Помоги проекту - поделись книгой:
На пятый день Лойкот повернул на восток. Равнина сменилась лесистыми холмами, поднимаясь на которые они заглядывали в лежащие впереди мелкие долины. И вот в меркнущем свете вечернего солнца блеснуло что-то металлическое. Заслонившись козырьком ладони, Леон всмотрелся в даль.
— Да, М'бого, — кивнул Лойкот. — Это она, твоя железная змея.
Над далекими вершинами деревьев появлялись и растворялись черные клубочки дыма. Потом тишину прорезал печальный крик парового свистка.
— Дальше я с тобой не пойду — здесь даже ты не заблудишься, — с важным видом изрек Лойкот. — Мне надо возвращаться — кто-то ведь должен присматривать за стадом.
Лейтенант проводил пастушка грустным взглядом. Благодаря ему путешествие получилось и приятным, и познавательным. Впрочем, печалиться было некогда. Он повернулся и торопливо спустился с холма.
Высунувшись из окна кабины локомотива, машинист увидел далеко впереди стоящего на рельсах человека. Судя по охряно-красной шуке, это был масаи. Когда состав подошел ближе, незнакомец распахнул одежду, и машинист понял, что перед ним белый, и даже заметил уцелевшие лохмотья хаки. Он ухватился за рычаг тормоза, и тяжелые колеса завизжали и заскрипели, высекая искры из стальных рельсов. Выбросив облако пара, состав медленно остановился.
Майор Фредерик Снелл, командир 3-го батальона 1-го полка КАС, не соизволил оторваться от лежавшего перед ним документа, когда в его кабинет ввели под конвоем лейтенанта Леона Кортни.
Снелл был староват для занимаемой должности, хотя и успел повоевать в Судане против Махди и в Южной Африке против буров. Впрочем, ни в одной ни в другой кампании отличиться ему не довелось, и теперь майор со страхом ожидал отставки, к которой приближал его каждый прожитый день. На армейскую пенсию он мог позволить себе разве что скромный домишко в каком-нибудь Брайтоне или Борнмуте, чтобы провести там остаток дней с женой, которой уже перевалило за сорок. Свои лучшие годы Мэгги Снелл прожила в армейских казармах, в не самом полезном для здоровья тропическом климате, иссушившем ее кожу, испортившем характер и заточившем язычок.
Снелл был невелик ростом и невзрачен. Волосы, некогда ярко-рыжие, поблекли, выгорели и повыпали, оставив как напоминание о себе жиденькую белую бахрому вокруг веснушчатой плеши. Рот был широкий, но губы узкие. Круглые, бледно-голубые, навыкате, глаза оправдывали приклеившееся к нему прозвище — Фредди-Лягушонок.
Майор шумно, с причмоком, пососал забытую во рту трубку. На столе перед ним лежал исписанный от руки лист. Дойдя до конца, Снелл нахмурился, вынул трубку и постучал ею о стену, оставив на белой побелке желтую никотиновую кляксу. Трубка вернулась в рот, а внимание майора к первой странице документа. Еще раз, с показным вниманием, пройдясь взглядом по начальным строчкам, он аккуратно сложил бумаги и наконец-то поднял голову.
— Арестованный! Смирно! — гаркнул во всю глотку сержант Мфефе, командовавший конвойной командой.
Леон врезал стертые каблуки в цементный пол и вытянулся в полный рост.
Снелл смерил его презрительным взглядом. Лейтенанта Кортни арестовали тремя днями ранее, когда он самолично явился к главным воротам штаба, и с тех пор содержали в тюремном бараке — во исполнение приказа командира батальона. Ни переодеться, ни побриться ему не разрешили. Щеки и подбородок арестанта покрывала густая темная щетина, рубашка окончательно обтрепалась и почернела от грязи. Рукава отсутствовали, штанины жестоко пострадали от колючек. И все равно, даже в таком непрезентабельном виде и незавидном положении арестанта, лейтенант раздражал майора одним своим присутствием. И в лохмотьях Леон Кортни оставался высоким, могучим, и при этом от него исходило ощущение наивной самоуверенности. Супруга майора, крайне редко хвалившая кого-то или что-то, обронила как-то с грустью, что молодой Кортни изумительно хорош собой.
— С его появлением здесь не одно сердечко затрепетало, — поведала она мужу. — Это я тебе точно скажу.
«Что ж, — думал майор Снелл, с ненавистью и злобой глядя на арестанта, — больше они трепетать не будут — уж я об этом позабочусь!»
— Итак, Кортни, — молвил он наконец и постучал пальцем по бумагам, — на сей раз ты превзошел себя самого. Я прочитал твой рапорт, и ничего, кроме удивления, он у меня не вызвал.
— Так точно, сэр! — подал голос Леон.
— В такое невозможно поверить. — Снелл покачал головой. — Это слишком даже для такого, как ты. — Он вздохнул, скрывая за неодобрительной гримасой восторг победителя. Дождавшись мгновения триумфа — а ждать пришлось почти год, — майор желал насладиться им в полной мере. — Интересно, что скажет твой дядя, когда познакомится с этим весьма и весьма любопытным документом?
Дядя Леона, полковник Пенрод Баллантайн, был командиром полка. Намного моложе Снелла, он обошел его в служебной карьере по всем статьям. Майор понимал: еще до того, как его отправят в отставку, Баллантайна скорее всего произведут в генералы и поставят во главе дивизии в какой-нибудь приятной для жизни части империи. А потом, как само собой разумеющееся, счастливчика ждет и рыцарское звание.
Сэр Пенрод Баллантайн, чтоб ему провалиться! Снелл ненавидел полковника так же, как ненавидел его чертова племянника. Всю жизнь его обходили такие вот баллантайны. Обходили легко, даже не напрягаясь. Что ж, со старым псом тягаться поздно, зато на щенке отыграться можно.
Майор почесал лысину черенком трубки.
— Скажите, Кортни, вы понимаете, почему я приказал задержать вас сразу по возвращении в батальон?
— Сэр! — Леон вперил взгляд в стену над головой Снелла.
— Вы, наверно, хотели сказать «никак нет, сэр». Если так, то я хотел бы перечислить упомянутые в вашем рапорте события и указать, что именно вызвало у меня озабоченность. Не возражаете?
— Никак нет, сэр!
— Спасибо, лейтенант. Итак, шестнадцатого июля вы получили приказ принять под свою команду подразделение численностью в семь бойцов и отправиться в Ниомби для противодействия возможным набегам со стороны мятежных нанди. Все правильно?
— Так точно, сэр!
— Выступив тогда же, шестнадцатого июля, вы прибыли к месту назначения лишь по прошествии двенадцати дней, хотя и проделали большую часть пути на поезде. От Маши до Ниомби менее ста двадцати миль, и несложные расчеты показывают, что вы проходили в сутки менее десяти миль. — Снелл поднял голову от бумажек. — Форсированным маршем это не назовешь. Согласны, лейтенант?
— Сэр, причину задержки я объяснил в рапорте, — ответил Леон, не отводя глаз от никотинового пятна над головой майора.
— Ах да! Конечно! Вы обнаружили следы крупного отряда мятежников и, нарушив полученный приказ, приняли решение задержать противника, навязав ему бой. Я верно понял ваше объяснение?
— Так точно, сэр.
— А если верно, то не соизволите ли, лейтенант, объяснить, как вы догадались, что следы принадлежат именно мятежникам, а не охотникам какого-то другого племени или беженцам из района беспорядков.
— Сэр, я полагался на мнение моего сержанта, что следы оставлены нанди.
— И вы согласились с такой оценкой?
— Так точно, сэр. Сержант Маниоро — опытный следопыт.
— И вы шесть дней гонялись за этими мифическими повстанцами?
— Сэр, нанди направлялись прямиком к миссии в Накуру. Я посчитал, что они могут напасть на поселок, и решил, что мой долг — помешать им в этом.
— Ваш долг — исполнять приказ. Исполнили бы приказ, не попали бы в ловушку.
— Сэр, нанди поняли, что мы идем за ними, разделились на несколько небольших отрядов и рассеялись по бушу. Тогда мы повернули и пошли в Ниомби.
— Как вам и было приказано?
— Так точно, сэр.
— Сержант Маниоро подтвердить вашу версию, конечно, не в состоянии, так что мне остается только поверить вам на слово, — продолжал Снелл.
— Так точно, сэр!
— Итак, — майор заглянул в бумажки, — вы повернули наконец к Ниомби.
— Так точно, сэр!
— И что же вы обнаружили? Что за время ваших блужданий миссия подверглась разграблению, а миссионер и его семья убиты. А потом поняли, что и сами попали в ловушку. И как вы поступили? Поджали трусливо хвост и сбежали, оставив своих людей без командования, изменив воинскому долгу.
— Не было этого, сэр! — не удержавшись, гневно воскликнул Леон.
— А ваша несдержанность, лейтенант, есть прямое нарушение субординации.
Хорошие слова, «нарушение субординации». Снелл покатал их на языке, как глоток доброго кларета.
— Извините, сэр. Я не хотел.
— Тем не менее что есть, то есть. Итак, вы не согласны с моей оценкой событий в Ниомби. У вас есть свидетели, которые могли бы подтвердить вашу версию событий?
— Так точно, сэр. Сержант Маниоро.
— Конечно. Как я мог забыть, что, бросив своих людей в Ниомби, вы унесли на спине этого самого сержанта, обогнали целую армию мятежников и доставили его на подконтрольные масаи территории. — Снелл плотоядно усмехнулся. — При этом следует отметить, что унесли вы его в противоположном Найроби направлении, а потом еще и оставили у матери. У матери! Надо же. — Он хмыкнул. — Как трогательно. — Майор раскурил трубку, попыхтел. — Прибывшее в Ниомби через много дней после учиненного нанди побоища подкрепление нашло ваших людей в таком состоянии, что опознать их было невозможно. Те, кому не отрезали голову, пострадали от стервятников и гиен. Думаю, там же, среди трупов, остался и ваш сержант. С ними, а не со своей матерью, как вы утверждаете. Я также думаю, что, дезертировав с поля боя, вы скрывались в лесу, а сюда явились, когда осмелели, сочинили эту историю и набрались наглости предложить ее мне.
— Никак нет, сэр.
Леон дрожал от гнева, костяшки сжатых в кулаки пальцев побелели, и ему с трудом удавалось держаться по стойке «смирно».
— С первого дня пребывания в батальоне вы открыто пренебрегали воинской дисциплиной и демонстрировали неуважение к власти. Куда больше, чем обязанности младшего офицера, вас интересовали легкомысленные забавы вроде поло и охоты. Ясно, что исполнять вышеуказанные обязанности вы считаете ниже своего достоинства. Мало того, вы откровенно пренебрегаете общепринятыми нормами приличий. Вообразили себя ловеласом, а ваше поведение возмущает всю колонию.
— Сэр, вы предъявляете мне ничем не подкрепленные обвинения.
— Ничем не подкрепленные? Что ж, я их подкреплю. Вы, вероятно, еще не знаете, что во время вашего затянувшегося отсутствия губернатор колонии счел своим долгом позаботиться о некоей молодой вдове и защитить ее от ваших домогательств, отправив на родину. В Найроби вами крайне недовольны. Вы, сэр, отъявленный негодяй. Вы никого и ничего не уважаете.
— Отправили на родину? — Леон побледнел, хотя из-за грязи и щетины это и осталось незамеченным. — Верити отослали домой?
— Ага, знаете, о ком речь. Да, бедная миссис О'Хирн возвратилась в Англию. Отбыла неделю назад.
Сообщив новость, Снелл выдержал паузу — его распирало от радости. Вообще-то он сам привлек внимание губернатора к этой грязной истории. Майору всегда нравилась Верити О'Хирн. Нет, не так — он находил ее дьявольски соблазнительной и после смерти мужа часто предавался мечтам, в которых утешал и защищал несчастную вдову. Не раз и не два он украдкой любовался ею, когда она пила чай с его женой и другими членами Женского института. Такая юная, милая, веселая. И рядом с ней Мэгги Снелл — старая, некрасивая, раздражительная. Когда до него дошли слухи о ее шашнях с одним из его лейтенантов, Снелл очень удивился. Потом очень разозлился. Добродетель и репутация Верити О'Хирн оказались под угрозой, и его долг состоял в том, чтобы защитить ее. И он отправился к губернатору.
— Так вот, Кортни, никаких доказательств я вам предъявлять не намерен. Дело теперь за трибуналом. Ваши бумаги переданы капитану Робертсу из 2-го батальона. Он согласился выступить в роли обвинителя. — Эдди Робертс был одним из любимчиков Снелла. — Вам будут предъявлены обвинения в дезертирстве, трусости, нарушении служебного долга и неисполнении приказа вышестоящего офицера. Защитником выступит второй лейтенант Сэмпсон из того же батальона. Знаю, вы друзья, так что, думаю, возражать не станете. Найти третьего оказалось не так-то легко. Сам я, разумеется, участвовать в заседании не могу, поскольку мне нужно будет давать показания, а большинство офицеров заняты в операциях против повстанцев. К счастью, в порту Момбасы пришвартовался лайнер «Пи энд Оу». Идет из Индии в Саутгемптон, на борту офицеры-отпускники. Простоит здесь весь уик-энд. Я договорился с полковником и двумя капитанами; приедут из Момбасы в Найроби поездом — вот вам и полный состав. Ждем сегодня в восемнадцать ноль-ноль. В Момбасу им нужно вернуться к пятнице, так что заседание начнем завтра утром. Я пришлю к вам лейтенанта Сэмпсона, чтобы вы смогли проконсультироваться и подготовиться к защите. Приведите себя в порядок, Кортни. Какое жалкое зрелище. От вас воняет. Умойтесь, почиститесь и завтра утром будьте готовы предстать перед трибуналом. До тех пор считайте, что вы под домашним арестом.
— Сэр, я требую встречи с полковником Баллантайном. И мне нужно больше времени для подготовки защиты.
— Очень жаль, Кортни, но полковника в Найроби в данный момент нет. Отбыл на подавление беспорядков с 1-м батальоном. Нанди необходимо преподать суровый урок за побоище в Ниомби. Ждать его возвращения в ближайшие недели не приходится. После того как полковник погасит последние очаги восстания и вернется, ему будет сообщено о вашей просьбе. — Снелл холодно улыбнулся. — Это все. Арестованный, вольно!
— Караул, смирно! — проревел сержант Мфефе. — Крру-гом! Шагом 'арш! Левой… левой…
Через несколько секунд лейтенанта уже вели под конвоем через парадный плац по направлению к офицерским квартирам. Все происходило так быстро, что он не успевал привести в порядок мысли.
Леон жил в рондавеле, однокомнатном, круглой формы, строении с соломенной крышей. Располагалось оно среди вытянувшихся в линию себе подобных. Каждый такой домишко занимал неженатый офицер. У двери сержант Мфефе остановился, лихо откозырял и, пряча глаза, негромко сказал на кивахили:
— Мне жаль, что так случилось, лейтенант. Знаю, вы не трус.
За двадцать пять лет службы сержанту еще ни разу не доводилось арестовывать и брать под стражу одного из своих офицеров, и в сложившейся ситуации он чувствовал себя не в своей тарелке, как будто его унизили, заставив сделать что-то постыдное.
В роте Леон пользовался популярностью — подчиненные всегда радовались успехам своего лейтенанта в крикете и поло, а отдавая честь, всегда добавляли ослепительную африканскую улыбку, — и все же слова сержанта глубоко его тронули.
— Когда вы ушли, — скрывая смущение за торопливостью, добавил Мфефе, — к главным воротам приходила какая-то леди. Она оставила для вас коробку и попросила, чтобы я обязательно передал ее вам. Я принес ее в вашу комнату и положил около кровати.
— Спасибо, сержант.
Леон сконфуженно отвернулся и переступил порог скромно обставленной комнаты. Из мебели здесь были железная кровать с москитной сеткой, подвешенной к потолочной балке, одна-единственная полка и комод, переделанный из старого ящика. В комнате царили порядок и чистота. Стены, как видно, недавно побелили известью, пол блестел, натертый воском. Все его вещи были аккуратно разложены на полке над кроватью, о чем позаботился Ишмаэль, который и в отсутствие постояльца не изменял себе. Единственным посторонним и потому еще не имеющим закрепленного за собой постоянного места предметом был прислоненный к стене длинный кожаный футляр.
Леон опустился на кровать. Столько несчастий на голову, и все сразу. Впору отчаяться. Он рассеянно потянулся за футляром, положил его на колени. Дорогая кожаная обшивка местами потерлась — похоже, футляру пришлось немало путешествовать. В пользу этого говорили и наклеенные сбоку ярлыки пароходных компаний. Ключи от трех крепких латунных замков висели на ручке. Воспользовавшись ими, Леон открыл замки, поднял крышку и с изумлением уставился на содержимое футляра. В углублениях обитого зеленым сукном днища лежали компоненты охотничьего ружья и прилагающиеся к нему шомпол, масленка и прочие аксессуары. К внутренней стороне крышки была привинчена металлическая табличка:
«Холланд энд Холланд»
Производители ружей, винтовок и пистолетов
98, Нью-Бонд-стрит. Лондон.
Бережно и осторожно, как того и требовала почтенная марка, Леон собрал винтовку, вставил стволы, скрепил их с цевьем. Провел ладонью по смазанному маслом и гладкому как шелк ложу орехового дерева. Потом поднял ружье и прицелился в маленького геккона, повисшего головой вниз на дальней стене. Приклад идеально вошел в плечо. Мушка в прорези прицела накрыла голову ящерицы.
— Бац, бац — убит, — сказал Леон и рассмеялся — в первый раз после возвращения в батальон.
Он опустил ружье и прочитал выгравированную на стволах надпись. «Х&Х ройял. 470 нитро-экспресс». Внимание привлекла вставленная в приклад овальной формы инкрустация из чистого золота. Выгравированные на ней буквы обозначали первого владельца оружия: П. О'Х.
— Патрик О'Хирн, — прошептал лейтенант.
Великолепное оружие принадлежало погибшему мужу Верити. Он бережно положил ружье на подушку, взял конверт, прикрепленный к зеленому сукну с внутренней стороны крышки, отковырнул ногтем сургучную печать и достал два сложенных листка. Первый был датирован 29 августа 1909 года.
Составив этот документ, Верити сделала Леона законным владельцем оружия, и теперь уже никто не мог оспорить его право собственности. Он открыл второй конверт. Здесь никакой даты не было, и почерк, мелкий и неровный, мало напоминал тот, которым она написала расписку. Две чернильные кляксы подтверждали, что писалось письмо в спешке и сильном волнении.
Вместо подписи — одна буква «В». Леон прерывисто вздохнул и, сдерживая подступившие к глазам слезы, стал перечитывать письмо. На последней строчке в дверь вежливо постучали.
— Кто там?
— Это я, эфенди.
— Минутку, Ишмаэль.
Леон поспешно вытер слезы тыльной стороной ладони, спрятал письмо под подушку и убрал ружье в футляр, а футляр задвинул под кровать.
— Входи же, возлюбленный Пророка, — крикнул он.
Ишмаэль, правоверный мусульманин и коренной суахили, вошел в комнату с цинковой ванной на голове.
— С возвращением вас, эфенди. Вы вернули солнце в мое сердце.
Поставив ванну на пол, он принялся наполнять ее горячей водой, которую брал из бака, стоящего на костре позади домика. Потом, чтобы не терять времени, пока кипяток будет остывать до приемлемой температуры, развернул простыню, накинул ее Леону на плечи и, вооружившись ножницами и щеткой, взялся на стрижку. Дело это было непростое, поскольку волосы на голове лейтенанта слиплись от пота и покрылись коркой пыли. Работал Ишмаэль, как всегда, ловко и быстро, а когда закончил, удовлетворенно кивнул и принес глиняную чашку и бритву. Сначала он намылил жесткую щетину мягким мылом, потом взбил пену и, наконец, заточив лезвие, вручил бритву Леону. Пока лейтенант брился, Ишмаэль стоял перед ним, держа в руках маленькое зеркальце.
— Ну как я теперь выгляжу? — поинтересовался Леон, когда слуга снял с его плеч простыню.
— Ваша красота ослепит гурий рая, — торжественно заявил Ишмаэль, пробуя воду одним пальцем. — Готова.
Леон стащил с себя провонявшие лохмотья, швырнул их в дальний угол и, подойдя к ванне, со вздохом наслаждения опустился в горячую воду. Поскольку ванна была невелика, сидеть в ней приходилось, поджав колени. Ишмаэль, собрав грязную одежду, удалился, но дверь оставил открытой. Через минуту в комнату, даже не постучав, ввалился Бобби Сэмпсон.
— Творение красоты — радость на века, — с ухмылкой изрек он.
Высоченный, немного нескладный, но дружелюбный и приветливый, Бобби был всего лишь на год старше Леона. Самые младшие офицеры в полку, они сошлись с первых дней знакомства, хотя в основе завязавшейся дружбы лежал прежде всего инстинкт выживания. Скрепила дружбу совместная покупка у одного индуса, владельца небольшой кофейной плантации, ветхого, битого-перебитого автомобиля «воксхолл». За старичка пришлось выложить три фунта и десять шиллингов — едва ли не все их объединенные накопления. Приложив немало стараний, работая допоздна, они восстановили его почти в прежнем блеске.
Поделиться книгой: