В чужом доме

— Да, немного.

— А через некоторое время будет просто невыносимо.

Он открыл дверь, выглянул во двор, и прежде чем выйти, обернулся и сказал шепотом:

— Ты только не проболтайся, но я думаю, что Дени нарочно запер хозяина. Как раз за день до того Дени получил от него очередную взбучку.

Затем оба мальчика спустились в погреб. Морис сунул руку в одну из бочек и протянул Жюльену горсть зеленых маслин.

— Бери, ешь.

— После сладкого?

— Чепуха, не все ли равно. Ты к этому привыкнешь.

Они миновали квашню, разделочный стол, обсыпанный мукой, и большие цементные чаны, наполненные водой молочно-белого цвета.

— Здесь хранятся яйца, — бросил на ходу Морис. — А сейчас поглядим самое забавное.

Он подтащил Жюльена к отдушине.

— Посмотри! Жюльен поднял голову.

В оконце, затянутом паутиной с застрявшими конфетными бумажками, виднелся бледный четырехугольник неба.

— Это улица?

— Улица. И как раз возле витрины, где выставлены сладости. Сейчас там никого нет. А вот когда у витрины останавливаются женщины, отсюда есть чем полюбоваться. На рождество и пасху наш мастер устраивает целую выставку из шоколада. Бабы толпятся здесь целыми днями и глазеют. Тут уж, как вырвешь свободную минуту, мчишься сюда, пристроишься к окошку и подыхаешь со смеху!

— А хозяин ничего не говорит?

— Ха, он и сам не дурак подглядывать! Конечно, если вздумаешь прийти развлечься, не попадись ему на глаза, а то заработаешь пинок в зад. А он займет твое место и сам будет пялиться…

— Эй, вы! Что там, заснули внизу?

Мальчиков звал господин Петьо, свесившийся через железные перила лестницы.

— Нет, хозяин, — закричал Морис. — Я ему тут показываю погреб.

— Покажешь позже, а сейчас живо поднимайтесь, пора отправляться за мясом.

— Каждую пятницу по утрам нужно ездить за мясом для пирожков. Увидишь, мы здорово сейчас прокатимся. Поедешь на своем велосипеде, а я возьму хозяйский, чтобы показать, как им пользоваться.

— А зачем? Обычный велосипед, что в нем такого?

— Поймешь сам.

Они поднялись в спальню, чтобы надеть белые куртки. Морис сменил также брюки и шапочку.

— Ты переодеваешься? — спросил Жюльен.

— Обязательно. Всякий раз, как ты выходишь, должен переодеваться.

— А часто приходится выходить?

— Когда как. В некоторые дни раз двадцать.

— И нужно двадцать раз переодеваться?

— А как же! Ничего страшного. Когда наловчишься, раз-два — и готово. А штаны так: неделю служат для работы в городе, неделю для работы здесь. Чтобы реже отдавать в стирку. Пусть прачка отрабатывает свои деньги.

— Прачка?

— Да, старуха, которой мы отдаем белье. Я тебя к ней свожу. Она баба неплохая. Знает, ученики — народ не денежный, вот и делает нам скидку.

Они сбросили башмаки и надели парусиновые туфли на веревочной подошве.

— А грязная тут работа? Сильно пачкаетесь?

— Да, сильно. Особенно тот, кто чистит моечный бак.

— А кто это делает?

— Теперь придется это делать тебе. Но когда будет много поездок в город, тебя заменят.

Они вышли, и на лестнице Морис добавил:

— Во время работы мы надеваем фартуки. Ученики — синие, а мастер и помощник — белые. Хозяин, тот работает в куртке. Ему и переодеваться не надо, чтобы выйти в город.

Морис снял велосипед, подвешенный за переднее колесо под навесом возле ледника. Затем он шепнул Жюльену на ухо:

— По правде говоря, он так мало работает, что и запачкаться-то трудно.

У хозяйского велосипеда был высокий руль, толстые шины и большой багажник над передним колесом. На багажнике красовалась та же надпись, что и на двери магазина.

— Это настоящий акробатический снаряд, — пояснил Морис, устанавливая корзину на багажник. — Сейчас увидишь, что умеючи можно сделать с обыкновенным тормозом.

Он вскочил на велосипед и быстро помчался по улице. Она ожила. На ней появились автомобили, велосипедисты и прохожие. Морис скоро добрался до того места, где Безансонская улица, зажатая старыми домами, начинает круто спускаться к центру города. Тротуары были узкие, и прохожие шли по мостовой. Морис катил прямо на них и, не доезжая примерно метр, резко тормозил. Колесо переставало крутиться, и шины громко шуршали. Прохожие отскакивали в сторону, а Морис снова мчался дальше. Жюльен старался его догнать. Руки его судорожно сжимали руль, на лбу выступила испарина. Около площади Ансьен-Пост Морис замедлил ход. Держась одной рукой за руль, а другую сунув в карман, он сполз на раму и весь изогнулся, оборачиваясь назад. Казалось, он висит в воздухе рядом с велосипедом.

— Ну как, что скажешь? — спросил он.

Жюльен покачал головой. Они промчались вниз, проехали половину Большой улицы и лихо затормозили у мясной лавки.

— Запомни, то же самое тебе придется проделывать по двадцать раз на дню, — пояснил Морис. — Особенно в воскресенье утром, когда едешь с корзиной на голове, а народу в десять раз больше.

— С корзиной на голове?

— Конечно. Да еще с полной. Бывает, что везешь заказ на сорок персон. Вот где настоящий цирк!

Они вошли. Морис представил новичка хозяйке, объявив, что сам он теперь «получил повышение». Выйдя из лавки, он уложил мясо в корзину.

— Давай поменяемся, — сказал он.

Усевшись на велосипед Жюльена, Морис ожидал, подбоченившись и поставив ногу на тротуар. Ехать нужно было в гору по Большой улице, и Жюльен тронулся в путь, стоя на педалях. Но склон был слишком крут, и, чтобы одолеть подъем, он хотел повернуть педаль на пол-оборота назад. Однако сработал тормоз, и заднее колесо замерло. Жюльен потерял равновесие, но пытался все же сдвинуться с места, хотя велосипед уже валился набок. Выпустив руль, мальчик растянулся на мостовой.

Морис даже согнулся от хохота. Хозяйка вышла вместе с покупательницей из лавки.

— Не ушибся? — крикнула она.

Жюльен покачал головой. Поднял велосипед и посмотрел на Мориса.

— Тебе смешно?

— А что мне, плакать?

— Если бы в корзине был торт, — крикнула лавочница, — вам бы влетело как следует. Ну, а мясу ничего не сделается!

— Давай, двигай! — сказал Морис.

— Лучше уж я поеду на своем.

— Что ты дурака валяешь! Привыкай. Ведь тебе придется ездить по городу не на своем велосипеде.

— Я попробую в другой раз.

— Нет, нет. Начинай сейчас. Куй железо, пока горячо.

Видя, что Жюльен идет к нему, Морис одним броском рванулся вперед.

— Догоняй, я тебя больше не жду! — крикнул он. В дверях лавок показались торговцы. Они зубоскалили. Из одного окна кричал какой-то мужчина:

— Тебе бы еще пеленки пачкать, а не разъезжать в белой куртке!

Жюльен почувствовал, как глаза его наполняются слезами. Все вдруг стало расплываться. Дома расползались, как будто были сделаны из мокрой бумаги. Подъехал и стал гудеть небольшой грузовичок. Схватив обеими руками велосипед, Жюльен подтащил его к тротуару. От ярости давило грудь. Вокруг раздавались голоса. Но он уже не разбирал, что говорили столпившиеся около него люди. Он хотел только одного — быть сильным, очень сильным, чтобы всех их проучить.

Какую-то секунду он испытал жгучее желание бросить велосипед и убежать по улице, которая круто взбиралась к площади Флер. Но, преодолев это желание, он опустил голову и побежал, толкая рядом с собой велосипед. Плетеная корзина стучала по багажнику. Он сделал несколько рывков. В ушах у него раздавался грохот барабанов. Ему казалось, что он топчется на месте. Вдруг на его плечо опустилась чья-то рука. Это вернулся Морис. Он прошептал, не слезая с велосипеда:

— Давай садись, я тебя подтолкну. Если мы сейчас поменяемся, то тебя засмеют.

Он помог Жюльену сдвинуться с места и, прежде чем отпустить его, добавил:

— Не ты первый мучаешься с этим агрегатом. Но погоди, привыкнешь к нему и, ей-богу, сможешь себе позволять забавные прогулки.

4

Они отправились за мясом и свиными мозгами для слоеных пирогов очень далеко, в сторону Парижской улицы. Когда они вернулись к центру, Жюльен уже умел устрашающе шуршать шинами, предупреждая прохожих о своем приближении. Солнце стояло высоко в небе. Хорошо было ехать и слушать рассказы Мориса о проделках Дени над хозяином.

Когда они выезжали, Жюльен не обратил внимания на длину узкого и темного крытого прохода, который вел с улицы во двор и тянулся вдоль магазина и столовой. Очевидно, из-за яркого солнца ему теперь показалось, будто они въезжают в туннель. Там было сыро, и какой-то странный, трудно определимый запах исходил от влажных плит.

— Чем здесь пахнет? — спросил он.

Морис остановился. Несколько раз потянул носом воздух и сказал:

— Не знаю. А ты что-то чувствуешь?

— Какой-то странный запах.

Морис принюхался еще и заметил:

— Ничего особенного. Здесь всегда так пахнет.

— Чем?

— Не знаю. Наверное, несет из сточной трубы.

В глубине прохода Морис поставил к стене велосипед, открыл маленькую дверцу, которая вела под лестницу, и подтолкнул вперед Жюльена.

— Вот, чувствуешь? — сказал он.

Жюльен чуть не задохнулся. Именно из этого темного угла шел запах гнили и тухлых яиц. Морис спокойно сказал:

— Это отсюда!

И закрыл дверцу.

— Ужас, как воняет!

— А как же иначе. Понимаешь, водосточная труба с крыши идет прямо в помойную яму, а труба дырявая, вот через нее и проникает вонь. Вполне понятно.

Затем Морис показал Жюльену, как нужно вешать велосипед: одной рукой взяться за седло, другой за руль и поднять переднее колесо на уровень гвоздя, вбитого под самым навесом. Жюльен попробовал и без разбега, сильным движением сразу повесил велосипед.

— А ты здоровяк, — заметил Морис. — Занимаешься спортом?

— Да, гимнастикой и легкой атлетикой.

— А мы здесь увлекаемся боксом. Я тебя свожу, ты увидишь, как это здорово!

— Эй! Приведешь ты его наконец или нет? — закричал хозяин.

В приоткрытую дверь Жюльен заметил людей в белых шапочках, глазевших на него. Мальчики побежали переодеться и спустились в помещение, которое господин Петьо горделиво именовал «кондитерским цехом».

— Ну, не очень-то вы спешили, — резко сказал хозяин.

Морис подтолкнул вперед Жюльена.

— Хозяин, должен же я был ему все объяснить.