Помоги проекту - поделись книгой:
— Это не все. Сегодня была ревизия, в каюте второго помощника старшего оформителя нашли четыре ящика тушенки. На складе недостача — шесть ящиков. Дежурный, наверняка заодно. Случайно узнали грузчики и слесаря: грозят расправой, самосуд и прочее… беспорядки начнутся, им сейчас только повод…
— Понятно, — постучал пальцами по столу. Учетчику: — Приказ вчерашним числом.
— Вчерашним?
— Хватит переспрашивать. Приказ: Выдать второму помощнику старшего оформителя: имя, фамилия — четыре ящика тушенки.
— За что это?
— За спасение утопающего, как звали дежурного?
— Вирчис, — удивленно произнес статист. — Заместитель первого помощника старшего охранника судна.
— Очень хорошо. За героическое спасение заместителя и так далее…Вирчиса. Кстати Вирчиса этого в лазарет с удвоенным мясным пайком, в скобках — сколько не хватает? Вот пиши: два ящика тушенки.
— Может их еще за это к ордену? — недоумевал статист.
Константин задумался. Учетчику: — Приказ второй: За спасение высшего по званию, второго помощника, как там его?.. представить к Чермесскому трезубцу второй степени.
Учетчик исподлобья взглянул на Константина:
— Может, хотя бы четвертой?
— За такое полагается — второй. Сейчас придут его подчиненные, выяснять почему так обижают их самоотверженного начальника. Так что второй… второй… Слава героям! — обратился к статисту: — Гуревич, чего застыли? У вас все? Следующий!
Статист откланялся, к столу подошел пожилой худощавый матрос, с узкими бегающими глазками.
— Здравствуй Бек, — приветствовал картограф.
— Месье Константин, у меня конфиденциальный разговор.
— Пойдем в рубку, — поднялся с кресла, жестом позвал матроса за собой.
В рубке жарко, картограф приоткрыл форточку.
— Всю ночь освобождали десятый отсек, по вашему приказу, — сказал Бек и глаза у него забегали еще быстрее, голова начала вздрагивать. — Меня там не было, но узнал… Грузчики — не матросы, вообще народ смирный, но… много недовольных. Группка сколотилась, там… есть там такой — Зирик.
— Кто он?
— Просто грузчик. Но его слушают. А говорит он много. И раньше брюзжал, а теперь, так совсем… Чего, говорит, нам стараться. Кровопийцы с нас три шкуры дерут, за всех вкалываем, а отношение… Бойкотировать роботы и все такое. Месье Константин, еще немного и…
— Ясно. Спасибо за сигнал Бек. Как вообще, как самочувствие? Знаю-знаю — тяжело. Надо иногда и отдыхать. Сейчас выпишу накладную. Пару бутылочек вина… для сердца… от усталости…
— Я совсем ни для этого…
— Да о чем ты? я ж тоже, от чистого… Зирик, говоришь…
5
— Да, я вас звал. Подходите ближе, не бойтесь. Зирик, это ваша фамилия?
— Да.
— Присядьте вот сюда на стул.
— Месье Константин, неловко, я постою.
— Стойте если хотите. Я чего звал вас: дело у меня к вам уважаемый. Ответственное дело. Давно к вам приглядываюсь: есть в вас потенциал. Надо развивать, надо. Работы много будет теперь. Решили ввести новую должность, хватились, а толковых на пальцах сосчитать… А тут вы как раз… Отзывы о вас хорошие: умеете работать. Сами-то готовы к росту?
Зирик все-таки сел на ранее предложенный стул, протяжно выдохнул.
— Теперь руководить будете, — улыбаясь говорил картограф. — Строгие но справедливые начальники — вот, чего нам не хватает. Не подведите, горизонты впереди о-го-го… Карьерный рост, льготы, право на пенсию… Но постараться придется — справитесь?
— Месье, честно говоря и не ожидал…
Константин, сделал вид, что сердится:
— Да или нет?
— Да, — чуть подумав сказал грузчик.
— Я так и думал. Поздравляю с повышением. Через час зайдете к коменданту, получите должностные инструкции.
— Спасибо. Я буду стараться. Я…
— Конечно будете. Я в людях не ошибаюсь. Вы теперь лицо ответственное, и… удачи! Следующий!
Глядя ему вослед картограф улыбался.
"Сначала поздравят, потом по душам говорить станут: "а ты изменился", "нет, я действую в интересах всех", а после возненавидят. А будешь плохо работать, разжалую, потом кусайся, — уже не больно.
Время, время выиграть надо. Обещать: Премии, звания, перспективы рисовать. Самолюбие у вас, тогда хватайте: про уважение… новый уровень… личностный рост… Как, уже разгрызли? а медаль хотите? Могу титул пообещать. Нет- ну тогда по зубам. Страх и жадность — вся ваша психология. Хм… Я стал циником? Не я ли еще два месяца назад, что-то там, про душевный поиск и приверженность идеалам… Славные ведь тосты говорил, главное искренне. Всего два месяца… а человек-то уже ни тот. Перевернулось что-то внутри. Тогда еще, в первые дни, когда дверь заварилась… Почти сутки жарились. Двое там и остались. А меня азиат вытянул… а теперь и его нет.
Ладно, не о том я. Время, время — всего-то неделю надо…"
— А Рулевой, и вы ко мне? Кажется, Бучинский?.. правильно?
— Правильно, месье Константин, но по паспорту я Квочер.
— Угу… что у вас?
— Рулевое колесо заклинивает. Срываем, но… что-то с подшипниками… Сложное устройство, все трещит и…
— А что мастер говорит? — спросил картограф.
— По штурвалу один мастер, и того нет. То есть, как бы есть, но… За те деньги, что ему платят работать не станет, да и за любые… он ведь богач теперь, а вы не знали? Не знали? Он же весь аванс прогулял. Эта ж такая история…
— Я не понимаю.
— Кажется я могу объяснить, — обратился к картографу учетчик. — Мастер… Таль, если не изменяет… получил наследство. Дед у него — плантатор был. Узнал о смерти, как отплывали… Хотел сняться, да кто ж его отпустит… Штрафы каждый день, а он посмеивается только…
— Погоди, а деда звали?..
— Герман Таль. Влиятельный был…
— Ну конечно! — перебил Константин. — А я думаю, что за телеграмма! Я не понял кому… В каюте у меня, в архиве. Как отплыли, принесли… Жив Герман Таль. Была операция. Но пришел в себя… вот ведь история. Пойди обрадуй мастера. Да, и пусть за телеграммой зайдет.
Когда рулевой Квочер удалился, учетчик обратился к Константину:
— Месье Рум, конечно можно перепроверить, но телеграммы не было. Сейчас пересмотрю записи, но и на память: на момент отплытия пришло восемьдесят пять…
— Пиши, — устало сказал Константин. — потом отпечатаешь на нужном бланке.
Послано главным врачом городской больницы, вторым советникам министра здравоохранения Пильманом Карлом Бриксом. Уведомление. Двадцатого июня в четыре утра в состоянии больного Германа Талля произошли изменения. Появился нитевидный пульс, дежурная медсестра зафиксировала сокращение голеничной мышцы. В четыре тридцать: расширение зрачков, подергивание нижней челюсти. В пять утра больной пришел в себя. В шесть утра самовольно покинул больницу. Попутного ветра, господа!
— А поверит? Месье Константин.
— Мастер штурвала? Вы сомневаетесь?
"Вот чем занимаюсь. Ничего не поделать: Сейчас обострять нельзя. Чувствуют, руки выкручивают. Ничего-ничего, через неделю я вам вспомню".
— Следующий.
— Второй электрик Пиркс. Месье Константин, у нас проблема с палубным освещением: кабель забрали вниз, а другого нет. И лампочки… — не договорил, замер, глядя куда-то в сторону.
Константин заметил, что все в очереди, и те что за ней повернули головы, стало тихо.
— Доброе утро, месье Константин.
— Весьма, капитан Женьо.
— Мне бы вас отвлечь на минуту.
Картограф кивнул, не спеша, поднялся.
Появление капитана на палубе — событие. "Старшие", за исключением Рума, поднимались сюда редко, раз-два, в неделю; капитан, на память картографа, захаживал сюда всего — раза четыре. Дожидаясь, он склонился над фальшбортом, уперся в него локтями, устремил взгляд в даль. Константин встал рядом, спиной к борту, закурил, скрестил руки на груди.
— День то сегодня какой солнечный, а?!.
— Да, Эд. Прекрасный день.
— М-да… А ведь мне сегодня тридцать семь. Может, от того и светит так сегодня…
— Мои поздравления.
— Забыл, забыл. А "старшие" вот помнят. Стихи написали. Как зайдешь, напомни. Прекрасные стихи… М-да… А вот все-таки нету ощущения праздника. Хмурые у тебя тут все… лица грустные, затаенные… Надо как-то поднять дух. Надо чтобы радовались…Знаешь, что… а давай гирлянды повесим… вот гляди, можно пустить по мачтам, вот так — треугольником, и вокруг рубки. Как думаешь?
Константин закашлял.
— Людей, Костя, понимать надо. И им стимул нужен. Пусть отвлекутся: разучат какие-нибудь шуточные сценки, обыграют анекдоты про юнгу. Что-то такое, из нашей морской жизни. По вечерам фейерверк. В конце-концов остановиться, устроить катания на лодках. Что-то для людей… настоящее… чтоб заботу почувствовали…
— Час назад сгорел шестнадцатый отсек, — не выказывая эмоций пробурчал Константин. — Обвалился пол, двое провалились…
— Погибли?
— Дышат пока.
— М-да… Время… тяжелое… Знаешь, третью ночь не сплю. Все думаю, думаю, думаю…
— О чем?
— Не знаю. Все путано, так путано… Мишура… А ты как спишь?
— Хорошо. Только мало.
Мимо два матроса несли тяжелый спутанный канат; капитан остановил одного из них жестом; пришлось остановится и второму.
— Ну как — получается? — бодро спросил Эд Женьо.
Матрос ответил растерянной улыбкой.
— Ничего-ничего, ни все сразу… М-да… ну идите, идите…
Испуганно оглядываясь, потащили дальше.
— Знаешь, — вдруг просиял капитан, — а может пошить новую форму матросам? Комбинезоны, и шляпы такие, от дождя. У штопальщиков есть лишний материал… они пока без работы, и…
— А что это даст?
— Пока не знаю. Но… извини, может, это и не лучшая идея, но у тебя ж вообще никаких. Ничего не предлагаешь…
— Хорошо. Я подумаю насчет шляпок.
— Спасибо. Вот тебе работка, включи воображение. По моему это мысль… мысль…
— Эд, мне пора. Видишь, народу столпилось.
— Вечером собираемся, по случаю дня рождения…
— Я не приду. Я буду спать.
— Я хочу сделать важное заявление. Ты должен быть. И это не обсуждается.
Поделиться книгой: