Царь мышей

* * *

Марфин пруд казался погруженным в сонную тишину, нарушаемую лишь стайкой ребятишек, плескавшихся почти у самого берега. Напротив них несколько человек удили рыбу, хотя, кажется, без особого успеха.

И тут все очарование летнего вечера было безнадежно нарушено — из рощи, окружавшей пруд, на берег выскочил маленький плешивый человечек, одетый в какие-то старые лохмотья. Хозяйским оком оглядев водоем, он решил, что не все в должном порядке, и решительно направился к ребятам.

— Кто разрешил? — спросил он строго, но сдержанно. И так как детишки не обратили на стража порядка никакого внимания, он резко повысил голос:

— Здесь купаться запрещено! Вон отсюда, и чтобы я вас больше не видел!

Ребята стали нехотя вылезать из воды, но плешивый человечек все равно остался недоволен:

— Да что вы здесь такое устраиваете?! Тут приличные люди бывают, а вы, бесстыжие, голышом бегаете!

Дети с веселым смехом принялись натягивать портки — они уже привыкли к подобным наскокам и воспринимали их как развлечение в серой царь-городской жизни.

— Вот так-то лучше будет, — с видом победителя проговорил страж водоема, когда ребята, подхватив одежку, скрылись в роще. — А это еще что такое? — вновь нахмурился он, заметив людей с удочками на противоположном берегу. — Непорядок!

Бурная деятельность стража нравственности и по совместительству охранника водоема не осталась незамеченной рыбаками.

— Снова этого дурня сюда принесло, — сказал рыболов рыболову. — Опять всю рыбу распугает. И кто он вообще такой?

— Некто Петрович, — ответил второй рыболов. — Сказывают, будто бы его поставили блюсти порядок, вот он и рад стараться.

— Да какой же тут непорядок? — удивился первый рыбак. — Вроде бы от нас никакого беспокойства никому нет. А уж от ребятишек тем более.

Третий рыболов, казалось, дремал — но когда веревочка колыхнулась, он резко вздернул удочку, и рыбка, блеснув в воздухе мокрой чешуей, плюхнулась обратно в воду.

— Крючок ни к бесу не годится, — досадливо проговорил он и насадил кусочек хлебного мякиша.

— Глебыч, ты всегда все знаешь, — обратился к нему первый удильщик. — Поведай нам, что это за чучело?

Тем временем охранник неспешно, вразвалочку, огибал пруд, приближаясь к рыболовам.

— Не знаю доподлинно, однако сведущие люди говорят, будто он — бывший Соловей-Разбойник, — охотно откликнулся Глебыч.

— Кто-кто? — изумился второй рыболов. — Тот самый Соловей, которого наши стрельцы два десятка годов ловили, да все поймать не могли?

— Я слыхивал, что князь Длиннорукий во время своей опалы повстречался с Соловьем, и оказалось, будто бы тот ему то ли братом родным приходится, то ли еще кем, точно не ведаю, — невозмутимо продолжал Глебыч. — А потом наши стрельцы всех Соловьевых молодцев словили, и тот совсем не при деле оказался. Ну и когда Длиннорукого-то новый наш царь из опалы вернул и снова градоначальником поставил, то он и пристроил Петровича городские пруды охранять. Все ж какой-никакой, а кусок хлеба. А то еще слыхал я, будто бы…

Однако договорить Глебыч не успел — прямо у него над ухом раздался нерпиятный дребезжащий голос:

— Сколько раз вам сказывали — запрещено здесь рыбу ловить!

— Кто запретил? — совершенно спокойно спросил первый рыболов.

— Кто надо, тот и запретил! — топнул ножкой Петрович. — И не вам, дуракам, высшие указы обсуждать! Вон отсюда, а то я за себя не отвечаю!

— А кто ты таков есть, чтобы нас, благопослушных горожан, вон гонять? — не трогаясь с места, продолжал первый удильщик.

— Узнаете, кто я таков! — пуще прежнего заблажил Петрович. — Кровавыми слезами умоетесь… В остроге сгною! Дерьмо жрать заставлю!..

Дождавшись, пока Петрович немного угомонится, заговорил второй рыболов:

— Давайте спокойно, без шума и криков. Мы тут испокон веку рыбу ловили, и никто нам слова поперек не молвил. К тому же мы делаем это не ради пустой забавы, а для пропитания. И ежели ваше начальство запрещает нам рыбачить, то не укажет ли оно другой способ добывания хлеба насущного?

Однако и спокойная рассудительность второго рыбака не вызвала в душе Петровича соответствующего отклика. Неприязненно глянув на рыболова, он злобно процедил:

— Умничаешь? Ну, умничай, умничай. В другом месте ты по-другому заговоришь.

— Да что ты все грозишься? — не выдержал Глебыч. — Здесь тебе не большая дорога!

Петрович обвел всех троих безумным взором:

— Щас… Щас буду грабить и убивать!

С этими словами он потянулся было за ржавыми ножами, спрятанными под рубищем, но рыболовы, уже знакомые с повадками Петровича, не дали ему этого сделать — недолго думая, они схватили его кто за руки, кто за ноги, да и швырнули прямо в воду.

— А может, свяжем его и отведем куда следует? — громко, чтобы слышал сам потерпевший, предложил первый рыбак.

— Всех перережу! Всем кровь пущу! — раздался вопль Петровича, который стоял по колено в воде и тщетно пытался отжимать мокрые лохмотья.

Переглянувшись, рыболовы все же помогли Петровичу выбраться из пруда — видать, поняли, что и они тоже малость хватили через край.

Присев на травку, незадачливый охранник снял сапог и вылил оттуда воду вперемежку с водорослями и головастиками.

— За что же вы со мною так? — проговорил он плачущим голосом. — Я ж не для себя стараюсь, а потому что так положено. Отсюда с завтрева будут воду для водопровода брать, а что тут творится? Одни плещутся, другие рыбу ловят…

— Так что ж теперь, все пруды и озера колючим железом обнести? — насмешливо спросил Глебыч.

— А что? Надо будет — и обнесем! — вскинулся было Петрович, но, еще раз оглядев рыбаков, только плюнул в сердцах да пошел прочь.

* * *

Экипаж взъехал на пригорок, откуда открывался вид на серую крепостную стену, которая по неправильной кривой опоясывала столицу Кислоярского царства. За стеной виднелись крыши теремов и луковички храмов, которые в солнечную погоду блестели позолотой, а теперь почти сливались с медленно темнеющим небом. Через несколько минут карета без задержек проехала городские ворота, где путников, торжественно вскинув секиры, приветствовали стрелки-охранники.

— Значит, в Загородный Терем, — говорил Василий, продолжая разговор, начатый по дороге в Царь-Город. — И когда — прямо завтра?

— Нет-нет, ну что вы, — господин Рыжий с важностью погладил бороду. — Завтра торжественное открытие водопровода, а вот прямо послезавтра — в путь.

— И какова, так сказать, вероятность, что в Тереме действительно находится то, что нам предстоит искать? — несколько витиевато поинтересовался Владлен Серапионыч.

— Я вам покажу один документ, который дает основания так полагать, — пообещал Рыжий.

— Ну что ж, посмотрим, — улыбнулась Надя, предчувствуя увлекательное расследование, хотя — увы — не совсем журналистское.

Тем временем карета быстро катилась, подпрыгивая на булыжниках Кузнечной улицы, ведущей от городских ворот к центру Царь-Города. За окном мелькали расписные боярские терема, которые в этой части столицы весьма демократично соседствовали с купеческими палатами и бедными покосившимися избенками.

Возле одного из теремов карета замедлила ход, чтобы обогнуть толпу народа, занимавшую чуть не половину проезжей части. Люди о чем-то переговаривались, указывая на терем, где все окна были раскрыты настежь.

— Это дом покойного князя Борислава, — пояснил Рыжий. — Его не далее как позавчера извели каким-то ядовитым духом.

— В каком смысле? — переспросил Дубов. — Что-то вроде газового отравления?

— Ну, можно и так назвать, — нехотя согласился Рыжий. — Ночью слуги почувствовали какой-то странный запах, а когда они явились к князю, тот уже был мертв.

— А кто же он был, этот князь, как его?.. — спросила Чаликова.

— Борислав Епифанович. Очень толковый человек, и все наши нововведения поддерживал. — Рыжий непритворно вздохнул. — Князь приходился не то племянником, не то двоюродным внуком нашему бывшему Государю Дормидонту, и он даже одно время всерьез прочил Борислава себе в преемники…

— Постойте, как «бывшему»? — удивленно перебил Серапионыч. — Разве он уже…

— Нет-нет, Дормидонт жив и здоров, — успокоил доктора господин Рыжий. — Просто я вам еще не сказал, что теперь у нас другой царь. Уже пол года… Или больше? Ну да, как раз в сочельник это и случилось — Дормидонт отрекся от престола и передал бразды правления нынешнему Государю. Кстати, Дормидонт теперь постоянно проживает в Загородном Тереме, так что заодно и с ним повидаетесь…

Вскоре экипаж остановился перед скромным, но добротным теремом. Хозяин первым выскочил из кареты и подал руку Надедже. Следом вышли Дубов и Серапионыч.

* * *

Вечерняя служба давно завершилась, но Храм Всех Святых на Сороках, находившийся в одном из отдаленных уголков Царь-Города, был открыт. Догорали свечки и лампадки перед потемневшими иконами, немногие богомольцы еще продолжали класть поклоны, а батюшка — высокий, статный, с огромною черной бородой, закрывающей половину лица — собственноручно подметал веником храмовый пол. Совсем молодой паренек в темной холщовой рубашке подсоблял священнику.

Дверь храма приоткрылась, и в церковь вошла женщина средних лет в дорогом платье, отороченном собольими мехами. Увидав ее, батюшка тут же отдал мальчику метелку и совок, а сам поспешил навстречу припозднившейся гостье.

— Здравия желаю, княгиня! — приветствовал он женщину густым басом, и эхо отдалось под куполом: — Княгиня-гиня-иня…

(Видимо, священник еще не приноровился соизмерять свой могучий голос с акустическими особенностями храма).

— Здравствуйте, батюшка, — ответила княгиня, подходя под благословение. — Я не опоздала?

— Скоро закрываемся, но ради вас повременим, — громко ответил священник. И с улыбкой добавил вполголоса: — Кое-кто давно уж вас дожидается.

За разговором батюшка подвел княгиню к иконостасу и на короткий миг закрыл ее своею широкой спиной. А когда он повернулся, женщины уже не было — она входила в полутемную комнатку при храме, где хранились старые рясы, свечи, кадила и прочая церковная утварь.

— Радость моя, ты ли это? — услыхала она страстный шепот, и из-за загородки с небрежно наброшенными облачениями священнослужителей вышел человек в скромном кафтане и начищенных до блеска кожаных сапогах.

— Ах, как давно мы с тобою не видались! — воскликнула княгиня, кидаясь на грудь незнакомцу.

— Всего-то три дня, любовь моя, — отвечал он, жарко лобзая княгиню.

— А они мне тремя годами казались, — тяжко вздохнула женщина. — Ну ответь мне, Ярослав, отчего двое любящих должны страдать в разлуке, вместо того чтобы навеки соединиться?

— Уж так суждено, Евдокия Даниловна, — печально ответил Ярослав. — Не нами заведены сии порядки, не нам их и отменять. Покуда ты мужняя жена…

— Но неужели ничего нельзя придумать? — Евдокия Даниловна крепко обняла Ярослава.

— Есть у меня одна задумка, ласточка ты моя, — зашептал Ярослав ей на ухо, — да осуществить ее непросто…

— Какая, какая задумка? — порывисто спросила княгиня, но Ярослав ответить не успел — в дверь постучали, и в комнатку заглянул паренек, что прислуживал священнику.

— Уже пора, Васятка? — вздохнула Евдокия Даниловна.

— Пора, — подтвердил мальчик. — Ваш возница о вас уж справлялся, и то сказать пришлось, что батюшка вас на чай пригласил.

— Ну вот видишь, как нам с тобою приходится, — вздохнула княгиня, когда Васятка вышел. — А мой возница тотчас обо всем князю доложит. — И напоследок еще раз жарко, ненасытно облобызав своего возлюбленного, Евдокия Даниловна покинула комнатку.

— Пожалуйста, княгиня, — мальчик вел ее по темному проходу. — Осторожно, здесь ступенька, я и сам всегда на нее наскакиваю.

Последние богомольцы уже покинули храм, и батюшка собирался закрывать тяжелые церковные двери, когда из-за иконостаса в сопровождения Васятки появилась княгиня.

— Благодарю вас, отче, — проговорила она, еще раз подходя под благословение. — Знаете, я хотела бы сделать вклад в казну вашего прихода.

— Дело хорошее, богоугодное, — прогудел священник. И уже гораздо тише добавил: — Но уточните, княгиня: вы действительно желаете принести свою лепту Богу, или это плата за то, что я устраиваю вам встречи с…

— Ну что вы, батюшка! — возмутилась княгиня. — Я искренне и свято верую в Бога Единого, хотя в глазах ваших, должно быть, и выгляжу падшей женщиной, нарушающей Божеские и человеческие заповеди.

— Неверно говорите, Евдокия Даниловна, — покачал головой батюшка. — Я хоть и служитель церкви, а все ж различаю, где прелюбодеяние, а где — истинная любовь. А подлинное чувство, оно всегда от Бога, даже если и не освящено законным браком.

Священник провел княгиню к выходу, где рядом с папертью ее ожидала карета, запряженная парой вороных коней, а сам наконец-то запер церковную дверь.

Ярослав еще находился там, где его оставила княгиня. Он стоял, прислонившись к загородке, и бездумно глядел на дверь, за которой исчезла его возлюбленная.

— Ну что, сударь, сладки поцелуи мужней-то жены? — Рокочущий голос батюшки заставил его вздрогнуть.

— Ох как сладки, прости господи, — проговорил Ярослав. — Жаль мне ее, сударушку мою, а что делать — не ведаю.

— Но бесконечно так продолжаться не может, — уже по-деловому продолжал священник. — Бежать вам надобно, вот что!

— Да я уж и сам думал, отец Александр, и кони у меня давно готовы, да боязно — а ну как поймают!

— Кто не рискует, тот не пьет медовуху, — почти афористично высказался батюшка и сам же зашелся в могучем хохоте. Однако его гостю было вовсе не до смеха.

— Не за себя боязно — за нее, ненаглядную мою. Ведь что ее ждет? Позор, общее поношение. Да и князь ее со свету сживет.

— М-да, ну и дела, — задумался отец Александр. — А ведь причитаниями делу не поможешь. И в какие ж дальние края вы надумали бежать?

— Для начала в Новую Мангазею, — чуть помедлив, ответил Ярослав. — У меня там верных приятелей немало, особливо среди торгового люда. Пристроят к какому-либо каравану, а то на корабль — только нас и видели. Главное дело — до Мангазеи добраться.

Священник подошел к столику, заваленному всякой всячиной, и небрежно смахнул всякую всячину на пол, оставив лишь несколько свечных огарков. Один из них он положил посреди стола:

— Давайте составим диспозицию. Вот это — Царь-Город. А вот здесь — Новая Мангазея. — Батюшка положил второй огарок на край стола. — А вот дорога между ними. — Он прочертил пальцем не совсем прямую линию по пыльной поверхности. — Вот это — вы. — Отец Александр пошарил у себя под рясой и вытащил две картофелины. — Что за черт, как они тут очутились?! Но очень кстати. — Он «проехал» одной картофелиной часть «дороги», а затем поместил вторую в «Царь-Город» и стал одновременно двигать обе в одном направлении. — Это погоня, — пояснил батюшка. Естественно, та картофелина, которая олицетворяла коней Ярослава, выехала раньше и потому прибыла к месту назначения быстрее.

Ярослав глядел на священнодействия отца Александра с нескрываемым удивлением — по всему выходило, что предприятие по похищению княгини было обречено на успех.

— Тут главное, чтобы у нас был гандикап, — продолжал разглагольствовать батюшка, — сиречь запас во времени. С учетом всяких непредвиденных задержек, я думаю, нескольких часов хватит.

— Лучше бы побольше, — заметил Ярослав. — Чтобы уж наверняка.

— Да, лучше перестраховаться, чем недостраховаться, — согласился отец Александр. — А вообще-то надобно ковать железо, не отходя от прилавка. Да вот хоть бы завтра!

— Что — завтра?