Том 3. Поэмы 1828-1834

Михаил Юрьевич Лермонтов

Собрание сочинений в шести томах

Том 3. Поэмы 1828-1834

Черкесы*

I

Уж в горах солнце исчезает, В долинах всюду мертвый сон, Заря блистая угасает, Вдали гудит протяжный звон, Покрыто мглой туманно поле, Зарница блещет в небесах, В долинах стад не видно боле, Лишь серны скачут на холмах. И серый волк бежит чрез горы; Его свирепо блещут взоры. В тени развесистых дубов Влезает он в свою берлогу. За ним бежит через дорогу С ружьем охотник, пара псов На сворах рвутся с нетерпенья; Всё тихо; и в глуши лесов Не слышно жалобного пенья Пустынной иволги; лишь там Весенний ветерок играет, Перелетая по кустам; В глуши кукушка занывает; И на дупле как тень сидит Полночный ворон и кричит. Меж диких скал крутит, сверкает Подале Терек за горой; Высокий берег подмывает, Крутяся, пеною седой.

II

Одето небо черной мглою, В тумане месяц чуть блестит; Лишь на сухих скалах травою Полночный ветер шевелит. На холмах маяки блистают; Там стражи русские стоят; Их копья острые блестят; Друг друга громко окликают: «Не спи, казак, во тьме ночной; Чеченцы ходят за рекой!» Но вот они стрелу пускают, Взвилась! и падает казак С окровавленного кургана; В очах его смертельный мрак: Ему не зреть родного Дона, Ни милых сердцу, ни семью: Он жизнь окончил здесь свою.

III

В густом лесу видна поляна, Чуть освещенная луной, Мелькают, будто из тумана, Огни на крепости большой. Вдруг слышен шорох за кустами, Въезжают несколько людей; Обкинув всё кругом очами, Они слезают с лошадей. На каждом шашка, за плечами Ружье заряжено висит, Два пистолета, борзы кони; По бурке на седле лежит. Огонь черкесы зажигают. И все садятся тут кругом; Привязанные к деревам В лесу кони траву щипают, Клубится дым, огонь трещит, Кругом поляна вся блестит.

IV

Один черкес одет в кольчугу, Из серебра его наряд, Уздени вкруг него сидят; Другие ж все лежат по лугу. Иные чистят шашки остры Иль навостряют стрелы быстры. Кругом всё тихо, всё молчит. Восстал вдруг князь и говорит: «Черкесы, мой народ военный, Готовы будьте всякий час, На жертву смерти — смерти славной Не всяк достоин здесь из вас. Взгляните: в крепости высокой В цепях, в тюрьме мой брат сидит, В печали, в скорби, одинокой, Его спасу, иль мне не жить.

V

«Вчера я спал под хладной мглой, И вдруг увидел будто брата, Что он стоял передо мной — И мне сказал: минуты трата И я погиб, — спаси меня; Но призрак легкий вдруг сокрылся; С сырой земли поднялся я; Его спасти я устремился; И вот ищу и ночь и день; И призрак легкий не являлся С тех пор, как брата бледна тень Меня звала, и я старался Его избавить от оков; И я на смерть всегда готов! Теперь клянуся Магометом, Клянусь, клянуся целым светом!.. Настал неизбежимый час, Для русских смерть или мученье, Иль мне взглянуть последний раз На ярко солнца восхожденье». Умолкнул князь. И все трикратно Повторили его слова: «Погибнуть русским невозвратно, Иль с тела свалится глава».

VI

Восток алея пламенеет, И день заботливый светлеет. Уже в селах кричит петух; Уж месяц в облаке потух. Денница, тихо поднимаясь, Златит холмы и тихий бор; И юный луч, со тьмой сражаясь, Вдруг показался из-за гор. Колосья в поле под серпами Ложатся желтыми рядами. Всё утром дышит; ветерок Играет в Тереке на волнах, Вздымает зыблемый песок. Свод неба синий тих и чист; Прохлада с речки повевает, Прелестный запах юный лист С весенней свежестью сливает. Везде, кругом сгустился лес, Повсюду тихое молчанье; Струей, сквозь темный свод древес Прокравшись, дневное сиянье Верхи и корни золотит. Лишь ветра тихим дуновеньем Сорван листок летит, блестит, Смущая тишину паденьем. Но вот приметя свет дневной, Черкесы на коней садятся, Быстрее стрел по лесу мчатся, Как пчел неутомимый рой, Сокрылися в тени густой.

VII

О, если б ты, прекрасный день, Гнал так же горесть, страх, смятенья, Как гонишь ты ночную тень И снов обманчивых виденья! Заутрень в граде дальний звон По роще ветром разнесен; И на горе стоит высокой Прекрасный град, там слышен громкий Стук барабанов, и войска, Закинув ружья на плеча, Стоят на площаде. И в параде* Народ весь в праздничном наряде Идет из церкви. Стук карет, Колясок, дрожек раздается; На небе стая галок вьется; Всяк в дом свой завтракать идет; Там тихо ставни растворяют; Там по улице гуляют* Иль идут войско посмотреть В большую крепость. — Но чернеть Уж стали тучи за горами, И только яркими лучами Блистало солнце с высоты; И ветр бежал через кусты.

VIII

Уж войско хочет расходиться В большую крепость на горе; Но топот слышен в тишине. Вдали густая пыль клубится. И видят, кто-то на коне С оглядкой боязливой мчится. Но вот он здесь уж, вот слезает; К начальнику он подбегает И говорит: «Погибель нам! Вели готовиться войскам; Черкесы мчатся за горами, Нас было двое, и за нами Они пустились на конях. Меня объял внезапный страх; Насилу я от них умчался; Да конь хорош, а то б попался».

IX

Начальник всем полкам велел Сбираться к бою, зазвенел Набатный колокол; толпятся, Мятутся, строятся, делятся; Вороты крепости сперлись. Иные вихрем понеслись Остановить черкесску силу Иль с славою вкусить могилу. И видно зарево кругом; Черкесы поле покрывают; Ряды как львы перебегают; Со звоном сшибся меч с мечом; И разом храброго не стало. Ядро во мраке прожужжало, И целый ряд бесстрашных пал; Но все смешались в дыме черном. Здесь бурный конь с копьем вонзенным, Вскочивши на дыбы, заржал; Сквозь русские ряды несется; Упал на землю, сильно рвется, Покрывши всадника собой, Повсюду слышен стон и вой.

Х

Пушек гром везде грохочет;* А здесь изрубленный герой Воззвать к дружине верной хочет; И голос замер на устах. Другой бежит на поле ратном; Бежит, глотая пыль и прах; Трикрат сверкнул мечом булатным, И в воздухе недвижим меч; Звеня, падет кольчуга с плеч; Копье рамена прободает, И хлещет кровь из них рекой. Несчастный раны зажимает Холодной, трепетной рукой. Еще ружье свое он ищет; Повсюду стук, и пули свищут; Повсюду слышен пушек вой; Повсюду смерть и ужас мещет В горах, и в долах, и в лесах; Во граде жители трепещут; И гул несется в небесах. Иный черкеса поражает; Бесплодно меч его сверкает. Махнул еще; его рука, Подъята вверх, окостенела. Бежать хотел. Его нога Дрожит недвижима, замлела; Встает и пал. Но вот несется На лошади черкес лихой Сквозь ряд штыков; он сильно рвется И держит меч над головой; Он с казаком вступает в бой; Их сабли остры ярко блещут; Уж лук звенит, стрела трепещет; Удар несется роковой. Стрела блестит, свистит, мелькает, И в миг казака убивает. Но вдруг толпою окружен, Копьями острыми пронзен. Князь сам от раны издыхает; Падет с коня — и все бегут, И бранно поле оставляют. Лишь ядры русские ревут Над их, ужасно, головой. По-малу тихнет шумный бой. Лишь под горами пыль клубится. Черкесы побежденны мчатся, Преследоваемы толпой Сынов неустрашимых Дона, Которых Рейн, Лоар и Рона* Видали на своих брегах, Несут за ними смерть и страх.

XI

Утихло всё: лишь изредка̀ Услышишь выстрел за горою; Редко видно казака,* Несущегося прямо к бою, И в стане русском уж покой. Спасен и град, и над рекой Маяк блестит, и сторож бродит; В окружность быстрым оком смотрит; И на плече ружье несет. Лишь только слышно: ктоидет, Лишь громко слушай раздается; Лишь только редко пронесется Лихой казак чрез русский стан. Лишь редко крикнет черный вран Голодный, трупы пожирая; Лишь изредка мелькнет, блистая, Огонь в палатке у солдат. И редко чуть блеснет булат, Заржавый от крови в сраженьи, Иль крикнет вдруг в уединеньи Близ стана русский часовой; Везде господствует покой.

Кавказский пленник*

Часть первая

Genieße und leide! Dulde und entbehre! Liebe, hoff' und glaube!

Conz.[1]

I

В большом ауле, под горою, Близ саклей дымных и простых, Черкесы позднею порою Сидят — о конях удалых Заводят речь, о метких стрелах, О разоренныхими селах; И с ними как дрался казак, И как на русских нападали, Как их пленили, побеждали. Курят беспечно свой табак, И дым, виясь, летит над ними, Иль, стукнув шашками своими, Песнь горцев громко запоют. Иные на коней садятся, Но перед тем как расставаться, Друг другу руку подают.

II

Меж тем черкешенки младые Взбегают на горы крутые И в темну даль глядят — но пыль Лежит спокойно по дороге; И не шелохнется ковыль, Не слышно шума, ни тревоги. Там Терек издали крутит, Меж скал пустынных протекает И пеной зыбкой орошает Высокий берег; лес молчит; Лишь изредка олень пугливый Через пустыню пробежит; Или коней табун игривый Молчанье дола возмутит.

III

Лежал ковер цветов узорный По той горе и по холмам; Внизу сверкал поток нагорный И тек струисто по кремням… Черкешенки к нему сбежались, Водою чистой умывались. Со смехом младости простым На дно прозрачное иные Бросали кольца дорогие; И к волосам своим густым Цветы весенние вплетали; Гляделися в зерцало вод, И лица их в нем трепетали. Сплетаясь в тихий хоровод, Восточны песни напевали; И близ аула под горой Сидели резвою толпой; И звуки песни произвольной Ущелья вторили невольно.

IV

Последний солнца луч златой На льдах сребристых догорает, И Эльборус своей главой Его, как туча, закрывает. · · · Уж раздалось мычанье стад И ржанье табунов веселых; Они с полей идут назад… Но что за звук цепей тяжелых? Зачем печаль сих пастухов? Увы! то пленники младые, Утратив годы золотые, В пустыне гор, в глуши лесов, Близ Терека пасут уныло Черкесов тучные стада, Воспоминая то, что было, И что не будет никогда! Как счастье тщетно их ласкало, Как оставляло наконец, И как оно мечтою стало!.. И нет к ним жалостных сердец! Они в цепях, они рабами! Сливалось всё как в мутном сне, Души не чувствуя, оне Уж видят гроб перед очами. Несчастные! в чужом краю! Исчезли сердца упованьи; В одних слезах, в одном страданьи Отраду зрят они свою.

V

Надежды нет им возвратиться; Но сердце поневоле мчится В родимый край. — Они душой Тонули в думе роковой. · · · Но пыль взвивалась над холмами От стад и борзых табунов; Они усталыми шагами Идут домой. — Лай верных псов Не раздавался вкруг аула; Природа шумная уснула; Лишь слышен дев издалека Напев унылый. — Вторят горы, И нежен он, как птичек хоры, Как шум приветный ручейка:

Песня

1

Как сильной грозою Сосну вдруг согнет; Пронзенный стрелою, Как лев заревет; Так русский средь бою Пред нашим падет; И смелой рукою Чеченец возьмет Броню золотую И саблю стальную, И в горы уйдет.

2

Ни конь оживленный Военной трубой, Ни варвар смятенный Внезапной борьбой, Страшней не трепещет, Когда вдруг заблещет Кинжал роковой. Внимали пленники уныло Печальной песни сей для них. И сердце в грусти страшно ныло… Ведут черкесы к сакле их; И, привязавши у забора, Ушли. — Меж них огонь трещит; Но не смыкает сон их взора, Не могут горесть дня забыть.

VI

Льет месяц томное сиянье. Черкесы храбрые не спят; У них шумливое собранье: На русских нападать хотят. Вокруг оседланные кони; Серебряные блещут брони; На каждом лук, кинжал, колчан И шашка на ремнях наборных, Два пистолета и аркан, Ружье; и в бурках, в шапках черных К набегу стар и млад готов, И слышен топот табунов. Вдруг пыль взвилася над горами, И слышен стук издалека; Черкесы смотрят: меж кустами Гирея видно, ездока!

VII

Он понуждал рукой могучей Коня, приталкивал ногой, И влек за ним аркан летучий Младого пленника <с> собой. Гирей приближился — веревкой Был связан русский, чуть живой. Черкес спрыгнул, — рукою ловкой Разрезывал канат; — но он Лежал на камне — смертный сон Летал над юной головою… · · · Черкесы скачут уж — как раз Сокрылись за горой крутою; Уроком бьет полночный час.

VIII

От смерти лишь из сожаленья Младого русского спасли; Его к товарищам снесли. Забывши про свои мученья, Они, не отступая прочь, Сидели близ него всю ночь… · · · И бледный лик, в крови омытый, Горел в щеках — он чуть дышал, И смертным холодом облитый, Протягшись на траве лежал.

IX

Уж полдень, прямо над аулом, На светлосиней высоте, Сиял в обычной красоте. Сливалися с протяжным гулом Стадов черкесских — по холмам Дыханье ветерков проворных И ропот ручейков нагорных И пенье птичек по кустам. Хребта Кавказского вершины Пронзали синеву небес, И оперял дремучий лес Его зубчатые стремнины Обложен степенями гор Расцвел узорчатый ковер; Там под столетними дубами, В тени, окованный цепями, Лежал наш пленник на траве. В слезах склонясь к младой главе, Товарищи его несчастья Водой старались оживить (Но ах! утраченного счастья Никто не мог уж возвратить). · · · Вот он вздохнувши приподнялся, И взор его уж открывался! Вот он взглянул!.. затрепетал. ...Он с незабытыми друзьями! — Он, вспыхнув, загремел цепями. Ужасный звук всё, всё сказал!!. Несчастный залился слезами, На грудь к товарищам упал, И горько плакал и рыдал.

Х

Счастлив еще: его мученья Друзья готовы разделять И вместе плакать и страдать… Но кто сего уж утешенья Лишен в сей жизни слез и бед, Кто в цвете юных пылких лет Лишен того, чем сердце льстило, Чем счастье издали манило… И если годы унесли Пору цветов искать как прежде Минутной радости в надежде; Пусть не живет тот на земли.

XI

Так пленник мой с родной страною Почти навек: прости сказал! Терзался прошлою мечтою, Ее места воспоминал: Где он провел златую младость, Где испытал и жизни сладость, Где много милого любил, Где знал веселье и страданьи, Где он, несчастный, погубил Святые сердца упованьи… · · ·

XII

Он слышалслово «навсегда!» И обреченный тяжкой долей, Почти дружился он с неволей. С товарищами иногда Он пас черкесские стада. Глядел он с ними, как лавины Катятся с гор и как шумят; Как лавой снежною блестят, Как ими кроются долины; Хотя цепями скован был, Но часто к Тереку ходил. И слушал он, как волны воют, Подошвы скал угрюмых роют, Текут средь дебрей и лесов… Смотрел, как в высоте холмов Блестят огни сторожевые; И как вокруг них казаки Глядят на мутный ток реки, Склонясь на копья боевые. — Ах! как желал бы там он быть; Но цепь мешала переплыть.

XIII

Когда же полдень над главою Горел в лучах, то пленник мой Сидел в пещере, где от зною Он мог сокрыться. Под горой Ходили табуны. — Лежали В тени другие пастухи, В кустах, в траве и близ реки, В которой жажду утоляли… И там-то пленник мой глядит: Как иногда орел летит, По ветру крылья простирает, И видя жертвы меж кустов, Когтьми хватает вдруг, — и вновь Их с криком кверху поднимает… Так! думал он, я жертва та, Котора в пищу им взята.

XIV

Смотрел он также, как кустами, Иль синей степью, по горам, Сайгаки, с быстрыми ногами, По камням острым, по кремням, Летят, стремнины презирая… Иль как олень и лань младая, Услыша пенье птиц в кустах, Со скал не шевелясь внимают — И вдруг внезапно исчезают, Взвивая вверх песок и прах.

XV

Смотрел, как горцы мчатся к бою Иль скачут смело над рекою; Остановились, — лошадей Толкают смелою ногою… И вдруг, припав к луке своей, Близ берегов они мелькают, Стремят — и снова поскакав, С утеса падают стремглав И… …шумно в брызгах исчезают — Потом плывут, и достигают Уже противных берегов, Они уж там, и в тьме лесов Себя от казаков скрывают… Куда глядите, казаки? Смотрите, волны у реки Седою пеной забелели! Смотрите, враны на дубах Вострепенулись, улетели, Сокрылись с криком на холмах! Черкесы путника арканом В свои ущелья завлекут… И, скрытые ночным туманом, Оковы, смерть вам нанесут.

XVI

И часто, отгоняя сон, В глухую полночь смотрит он, Как иногда черкес чрез Терек Плывет на верном тулуке, Бушуют волны на реке, В тумане виден дальний берег, На пне пред ним висят кругом Его оружия стальные: Колчан, лук, стрелы боевые; И шашка острая, ремнем Привязана, звенит на нем, Как точка в волнах он мелькает, То виден вдруг, то исчезает… Вот он причалил к берегам. Беда беспечным казакам! Не зреть уж им родного Дона, Не слышать колоколов звона! Уже чеченец под горой, Железная кольчуга блещет; Уж лук звенит, стрела трепещет, Удар несется роковой!.. Казак! казак! увы, несчастный! Зачем злодей тебя убил? Зачем же твой свинец опасный Его так быстро не сразил?..

XVII

Так пленник бедный мой уныло, Хоть сам под бременем оков, Смотрел на гибель казаков. Когда ж полночное светило Восходит, близ забора он Лежит в ауле — тихий сон Лишь редко очи закрывает. С товарищами — вспоминает О милой той родной стране; Грустит; но больше чем оне… Оставив там залог прелестный, Свободу, счастье, что любил; Пустился он в край неизвестный, И… всё в краю том погубил.

Часть вторая

XVIII

Однажды, погружась в мечтанье, Сидел он позднею порой; На темном своде без сиянья Бесцветный месяц молодой Стоял, и луч дрожащий, бледный Лежал на зелени холмов, И тени шаткие дерев Как призраки на крыше бедной Черкесской сакли прилегли. В ней огонек уже зажгли, Краснея он в лампаде медной Чуть освещал большой забор… Всё спит: холмы, река и бор.

XIX

Но кто в ночной тени мелькает? Кто легкой тенью меж кустов Подходит ближе, чуть ступает, Всё ближе… ближе… через ров Идет бредучею стопою?.. Вдруг видит он перед собою: С улыбкой жалости немой Стоит черкешенка младая! Дает заботливой рукой Хлеб и кумыс прохладный свой, Пред ним колена преклоняя. И взор ее изобразил Души порыв, как бы смятенной. Но пищу принял русский пленный И знаком ей благодарил.

XX

И долго, долго, как немая, Стояла дева молодая. И взгляд как будто говорил: «Утешь себя, невольник милый; Еще не всё ты погубил». И вздох не тяжкий, но унылый В груди раздался молодой; Потом чрез вал она крутой Домой пошла тропою мшистой, И скрылась вдруг в дали тенистой, Как некий призрак гробовой. И только девы покрывало Еще очам вдали мелькало, И долго, долго пленник мой Смотрел ей вслед — она сокрылась. Подумал он: но почему Она к несчастью моему С такою жалостью склонилась — Он ночь всю не смыкал очей; Уснул за час лишь пред зарей.

XXI

Четверту ночь к нему ходила Она и пищу приносила; Но пленник часто всё молчал, Словам печальным не внимал; Ах! сердце полное волнений Чуждалось новых впечатлений; Он не хотел ее любить. И что за радости в чужбине, В его плену, в его судьбине? Не мог он прежнее забыть… Хотел он благодарным быть, Но сердце жаркое терялось В его страдании немом, И как в тумане зыбком, в нем Без отголоска поглощалось!.. Оно и в шуме, и в тиши Тревожит сон его души.

XXII

Всегда он с думою унылой В ее блистающих очах Встречает образ вечно милый. В ее приветливых речах Знакомые он слышит звуки… И к призраку стремятся руки; Он вспомнил всё — ее зовет… Но вдруг очнулся. Ах! несчастный, В какой он бездне здесь ужасной; Уж жизнь его не расцветет. Он гаснет, гаснет, увядает, Как цвет прекрасный на заре; Как пламень юный, потухает На освященном алтаре!!!

XXIII

Не понял он ее стремленья, Ее печали и волненья; Не думал он, чтобы она Из жалости одной пришла, Взглянувши на его мученьи; Не думал также, чтоб любовь Точила сердце в ней и кровь; И в страшном был недоуменьи… · · · Но в эту ночь ее он ждал… Настала ночь уж роковая; И сон от очей отгоняя, В пещере пленник мой лежал.

XXIV

Поднялся ветер той порою, Качал во мраке дерева, И свист его подобен вою — Как воет полночью сова. Сквозь листья дождик пробирался; Вдали на тучах гром катался; Блистая, молния струей Пещеру темну озаряла, Где пленник бедный мой лежал, Он весь промок и весь дрожал… · · · Гроза по-малу утихала; Лишь капала вода с дерев; Кой-где потоки меж холмов Струею мутною бежали И в Терек с брызгами впадали. Черкесов в темном поле нет… И тучи врозь уж разбегают, И кой-где звездочки мелькают; Проглянет скоро лунный свет.

XXV

И вот над ним луна златая На легком облаке всплыла; И в верх небесного стекла, По сводам голубым играя, Блестящий шар свой провела. Покрылись пеленой сребристой Холмы, леса и луг с рекой. Но кто печальною стопой Идет один тропой гористой? Она… с кинжалом и пилой; — Зачем же ей кинжал булатный? Ужель идет на подвиг ратный! Ужель идет на тайный бой!.. Ах, нет! наполнена волнений, Печальных дум и размышлений, К пещере подошла она; И голос раздался известный; Очнулся пленник как от сна, И в глубине пещеры тесной Садятся… долго они там Не смели воли дать словам… Вдруг дева шагом осторожным К нему вздохнувши подошла; И руку взяв, с приветом нежным, С горячим чувством, но мятежным, Слова печальны начала:

XXVI

«Ах! русский! русский! что с тобою! Почто ты с жалостью немою, Печален, хладен, молчалив, На мой отчаянный призыв… Еще имеешь в свете друга — Еще не всё ты потерял… Готова я часы досуга С тобой делить. Но ты сказал, Что любишь, русский, ты другую. Ее бежит за мною тень, И вот об чем, и ночь и день, Я плачу, вот об чем тоскую!.. Забудь ее, готова я С тобой бежать на край вселенной! Забудь ее, люби меня, Твоей подругой неизменной…» Но пленник сердца своего Не мог открыть в тоске глубокой, И слезы девы черноокой Души не трогали его… «Так, русский, ты спасен! но прежде Скажи мне: житьиль умереть?!! Скажи, забыть ли о надежде?.. Иль слезыэти утереть?»

XXVII

Тут вдруг поднялся он; блеснули Его прелестные глаза, И слезы крупные мелькнули На них как светлая роса: «Ах нет! оставь восторг свой нежный, Спасти меня не льстись надеждой; Мне будет гробом эта степь; Не на остатках, славных, бранных, Но на костях моих изгнанных Заржавит тягостная цепь!» Он замолчал, она рыдала; Но ободрилась, тихо встала, Взяла пилу одной рукой, Кинжал другою подавала. И вот, под острою пилой Скрыпит железо; распадает Блистая цепь и чуть звенит. Она его приподымает; И так рыдая говорит:

XXVIII

«Да!.. пленник… ты меня забудешь… Прости!.. прости же… навсегда; Прости! навек!.. Как счастлив будешь, Ах!.. вспомни обо мне тогда… Тогда!.. быть может, уж могилой Желанной скрыта буду я; Быть может… скажешь ты уныло: Она любила и меня!..» И девы бледные ланиты, Почти потухшие глаза, Смущенный лик, тоской убитый, Не освежит одна слеза!.. И только рвутся вопли муки… Она берет его за руки И в поле темное спешит, Где чрез утесы путь лежит.

XXIX

Идут, идут; остановились, Вздохнув, назад оборотились; Но роковой ударил час… Раздался выстрел — и как раз Мой пленник падает. Не муку, Но смерть изображает взор; Кладет на сердце тихо руку… Так медленно по скату гор, На солнце искрами блистая, Спадает глыба снеговая. Как вместе с ним поражена, Без чувства падает она; Как будто пуля роковая Одним ударом, в один миг, Обеих вдруг сразила их. · · ·

XXX

Но очи русского смыкает Уж смерть холодною рукой; Он вздох последний испускает, И он уж там — и кровь рекой Застыла в жилах охладевших; В его руках оцепеневших Еще кинжал блестя лежит; В его всех чувствах онемевших Навеки жизнь уж не горит, Навеки радость не блестит.

XXXI

Меж тем черкес, с улыбкой злобной, Выходит из глуши дерев. И волку хищному подобный, Бросает взор… стоит… без слов, Ногою гордой попирает Убитого… увидел он, Что тщетно потерял патрон; И вновь чрез горы убегает.

XXXII

Но вот она очнулась вдруг; И ищет пленника очами. Черкешенка! где, где твой друг… Его уж нет.     Она слезами Не может ужас выражать, Не может крови омывать. И взор ее как бы безумный Порыв любви изобразил; Она страдала. Ветер шумный Свистя покров ее клубил!.. Встает… и скорыми шагами Пошла с потупленной главой, Через поляну — за холмами Сокрылась вдруг в тени ночной.

XXXIII

Она уж к Тереку подходит; Увы, зачем, зачем она Так робко взором вкруг обводит, Ужасной грустию полна?.. И долго на бегущи волны Она глядит. И взор безмолвный Блестит звездой в полночной тьме. Она на каменной скале: «О, русский! русский!!!» — восклицает, Плеснули волны при луне, Об берег брызнули оне!.. И дева с шумом исчезает. Покров лишь белый выплывает, Несется по глухим волнам: Остаток грустный и печальный Плывет, как саван погребальный, И скрылся к каменным скалам.

XXXIV