Год колючей проволоки

Батя сказал длинную фразу на каком-то языке, которого Юрьев не понимал.

— Не понял?

— Никак нет.

— Сколько курсов окончил?

— Три, товарищ…

Батя разразился фразой теперь уже на родном. Великом и могучем — матерном.

— Разогнали?

— Так точно. Сказали, кто хочет — в сержантскую учебку, сержанты нужны.

— Учебка там же?

— Так точно.

— Кто преподавал?

Сержант назвал несколько фамилий, батя никак не отреагировал.

— Ты на кого учился?

— Командир танка.

— Справишься?

— Наверное, да.

— Стрелять — как?

— Ну… учили.

Батя тяжело вздохнул.

— За дверью подожди.

Когда за молодым захлопнулась дверь — командир батальона, майор Фатыч, вперил тяжелый, давящий взгляд в своего подчиненного — мало кто мог его выдержать. Но капитан — выдержал, глаз не отвел.

— Ты о…ел?!

— Товарищ майор, а где пополнение брать? Пьянь да рвань.

— А это — пушечное мясо!

— Научим. Нас ведь когда-то так же учили, тащ майор. Лучше с нуля, чем со всяким б…ством разбираться.

— Научим… — проворчал батя. — Ты его кем?

— По штату — замком[113] мне, он сержант.

— Да его у тебя сожрут.

— Подавятся.

— Уверен?

— Уверен. Я сам таким же когда-то был.

— Так и обломали рога.

— Новые нарастут.

Батя снова тяжело вздохнул — с пополнением и в самом деле было хреново. Оскудела земля русская богатырями.

— Раз так — за него отвечаешь.

— Есть.

— Проверь, как стреляет. Сегодня же.

— Есть.

— И потом… скажи Миронычу, пусть по танку с ним полазает. Если толковый пацанчик — лишним не будет…

— Так танков же лишних нет, тащ майор.

— Моя проблема.

— Так точно. Разрешите идти?

— Иди… с глаз моих долой…

Капитан вышел из кабинета, коротко бросил «за мной». Вышли из штабного здания, попетляли по траншеям, пока не дошли до курилки. Яма, посыпано песочком, в центре ведро — окурки бросать. Все культурно.

Капитан вытащил пачку «Петра», приглашающе протянул.

— Будешь?

— Нет.

— Не куришь, что ли? — изумился капитан.

— Нет, товарищ капитан. Не курю.

— И что… не пробовал?

— Ну… было пару раз.

Капитан спрятал пачку в карман, усмехнулся, тяжело хлопнул по плечу.

— Молодец. У меня в группе не курит никто. Кто жить хочет. Местные курево за километр чуют, даже если не куришь. Если куришь — и за два. Понял, куда попал?

Думать, как ответить, было некогда, поэтому Юрьев ответил просто:

— На войну…

Капитан коротко хохотнул.

— И в самом деле, на войну. Тут такие дела творятся… Короче, я капитан Белый Олег Станиславович, командир нештатной рейдовой группы особого назначения. Позывной — Заяц, кликуха — та же. Здесь у всех должны быть клички, настоящее имя и фамилию лучше вообще забыть, потом поймешь почему. Задачи группы — борьба с терроризмом, ликвидация особо опасных бандглаварей, борьба с басмачеством, перекрытие троп доставки наркотиков, уничтожение наркокараванов и наркокурьеров. Часть задач группы являются противозаконными, отдаваемые приказы нигде не фиксируются. В плен сдаваться нельзя — не только нам, но и вообще кому-либо. Последнего, кто сдался, — изнасиловали все вместе, потом посадили на кол. В качестве привилегий — жрачка от пуза, делай, что хочешь, никаких нарядов — только рейды и засады. Работа такая — день отдыхаем в расположении, день — в поле. Выслуга — год за два, боевые — по пятнадцать суток — но с гарантией закрывают, больше, увы, — только в штабе. Наркотики на базе запрещены, на первый раз посадят в зиндан, на второй раз — поганой метлой. В группе ты рядовым бойцом быть не можешь, потому как сержант — но у меня нет замка. Заместителя командира группы. Личный состав — сам видел. Либо ты их сожрешь — либо они тебя. Полкопосыльцев здесь нет — только полководцы, из офицеров в поле бывают все, даже батя. Если не устраивает — со следующим конвоем обратно в Ташкент отправлю. Поедешь нефтяников охранять или еще куда. На блоках, к примеру, стоять, как тот соловей-разбойник — на перекрестке дорог сидел, свистел и дань взимал. Ну?

Больше всего, чего бы сейчас хотелось Юрьеву, — хоть немного подумать, разложить свалившуюся на него груду кирпичей, каждый по своему месту.

— И думать долго нельзя, — сказал капитан, — в поле думать некогда. Или ты — или тебя. Решение принимается максимум на счет «три». Раз…

— Согласен, — сказал Юрьев, сам не зная почему.

— Ну и дурак, — вдруг сказал капитан, — сам не знаешь, на что согласился. Пошли.

Несмотря на не такое уж большое пространство, отведенное под базу, — на базе был отличный стрелковый полигон, такой, какого нет во многих учебных центрах. Это была яма длиной примерно сто пятьдесят метров, шириной двадцать пять и глубиной аж шесть — весь грунт вынули отсюда экскаватором и пустили на укрепление строений и на вал второй линии обороны. Рядом была вырыта еще одна яма той же ширины, глубины метра три и длины метра четыре. В эту яму вели ступеньки, выкопанные в грунте и утоптанные, в яме стояли столы для сборки-разборки и разряжения оружия и большой ржавый контейнер, закрытый на висячий замок. В самой яме были несколько огневых рубежей, отделенных друг от друга где рядами покрышек с землей внутри, а где — просто барьерами из земли, и были мишени. Самое главное — полигон был устроен так, чтобы в нем можно было стрелять на триста шестьдесят градусов из всего, в том числе из пулемета «ПК» без риска, что пуля полетит куда-то не туда — а как, шесть метров глубина! Управления мишенями не было, сами мишени были простые, бумажные. В конце полигона была имитация дома — стены и положенная сверху бетонная плита. Дверь была выбита.

— Из чего учили?

— Сотый у нас был, «АК семьдесят четыре».

— Подствольник?

— Нет.

— «ПК»?

— Стреляли, — со вздохом сказал Юрьев.

— Сколько?

— Сотку выпустили.

Капитан выразился кратко, но нецензурно.

— «Стечкин»?

— Как факультатив, дали магазин выпустить.

— «ПЯ»?

— Это учили.

— И сколько?

— Патронов двести дали отстрелять.

— «СВД»?

— Я же не снайпер.

— Тяжелое? АГС там, «ДШК».

— Никак нет.

— Так что же у вас, б…, за училище такое, — сорвался капитан, но тут же пришел в себя: — Ничего. Научим. Жизнь заставит. «Семьдесят четвертый», говоришь, знаешь?

— Так точно.

Капитан полез за ключом, отпер замок на контейнере. Вытащил старый «АКС-74», еще с рамочным прикладом и деревянным цевьем.

— Такой?

— Никак нет. У нас приклад другой, и пластик.

— Почти такой же. Этот c длительного хранения пришел, восемьдесят второй год. Тогда еще такого бардака не было, как надо делали. Держи!

Сержант принял автомат, покачал в руках — развесовка у училищного была точно такая же. В прикладе у этого — изолентой был замотан ИПП.

— Правила такие. Двадцать мишеней, на время. Потом… там лестница есть, внутри, в здании… увидишь, в общем. Бегом — ко мне. Как только добежишь — секундомер выключается. Вопросы есть?

— Никак нет, товарищ капитан!

— А вот это брось. Нет здесь ни товарищей, ни капитанов. Есть Заяц. Понял?

— Так точно.

— Смотри, ногу не вывихни. По сигналу — прыгай, и вперед.

— Това… Заяц, а сколько тут лучшее время?

Капитан усмехнулся.

— Потом узнаешь. На исходную!

Сержант подошел к черте, отмеченной белым, вкопанным в землю кирпичом, поставил на него носок ноги. Автомат с разложенным прикладом — к плечу, все-таки чему-то их, но учили в учебке.

За спиной оглушительно бахнул пистолет, так что сержант дернулся.