Сожженные мосты. Часть 7 [СИ]

Эзоповым языком набрав сообщение, я зашифровал его методом стеганографии[37], перед этим скинув получившиеся фотографии в ноутбук, наложил сообщения на фотографии и скинул их на общедоступное хранилище, находящееся в Священной римской империи. Вот и пусть расшифровывают… мудрецы, пальцем деланные.

Оттуда же я достал несколько фотографий кантона Женева, расшифровал их. Программа шифрования была разработана в России и маскировалась под программу обработки изображений «Семицвет». Ничего особо нового мне не сообщили… но я поставил сторожевик на систему Невод, ориентировав ее на активность в Сальвадоре. Если что-то будет — придет в виде сообщения на телефон в лучшем виде.

На обратно пути из отеля я арендовал машину, старый добрый Джип-Рэнглер, еще пятой сери, разукрашенный аэрографом во все цвета радуги и с самодельным жестким верхом. Зачем в такую жару жесткий верх — я так и не понял, но других не было.

Остаток дня я катался по городу, на всякий случай купил карту на английском и проехался по всем основным магистралям, увидел блокпосты на выездах из города, но снимать их не стал во избежание неприятностей. Ничего нового от этих поездок я не узнал, просто стал лучше ориентироваться в городе.

Вечером вернулся в отель. Вещи мои стояли несколько не так, как я их поставил, да и нитка, которую я оставил около защелки на чемодане — исчезла. Но ждать другого — что дежурящие в гостинице полицейские не обыщут вещи подозрительного иностранца — было бы глупо. Поэтому — я не стал ни с кем выяснять отношения. Просто подставил стул под дверь, положил на прикроватной тумбочке телефон и заснул…

Телефон разбудил меня примерно в шесть по местному — от смены часовых поясов дико болела голова. Телефон разбудил оттого, что на него пришло сообщение с одного из «нейтральных» серверов Невода, само по себе ничего не значащее. Североамериканцы его, конечно, отследят — но как минимум три часа у меня в запасе будет.

Из сообщения, которое мне прислали — а компьютер перевел его из голосового режима в текстовый — я особо ничего не понял, кроме адреса. Посмотрел на карте, где Сесилия дель Вега знаю, а вот про закусочную Энрике карта умалчивала. Решил, что съездить и покататься по району — особого труда не составит. Только голова — не прекращала болеть.

Повесив на всякий случай, на бок сумку с ноутбуком и телефоном, я вышел из отеля. Ключи сдал портье…

Место, где произошла трагедия я нашел почти сразу — улица была перекрыта, худой, усатый полицейский остервенело махал жезлом, направляя машины по объездному маршруту. Подчинился — поворачивая, увидел, что дальше по улице стоит большой, черный внедорожник североамериканского производства. Надо было только где-то припарковаться.

Припарковавшись, я решил искать путь не по основным дорогам, а где-то по путям внутри квартала. Это было опасно — могли ограбить и убить, все туристические путеводители настоятельно не рекомендовали туристам отклоняться от больших и многолюдных улиц, заходить внутрь кварталов — но опасно было и на большой улице. Дело было в том, что я, в европейском костюме и с сумкой через плечо сильно походил на журналиста, а представители властей эту профессию не сильно уважали. Журналисты — как североамериканские, так и из других стран, всюду совали свой нос, раскапывали дурнопахнущие истории, в том числе историю с расстрелом целого села и с забитым прикладами до смерти священником, и вообще мешали бороться с мировым коммунизмом. Поэтому, назойливого журналиста могло ждать все, что угодно — от удара дубинкой или прикладом по голове, до тайного расстрела. Тело могли потом найти где-нибудь на дороге в провинции, естественно в произошедшем обвинили бы коммунистов. Журналисты это знали, и большей часть теперь не сами совали свой нос в пекло — а сидели в отелях и скупали «жареные» материалы и видеозаписи у местных, тем более что с распространением сотовых телефонов с встроенными фотоаппаратами и даже видеокамерами, количество «сам себе режиссеров» увеличилось на порядок. Часто кстати такие материалы «сливали в прессу» сами полицейские или военные, желая подставить друг друга, и занять освободившееся кресло.

Квартал бы самым обычным для Сальвадора, довольно бестолково застроенным и грязненьким. Здесь не было нормальной канализации, и помои во многих домах просто выплескивали на улицу, оттого омерзительно пахло, и у стен домов открыто копошились крысы. Зелени здесь почти нет, на веревках прямо через улицу висит белье как в старых итальянских городках. Везде лестницы — на второй этаж заходят по внешней лестнице, а не по внутренней. Людей почти нет, еще утро, рано. Если бы были — скорее всего, я отсюда не вышел бы живым. В подобных местах европейский костюм — призыв к насилию…

Наткнувшись на перегораживающий путь заборчик из сетки — рабицы, я повернулся, чтобы поискать другой путь, и в это время меня кто-то окликнул. Я поднял голову — на балкончике второго этажа стояла молодая синьорита в одном халатике, курила сигарету.

— Зайдешь, мачо? — улыбнулась она.

Халатик как бы случайно распахнулся.

— Но, сеньорита… — сказал я на жалком испанском, который я вечером учил по туристическому путеводителю от нечего делать — грацие.

Сеньорита пробормотала что-то, судя по тону, нелицеприятное, какой-то pendeho… Что это означало — я не знал.

Путь через лабиринт я все же нашел, причем вышел как раз напротив заведения, с ковбоем и надписью на английском Enrice’s place, именно так, привожу дословно. Поскольку я вылез внутри периметра бестолково поставленного полицейского оцепления — я сразу к этому Энрике, в его «место» и нырнул, чтобы не отсвечивать на улице. А то и прикладом по голове можно получить за наглость. Спросил кофе, пару больших чашек, сел, где потемнее — свет в кафе не горел, то ли не было, то ли хозяин экономил…

Марианна вошла в кафе с каким-то местным, в военной, а не полицейской форме. Не огляделась по сторонам — а это минус, и большой минус, начинают забываться навыки, полученные в Секретной Службе, просто плюхнулась за столик. Деквалификация — вот как это называется. Когда разведчик высокого уровня начинает играть в грязные и кровавые игры с примитивным, но жестоким противником, именно она и происходит. Деквалификация. Чтобы поддерживать свою квалификацию надо играть с противниками равными себе или сильнее.[38]

Местный офицер задержался в разговоре с хозяином бара — и я понял, что надо действовать. Сейчас — или никогда…

— Что здесь происходит? — раздалось за спиной.

Я повернулся — местный офицер стоял у меня за спиной, но обе руки у него были заняты чашками с кофе. Избавиться от них он не успеет в случае чего — но и мне кровавая перестрелка не нужна.

— Я просто принес даме кофе. Нельзя?

— Ты как прошел оцепление, козел? — спросил офицер.

— Виктор, прекрати… — вступилась за меня Марианна, немного пришедшая в себя от неожиданности.

— Ты знаешь этого борзописца? — удивленно спросил офицер, кстати, неплохо говорящий по-английски.

Так вот в чем дело. Как я и думал — меня приняли за журналиста.

— Да… Это Алекс. Алекс, это Виктор, офицер сил безопасности.

— Очень приятно — сказал я.

— А мне — нет. Покиньте оцепленную зону, господин журналист Алекс и немедленно. Получите полицейский пресс-релиз, и будьте довольны.

— Прекрати… — забыв про кофе, которого ей принесли сразу две чашки, Марианна поднялась со стула, взяла меня за руку — пошли, немедленно!

Офицер, так и оставшийся стоять, как дурак со своими двумя чашками кофе смотрел нам вслед. Таким взглядом можно сверлить металл…

— Ты как здесь оказался?

— Соскучился по тебе и прилетел.

— Прекрати паясничать! — судя по тону Марианне было не до шуток — ты хоть знаешь, что здесь происходит?

— По-моему гражданская война.

— Я не про это. Только что убили моего осведомителя. Это ты сделал?

— Невиновен, ваша честь.

Мы как раз дошли до машины, Марианна облокотилась на высокий, запыленный капот.

— Ты можешь хоть минуту побыть серьезным?

— Минуту — могу.

— Этого хватит. У меня убили осведомителя, ты что-то знаешь об этом?

— Нет.

— Точно? — она испытующе смотрела на меня.

— Точно. Я прилетел вчера днем. Можешь проверить.

Марианна устало выдохнула.

— Я хочу кофе…

— Один момент…

За кофе я снова сбегал к Энрике, заказал свежего, с пылу с жару, как говорится — на вынос. Если на вынос — там не чашки, а такие пластиковые стаканчики с крышечкой. Виктор сидел за столом и пил кофе, стараясь не смотреть на меня.

С кофе я вернулся к машине…

— Прошу, мэм.

Я поставил свой стаканчик на капот, в ожидании пока он охладится, Марианна начала пить свой сразу. Понять не могу людей, которые пьют такой горячий кофе, что он обжигает рот — вкуса же не чувствуется совершенно, просто горячее варево.

Впрочем — дурной кофе только так и пить, если он немного остывает — то превращается в откровенные помои.

— Для чего ты приехал в страну?

— Передать тебе привет. От посла Пикеринга.

— Ах, это… — Марианна поморщилась — давай, сядем в машину.

Сели. Кофе я так и оставил на капоте.

— Я слышала, в Тегеране была большая беда…

— Больше, чем ты можешь себе представить. И шахиншах, и наследник мертвы, обоих убили на моих глазах. Меня самого эвакуировали вертолетом, с двумя пулями в спине.

— Я смотрела новости по BBC[39]… Бойня на параде… они немного успели отснять, прежде чем паника началась…

— Просто удивительно. В BBC работают настолько хорошие репортеры, что они всякий раз оказываются на пожаре за десять минут до его начала. Настораживает, не правда ли?

— О чем ты?

— Да все о том. Помнишь Лондон?

— Это все в прошлом.

Я отрицательно покачал головой.

— Ты так ничего и не поняла. Этот бой — вечен. Британская разведка, пока существует она и пока существует Британия — не остановится. У Британии нет друзей — есть только интересы и они открыто об этом говорят.

Марианна с решительным видом допила кофе.

— Вернемся к нашим баранам. Что ты здесь делаешь?

— Мне нужен выход на ваши спецслужбы. Другого у меня нет, последнего представителя вашей разведки я видел в вертолете, последнем, который взлетал из Тегерана.

— Ты про кого?

— Про Пикеринга. Пошла новая мода — разведкой занимается лично посол.

— Ты ошибаешься… — сказала Марианна после недолгого колебания — он не разведчик.

— Вот как? А кто?

— Вы, русские, многие вещи воспринимаете буквально. Точно так же и немцы. У нас человек либо разведчик — либо нет.

— А что, это не так?

— Нет. Пикеринг не работает на государство, он не связан с СРС, АНБ или ФБР. Просто у него есть свои взгляды, и свои друзья и он помогает им, а они ему.

— Напоминает описание мафии. Знаешь, как они сами себя называют? Друзья друзей…

— Ты просто кладезь премудрости.

— Есть немного. А ты? Тоже никогда не забываешь о дружбе?

— Вот именно. Если бы не друзья — я бы сейчас работала где-нибудь в гражданском секторе. А я там работать не могу. Так что ты хотел сообщить североамериканским спецслужбам в моем лице?

— А то, что мы вышли на международную террористическую организацию. Знаешь о том, что произошло в Бендер-Аббасе? Так вот — в распоряжении этой террористической организации есть ядерные взрывные устройства. Мы считаем — и у нас есть веские основания так считать — что следующий атомный взрыв произойдет в одном из городов вашей страны.

24 августа 2002 года

Федерал-плаза Нью-Йорк

АТОГ штаб-квартира

На экране была зловещая, красная заставка. Лично я, будь здесь руководителем, первым делом убрал бы ее, дабы не подвергать лишним испытаниям и без того измотанные нервы нижних чинов. Но я здесь руководителем не был, и заставка — здесь висела.

ВНИМАНИЕ! УРОВЕНЬ УГРОЗЫ КРАСНЫЙ!

Как напоминание того, что может в любую минуту произойти непоправимое.

За прошедшее время мне, наконец, придумали статус, позволяющий мне пользоваться некоторыми благами и находиться под охраной. Даже два статуса — «лицо, являющееся свидетелем по делу об организованной преступности» и «лицо, добровольно оказывающее помощь». Эти два статуса в сочетании с дипломатическим паспортом, делали меня как бы экстерриториальным, а статус особо ценного свидетеля давал иммунитет против судебного преследования, позволяя действовать и оказывать помощь в широких пределах.

С самого начала мы расставили все точки над «И». Это только в дурном синематографе главный герой — одинокий волк, знающий все и вся, эффектно расправляется со злодеями, делая то, что порой не может сделать целое государство. В жизни же — системе может противостоять только система. Террористы вели игру, пока банковали они. Они первыми создали систему, пусть небольшую — но это была система, террористическая сеть, нацеленная только на одно — убить как можно большее количество людей. Вполне возможно, у них уже есть один или несколько ядерных зарядов, возможно, они еще в пути. Как бы то ни было — пока мы отставали от них, и возможности их догнать не просматривалось.

На совещание собрались с самого утра, на Федерал-Плаза. Несколько уставших замотанных копов, Марианна — не слишком уставшая, потому что мы совсем недавно прилетели из других мест — и я. Как бесплатное дополнение.

Совещание проходило в специальной «переговорной» комнате — в САСШ в отличие от нас совещания проводятся не в кабинете начальствующего лица, которому для этого придают кабинет соответствующих размеров — а в «переговорной комнате», которая считается общей. Переговорная комната, которую, открыли для нас, была довольно большой и оборудованной стандартно для таких комнат. Больше всего мне не понравились окна, одна стена кабинета была сплошь стеклянной, от пола до потолка. Русские так никогда не строят, потому что климат у нас холодный и через подобное окно будет теряться слишком много тепла — а тут это самый архитектурный шик, стеклянная стена. Стол был самым обычным, из дешевых — но большой и чистый, без единой бумаги, стулья — тоже дешевые, конторские, неудобные. В углу техника — копировальный аппарат, прибор для показывания слайдов, и большой общественный кофейный аппарат. Все, даже Марианна, не преминули налить себе кофе, я же от «общественного кофе» воздержался, опасаясь изжоги. Кофе с общественного аппарата редко бывает хорошим…

Перед тем, как занять место за столом, я совершил ошибку — загляделся на великолепный вид из окна. В итоге, когда я обернулся — то увидел, что место мне оставили самое худшее, если сидеть на нем — то восходящее солнце будет светить тебе в спину, а лето еще не прошло, и солнце светило — будь здоров. Остальные разобрали места получше, либо в тени, либо поближе к кофейному аппарату. Вздохнув, я занял то место, что мне осталось.

Совещание вел начальник временной оперативной группы — он же, как я понял, начальник сего богоугодного заведения, выше среднего роста, лысоватый, даже в помещении не снимающий черные очки и имеющий обыкновение нервно перебирать пальцами по столу. Из всех присутствующих я знал только троих — Марианну и тех двух копов из антитеррористической группы, которые участвовали в этом деле с самого начала. Остальные были мне незнакомы.

— Итак, приступим, господа… — на правах начальствующего сказал тип в черных очках — я Питер де Соуза, руководитель антитеррористической оперативной группы, центрального отделения. Остальных прошу представиться самостоятельно.

— Доктор Рей Коэн, антитеррористический центр, оперативный директорат СРС, руководитель центра — сказал аккуратный, бородатый человек средних лет, носящий старомодные очки в золотой оправе. Мне почему-то он показался французом, не знаю, почему такая мысль пришла в голову. Позже я узнал, что его родители и в самом деле переехали в САСШ из франкоговорящего Квебека.

— Лейтенант Томас Бонверит, полиция Нью-Йорка — следующим представился не самым лучшим образом одетый здоровяк, он и в самом деле безошибочно опознавался как коп, что было не самым лучшим в его профессии. Фамилия и гнусавый акцент безошибочно выдавали его происхождение — человек с юга, скорее всего Джорджия или Луизиана.

Настало время представиться и мне.

— Александр Воронцов, — я умышленно не назвал своего титула, — посланник Морского генерального штаба Российской Империи.

Коэн, услышав это, ничуть не удивился — а вот по лицу Бонверита было понятно, что это произвело на него впечатление. Интересно узнать — какое.

— Спасибо, господа — де Соуза взял нить совещания в свои руки, недовольно посмотрел на Бонверита, отправившегося за новой порцией кофе — теперь мы все знаем друг друга по именам, но есть еще одна небольшая проблема, которая может помешать нам в работе. Каждый из нас знает свой небольшой кусок информации, который является всего лишь частью мозаики. Сама по себе часть мозаики не представляет по себе никакой ценности — ценность представляет лишь полная картина, и только она нам и нужна. Поэтому джентльмены, я хочу, чтобы сейчас каждый из вас выложил на стол все, что ему известно на данный момент. Если вы что-то скрывали или утаивали — самое время прекратить делать это. Ставки предельно высоки, на карту, возможно, поставлены жизни жителей целого города. Мы стоим перед угрозой максимального уровня за все время существования нашей службы — и от того, как мы справимся с ней, зависит наше будущее. Еще раз, настоятельно прошу ничего не скрывать. Начнем с вас, господин Воронцов. Можете не вставать.

Да я собственно и не собирался.