Книга разлук. Книга очарований

— Какой ты добрый, Женечка!

Женя самодовольно улыбнулся, но постарался принять равнодушный вид и с медленной важностью промолвил:

— Ну, пожалуйста, — я не люблю комплиментов.

— Но, — робко сказала Шаня, — ведь к нему можно после.

— Это уж решено, Шанечка, — великодушно ответил Женя, — к нему вечером, теперь — к тебе. Я не умею тебе отказывать. Вообще я не люблю подчиняться чьим-нибудь капризам, но ты, Шанечка, другое дело.

— Я — другое дело! — крикнула Шаня, запрыгала и завертела Женю.

— Тише, тише, безумная, ведь здесь люди ходит, — унимал Женя, отбиваясь.

Шаня вытянула руки по швам и замаршировала по-военному.

— Ах, Шаня, когда ты отстанешь от этих манер.

Шаня повернулась к нему с покорной улыбкой.

— Ну, ну, не сердись, не буду. Никогда больше не буду. Евгений Модестович, — шаловливо шепнула она и нежно прижалась к Жене.

Женя быстро огляделся, — никого не видно, — охватил Шаню и неловко, по-детски, чмокнул ее в щеку. Глаза его засверкали. Шаня отодвинулась.

— Что за вольности! — стыдливо шепнула она, поправляя под шляпкой разбившуюся косу, и вдруг весело, но слишком нервно рассмеялась.

Им приходилось видеться крадучись: мать Хмарова считала неприличным для Жени общество мещанской девочки, дочери не очень богатого купца; она приказала сыну прекратить это знакомство. Но необходимость скрывать встречи подстрекала детей, — было им жутко и весело.

III

Шагов за пять до деревянных ворот сада Шаня остановилась и потянула назад, за кусты, Женю.

Что ты? — спросил он.

— Твоя сестра! — шепнула Шаня.

Сквозь кусты виднелся через улицу забор небольшого сада, над забором — навес пристроенной к нему террасы, а под навесом стояла беленькая девочка лет тринадцати, с капризным и скучающим лицом и слегка вздернутым носом. Она пристально всматривалась в деревья Летнего сада.

— Как тут быть? — говорила Шаня, — с чего это она здесь торчит?

— Ревнует, — объяснил Женя.

Оба они заговорили шепотом.

— Ревнует? Что ты? — недоверчиво переспросила Шаня.

— Очень просто. Мы с ней были дружны; разница лет, конечно, сказывалась, но я все-таки любил ее позабавить. Ты знаешь, я иногда, когда в духе…

— О, да, ты остроумный и любезный.

Женя самодовольно улыбнулся.

— Но теперь ты понимаешь, я думаю только о тебе. Конечно, я иногда захожу к ней, но она мне, признаться, надоедает. Вот она и злится и высматривает. Она еще совершенный ребенок.

— Мы вот как сделаем, — решила Шаня.

Ее глаза засверкали и засмеялись, и она зашептала таинственно, с видом заговорщицы:

— Я пойду мимо вас. Она увидит, что я одна, и успокоится: она же увидит, что я прошла, а тебя еще нет. А ты обеги кругом.

— Ты, Шанька, гений! — восторженно крикнул Женя.

— Ш-ш! зеворот! услышит! — унимала его Шаня, махая на него руками.

— Молчу, молчу, — зашептал Женя. — Ну, я бегу.

Мальчик юркнул в кусты. Шаня прислушалась, постояла, хмуря брови, пока не затих шорох ветвей за ним, и пошла из-за кустов через ворота на улицу.

IV

Маша поджидала ее на своей вышке.

— Послушайте, девочка! — надменно окликнула она Шаню.

Шаня подняла голову и весело засмеялась.

— А! — воскликнула она, — а я думала, это — целая барышня. Ну, слушаю, девочка, — что надо?

— Скажите, пожалуйста, — спросила Маша, обидчиво краснея, — куда пошел мой брат?

— Ваш брат? А кто такой ваш брат?

— Пожалуйста, не притворяйтесь. Вы с ним были сейчас в саду, а он скрылся.

— Ишь ты, глазастая какая! — запальчиво закричала Шаня, покачивая головой, — прыгала бы через забор да и бежала бы за своим братом, а мне как знать, где он.

— Экая мужичка! — уронила Маша, стараясь выразить большое презрение.

— Миликтриса Кирбитьевна! — ответила Шаня и сделала кислую гримасу.

— Как ты смеешь так со мною разговаривать, уличная девчонка! — крикнула Маша.

Шаня прыгала и кривлялась.

— А коли ты такая важная, так и не связывайся с уличной девчонкой! — кричала она. — Футы, ну-ты, ножки гнуты.

— Вот папа скажет твоему отцу, чтоб тебя высекли.

— Ну, ты еще и не посмеешь ничего своему отцу сказать, — тебе самой достанется: зачем на улице базарить! фря курносая!

— Вот погоди, дворник с метлой придет, — сказала Маша, стараясь принять равнодушно-презрительный тон.

— Ай, ай, как страшно! — крикнула Шаня, отбегая, — фискалишка презренная, — забралась на вышку шпионить.

У конца забора Шаня остановилась, сделала Маше нос и крикнула:

— Жди себе братца.

Маша отвернулась, досадливо покусывая тонкие губы. Шаня убежала было за угол, но вдруг вернулась.

— Пока ты собачилась, — крикнула она, — твой брат домой пришел.

В самом деле, кто-то прошел по двору, но кто, Маша не успела заметить: дверь на крыльце уже затворялась. Маша обрадовалась и побежала домой. Но это был только почтальон, а Женя еще не возвращался.

V

На перекрестке двух улиц, безнадежно пустынных и грязных, Женя и Шаня сошлись, улыбаясь еще издали друг дружке, и остановились среди луж. Шаня передала мальчику разговор с Машей.

— Нажалуется, — пробормотал Женя, нахмурившись.

— Не посмеет.

— Ну да, не посмеет. Она про себя не скажет, не беспокойся, а наболтает, что видела нас вместе. Мать опять молебен отслужит.

— Молебен? — переспросила Шаня и звонко засмеялась.

— Это мы с отцом так называем, — начал объяснять Хмаров, и приунывшее было лицо его опять засияло горделивым сознанием своего остроумия. — Она, видишь ли, начнет сцену: нервы, и все такое. Будет пилить, пилить, точно все это нужно. Ну, отец и говорит: начала молебен петь.

— Молебен петь? — смеясь, повторяла Шаня.

— Пожалейте, говорит, мои бедные нервы, — с внезапной злостью заговорил Женя, — а сама всем нервы надрывает. И тут еще дядюшка, и тетушка.

Они пробирались по грязной улице. Женя терся новеньким мундирчиком о рогатые изгороди, сложенные из осиновых жердей, и шлепался модными сапожками в мутные лужи. Шаня выбирала сухие местечки по другой стороне улицы.

— Экая трущоба! — раздражительно сказал Женя, — точно не может твой отец мостков набросать.

— Иди сюда, — звала его Шаня, — там сапоги загваздаешь.

— Везде одинаково мерзко, — брюзгливо отвечал Женя.

Он видел отлично, что там, куда зовет его Шаня, гораздо лучше, — но продолжал идти по своему пути с тем упрямством, которое заменяло у него характер.

VI

На выезде из Сарыни стоял двухэтажный дом нелепой архитектуры с разбросанными вокруг хозяйственными постройками. Прежде это была помещичья усадьба, к которой принадлежала подгородная деревня Ручейки. Во время дворянского упадка усадьба досталась Самсонову. На ту улицу, где шли Женя и Шаня, выходил фруктовый сад, огороженный тыном, а дальше парк с прудами, протоками, мостиками, беседками, цепкими кустами давно не подстригаемых акаций. Дорожки заросли травой, но пруды были расчищены, — Шаня любила кататься на лодке. Были для нее и качели, была горка, которую зимой приспособляли для Шанькиных салазок.

Шаня и Женя дошли до низенькой изгороди парка.

— До калитки далеко, — сказала Шаня, осторожно перебираясь через улицу, — перелезем: здесь невысоко.

— Полезем, — согласился Женя и повернулся к изгороди, выбирая место поудобнее.

Но едва он поставил ногу на перекладину, а другую занес поверх изгороди, как вдруг в парке послышался неистовый лай: два свирепых пса бросились на Женю. Женя вскрикнул и соскочил, — прямо в лужу. Брызги обдали его. Сделавши прыжка два по лужам, он остановился: ноги подкашивались. Сквозь лай еле слышал он крик Шани, унимавшей собак, и ее серебристый смех. Собаки угомонились, — Женя сообразил, что опасность миновала. Он взглянул на свою забрызганную одежду: на колене зияла длинная прореха, — должно быть, зацепился, соскакивая с изгороди. Сердито хмурясь, он полез в парк, где уже поджидала его Шаня.

— Глупая привычка — вечно скалить зубы, — сделал он выговор Шане.

Шаня перестала смеяться.

— Боже мой! — воскликнула она, — ты весь перепачкался. Новый мундир, — а его так залюхал. И разорвал.

Она бросилась было обтирать его мундирчик рукавами своей кофточки, но Женя хмуро отстранил ее.

— Ну, большая беда! — проворчал он сердито, — ведь я не Гарволин, у меня не одна перемена.

— Это все я виновата, — мне бы надо было вперед пойти. Экая я дура!

— Оставь ты, пожалуйста, мужицкую манеру бранить себя! — крикнул Женя.

Шаня с удивлением посмотрела на него.

— Чего ты? Ведь я не тебя!

— Гораздо естественнее других ругать, чем себя.

— Ты испугался, Женечка?

— Вовсе не испугался, — я вздрогнул от неожиданности. У меня нервы не из канатов. Твои собаки дождутся, что я их задушу руками.

— Ну, да, задушишь, — а сам убежал.

— Да ведь они могли быть бешеными. Глупо драться с собаками, их на дуэль не вызовешь.

Шаня захохотала и долго потешалась, представляя, как Женя стреляется с Барбосом. Женя натянуто улыбался. Шаня повела его к яблоням, во фруктовый сад.

— Вот у вас свои яблоки, а мы должны покупать, — сказал он Шане притворно-беспечным голосом.

Но он чувствовал, что голос его вздрагивает, и это было ему досадно.

— А у вас варят варенье? — спросила Шаня.

— Ну кто же в городе варит варенье! — пренебрежительно сказал Женя. — Это в деревне еще ничего, — да и то, в сущности это мещанство.

— А вот моя мама варит.

— Ну, у вас совсем другие нравы, — объяснил Женя.

— Ну, конечно, — согласилась Шаня, — мы не по-вашему живем, — мы попросту, без затей.

Женя никак не мог отделаться от подозрения, что Шанька смеется над ним. Подсолнечники огорода, который был разведен Самсоновым за фруктовым садом, глупо пялились на него и говорили, казалось: