— Мне сказали, что он явился по повелению императора. Вскоре ненавистный стоял у моей постели. При свете лампады показал он мне открытый лист за подписью императора, которым на следующий день, то есть сегодня же, предписывалось мне вместе с Вигилием и послом Аттилы отправиться в Паннонию, в царство гуннов, чтобы передать ответ императора…

— Трудно нести этот ответ: много центнеров позора весит он! — с гневом сказал оратор.

— Красные чернила императорской подписи еще не высохли. Значит, они совещались уже после полуночи: император, Хризафий, Вигилий и, что весьма странно, еще один.

— Кто же это? — с удивлением спросил Приск.

— Эдико.

— Посол Аттилы! От кого ты это знаешь?

— От Вигилия! Как бы мне хотелось знать, благодаря чему этот человек без всяких заслуг так высоко поднялся во мнении императора и даже самого евнуха!

— Именно благодаря отсутствию всяких заслуг, единственно благодаря своему искусству.

— Что ты хочешь сказать?

— Он стал переводчиком, так как кроме латинского и греческого владеет еще готским и гуннским языками. У него есть способность к языкам: двуязычный по природе, он изучил еще несколько других языков, так что теперь может быстро и без запинки лгать приблизительно на шести языках, как по собственному побуждению, так и по внушению этого злого духа — Хризафия.

— Так вот этот самый Вигилий выдал, почти против воли, участие в этом деле Эдико. Когда я, рассердившись, в гневе спросил его, как он осмелился принуждать меня ему сопутствовать, зная, какого я о нем мнения, он воскликнул, пожимая плечами:

— Неужели ты думаешь, что я тебя выбрал для своего удовольствия? Эдико настоял на этом.

— Он меня совсем не знает, — возразил я.

— Это правда! Но он потребовал, чтобы наиболее уважаемый из всех византийских сенаторов (или, по крайней мере, — прибавил старик — который считается таковым) отправился ко двору его господина. Он осведомился, кто у нас такой сенатор, и все единогласно…

— Назвали Максимина, — добавил Приск.

— Иначе Вигилий, — заметил это, друг! — не взял бы на себя всей опасности, все ответственности. Понимаешь ли?

Приск в раздумьи покачал головой.

— Вигилий просто солгал, — сказал он, подумавши.

— И я то же думал и сказал это послу, встретившись с ним с глазу на глаз. Он ведь не гунн, а германец, и не совсем обыкновенный человек.

— Но непроницаемый! — прибавил Приск.

— «Замечательно, что Вигилий на этот раз не солгал» — сказал Эдико мне в ответ. — «Аттила требует посла из числа сенаторов».

— «Но почему ты избрал именно меня?»

— «Это ты узнаешь в свое время», — возразил германец.

— Да, именно в свое время! — раздался сзади чей-то голос.

В испуге они оба обернулись. Позади них стоял Эдико.

— Скоро вы это узнаете, тогда же поймете и причину. А до тех пор будьте осторожнее в разговорах. Не меня бойтесь, а… других.

И он пошел вниз по холму, навстречу повозкам. Внизу стоял его конь, ожидая господина.

Вскоре он медленно проехал мимо тех же полуоткрытых носилок.

— Эдико, Эдико! — снова произнес шепотом сидевший в них. — Эта проклятая боль в пояснице не позволяет мне сесть на коня, и я принужден сидеть в этом ящике. — Я должен же с тобой наконец переговорить. Ну, хоть на одно слово.

— Молчи, безумный, — отвечал тот, не останавливаясь. — Те двое и без того уже полны подозрений. Погубить нас что ли ты хочешь? И при том еще раньше, чем дело сделано.

Глава III

Уже сумерки начинали спускаться на землю, а поезд еще не достиг места, назначенного для ночной стоянки, — берегов реки Дрикки, притока Тиссы. Гуннские всадники то и дело подъезжали к Эдико с краткими известиями, при чем все они длинными копьями и своими бичами из крепкой буйволовой кожи неизменно указывали на запад, где среди степных испарений закатывалось солнце, тусклое, багровое, без лучей, без света.

Отпустив всадников, Эдико спокойно смотрел, как они разъезжались в разные стороны.

Вдруг пред ним останови коня один еще очень молодой римлянин. — Эдико, господин, — начал он робко, — меня послал мой отец Вигилий. Он беспокоится… Один из готов, приставленных к повозкам, сказал ему, что он ясно видел на западе густые облака пыли. Очевидно, это — всадники. Отец боится… не разбойники ли это…

— В царстве Аттилы? Нет, мальчик. Успокой храбреца! Разве ты не видел, когда мы переходили вашу границу, сколько скелетов и трупов пригвождено к деревьям там и сям вдоль дороги?

— Видел, — сказал юноша, содрогнувшись. — Да, ваш господин любит страшные украшения. Когда проезжаешь по дороге, поднимаются целые стаи воронов. А там, за поворотом дороги висят трое сразу, — римляне по виду и по одежде.

— Да, да, это два разбойника и римский лазутчик. Мой господин умеет вознаграждать по заслугам. Они были схвачены на месте преступления, тут же обвинены, осуждены и казнены.

— Кровава ваша расправа, — заметил юноша.

— Кровава, но быстра и справедлива, — сказал Эдико. — Ты это еще узнаешь, мальчик.

— Но если там едут не разбойники, так что же это за люди?

— Вечер скажет.

И действительно, едва поезд достиг луговины у брода на реке Дрикке, как сюда же стали прибывать некоторые из тех всадников, которых видел молодой римлянин на западе. Сперва показались гуннские наездники. За ними следовали знатные римляне. А позади тянулись, хотя сравнительно в небольшом числе, тяжело нагруженные повозки.

Максимин и Приск поехали навстречу этому новому поезду.

— Ромул! — воскликнул Максимин, спрыгивая с коня.

— Друг Примут! — удивился Приск, также слезая с коня.

Те последовали их примеру, сошли с коней и пожали им руки.

— А я полагал, ты, Ромул, в Равенне, — сказал Максимин.

— А ты, Примут, почему не у себя в Вируне? — спросил Приск. — Какое дело может быть здесь у префекта Порика?

— А я так думал, что вы оба в Византии, — заметил со своей стороны Ромул, который с виду был немного моложе Максимина.

— Да, а между тем мы встречаемся здесь, в гуннской степи, — вздохнул префект, обладавший мужественной, воинственной наружностью.

— Прежде как было радостно свидеться с своими старыми друзьями, — сетовал Максимин.

— А в нашем свидании, — прервал его Приск, — нет радости! Одна скорбь!

— Я догадываюсь, — заметил префект, — что нам даны одинаковые поручения… и одинаково позорные. Вы ведь посланы к Аттиле просить мира?

— Да, а вы императором Валентинианом с тем же?.. — спросил в свою очередь Максимин.

— Чтобы согласиться на все требования и уплатить дань, какую варвар назначит, — сетовал префект, — она там в повозке. Мы должны добиться мира, во что бы ни стало.

— Неужели? — спросил оратор.

— Да, если бы даже пришлось пожертвовать честью, — с гневом воскликнул Примут, хвастаясь за меч.

— О Максимин, внук Антонинов! — сетовал Ромул.

— Увы, Ромул, победитель вандалов! — воскликнул патриций.

— И вот все мы едем умолять повелителя гуннов! — сказал префект.

— Самого варварского из всех варваров! — добавил Приск.

— У меня есть еще тайное поручение, — начал снова Максимин с гневом, — в случае если золото и все наше смирение не помогут, я должен поставить гунну на вид…

— Что Западную Римскую Империю легче победить и разграбить, чем Византию. Не так ли? — спросил Ромул.

— Напрасный труд! — воскликнул префект, весь вспыхнув. — Нам ведь тоже поручено доказать Аттиле, что вы в Византии гораздо беззащитнее и слабее и при том богаче, чем мы в Равенне!

— О позор, — застонал патриций.

— О горе, — громко сетовал Ромул.

В таких невеселых разговорах достигли они места стоянки. Глубокая скорбь была написана на их лицах и ясно отражалась в их жестах.

Глава IV

Часа два спустя друзья беседовали уже, довольно уютно устроившись в наскоро раскинутой походной палатке. Трава была устлана дорогими коврами. С верха треугольной кожаной палатки спускалась лампада, распространявшая вокруг кроткое сияние. Рабы, прислуживавшие за ужином, удалились. Возлежа на мягких подушках, послы сами разливали по кубкам вино, смешивая его с водой. Сам Эдико наведывался, не нужно ли им чего, и затем вежливо с ними простился. Вигилий лежал в другой палатке, страдая болью в пояснице. Болезнь, а также нерасположение к нему товарищей заставляли его держаться особняком. За ним ухаживал его сын.

— О нашем путешествии, — говорил префект, — почти нечего рассказывать. Наш путь лежал почти все время по римской области и только недавно вступили мы во владение Аттилы. Вскоре по переходе границы, правда, случилось с нами маленькое приключение.

— Густая толпа гуннов, — прервал его comes, — выехала к нам навстречу. Угрожая жестами, размахивая оружием, гунны требовали, чтобы мы остановились.

— Немного спустя, подъехал к нам предводитель отряда, махая обнаженным мечом. — «Аттила гневается — кричал он нам по латыни, — он говорит устами своего раба: не хочет он более видеть послов Валентиниана. Те дары и сокровища, которые вы везете с собой, вы должны выдать. Сюда сейчас же! или… я изрублю вас на месте». И он взмахнул мечом.

— Не сморгнув глазом, — рассказывал Ромул, — взглянул ему в лицо префект и сказал: «Эти дары Аттила получит только из моих рук как дары, из твоих — просто как добычу. Теперь делай, что знаешь, варвар». — «Хорошо, римлянин! — воскликнул гунн, опуская оружие, — ты с честью выдержал испытание. Я донесу об этом господину». — С этими словами он повернул своего коня и умчался на восток.

— Тотчас после этого встретил нас другой отряд гуннов, которым было поручено сопровождать нас к Аттиле. Вот и все. Больше нам нечего рассказывать. Вы — иное дело. Вы уже давно едете по царству гуннов. Расскажи-ка, оратор, как вы путешествовали. Но сначала подлей мне вина — вот мой кубок.

— Наше путешествие, — начал Приск, возвращая другу полный кубок, — отличалось разнообразием. На двадцать первый день прибыли мы в Сардику, находящуюся от Византии на расстоянии только тринадцати дней пути. Так тяжело весит это позорное золото, которое мы везем гуннам на десяти повозках.

— Там, в Сардике, наполовину сожженной гуннами, — продолжал Максимин, — пригласили мы Эдико и других наших спутников в гости на ужин.

— Но, увы, — сетовал оратор, — быков и баранов, которыми мы угощали гостей, пришлось нам взять от них в подарок. Только приготовление ужина было наше…

— Во время ужина произошла ссора. Вигилий, выпил ли он чрез меру старого луканского вина, или это было простое притворство, начал восхвалять Феодосия, утверждая, что он бог, в то время как Аттила просто человек.

В конце концов гунны рассвирепели, и, чтобы усмирить их, — Эдико молчал, — Максимину пришлось раздавать им сирийские одежды и индийские драгоценные каменья. Бог Феодосии дорого обошелся тебе, патриций, дороже, чем он стоит…

— Потом прибыли мы в Нэсс…

— То есть, на то место, где когда-то стоял Нэсс, — поправил Максимина оратор. — Гунны сравняли его с землей.

— Среди развалин базилик блуждали раненые и больные, прося хлеба или смерти. (Здесь же там и сям валялось несколько трупов). Мы раздали несчастным последние имевшиеся у нас запасы хлеба и поехали далее по опустошенной стране, при чем старались держаться подальше от большой дороги, где нельзя было дышать от запаха разлагавшихся трупов, которые во множестве валялись по сторонам дороги. Таким образом окольной дорогой прибыли мы на берега Дуная. Гунны согнали окрестных жителей, которые и помогли нам переправиться через реку. Мне показалось странным это бесчисленное множество судов, собранных здесь гуннами. На наши вопросы по этому поводу гунны отвечали, что Аттила намерен здесь вскоре устроить большую охоту.

— А, понимаю, — воскликнул префект, — дичью будем мы — римляне.

— Проехав таким образом по левому берегу Дуная около семидесяти стадий, мы хотели было расположиться на ночь на холме, вершина которого представляла очень удобное место для стоянки. Уже палатки были разбиты, лошади выпряжены, огонь для приготовления ужина разложен… Вдруг прискакали гуннские всадники (Эдико не было с нами. Он отлучился на день по какому-то неизвестному нам делу), они осыпали нас ругательствами, требуя, чтобы мы удалились отсюда и разбили лагерь у подошвы холма.

— Почем это? — спросил Ромул.

— Сам Аттила, видите ли, остановился лагерем в долине… положим, это было очень далеко, где-то ниже по течению реки… но было бы не прилично…

— Что же именно? — с гневом спросил префект.

— Чтобы наши ноги стояли выше того места, где покоилась глава повелителя мира. Наше сопротивление не привело ни к чему. Нам пришлось оставить это удобное место и расположиться на ночь в болоте… Но все-таки Аттила прислал нам к ужину живой рыбы и несколько быков.

Глава V

— Высокомерие этих воров невыносимо! — с гневом воскликнул оратор. — Несколько лет тому назад сопровождал я подобное же несчастное посольство из Византии к гуннам. На дороге нас встретили послы Аттилы. Эти негодяи отказались нас приветствовать и вести с нами переговоры в палатках. — «Гунн ведет переговоры только стоя на шести ногах», — велели они сказать нам. Мы не сразу поняли эту загадку. Оказалось, что они ни за что не хотят сойти с коней. Они требовали, чтобы мы совещались с ними, сидя на конях, с седла! Нам ничего не оставалось делать, как снова сесть на коней. Так и совещались императорские послы, сидя на конях, как будто это была другая шайка такого же сброда. Результат такого совещания был так же для нас унизителен, как и форма: мы обещали выдать всех нашедших у нас убежище беглецов — между ними были Аттака и Мамо, сыновья короля из племени, враждебного Аттиле, — гунны распяли их тотчас же на наших глазах! — мы дали обещание не заключать договоров с народами, враждебными Аттиле, мы обязались платить ежегодную дань (это римский то император предводителю гуннов!) в семьсот фунтов золота вместо прежних трехсот пятидесяти. От нас потребовали, чтобы мы поклялись жизнью императора и подкрепили свою клятву на кресте и евангелии. Тут же они распороли живот лошади, и мы должны были в ее внутренности вложить свои руки по локоть, а потом в знак клятвы махать ими в воздухе, пока дымящаяся кровь на них не обсохла.

— С таким-то волчьим отродьем приходится нам бороться и вести переговоры! — гневно воскликнул префект.

— Но рассказывай дальше, патриций, о вашем теперешнем путешествии, — просил Ромул.

— Кроме Дуная, — продолжал Максимин, — пришлось нам переправляться еще через Тиг и Тифиз. Суда, нужные для переправы, гунны везли на повозках или просто на нескольких, соединенных вместе, лошадях. По приказанию сопровождавших нас гуннов, жители даже самых отдаленных деревень должны были доставлять нам съестные припасы. Бедные поселяне питаются не пшеницей или рожью, а просом, вместо вина пьют мед, приготовляемый из меда диких пчел, и какой-то странный пенистый напиток, который они приготовляют из наполовину перегнившего ячменя и называют «camus».

— На следующую ночь после переправы пришлось нам плохо. После длинного перехода расположились мы лагерем вблизи озера, чтобы иметь под руками воду и для себя и для лошадей. Но едва мы разбили палатки, как разразилась страшная гроза с молнией, громом и проливным дождем. Сильным порывом ветра сорвало нашу палатку, и все находившееся в ней было снесено в воду. Очутившись во мраке, мы в ужасе рассеялись по берегу, не зная, что делать. Дождь мочил немилосердно, ветер срывал одежду, ноги вязли в болоте. На наш крик сбежались рыбаки и поселяне из ближайших хижин. Дождь, наконец, перестал, и им после долгих усилий удалось, наконец, как-то зажечь связки сухого тростника, которые служили им вместо факелов. Часть наших вещей была найдена ими и снесена в их жалкие мазанки, в которых вместо дров горел сухой камыш.

— За то на следующий день, — продолжал Приск, — мы нашли удобное пристанище в деревне вдовы рано умершего брата и соправителя Аттилы Бледы. Ее самой мы не видали: Аттила запретил ей разговаривать с мужчинами. Но она пригласила нас в один из своих домов, в изобилии снабдила хорошей пищей и, по обычаю гуннского гостеприимства, прислала прекрасных рабынь.

— От живых подарков мы отказались, а угощение приняли с благодарностью и с своей стороны послали ей в подарок три серебряных чаши, красные шерстяные покрывала, индийского перца, фиников и различных лакомств, захваченных нами из Византии, призвали на нее благословение неба за ее приветливость и отправились далее. Раз как-то должны мы были свернуть с большой дороги, по которой ехали послы какого-то покоренного народа, кажется, гепидов.

— Да, да, большая толпа готов, пояснял Приск. — Когда мы вздумали возражать, гунны говорили, пожимая плечами: «Покорится ваш император, тогда и вам будет такая же честь!» — Это было семь дней тому назад. С тех пор с нами не было никаких приключений в дороге.

— А что привело вас из Равенны, из Западной Империи к Аттиле? — спросил патриций.

— Старая жалкая песня на новый лад, — отвечал Ромул. — Он знает нашу слабость и свою силу. Он не перестанет злоупотреблять своей силой, не перестанет унижать и мучить нас.

— Он не пропускает ни малейшего повода, — заметил со своей стороны префект. Он всем пользуется.