-то нахватался благостно-розовых, умильно-пошлых представлений о нем. Не у Хакамады ли?
На этот случай я выпишу для них краткие реплики двух главных, самых дорогих Толстому персонажей его эпопеи ― Кутузова и князя Андрея. Первый говорит второму: «Верь моему слову, будут у меня французы лошадиное мясо есть!» И ели. Мучились, страдали, втянутые, но ели. Второй говорит другу Пьеру Безухову: «Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все…». Вот что такое Толстой и его отношение к несчастным французским захватчикам.
Гранин написал предисловие к книге немецкого «писате- ля-солдата» по фамилии Х.Стахов. Чем книга его привлекла и умилила? А тем, что «в ней отсутствует ненависть к русским». Вы только подумайте, как трогательно: разорвав все договоры, вломились в наш дом, грабили, жгли, угоняли в рабство, истребляли, и, оказывается, при этом были среди них такие, что не испытывали никакой ненависти, а просто исполняли приказы. Как же не порадоваться! Как не написать благостное предисловие в полной уверенности, что и Толстой написал бы.
А что важное, основополагающее изменилось в правде о Великой Отечественной? История войны, говорит, «бесстыдно обросла враньем». Но тут же, опровергая себя, показывает на конкретных данных, как со временем уточнялись цифры наших утрат. Наконец, называет 27 миллионов. И однако: «Но и к этой цифре доверия нет! Расчеты не приведены…» Ну что с ним делать! Ему, видно, для полной веры требуется 47 миллионов. А вы, сударь, верите цифрам холокоста? ― спрошу я его, как спрашивал Бориса Васильева. Почему не требуете и тут расчетов? А ведь они есть, и очень впечатляющие: с 200 тысяч число жертв со временем выросло до 6 миллионов. Почему не протестуете?
Есть, конечно, старатели вроде Аксенова-старшего, чуда заморского, или Климова-младшего, туземца, которые пытаются внедрить в массы такую, например, «новую правду» о Великой Отечественной войне: «схлестнулись два тирана и обрекли свои народы на массовую гибель» (ЛГ.6.5.05). Но что взять с этого Аксенова, который, как помянутый Млечин, тоже патроны называет пулями и не ведает, где Катынь, где Хатынь и какая тут разница. А что ожидать от этого Климова, родители которого учились в школе имени Достоевского, и он считает это невероятным, ибо ему кто-то из сванидзей внушил, что после революции Достоевского едва ли не запретили. А огромные тиражи его книг? Спектакли и фильмы по произведениям? Музей? Памятник? Не может быть! Сталинская пропаганда!
Другие старатели уверяют, что СССР сыграл в разгроме Гитлера лишь подсобную роль, правда, отрицать, что Берлин взяли мы, пока не решаются. Третьи ― что Красная Армия изнасиловала 3.857.395 немок. Четвертые, как видим, уверяют, что на фронт шли с косами. Пятые додумались на страницах все той же «Литературки» до того, что Сталин явился на Тегеранскую конференцию трех держав с коровой в самолете, не мог, мол, три дня без парного молочка и т. д. Вы это, что ли, товарищ Гранин, считаете новой правдой?
Писатель уверяет: «У нас до сих пор нет истории Великой Отечественной войны». С чего взял? Да, видно, только с того, что нет ее у него на книжной полке или нет такой истории, которая ему нравилась бы. «Вот, скажем, книга Астафьева о войне». Он сожалеет, что она «не всколыхнула общественность». Ах, если бы история войны была написана астафьевским пером! Но ведь Астафьев всегда лгал о войне. В советское время он на страницах «Правды» заливался соловьем о победных сражениях, в которых-де соотношение потерь было 1:10 в нашу пользу, а в пору ельцинщины каркал уже со страниц «Московских новостей» о таком соотношении в пользу немцев. К тому же он был в военном отношении человеком загадочно невежественным: даже не умел читать военную карту или схему, о чем мне когда-то приходилось упоминать.
Или Гранин опять не понял, что слетело с его языка? Ведь на самом-то деле, книг о войне в целом и об отдельных сражениях множество, в том числе― иностранных, немецких, есть и наша 6-томная «История Великой Отечественной войны», есть и 12-томная «История Второй мировой войны». Разумеется, в этих «Историях» можно найти немало недостатков, но главное там сказано. А Гранину они просто неинтересны, он и не читал их, ему бы только о наших неудачах да потерях.
Так и говорит: «У нас «скрывали правду потерь и поражений». Что, писали, будто мы на западной границе отбили врага и триумфальным маршем без потерь дошли до Берлина? Как без наших поражений и побед врага он мог дойти до Москвы? Или мы и это скрывали? Как без наших неудач и его успехов враг мог дойти до Волги? Как все это можно было скрыть? Любая дубина понимает: немыслимо.
«Мы не публиковали до самых последних лет потери по фронтам, по годам, по(!) полководцам». До самых последних? Да ведь еще в 1992 году вышли книги «Гриф секретности снят. Потери Вооруженных Сил СССР» и «Россия и СССР в войнах XX века». Там писатель может много найти для души. Но, видимо, его особенно интересуют «потери по полководцам». Он бы вывел им «рейтинг по потерям». Как сегодня без рейтинга? Возьмите, Гранин, книгу генерала армии М.Гареева о Жукове. Там есть и «по полководцам». Выводите свой рейтинг, разложите все по полочкам. У писателя взгляд на войну как на спортивное состязание при равных для всех условиях, например, как на бег, допустим, на стометровку даже при одинаковом ветре в лицо или в спину. А ведь в каждом сражении условия разные по многим данным. Не сечет!
Но тот, кто хотел знать, еще задолго до названных книг знал, например, что при освобождении Польши погибло около 600 тысяч наших солдат и офицеров, в Чехословакии ― свыше 140 тысяч и т. д. Нет, вы ему непременно дайте с точностью до единицы, сколько погибло при освобождении Сы- чевки и при взятии Алленштейна. Гуго Пекторалис без этого 60 лет спать не может.
Особенно проникновенно и назойливо из статьи в статью Гранин жалуется на то, что «слово ленд-лиз начисто забылось». Да никто на фронте и не знал этого слова. «Мы до сих пор не говорим о том, чем и как нам помогли союзники». Лютая чушь! У нас даже издали книгу об этом госсекретаря Эдварда Стеттиниуса, руководившего ленд-лизом. Помним и о том, что с марта 1941 года по август 1945-го американские поставки по ленд-лизу 42 странам составили 46 млрд. долларов, в том числе Англии ― больше 30 млрд., Советскому Союзу― менее 10 млрд., т. е. в три раза меньше. А вы, надеюсь, все-таки знаете, Гранин, какой кровавый груз войны волокла Россия и с какой авоськой трусила Англия. Об этом можете прочитать у самого Черчилля, не говоря уж о Рузвельте. Знаете, кто это?
«Со вторым фронтом союзники тянули, мы их поносили последними словами…» Что ж вы так уклончиво и невнятно: тянули? Можно сказать четко: была договоренность об открытии второго фронта в 42-м году, но не открыли, обманули; обещали в 43-м, и опять надули; посул
«…поносили, зато(!) консервы ихние, витамины, глыбы шоколада поддержали нашу жизнь. Почему мы об этом не пишем в истории войны?» И опять я сомневаюсь: соображает ли человек, что ляпнул? Ведь, с одной стороны ― консервы и шоколад, а с другой-то ― кровь и смерть миллионов. Потери США во Второй мировой войне почти в 100 раз меньше наших. И вранье, что об этих консервах не написано.
Судя по всему, у Гранина есть только одна книга о войне― однотомная «Энциклопедия Великой Отечественной войны», и он беспощадно ее поносит. Да, в ней кое-чего нет и кое-что лишнее, так ведь она вышла двадцать лет тому назад. Но статья «Ленд-лиз» как раз имеется. В ней все перечислено: американцы поставили нам 14 795 самолетов, 7056 танков, 8218 орудий и т. д. И все это не превышало 4 % отечественного производства (с.400). Как же назвать это стенание: «Мы до сих пор молчим…»?
Считая историю войны то извращенной, а то даже и ненаписанной, Гранин сам восполняет пробелы. Рассказывает такую, например, историю: «Самое начало войны. Мы наткнулись на четырех немецких солдат. Они, уставшие, грязные, свалились в кусты и спали». Странно, конечно. Что за солдаты? Почему они отбились от своей части? Почему так беззаботно, без охраны, дрыхнут на чужой земле, в которую вторглись? И где это случилось? Объяснить бы надо. Ну да ладно, допустим, на войне все бывает. Что дальше? «Командир сказал: «Не будем стрелять в спящих». Его тогда чуть не отдали под суд». Да, я думаю, что и князь Андрей не стал бы стрелять в спящих. Но с другой стороны, ведь это взрослые солдаты, пришедшие разорить твою землю, а среди тысяч и тысяч спящих жителей Минска, Киева, Севастополя были ни в чем не повинные спящие дети, но это не остановило немцев в ночь на 22 июня 41-го года бросить на них бомбы, погибли не четыре человека, а сотни, тысячи спящих… А разве не было спящих среди 135 тысяч мирных жителей Дрездена, погибших под англо-американскими бомбами 13 и 14 февраля 45-го; а в те августовские ночи 45-го года неужели никто не спал среди всех возрастов мирных жителей Хиросимы и Нагасаки, неужели все бодрствовали, ожидая американскую атомную бомбу?..
Но что дальше-то было с теми странными немецкими солдатами ― взяли их в плен или хотя бы разоружили, допросили? Неужто только полюбовались спящими оккупантами, согнали с них комаров и пошли дальше? Об этом Гранин молчит, ему и это неинтересно, для него главное ― нарисовать драматическую ситуацию сомнительной достоверности и демагогического оттенка.
Еще одна загадочная история: «Был 41-й год, конец августа, мы(?) выходили из окружения. Шли несколько дней. И самое трудное было― выбираться…» Откуда, из чего выбираться? И хотелось бы знать, с какого именно участка фронта шли так долго? Ведь все крупные окружения известны. Назвал хотя бы армию или ближайший город. Опять никаких данных! «Немцы наступали на Ленинград. Мимо нас шло огромное количество транспорта, бронемашины, мотоциклисты, велосипедисты». Шли мимо и не трогали? Интересно. Другим так не везло. «Днем мы часами лежали в кюветах, ожидая паузы». Крайне странная картина! Группа советских солдат, как увидим, даже с оружием, в дневное время часами лежит в придорожных кюветах, а по дорогам валом валят немцы и на этих солдат, судя по всему, еще и в форме, не обращают ни малейшего внимания. Может, вы, Даниил Александрович, хотели сказать что-то другое? Или не знаете, что такое кювет?
И вот, говорит, как сейчас помню, однажды лежим мы, полеживаем в кювете, ничто нас не колышет, вдруг видим: «… идет колонна наших пленных, человек пятьсот. Черные от грязи, изможденные. А впереди немецкий велосипедист и сзади немецкий велосипедист― все! 500 человек идут покорно». Поверить в это еще трудней, чем в безмятежное лежание при свете дня в кювете на глазах немцев. Во-первых, чтобы велосипед не повалился, надо ехать с некоторой скоростью, и она выше, чем движение пешехода, тем более изможденного. Так что передний велосипедист непременно укатил бы от колонны, а задний врезался в нее. Во-вторых, не составляло никакой проблемы налететь сзади на переднего велосипедиста, руки которого заняты рулем, сбить его на землю и прикончить, причем так, что задний из-за колонны ничего и не услышал бы и не увидел. Да и с ним расправиться можно. Ведь чтобы защититься, немцу надо соскочить с велосипеда, снять из-за спины винтовку или автомат и открыть стрельбу ― времени и возможности на это у него не было бы. И велосипедисты не могли не понимать такой простой вещи.
Но самое глубокомысленное дальше. Кюветчики «решили подстрелить охрану (почему «под», а не снять вообще? Ведь тут не спящие.― 6.6.), но Саша Ермолаев сказал: «Думаете, они разбегутся?» В лицах их читалось поражение». И основываясь на анализе выражения лиц пленных, кюветчики ничего не предприняли для их освобождения. А один из компашки через 65 лет не стесняется изобразить нам поведение собратьев шкурников как некий увлекательный психологический феномен одних наших солдат на фоне комплекса поражения и безнадеги других. И это в самом начале войны, в дни Брестской крепости и обороны Одессы. «Неправда в деталях разрушает представление о войне», ― в этом-то Гранин прав.
Итак, тема пленных. Писатель видит причину того, что наши солдаты и офицеры «претерпели голод, нечеловеческие условия в немецком плену» только по той причине, что «не были защищены Женевской конвенцией». Давненько я не встречал сей замшелый довод, когда-то не сходивший со страниц сочинений самых тупых антисоветчиков. Видимо, даже они все-таки в конце концов сообразили, что это разоблачает их как людей, ни уха ни рыла не смыслящих в том, какой и чем была война со стороны германского фашизма. И вот на тебе― патриарх Гранин эксгумировал дохлятину и подает как новейший деликатес к празднику Победы!
Во-первых, что такое конвенция? Это собираются мужики иностранных дел из разных стран и «между шампанским и клико» говорят друг другу: «Ребята, давайте жить дружно!» Например, Женевскую конвенцию 1925 года о запрещении отравляющих веществ сразу подписали 37 стран, позже ― 93, в том числе СССР. И это не помешало Японии в начале 30-х годов использовать газы в войне против Китая, немного позже ― Италии против Абиссинии, а в 60-е годы США вовсю применяли дефолианты во Вьетнаме. Женевскую конвенцию 1949 года по защите жертв войны подписали 120 стран. И неужели вам неизвестно, писатель Гранин, что после этого вытворяли американцы сперва в Корее в 1950 году, потом ― во Вьетнаме?
Другое дело― конкретный договор между двумя конкретными государствами, какими и были два советско-гер- манских договора 1939 года. В этом случае степень ответственности, мера прочности неизмеримо выше. Так вот, если немцы наплевали на два конкретных межгосударственных договора с нами, то откуда у вас, Гранин, уверенность, что они стали бы считаться с решением какой-то благостной многонациональной конференции о пленных и обращались бы с советскими солдатами и офицерами, как с французами или датчанами?
Приведу лишь один фкт. Впрочем, давно и хорошо известный всем, кто интересовался историей Второй мировой войны. Еще в 1934 году, за пять лет до войны, Гитлер говорил тогда близкому писателю и президенту сената Данцига Герману Раушнингу: «Нам надо изыскать методы депопуляции, т. е. уничтожения целых расовых единиц. Именно это я намерен осуществить… Если я могу послать цвет немецкой нации в ад войны без малейшего сожаления по поводу того, что будет пролита драгоценная немецкая кровь, то я, конечно, вправе уничтожить миллионы людей низшей расы, которые размножаются, как паразиты» (The voice of distruction. London. 1940. p.137). Такого же рода заявления во множестве делались Герингом, Гиммлером, Геббельсом, Йодлем и другими главарями фашистской Германии. И было сделано ими все, чтобы в СССР реализовать свои планы.
Короче говоря, писатель Гранин, этими «расовыми единицами», «людьми низшей расы», «паразитами», подлежавшими по плану Гитлера «депопуляции», были прежде всего я ― как русский, вы ― как еврей и наши народы. Словом, со стороны немцев их агрессия против Советского Союза была войной на истребление. А вы лепечете о Женевской конвенции! Это можно объяснить только либо полным невежеством в данном вопросе, весьма странном в вашем возрасте, либо сознательным намерением обелить фашистов: коли Советский Союз не подписал конвенцию, то истребление его граждан вполне законно. И этому гуманисту и мысль не приходит в голову, что ведь с пленными надо обходится по-человечески и безо всяких конвенций.
Обеление фашистов дополняется клеветой на советскую власть: «Одно из тяжких и постыдных последствий войны ― отношение к пленным. Плен у нас карался как преступление… Бывших пленных подвергали репрессиям, они пребывали отверженными, бесправными». Тут самое малое― бесправными. И что за высокомерная манера― всегда вещать об ужасах, не приводя никаких данных, ни одного доказательства! Я, мол, такая личность, что мне вы все обязаны верить на слово.
Хотя бы в «Энциклопедии», которая у вас есть, Гранин, вы можете прочитать, например, про генерал-лейтенанта М.ФЛукина, коммуниста, разумеется, не имеющего ничего общего с нынешним Лукиным-правозащитником и губошлепом. Михаил Федорович как раз командовал войсками в упомянутом окружении под Вязьмой в октябре 1941 года. Там он был ранен и попал в плен, где и пробыл до конца войны. В плену держался мужественно. После освобождения продолжал службу в армии. Был награжден, как вы, орденом Ленина (впрочем, у вас их даже больше, чем у генерала ― два), пятью орденами Красного Знамени и опять же, как вы ― орденами Трудового Красного Знамени и Красной Звезды. Умер в 1970 году, не дожив, слава Богу, до Горбачева, Путина и ваших размышлизмов о войне.
Я и лично знал многих побывавших в плену. Приятель мой Николай Войткевич, член партии, попал в плен в 42-м под Севастополем. После освобождения вернулся в столицу, поступил в элитный, как ныне говорят, Литературный институт им. Горького, все пять лет был старостой нашего курса, а потом, будучи восстановлен в партии, до пенсии работал на радио, которое вещало на заграницу. Идеологический фронт! Тоже не дожил он до вашего вранья о репрессиях против него. Он бы вам ответил.
Еще в Литинституте учились со мной побывавшие в плену Борис Бедный и Юрий Пиляр. И что? Да разве мало уже того, что приняты были в такой московский вуз! А они потом еще и успешно работали, печатались, помню хороший фильм «Девчата» по повести Бориса Бедного. Был в институте даже преподаватель из числа пленных― А.Н.Власенко. Да продлят небеса его дни!
В «Дружбе народов» я работал дверь в дверь с большим поэтом Ярославом Смеляковым. Тоже прошел плен, у финнов. И что? Не замечая своей отверженности, бесправия и репрессий, работал, издавал книги, был председателем секции поэзии МО Союза писателей, а однажды, как военному преступнику, ему вручили Государственную премию за книгу «День России». Уж Ярослав-то тоже за словом в карман не полез бы, чтобы просветить вас, гражданин Гранин, по вопросу о пленных.
А слышали вы, правдоискатель, о Степане Злобине? Он попал в плен в том же Вяземском котле. Несколько раз пытался бежать, но в январе 45-го пришло овобождение, и он продолжает службу в армии, работает в дивизионной газете, дошел до Берлина. После войны возвращается в Москву, восстанавливается в Союзе писателей, становится председателем секции прозы МО ССП. Вот ведь как интересно: две самые большие и важные секции возглавляют бывшие пленные, которых, как уверяет Гранин, считали преступниками! Мало того, роман Злобина «Степан Разин» по личному предложению вождя был отмечен Сталинской премией первой степени. Мало того, что оба преступника возглавляли секции, но еще и оба большие государственные премии получили!
Хватит или назвать еще репрессированных пленных? Можно: Г.Бедняев, Ф.Бирюков, К.Воробьев, И.Дроздов. В.Саб- лин, Л.Семин, А.Стрыгин, Н.Трифонов, В.Кочетков, Н.Щербаков… Это только писатели и только России. За полноту списка не ручаюсь, но ручаюсь, что почти все были награждены и работали, печатались после войны. Разумеется, все они проходили соответствующую проверку, как во всех странах и армиях.
Но Гранину плевать на все это, он свое: «После победы многих военнопленных отправили в лагеря, уже наши». Да, отправили. И.Пыхалов в книге «Время Сталина» (Ленинград. 2001), приведя обстоятельные аналитические таблицы, пишет, что на 1 октября 1944 года, т. е. за семь месяцев до конца войны, в фильтрационных лагерях прошли проверку 312 594 бывших пленных и окруженцев. Из них 75,1 %― кто был направлен опять в армию, кто в народное хозяйство, кто на лечение, а в штрафроты или арестовано ― 6,2 % (с.65).
К1 марта 1946 года, т. е. уже после войны, было репатриировано 1 539 475 пленных. Из них направлены в распоряжение НКВД, т. е. могли после разбора их дел подвергнуться репрессиям, 14,69 %. «Как правило, это были власовцы и пособники оккупантов» (с.69). Подумайте над этими цифрами, мыслитель Гранин.
Конечно, были тут и прискорбные факты разных ошибок и злоупотреблений, но ЦК и Совет Министров приняли специальное постановление: «Осудить практику огульного политического недоверия к бывшим советским военнослужащим, находившимся в плену или в окружении противника, как противоречущую интересам Советского государства» (Цит. по: «Правда», 19 мая 2005).
Но вот странно: почему Гранин, вкось и вкривь рассуждая о бесправии и репрессиях тех, кто побывал в плену, ни слова не сказал об окруженцах? А ведь какой истовый любитель правды истории! В чем дело? Да очень просто: он же сам, если, конечно, верить, побывал в окружении, что не помешало ему не только избежать всяких притеснений и репрессий, но получить орденов больше, чем у иных генералов, а о премиях и званиях я уж и не говорю.
Нет у писателя Гранина конца обидам и претензиям к советской власти. И ведь где только он их не изыскивает. Смотрите: «Ни разу Сталин не помянул погибших за Родину». Ни разу! Объясните, как нормальный человек его возраста может не помнить, что все приказы Сталина о взятии городов кончались словами: «Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!» Все! И в обращение к народу 9 мая 1945 года: «Вечная слава героям, павшим в боях с врагом и отдавшим жизнь за свободу и счастье нашего народа!» И в обращении 2 сентября 1945 года по случаю победы над Японией: «Вечная слава героям, павшим в боях за честь и победу нашей Родины!» А разве салюты не имели к памяти погибших никакого отношения? Тут опять одно из двух: или человек сознательно лжет, или, увы, не понимает, что лепечет.
А вот еще какая жуткая несправедливость и бездушие советской власти: «Только спустя двадцать лет после войны, в 1965 году, отметили солдат медалью в честь Победы». Вранье или маразм? В 65-м году была медаль не в честь Победы, а в честь ее двадцатилетия. Медаль же в честь Победы ― «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 ― 1945 гг.»― была учреждена сразу, 9 мая 1945 года. Ею наградили около 15 миллионов человек.
А медали за освобождение наших городов и за взятие иностранных столиц― разве это не медали в честь Победы? Как иначе могу я смотреть на мою медаль «За взятие Кенигсберга» или «За победу над Японией»?
Но скулежный список гранинских претензий продолжается: «Нечто странное: в 1946 году сняли выплату пенсии(?) за ордена. Деньги шли маленькие: в месяц за Красную Звезду ― 15 рублей, за Красное Знамя ― на десятку больше. Ликвидну- ли, ничего не объясняя».
Ну, и явление этот живой классик… У народа ныне, ничего не объясняя, а мороча голову прелестями демократии, ли- квиднули социалистический строй, страну развалили, и он, Герой-суперлауреат, не протестовал, но не может забыть, что шестьдесят лет тому назад ему перестали платить 15 рублей за Красную Звезду. Ну, фигура…
А что тогда надо было объяснять? В каком положении находились мы в 46-м году? Полстраны лежало в развалинах. Аза время войны всего за боевые отличия было произведено около 13 миллионов награждений. В тылу же одной лишь медалью «За доблестный труд»― свыше 16 миллионов человек. А платили не только за ордена, как пишет Гранин, но и за медали. У меня, скажем, медаль «За отвагу» № 3241244. И это была вовсе не последняя медаль войны, всего их около
5 миллионов. И до войны ведь тоже награждали. За орден Ленина платили, кажется, 50 рублей. А ему, высоколобому, требуется объяснение, какие тут суммы для послевоенного бюджета страны… И особенно скорбно, что все это крохоборство, вся ложь ― из уст благополучно прожившего жизнь человека, до пупа увешанного орденами, медалями, премиями.
Как уже сказано, на писателя Гранина порой накатывают приступы безумной любви к Советской власти, ко всему советскому. Вот один из таких приступов. Писатель, представьте себе, решительно осуждает тех, кто пытается опорочить и даже перечеркнуть советское искусство: «Именно советская литература, советское кино, советский театр, советская музыка оказались наиболее ценными в истории русского и мирового искусства». И приводит перечни имен действительно замечательных советских писателей, композиторов, режиссеров… И добавляет: «Стоит положить на весы советскую часть искусства и постсоветскую и сравнить». И еще: «Был Серебряный век в поэзии, но был и Золотой век в кино, в литературе. Разве не так?». Восхищается и советской наукой: «Мы были в первых рядах!»
Казалось бы, какой убежденный советский патриот! Но вот что читаем на этой же странице по поводу присуждения Нобелевских премий: «Против советской и нынешней России (на Западе) есть предубеждение. Мы зарабатывали его 70 лет», т. е. все советское время, за которое-де и сейчас приходится расплачиваться.
Это чем же мы «зарабатывали» ― названными передовыми позициями в физике, в биологии? замечательным искусством? всеобщим ростом культуры народа? или вскрытым Граниным искажением истории войны? репрессиями против наших военнопленных? отменой платы за ордена?.. Нет ответа.
И вот новый извив мысли в связи с вопросом о переименовании улиц в Ленинграде. Одна из них носила имя Куйбышева, теперь названа иначе. И писатель уверяет: «Даже если вы будете восстанавливать старое название, все равно не поймете ― кто этот деятель». Какое высокомерие! И это почему же «не поймете»? В.В.Куйбышев (1888―1935)― крупнейший деятель партии и государства, занимал самые высокие посты: был членом Политбюро, Первым заместителем главы правительства и председателем Совета труда и обороны (СТО), председателем Всесоюзного совета народного хозяйства (ВСНХ), ― как же можно «не понимать», кто этот деятель? Он был одним из крупнейших строителей той самой советской жизни, советского общества, советской науки и культуры, что порой припадочно восхищают Гранина.
И понимает же он, кто были, скажем, Меншиков Александр Данилович, сподвижник царя Петра, или Потемкин Григорий Александрович, помощник и любимец Екатерины, или хотя бы Плеве Вячеслав Константинович, николаевский министр внутренних дел… Попробуй сказать, что он не знает и не понимает, кто сии фигуры уже далекого прошлого! Это обвинение в невежестве. А вот кто такой его современник Куйбышев, не желает знать. В чем же дело? Почему?
Думается, у Куйбышева гораздо больше оснований остаться в памяти народа, в нашей истории, чем у самого Гранина― в истории нашей литературы. Мне кажется, что вскоре после того, как Даниил Александрович исчезнет со страниц газет и с экрана телевидения, многие перестанут понимать, кто был этот деятель.
ЯБЛОЧКО ОТ ЯБЛОНИ
Читатель Н. прислал мне 11(413) номер газеты «Вестник Замоскворечья». Главный редактор― Андрей Востриков, считающий В. Резуна «военным историком».
Самый большой материал номера ― две с половиной полосы ― беседа главного редактора с жителем Замоскворечья генерал-лейтенантом авиации Степаном Микояном, сыном Анастаса Ивановича Микояна (1895―1978). Номер посвящен годовщине начала Великой Отечественной войны.
С. Микоян не только сын известного советского политического деятеля, члена Политбюро, Героя Социалистического Труда, но и племянник знаменитого авиаконструктора Артема Ивановича Микояна (1905―1970), члена партии с 1925 года, тоже Героя, лауреата Ленинской и шестикратного лауреата Сталинской премий, а сам Степан Анастасович в детские годы был пионером, лет десять пребывал в комсомоле и лет сорок в партии. И вот при таком-то биографическом антураже, советском-пресоветском, генерал вдруг на старости лет заскучал, затосковал, загрустил, закручинился. Да о чем же? Оказывается, о далеком прошлом, которого он и не видел, и не нюхал. Вот, говорит, живу я на улице Большая Пионерская. Как мне, бывшему пионеру, бывшему коммунисту отвратительно это! «Ведь раньше-то она называлась Дворянской. Надо бы вернуть прежнее имя».
Ну, что ж, сейчас много расплодилось печальников о прошлом. Особенно в литературно-художественной среде. Вот, скажем, писатель Дмитрий Жуков, отец многолетнего вице- премьера. Представьте себе, потерли ― оказался дворянин! Будучи уверен, что манифест Петра Третьего от 18 февраля 1762 года «О вольности дворянства» не утратил силу, он позволяет себе отменные дворянские вольности. Так, однажды в юбилейный год Победы написал в «Литгазете», что Сталин явился на Тегеранскую конференцию со своей дойной коровой. Тиран, говорит, очень любил перед схваткой с акулами империализма выпить стаканчик парного молока. Без этого не мог… А еще поведал в той же «Литературке» в День Победы, что наши солдаты, сидя в окопах (в которых сам-то он никогда не сиживал), прямо тут же и оправлялись… И на этом не остановились их благородие. Счел также нужным просветить соотечественников о том, что во время войны некоторые церкви пострадали от огня Красной Армии, а вот фашистские оккупанты, видите ли, открывали церкви. Ну, для отдохновения от грабежей и расстрелов пленных, партизан, всех, кто не нравился. Вот такие дворяне у нас пошли…
Но в случае с С.Микояном еще вот что примечательно. В свое время Советская власть в лице Управления делами Совмина дала ему роскошную квартиру в известном правительственном Доме на набережной. (Надо ли говорить, что бесплатно!). Но в 1978 году там начался капитальный ремонт и Микояну в не названных им упомянутых выше правительственных инстанциях предложили другую квартиру. Выбор ему предложили, конечно, богатый. Покидая прежние хоромы (уж поверьте, что хоромы: я бывал там в квартире № 6, в которой жили адмирал Арсений Головко с женой Кирой Ивановой, известной артисткой МХАТа), иные жильцы оставляли сии хоромы родственникам. Мы, говорит Микоян, «долго выбирали из предлагавшихся вариантов…» Еще бы! Чей сынок- то… И нам, говорит, понравилась квартира на Большой Пионерской. Тогда, при Советской власти, название улицы никого в семье Микояна не смущало. О чем речь! Ведь квартирка-то была роскошней, чем прежняя. (Надо ли напоминать, что и ее дали бесплатно.). И однако же человек теперь мучается, мечтает жить на Дворянской. Жуков, ну возьмите вы дядю Степу в дворянство!.. А не переехать ли вам, драгоценный Степам Анастасович, допустим, на улицу Солженицына, бывшую Большую Коммунистическую? Там очень было бы по душе, очень!.. Интересно, а что стало с московским мясокомбинатом имени А.И. Микояна ― как ныне именуется? Вполне могли дать ему имя Чубайса или Радзинского.
Так как во многих суждениях и оценках отец и сын Микояны весьма единодушны, а порой сын просто пересказывает воспоминания отца, кое в чем и обгоняет, превосходит его, то, видимо, целесообразно сперва сказать кое-что об отце.
А.И.Микоян в двадцать пять лет уже был секретарем Нижегородского губкома партии, в двадцать семь― член ЦК, в тридцать и последующие двадцать пять лет― нарком внешней и внутренней торговли, пищевой промышленности, одновременно с 1937 года ― заместитель главы правительства, после смерти Сталина с 1955 года ― 1 — й заместитель, в 1964― 1965 годы ― Председатель, потом член (1965 ― 1974) Президиума Верховного Совета СССР. Словом, с молодых лет человек долгие годы занимал самые важные, даже важнейшие и высокие, даже высочайшие партийные и государственные должности: депутатом Верховного Совета был с 1937 года ― 36 лет, в Политбюро с 1926 года до 1976 ― 50 лет, т. е. гораздо дольше, чем даже Сталин, а членом ЦК ― 54 года, тут рядом с ним никого и близко нет. Разумеется, все эти посты, должности и награды получены были не без содействия Сталина.
Работал он на всех постах, надо думать, добросовестно, энергично, со знанием дела, о чем свидетельствуют и длительность пребывания на этих постах, и обилие полученных орденов, и звание Героя. Однако при всем этом Анастасу Ивановичу не удалось избежать меткого прозвища: от Ильича до Ильича ― без инфаркта и паралича. Рассказывали о нем и такой анекдот (один из его вариантов приводит Рой Медведев в книге «Они окружали Сталина». ― М.,1990), который я слышал в таком варианте. Однажды на заседание Политбюро все его члены явились в мокрой одежде ― на улице шел проливной дождь, гроза. И только один Микоян пришел абсолютно сухим. Его спрашивают: Анастас Иванович, как удалось? А я, говорит, ― между капельками, между струйками, между молниями. Тот же Медведев пишет, что американский историк А.Улам в книге о Сталине заметил: «Размышляя об искусстве политического продвижения, мы обращаемся обычно к примеру Талейрана. Но Талейран был дилетантом по сравнению с профессионалом Микояном» (Цит. соч., с. 218). Тут мне вспомнилось, что когда-то, работая в «Литгазете», я получил письмо
4 Россия Сталин
из Армении, автор которого уверял, что настоящая фамилия Талейрана ― ТалейрЯн. Однако нельзя не заметить, что Анастас Иванович занимался отнюдь не только своим «политическим продвижением». Он славно поработал для страны.
Но был, похоже, еще и такой прискорбный факт, о котором В.П.Пронин, председатель Моссовета (1939―1945), рассказал в беседе с заместителем главного редактора «Военноисторического журнала» С.Г.Ющенко: «В октябре 1941 года Микоян сбежал из Москвы. Я узнал об этом так. 18 октября часов в 12 дня мне позвонил Сталин. Грубо ругая работников Наркомвнешторга и Микояна, который ведал работой этого ведомства, Сталин сообщил, что эти люди покинули Москву и бросили на таможне несколько сот тонн редких металлов: молибден, вольфрам и т. д. Сталин спросил, не может ли Моссовет организовать погрузку этих металлов… В течение двух дней ценные металлы были отправлены на восток.
Сталин ничего не забывал. Когда в 1952 году на XIX съезде Микояна исключали из состава Политбюро, он ему этот случай припомнил» (ВИЖ № 10'91, с. 40)'.
А последующие годы выявили одну поистине драматическую сторону его долгой политической жизни. С молодых лет работая под руководством Сталина, будучи, по сути, близким ему человеком, как тогда говорили, соратником, Микоян едва ли не громче всех нахваливал Сталина. Его усердие в этом уж так зашкаливало, что просто поверить трудно. Так, в 1934 году назначили Микояна наркомом пищевой промышленности. Прекрасно! А в 1935-м на Первом Всесоюзном совещании стахановцев Микоян счел нужным привести такой пример дара предвидения вождя: «Товарищ Сталин давно нас предупреждал, что с культурным ростом страны уровень потребления водки будет падать, а расти будет значение кино и радио». Понимаете, мол, какой гений?
* В последней фразе Пронин неточен. На пленуме ЦК сразу после XIX съезда Сталин критиковал Микояна, но его не исключили из Поли
Тогда же, в середине тридцатых, стараниями Микояна вышла первая в советское время «Книга о вкусной и здоровой пище». И тут нарком уж так постарался для расцвета культа личности, уж так… К каждому разделу книги ― его маленькое предисловие. Например, в предисловии к разделу «Мясо, птица, дичь» читатель извещался, что еще в 1918 году во время героической обороны Царицына «товарищ Сталин с гениальной прозорливостью вплотную подошел к проблеме создания пищевой индустрии». В частности, он мечтал: «Было хорошо бы организовать по крайней мере одну консервную фабрику». И что же? Нарком радостно доводил до сведения домохозяек, что мечта вождя перевыполнена: «Уже построено шесть мощных консервных фабрик там, где товарищ Сталин требовал (мечтал! ― 6.6.) построить хотя бы одну» (Цит. соч. С.181).
В предисловии к разделу «Рыба» нарком осветил выдающуюся роль товарища Сталина в организации торговли живыми судаками, лещами, карасями и кильками. В предисловии «Холодные блюда и закуски» говорилось: «Некоторые могут думать, что товарищ Сталин, загруженный большими вопросами международной и внутренней политики, не в состоянии уделить внимание таким делам, как производство сосисок. Это неверно…» (Там же). Нет, нет и нет! Творчески претворяя бессмертное учение Маркса ― Энгельса ― Ленина, товарищ Сталин гениально предугадал великую роль сосисок в построении коммунизма в отдельно взятой стране, чем был нанесен смертельный удар троцкизму.
И вот, зная все это, историк Медведев в красивом литературном портрете Микояна все-таки пишет: «Жизнь и потребности простых людей мало интересовали Сталина и его окружение. Микоян был здесь редким исключением» (Там же. С.180). Ну как же мало, если даже до сосисок добирался!
Но что особенно поразительно: оказывается, прославляя Сталина даже как гения пищевой промышленности, Микоян при этом люто ненавидел его, гения-то. Подумайте, каково это ― холуйствовать ненавидя! В высшем руководстве страны время обнаружило двух таких ― Хрущева и Микояна. Многоопытный Молотов и раньше все понимал. Он говорил Феликсу Чуеву: «Хрущев изображал из себя архисталинца и Микоян ― архисталинца, но в душе они были другие… Хрущев и Микоян дошли в свое время до того, что пытались доказать, будто Сталин был агентом царский охранки. Но таких документов сфабриковать не удалось… Микоян подлую роль сыграл. Приспособленец! Всю жизнь приспособлялся…Сталин его недолюбливал, а иногда и крепко прижимал»«
Сын-генерал сейчас уверяет, что отношение его отца к Сталину начало меняться «уже в 30-е годы». Однако на самом деле вот что говорил дорогой родитель в эти самые 30-е-то: «Товарищ Сталин своей гениальной прозорливостью и стальной твердостью поднял дух и волю нашей партии и всех трудящихся. Он великий полководец великой партии великой страны!» Это было сказано в 1934 году с трибуны XVII съезда партии. Конечно, и другие ораторы упоминали имя Сталина, ну, раза по 3–4,5-6. А вот Хрущев еще на XVI съезде (1930 г.) ― 32 раза и все в таком роде: «Сталин ― величайший гений человечества, учитель и вождь, который ведет нас…» и т. п. Но на съезде Микоян превзошел и хрущевский рекорд: по подсчетам историка К.А.Залесского, он упомянул Сталина в своей речи 41 раз, и все в таком духе: «Великий полководец великой партии великой страны» (Империя Сталина. М. 2000. С.315). А в июне 1945-го он, разумеется, был среди тех, кто предложил учредить орден Сталина. На этом предложении Сталин поставил резолюцию: «В мой архив».
Генерал особо подчеркивает, что перемена отношения его отца к Сталину была вызвана репрессиями 30-х годов. Но Залесский напоминает, что когда на февральско-мартовском пленуме ЦК (1937) была создана комиссия по делу Бухарина и Рыкова, то ее председателем был назначен тов. Микоян. Устно он поддержал обвинения, но при голосовании каким-то образом сумел увильнуть. Между молниями, без инфаркта…
В декабре 1937 года сделать доклад на торжественном заседании партактива Москвы, посвященном 20-летию ВЧК,
было поручено не кому-нибудь, а именно Анастасу Ивановичу. Казалось бы, с какой стати? Он же по основной должности ― нарком то пищевой промышленности, то торговли. Однако… А в этом докладе оратор, между прочим, сказал:
Однако, стараясь хоть где-то, хоть как-то обелить собрата по сталинофобии, демократ Медведев пишет: «Непосредственного участия в карательных акциях Микоян не принимал…» (Там же, с.178). А кто из высшего руководства принимал? Даже Ежов, Ягода и Берия непосредственного участия не принимали. «Микоян не был инициатором репрессий, но и не выступал против них открыто» (Там же). И закрыто не выступал тоже ― вплоть до XX съезда, на котором выступил с дозволенной храбростью и безопасной беспощадностью.
Но все же Медведев вынужден отметить, что, призывая других учиться у Ежова, Микоян сам уже был его старательным учеником. Незадолго до упомянутой юбилейной речи он ездил в родную Армению, где под его руководством была проведена чистка кадров: «Это была жестокая репрессивная кампания, в которой погибли тысячи ни в чем не повинных людей» (Там же, с.184). И автор цитирует армянские газеты тех дней. Одна писала: «Товарищ Микоян оказал огромную помощь в выкорчевывании врагов армянского народа…» Другая вторила: «Страстно ненавидя врагов социализма, товарищ Микоян оказал огромную помощь армянскому народу, лично помог разоблачить и разгромить подлых врагов… Товарищ Микоян выявил и вышвырнул заклятых врагов трудящихся…» (Там же). Так что же такое «непосредственное участие»?
Владимир Добров в книге «Убийство социализма» (М.,2003) рассказывает, что и в 1938 году ЦК партии направил Микояна в Армению проверить жалобы на несправедливость привлечения к суду как «врагов народа» группу партийных и хозяйственных работников. Микоян полностью подтвердил их виновность и подписал соответствующий документ. Но позже выяснилось, что ряд обвинений был сфабрикован. А ученик Ежова не пожелал идти против, предпочел уклониться от конфликта с Берия (с. 189―190).
А когда Хрущев уже в 1956-м на XX съезде начал широкомасштабный антисталинский шабаш, то Микоян и тут оказался в нужный час на нужном месте ― впереди всех. В этом он сам с гордостью признавался: «К концу съезда мы решили, чтобы доклад о культе личности Сталина был сделан на закрытом заседании. Был небольшой спор по этому вопросу. Молотов, Каганович и Ворошилов сделали попытку, чтобы доклад вообще не делать (Ничего себе «небольшой спор»! ― 8.6.). Хрущев и больше всего я (больше Хрущева. ― 8.6.) активно выступали за то, чтобы доклад состоялся». Будто и не он, прославляя гения пищевой индустрии, был в первых рядах тружеников «культа личности». И насквозь лживый, имевший катастрофические последствия и для партии, и для страны, и для мирового коммунистического движения доклад, к радости двух правдолюбов состоялся. Американский историк Гровер Ферр в недавно вышедшей у нас книге «Антисталинская подлость» пишет об этом хрущевско-микояновском творении: «Из всех утверждений «закрытого доклада», напрямую «разоблачающих» Сталина и Берию, не оказалось ни одного правдивого. Точнее так: среди всех тех из них, которые поддаются проверке, лживыми оказались все до единого» (с.6). Американец! Какое ему дело до наших страстей…
Феликс Чуев ― царство ему небесное! ― в книге «Так говорил Каганович» (М.,1992) писал: «Степан Микоян говорил мне, что не Хрущев придумал выступить против Сталина, а Микоян подсказал, это, мол, его заслуга. Сам Хрущев до этого не додумался бы
Вот такое крепкое, глубокое и трогательное единодушие было у Микояна с Хрущевы, но, как сказал поэт, «час настал и ты ушла к другому». Кто ― ты? Единодушие. В июле 1964 года Хрущев выдвинул и посадил Микояна на должность Председателя Президиума Верховного Совета, т. е. сделал президентом, а через три месяца, в октябре, Никиту сковырнули, и Микоян подписал об этом соответствующий Указ. Теперь о вчерашнем друге он заговорил по-другому: конечно, то, что им удалось провернуть вместе, он назвал «заслугой», но «чем дальше, тем больше у тов. Хрущева накапливались ошибки и серьезные недостатки в работе». Это какие же? «Хрущев стал раздражителен, суетлив, несдержан, неспокоен… Нетерпимость к критике, склонность к импровизациям, к решению задач с ходу…»
А чем все это вызвано? Как объяснить? «Влияние возраста, склеротическое состояние…» (Там же). Ах так! А Сталин-то был старше на пятнадцать лет и, когда умер, был старше Хрущева в 1964 году. Что ж вы о его-то возрасте не вспомнили? Некогда было, спешили народ ошарашить. Но сейчас, когда дело сделано, Микоян и о Сталине запел по-другому, заодно похвалив нового Генсека: «Брежнев совершенно правильно сказал о Сталине. Он играл выдающуюся роль. Это соответствует исторической правде» (Там же, с.213). Едва ли Анастас Иванович мог предположить, что родной сын будет в этом вопросе опровергать его. И что еще? «С Хрущевым поступили по Уставу. Сделано хорошее дело. Сейчас в ЦК создана нормальная обстановка, все высказываются свободно. А раньше говорил один Хрущев» (Там же, с. 210).
В рассказе генерала Микояна немало интересного. Так, он рассказал, что сыновья многих высших советских руководителей были на фронте, воевали, а некоторые и погиб-
ли. Тут и три сына Микояна, один из которых погиб, и сыновья Ворошилова, Андреева, Хрущева, Булганина, Щербакова… Не были исключением и три сына Сталина. Старший сын Яков погиб в плену. Побывал в плену, был многократно ранен и приемный сын Артем, в глубокой старости умерший в прошлом году.
Тут к слову можно заметить, что в разного рода публикациях утверждается, будто немцы предлагали обменять Якова на взятого в плен генерал-фельдмаршала Паулюса, но Сталин- де отказался. Он будто бы ответил председателю шведского Красного Креста графу Бернадоту: «Я солдат на фельдмаршалов не меняю». Эта фраза приводится часто. Между тем, она лишь усугубляет сомнение. Действительно, Сталин просто не мог так сказать, ибо в случае обмена ему предстояло бы обменять не солдата на фельдмаршала, а наоборот― фельдмаршала на «солдата», который, кстати, был старшим лейтенантом. Сталин всегда выражал свои мысли точно и четко. В данном случае он сказал бы: «Я фельдмаршалов на лейтенантов не меняю». Кроме того, если к нему обращалось официальное лицо от имени Красного Креста, то должен бы остаться документ об этом. А ни единого документа, относящегося к вопросу об обмене, нет.
Единственным достоверным источником в этом деле можно считать лишь строки в воспоминаниях маршала Жукова. Который однажды на даче прямо спросил Сталина, есть ли какие сведения о Якове. «Он ответил не сразу. Пройдя добрую сотню шагов, сказал каким-то приглушенным голосом: «Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его фашисты. По наведенным справкам, агитируют его за измену родине». Помолчав минуту, твердо добавил: «Нет, Яков предпочтет любую смерть измене». И ни слова о Красном Кресте, о графе Бернадоте.
Поделиться книгой: