Том 20. Письма 1887-1888

427. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ*

25 апреля 1888 г. Москва.

25 апр.

Христос воскрес, мой будущий жилец! Поздравляю Вас с праздником и желаю всего, всего хорошего.

Вчера я получил письмо от брата, посланного осмотреть* нанятую дачу. Природа, пишет он, чудная, река шире и глубже Москвы-реки, сад старый-престарый, запущенный, двор с грязной, невысыхающей лужей, две эмансипированные барышни и проч. Удобств никаких. Комфорта, которого Вы боитесь, нет и в зародыше. Крыльцо обвалилось, и вся усадьба представляет из себя непоэтическую руину. Мебель, по выражению письма, паскудная… Вот в какое гнездышко я хочу затянуть Вас! Как оно ни плохо, но, думаю, оно здоровее и просторнее питерской тундры. Приезжайте непременно.

Вы боитесь, чтобы мы не отдали Вам лучшую комнату… Лучшей комнаты на нашей даче нет: все худшие… Кроме кровати и стула, Вы ничего не получите… Пожалуй, расщедримся и дадим Вам еще стол, но не ломберный, а какой-нибудь трехногий и хромой… Зато есть, пить и гулять будем здорово, без меры и бессовестно.

Моя повестушка может теперь петь вместе с Прекрасной Еленой: «Готова! готова!». Кончил ее и завтра посылаю*. Скучна она, как статистика Сольвычегодского уезда.

В реке Псле водятся, между прочим, судаки и карпии. Жалко, что Вы не рыболов! Поймать судака — это выше и слаже любви!

Не забудьте из Курска послать телеграмму.

Из Москвы Вы выедете в 3 часа дня, в Курске будете в 11½ час., в Ворожбе (тут пересадка) в 8 час. вечера, в Сумах в 11½ час. вечера, у меня на даче в 12 час. ночи.

Поздравляю всех Ваших с праздником.

Будьте благополучны.

Ваш А. Чехов.

Чехову Ал. П., апрель, после 26 1888

428. Ал. П. ЧЕХОВУ*

Апрель, после 26, 1888 г. Москва.

Гуськов!

Отвечаю на твое последнее письмо. Первее всего, приглашаю тебя к хладнокровию и смотрению в корень вещей. Во-вторых, сообщаю тебе сице:

Детей твоих пристроить можно, но под непременным условием, что ты поручишься перед кем или перед чем хочешь, что ни трус, ни потоп, ни огонь, ни меч, ниже́ моровая язва не могут помешать тебе быть аккуратным, т. е. в определенное число месяца высылать определенное количество рублей. В деньгах вся суть. Ни благочестие дедушки, ни доброта бабушек, ни нежные чувства папеньки, ни великодушие дяденек — ничто не может заменить их. Сие помни, как я ежеминутно помню. Если сознаешь, что предложенное условие по силам тебе, то чти дальше.

Пятидесяти рублей в месяц достаточно. Меньше нельзя. Дети поступят под ферулу бабушки… Какой? Не Евгении Яковлевны… Жить у Е<вгении> Я<ковлевны> значит жить у меня… У меня же тесно и для детей положительно нет места. Плачу я за квартиру 750 руб… Если прибавить еще 2 комнаты для детей, няньки и детского хлама, то квартира будет стоить 900… Впрочем, в любой просторной квартире нам было бы тесно. Ты знаешь, у меня скопление взрослых людей, живущих под одной крышей только потому, что в силу каких-то непонятных обстоятельств нельзя разойтись… У меня живут мать, сестра, студент Мишка (который не уйдет и по окончании курса), Николай, ничего не делающий и брошенный своею обже, пьющий и раздетый, тетка и Алеша (последние два пользуются только помещением). К этому прибавь, что от 3 часов до ночи и во все праздники у меня толчется Иван, по вечерам приходит батька… Всё это народ милый, веселый, но самолюбивый, с претензиями, необычайно разговорчивый, стучащий ногами, безденежный… У меня голова кружится… Если же прибавить еще две детские кровати и няньку, то я должен буду залить воском уши и надеть черные очки… Будь у меня жена и дети, я охотно взял бы к себе еще хоть дюжину детей, но в теперешнюю семью, угнетаемую ненормальностью совместного жития, шумную, денежно беспорядочную и искусственно склеенную, я не решусь взять нового человека, да еще такого, которого надо воспитать и поставить на ноги. К тому же моя семейка вся едет в начале мая на юг. Возить с собой детей туда и обратно — неудобно и дорого.

Жить детям можно у бабушки Ф<едосьи> Я<ковлевны>. Я с ней уже говорил об этом, сообщил твои и мои мотивы, и она охотно согласилась. Алексей хороший человек и тоже, вероятно, ничего не будет иметь против.

Жизнь у ней представляет для детей немало удобств: 1) тишина, 2) доброжелательство хозяев, 3) отсутствие моментов раздражающих, вроде музыки, гостей, благочестия, косо глядящего на плоды беззаконно живущих*, и проч.

За 50 рублей тетка дает детям квартиру, пищу, прислугу и мою медицинскую помощь (квартира 18–25 руб., дрова Алешкины, нянька 5–6 руб., остальное идет на харчи и на всякие случаи). Условие: дети должны быть привезены из Питера тобою или прислугой; ехать за ними из Москвы некому. Квартира должна быть найдена к 1 сент<ября>. До этого времени детишки проживут с теткой в моей квартире (посему до сентября достаточно будет высылать 25 р. в месяц).

У меня ломит голову; вероятно, письмо написано нескладно. Жаль, если так. Вообще в голове скверно. Я думаю, что ты поймешь меня. Т. е. меня и мое нутро можешь не понимать, но пойми доводы и соображения. Пиши мне, но не тетке. Потом напишешь ей, когда сговоримся, а то будет много лишних разговоров. Разговоры же меня замучили. Будь здоров и по возможности бодр.

Твой А. Чехов.

Это письмо порви. Вообще имей привычку рвать письма, а то они у тебя разбросаны по всей квартире.

Летом приезжай к нам на юг. Стоит дешево.

Леману А. И., 30 апреля 1888

429. А. И. ЛЕМАНУ (Неотправленное)*

30 апреля 1888 г. Москва.

30 апр. 88.

М<илостивый> г<осударь> Анатолий Иванович!

Идея Ваша мне симпатична*, и она приходила мне в голову, когда я издавал свои «Пестр<ые> рассказы». Насколько помнится, я поместил в книге объявления об изданиях своих приятелей и впредь буду помещать (независимо от того, солидарен я с ними или нет; простите, я не понял в Вашем письме слов «более или менее солидарных с нами» и, откровенно говоря, стал в тупик: откуда Вам известно, с кем я солидарен и с кем не солидарен?). Предложение Ваше охотно принимаю и благодарю за внимание ко мне. Впрочем, заранее извиняюсь за те свои книги, которые будут изданы А. С. Сувориным. Обыкновенно Суворин держится хорошего обычая: в конце каждой книжки помещает объявления о всех своих изданиях, и таким образом каждый автор несет маленькую общую повинность. Раз обычай существует, мне едва ли будет дозволено видоизменять его, ибо со своими уставами в чужой монастырь не ходят.

За книжку, которую я получил*, приношу Вам мою искреннюю благодарность. Когда будут отпечатаны 2-е изд. «В сумерках» и вторая книжка моих нововременских рассказов…[28]

Короленко В. Г., 2 мая 1888

430. В. Г. КОРОЛЕНКО*

2 мая 1888 г. Москва.

2 май.

В четверг я еду, добрейший Владимир Галактионович, в Украйну. Напоминаю Вам о Вашем обещании побывать у меня в конце июля или в августе. Адрес такой: «г. Сумы Харьк<овской> губ<ернии>, усадьба А. В. Линтваревой». Маршрут: Москва, Курск, Ворожба, Сумы, извозчик…

Послал в «Сев<ерный> вестн<ик>» рассказ* и получил аванс (500 р.).

Я хотел было поехать в Ярославль и сесть на «Охотника», но 19 число оказалось неудобным*. Если бы я выехал к этому числу, а не раньше, то не вернулся бы в Москву к Пасхе, отсутствие же кого-нибудь в Светлый праздник у моих домочадцев считается смертным грехом.

Посылали ли Вы Баранцевичу рассказ? Он теперь требует рассказ, который не был бы нигде напечатан*.

Я почему-то не в духе и пишу всем ругательные письма. Ответил ругательно Баранцевичу на одно его письмо. Ответил ругательно А. Леману*, который прислал мне предложение — печатать в своих книгах общее объявление о книгах тех из молодых писателей, «которые более или менее солидарны с нами». Я ответил ему согласием и фразой: «Откуда Вам известно, с кем я солидарен и с кем не солидарен?» Вообще замечаю, что мой характер начинает изменяться, и к худшему. Меняется и моя манера писать — тоже к худшему… Мне сдается, что я утомился, а впрочем, чёрт его знает…

Моя семья Вам кланяется.

Дорогой буду читать Вашего «Слепого музыканта» и изучать Вашу манеру*.

Везу с собой медикаменты и мечтаю о гнойниках, отеках, фонарях, поносах, соринках в глазу и о прочей благодати. Летом обыкновенно я полдня принимаю расслабленных, а моя сестрица ассистентирует мне*. Это работа веселая. Будьте здоровы и богом хранимы.

Ваш А. Чехов.

Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 3 мая 1888

431. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)*

3 мая 1888 г. Москва.

3 мая.

Милый Альба! Наконец Вы можете меня поздравить: послезавтра, т. е. 5-го мая, я уезжаю dahin[29]…Стало быть, ответ на сие письмо Вы будете адресовать тако: «г. Сумы Харьк<овской> губ., усадьба А. В. Линтваревой». После 10-го мая ко мне приедет А. Н. Плещеев… Отчего бы Вам не приехать? Эх Вы! Во всяком случае буду ожидать Вас в течение всего лета. Авось, надумаете и приедете! Впрочем, не буду ждать Вас в июне. Весь этот месяц я буду путешествовать. Если приедете, то привезите 3 ф. хорошей ветчинной колбасы, самой дорогой (в мой счет).

Послал в «Сев<ерный> вестн<ик>» рассказ. Мне немножко стыдно за него*. Скучища и так много филосомуд<…>, что приторно… Неприятно, но нельзя было не послать, ибо деньги нужны, как воздух. Завтра кончаю рассказ для «Нового времени». Летом буду писать только мелочи.

Получил я от Лемана письмо; он извещает, что «мы (т. е. все вы, питерцы) согласились» печатать объявления друг о друге в своих книгах, приглашает меня согласиться и предостерегает, что можно в число избранных «включать лишь лиц, более или менее солидарных с нами». В ответ я послал согласие и вопрос: «Откуда вам известно, с кем я солидарен и с кем не солидарен?» Как у вас в Питере любят духоту! Неужели вам всем не душно от таких слов, как солидарность, единение молодых писателей, общность интересов и проч.? Солидарность и прочие штуки я понимаю на бирже, в политике, в делах религиозных (секта) и т. п., солидарность же молодых литераторов невозможна и не нужна… Думать и чувствовать одинаково мы не можем, цели у нас различные или их нет вовсе, знаем мы друг друга мало или вовсе не знаем, и, стало быть, нет ничего такого, к чему могла бы прочно прицепиться солидарность… А нужна она? Нет… Чтобы помочь своему коллеге, уважать его личность и труд, чтобы не сплетничать на него и не завистничать, чтобы не лгать ему и не лицемерить перед ним, — для всего этого нужно быть не столько молодым литератором, сколько вообще человеком… Будем обыкновенными людьми, будем относиться одинаково ко всем, не понадобится тогда и искусственно взвинченной солидарности. Настойчивое же стремление к частной, профессиональной, кружковой солидарности, какой хотят у вас, породит невольное шпионство друг за другом, подозрительность, контроль, и мы, сами того не желая, соделаемся чем-то вроде иезуитских социусов друг у друга… Я, милый Жан, не солидарен с Вами, но обещаю Вам по гроб жизни полную свободу как литератору; то есть Вы можете писать где и как угодно, мыслить хотя бы на манер Корейши, изменять 1000 раз убеждениям и направлениям и проч. и проч., и человеческие отношения мои к Вам не изменятся ни на один гран, и я всегда буду на своих обложках печатать объявления о Ваших книгах. То же самое могу я пообещать и прочим моим коллегам, того же хотел бы и для себя. По-моему, это самые нормальные отношения. Только при них возможны и уважение, и даже дружба, и сочувствие в тяжелые минуты жизни.

Однако я заболтался. Да хранит Вас небо!

Ваш А. Чехов.

Сергеенко П. А., 4 мая 1888

432. П. А. СЕРГЕЕНКО*

4 мая 1888 г. Москва.

Москва, Кудринская Садовая, д. Корнеева (зимний адрес) 88, V, 4.

Только сегодня получил твое письмо, милейший Йорик*; где оно пропадало половину апреля, не вем. Очень рад, что ты имеешь о кое-чем поговорить со мной; очень рад буду и послушать*. Спешу сообщить свой летний адрес: г. Сумы Харьк<овской> губ., усадьба А. В. Линтваревой.

Лето я думаю провести в Украйне и уже нанял себе берлогу на реке Псле. Завтра еду туда с фамилией.

Насчет Афона бабушка еще надвое сказала, хотя съездить очень хочется. В мае ехать не стоит, жаль потерять русское лето, которое я очень люблю. Если поеду, то в октябре — так советует сын Суворина, Алексей Алекс<еевич>, с которым мы уговорились ехать вместе.

Будь здоров.

Твой А. Чехов.

Если летом буду в Одессе*, то не откажи подарить часок времени: поболтаем. В начале июня я поеду вниз по Днепру до Одессы, из Одессы в Крым.

Тихонову В. А., 4 мая 1888

433. В. А. ТИХОНОВУ*

4 мая 1888 г. Москва.

Уважаемый Владимир Алексеевич!

Укладываюсь в путь, а потому, простите, тороплюсь и пишу на бланке. Не дождавшись Вашего дачного адреса, рискую писать в Поварской пер<еулок>, где Вас, быть может, уже нет давно…

Ваше желание — писать мне — меня радует*. Вот Вам мой летний адрес: «г. Сумы Харьков<ской> губ., усадьба А. В. Линтваревой».

Пишите и благоволите прислать свой дачный адрес.

Уважающий А. Чехов.

На обороте: Петербург,

Поварской пер., д. 12, кв. 17

Владимиру Алексеевичу Тихонову.

Чехову Ал. П., 4 мая 1888

434. Ал. П. ЧЕХОВУ*

4 мая 1888 г. Москва.

4 мая.

Маленькая польза!*

Завтра я, мать и сестра едем на дачу. Вот наш адрес: «г. Сумы Харьков<ской> губ., усадьба А. В. Линтваревой».

Сюда благоволи адресовать письма и прочее. Сюда же приезжай и сам, когда уляжется твоя семейная суматоха.

Когда выйдет книга*, то распорядись, чтобы мне выслали 10 экземпляров.

Написал «субботник»*, но не переписал начисто; вышлю его из Сум.

Мишка в Таганроге.

Будь здрав и благополучен.

Твой А. Чехов.

Поклоны всем.

Чехову Ал. П., май, после 6 1888

435. Ал. П. ЧЕХОВУ*