Нищета историцизма

Социальный исследователь стремится к истине, и в то же время он оказывает определенное влияние на общество. И тот факт, что его высказывания оказывают такое влияние, нарушает их объективность.

До сих пор мы исходили из того, что социальный исследователь стремится найти истину и ничего, кроме истины. Историцист укажет, что и с этим допущением у нас имеются трудности. Если предпочтения и интересы отражаются на содержании научных теорий и предсказаний, то в высшей степени сомнительно, чтобы их можно было выявить и избежать. Неудивительно, что в социальных науках мало что напоминает объективный и идеальный поиск истины, который мы видим в физике. Сколько тенденций в социальной жизни, столько их и в социальной науке; сколько интересов, столько и точек зрения. Однако не ведет ли эта аргументация к крайней форме релятивизма, согласно которой объективность и идеал истины вообще не имеют никакого отношения к социальным наукам и все решает политический успех?

В качестве иллюстрации историцист укажет, что везде, где имеется определенная тенденция, присущая какому-то периоду социального развития, можно найти и социологические теории, влияющие на это развитие. Таким образом, социальная наука выступает в роли акушерки, помогая новым социальным периодам появиться на свет; впрочем, с тем же успехом она может служить и консервативным интересам, задерживая надвигающиеся социальные изменения.

Таким образом, открывается возможность анализа и объяснения различий, существующих между социологическими доктринами и школами, соотнесение их либо с предпочтениями и интересами, превалирующими в какой-то исторический период (иногда этот подход называли "историзмом" — не путать с "историцизмом"!), либо с политическими, экономическими и классовыми интересами (подход, иногда называемый "социологией знания").

7. Холизм

По мнению большинства историцистов, существует более глубокая причина, по которой методы физической науки не применимы к наукам социальным. Социология, как все "биологические" науки, т. е. науки, имеющие дело с живыми объектами, должна быть не атомистической, а, как сейчас творят, "холической" (holistic). Ибо объекты социологии, социальные группы, нельзя рассматривать просто как агрегаты, составленные из личностей. Социальная группа больше простой суммы своих членов и больше суммы личных отношений, существующих в любой данный момент времени между любыми членами группы. Группа из А и Б будет отличаться по своему характеру от группы из Б и В. Это и имеют в виду, когда творят, что у группы имеется своя история, а структура группы во многом зависит от этой истории (см. также выше, раздел 3, "Новизна"). Группа может легко сохраниться, лишившись каких-то не очень важных членов. Вполне вероятно, что группа немало сохранит от своем первоначального характера даже в том случае, если все ее члены будут заменены на другие. Но члены, которые теперь составляют группу, могли бы, наверное, объединиться в совершенно другую группу, если бы не входили в первоначальную группу по порядку, один за другим, а вместо этого образовали новую группу. Личности членов группы могут оказать большое влияние на ее историю и структуру, но это не означает, что у группы нет своей собственной истории и структуры; не означает это и того, что группа не способна существенно повлиять на личности своих членов.

У всех социальных групп есть традиции, институты и обряды. Согласно историцизму, мы должны изучать историю группы, ее традиции и институты, если желаем понять и объяснить ее в данный момент, а также если мы желаем понять и, быть может, предвидеть ее развитие в будущем.

Холический характер социальных групп, тот факт, что такие группы нельзя объяснить просто как агрегаты из членов группы, проливает свет на различение историцистами новизны в физике (перекомбинации или новые расположения элементов и факторов, самих по себе не новых) и новизны в социальной жизни — подлинной (real) и несводимой к иному расположению. Ибо если социальные структуры нельзя объяснить как комбинации из частей или членов, то понятно, что с помощью этого метода невозможно объяснить и новые социальные структуры.

Что касается физических структур, то их можно объяснить как простые "констелляции" или суммы частей, взятые в их геометрической конфигурации.

Рассмотрим, например, Солнечную систему. Пусть ее история представляет интерес и может пролить свет на теперешнее ее состояние; однако мы знаем, что в определенном смысле это состояние не зависит от истории системы. Структура системы, ее дальнейшие движения и развитие полностью детерминированы "констелляцией" ее элементов в настоящий момент. При данном взаимном расположении, массе и кинетической энергии ее членов все движения системы в любой момент времени полностью определены. Нам не требуется никакого дополнительного знания о том, какая из планет старше других, а какая представляет собой инородное для системы тело; история структуры, хотя она и интересна, никак не влияет на наше понимание поведения, механизма и развития этой структуры в будущем. В этом плане физическая структура значительно отличается от социальной структуры; последняя непонятна, а ее будущее непредсказуемо без тщательного изучения истории, даже если мы располагаем исчерпывающим знанием о ее состоянии в данный момент времени.

Все это заставляет предположить, что существует тесная связь между историцизмом и так называемой биологической, или органической, теорией социальных структур, — теорией, интерпретирующей социальные группы по аналогии с живыми организмами.

Считается, что целостность характерна для всех биологических феноменов, а холический подход необходим при рассмотрении тот, как история организмов влияет на их поведение. Холические аргументы, выдвигаемые историцизмом, говорят о подобии, которое имеется между социальными группами и организмами, но речь не обязательно идет о биологической теории социальных структур.

С холическим воззрением тесно связана известная теория группового духа как носителя групповых традиций (впрочем, она не является обязательной частью историцистской аргументации).

8. Интуитивное понимание

До сих пор речь шла об определенных характерных аспектах социальной жизни, таких, как новизна, сложность, органичность, холизм и периодичность, — об аспектах, которые, по мнению историцистов, делают определенные типичные методы физики неприменимыми к социальным наукам, Отсюда выводят, что социальные исследования требуют [применения] исторического метода. В число антинатуралистических воззрений историцизма входит и идея об интуитивном понимании истории различных социальных групп; порой этот взгляд развивают в методологическую концепцию, тесно связанную с историцизмом (хотя и не являющуюся его непременным спутником).

Согласно этой концепции, метод социальных наук (в противоположность методу естественных наук) состоит в понимании социальных явлений изнутри. В связи с этой концепцией обычно делают следующие противопоставления. Физика стремится к причинному объяснению, социология — к пониманию цели и смысла. В физике события объясняются строго, количественно, с помощью математических формул. Социология стремится постигать исторические события при помощи более качественных понятий, например выявляя конфликтующие тенденции и цели, или "национальный характер", или "дух времени". Вот почему физика оперирует индуктивными обобщениями, а социология прибегает к помощи симпатического воображения. По той же причине физика занимается универсально значимыми единообразиями и объясняет те или иные события как частные случаи таких единообразий, тогда как социология довольствуется интуитивным пониманием уникальных событий и той ролью, которую они играют в частных [ситуациях] борьбы интересов, в тенденциях и судьбах.

Можно различить три варианта концепции интуитивного понимания. Согласно первому, социальное событие понято, когда оно проанализировано с точки зрения вызвавших его сил, т. е. индивидов и групп, их целей или интересов, а также власти, которой они располагают. При этом считается, что действия индивидов или групп находятся в согласии с их целями и идут им на пользу — реальную или по крайней мере воображаемую. Метод социологии состоит в реконструкции при помощи воображения рациональных или иррациональных деятельностей, направленных к определенным целям.

Второй вариант идет дальше. Он согласен, что подобный анализ необходим — особенно для понимания индивидуальных или групповых деятельностей. Но для понимания социальной жизни он недостаточен. Чтобы понять смысл социального события, например, какого-то политического действия, недостаточно понять его телеологически, т. е. разобраться в том, как и почему оно произошло.

Прежде и помимо этом, мы должны понять его смысл, значимость его появления. Что имеется в виду под "смыслом" и "значимостью"? С точки зрения том, что я называю вторым вариантом, социальное событие не только оказывает воздействия определенного рода, оно не только приводит к другим событиям; само его возникновение изменяет ситуационную значимость ряда других событий. Новая ситуация требует переориентации и переинтерпретации всех объектов и действий, в нее вовлеченных.

Чтобы понять такое событие, как, скажем, создание в стране новой армии, необходимо проанализировать намерения, интересы и т. д. Но мы не можем полностью понять его смысл, не проанализировав его ситуационного значения (value). Скажем, до сей поры вооруженных сил страны было достаточно для обороны, а теперь они оказались неудовлетворительными. Изменилась вся в целом социальная ситуация, и даже до того, как произошли какие-либо фактические изменения — физические или даже психологические; ибо ситуация может измениться много раньше, чем это кто-либо заметит. Таким образом, чтобы понять социальную жизнь, мы должны выйти за пределы анализа фактических причин и следствий, т. е. вызванных действиями мотивов, интересов и реакций; нам следует понять каждое событие как часть целого. Значение события обусловлено тем, как оно влияет на целое, и поэтому частично определяется целым.

Третий вариант концепции интуитивного понимания включает в себя все, что содержат первые два варианта. Чтобы понять смысл или значение социального события, недостаточно проанализировать его генезис, последствия и ситуационное значение. Следует выявить объективные, лежащие в основе истории направления и тенденции (например, усиление или ослабление каких-то традиций или власти), превалирующие в данный период, и роль рассматриваемого события в историческом процессе, через который эти тенденции проявляются. Мы ничего не поймем в деле Дрейфуса, исследуя его причины, последствия и ситуационное значение, но оставляя без внимания то, что в нем проявилось соперничество двух исторических тенденций в развитии Французской республики: демократической и автократической, прогрессивной и реакционной.

Третий вариант метода интуитивного понимания, говорящий об исторических направлениях или тенденциях, является в какой-то степени заключением по аналогии, от одного исторического периода к другому. Ибо, хотя и признается, что исторические периоды существенно отличаются друг от друга и никакое событие [в рамках одного периода социального развития] не может повториться в рамках другого периода, допускается, что в различные периоды, порой очень удаленные друг от друга, могут доминировать аналогичные тенденции. Наличие таких сходств или аналогий отмечается, например, между Грецией до Александра и Южной Германией до Бисмарка. Согласно методу интуитивного понимания, мы оцениваем смысл тех или иных событий, сравнивая их с аналогичными событиями более ранних периодов, и тем самым облегчаем предсказание будущем, — никогда не забывая, впрочем, о неизбежных различиях между периодами.

Итак, метод, нацеленный на понимание смысла социальных событий, должен идти много дальше причинного объяснения. Он должен быть холическим и определять роль социального события в сложной структуре — в том целом, которое включает не только "современные" части? но и следующие друг за другом стадии временного развития. Третий вариант метода интуитивном понимания опирается на аналогии, существующие между организмом и группой, и оперирует такими идеями, как "сознание" или "дух" эпохи, полагая их источником и властелином исторических тенденций или направлений, которые столь важны для определения смысла социологических событий.

Метод интуитивного понимания согласуется не только с идеями холизма. Он хорошо согласуется и тем, что историцисты говорят о новизне; ибо новизну нельзя объяснить причинно или рационально, она постигается интуитивно. Обсуждая ниже пронатуралистические концепции историцизма, мы увидим, как тесно они связаны с "третьим вариантом" метода интуитивного понимания, с его историческими тенденциями или "направлениями". (См., например, раздел 16.)

9. Количественные методы

Одно в противоположностях и противопоставлениях, подчеркиваемых в связи с концепцией интуитивного понимания, повторяется особенно часто. В физике события объясняются строго и точно, с использованием количественных понятий и математических формул, — социология же пытается понять историческое развитие в качественных понятиях, например, через конфликтующие тенденции и цели.

Против применения количественных и математических методов выступают не только историцисты; собственно говоря, обличением этих методов занимаются даже авторы, придерживающиеся антиисторицистских взглядов. Но некоторые наиболее убедительные доводы, выдвигаемые против количественных и математических методов, хорошо обрисовывают точку зрения историцизма, поэтому и имеет смысл их здесь обсудить.

Когда мы встречаемся с возражениями против применения в социологии количественных и математических методов, на ум приходят факты их успешного использования в некоторых социальных науках. Как же в свете этого можно отрицать их применимость?

Приведем характерные для историцистов контрвозражения.

Вполне согласен, скажет историцист, с вашими замечаниями; но все же статистические методы социальных наук и количественно-математические методы физики весьма отличаются друг от друга. В социальных науках нет ничего, что можно было бы сравнить с математически сформулированными причинными законами физики.

Рассмотрим, к примеру, физический закон (для света с любой длиной волны): чем уже отверстие, через которое проходит световой луч, тем больше угол отклонения. Физический закон такого типа имеет форму: "При определенных условиях, если величина А изменяется определенным способом, то величина В также изменяется некоторым предсказуемым способом". В этом законе выражается зависимость одного измеримого количества от другом, причем сделано это в точных количественных понятиях. Физика успешно выражает в такой форме все свои законы. Чтобы достигнуть этого, она должна была представить физические качества в количественных понятиях. Например, необходимо было заменить качественное описание цвета, скажем яркого желто-зеленого, его количественным описанием как света определенной длины волны и определенной яркости. Количественное описание физических качеств — необходимая предпосылка количественной формулировки причинных физических законов. Это позволяет нам объяснить, почему что-либо происходит; например, если имеется закон, касающийся отношения между шириной отверстия и углом отклонения, мы можем дать причинное объяснение увеличению угла отклонения, приняв во внимание уменьшение величины отверстия.

Причинное объяснение, по мнению историциста, следует применить и в социальных науках. Например, империализм можно объяснить в терминах промышленной экспансии. Но даже из этого примера становится ясно, насколько безнадежны попытки выразить социологические законы в количественных понятиях. Возьмем такую формулировку, как "тенденция к территориальной экспансии возрастает с увеличением интенсивности индустриализации" (формулировку по крайней мере вразумительную, хотя, вероятно, и не являющуюся истинным описанием фактов), и мы обнаружим, что у нас нет метода измерения тенденции к экспансии или интенсивности индустриализации.

Подытоживая историцистские аргументы, направленные против количественно-математических методов, можно сказать, что задачу социолога историцисты видят в отыскании причинном объяснения исторических изменений с помощью таких социальных реальностей (entities), как, например, государство, экономическая система или форма правления. Поскольку не известно, как выражать качества этих реальностей в количественных понятиях, невозможно сформулировать и какие-либо количественные законы. Таким образом, причинные законы в социальных науках, если они вообще существуют, отличаются по своему характеру от соответствующих законов физики, будучи качественными, а не количественными и математическими.

Если социологические законы и определяют степень чего-либо, то используют при этом весьма неопределенные понятия и в лучшем случае дают очень грубую оценку (scaling).

Получается, что качества — физические или не-физические — можно оценить только интуитивно. Следовательно, это говорит в пользу метода интуитивного понимания.

10. Эссенциализм versus номинализм

Качественный характер социальных событий ставит проблему статуса понятий, обозначающих качества, иначе говоря — проблему универсалий, одну из древнейших и фундаментальнейших философских проблем.

Основная борьба вокруг этой проблемы велась в Средние века, а поставлена она еще у Платона и Аристотеля. Обычно она истолковывается как чисто метафизическая; но, подобно большинству метафизических проблем, ее можно переформулировать в проблему научного метода. Нас будет занимать здесь только эта методологическая сторона, что же касается метафизики, то ее мы рассмотрим лишь в качестве введения, своем рода кратком очерка.

Во всякой науке имеются понятия, называемые универсальными, такие, как "энергия", "скорость", "углерод","белизна","эволюция","справедливость", "государство", "человечество". Они отличаются от единичных или индивидуальных понятий, таких, как "Александр Великий", "Комета Галлея", "Первая мировая война". Это имена собственные, ярлыки, условно прикрепляемые к индивидуальным вещам, которые они обозначают.

Природа универсальных понятий обсуждалась долго и порой резко. Одна партия считала, что универсалии отличаются от имен собственных, будучи закреплены за членами множества или класса единичных вещей, а не за одной единичной вещью. Например, универсальное понятие "белый" — не более чем ярлык, прикрепленный к множеству самых разнообразных вещей — скажем, к снежинкам, скатертям или лебедям. Таково было учение номиналистической партии. Ему противостояло учение, традиционно называвшееся реализмом. Реалистическую теорию называли также идеалистической, поэтому "реализм" следует считать наименованием, которое вводило людей в заблуждение. Предлагаю поэтому переименовать эту антиноминалистическую теорию и называть ее эссенциализмом. Эссенциалисты отрицают, что вначале собирается группа из единичных вещей, а затем она обозначается словом "белые"; скорее, говорят они, мы называем каждую единичную белую вещь белой, имея в виду определенное присущее ей свойство, которое она разделяет с другими белыми вещами, а именно свойство белизны. Это свойство, обозначаемое универсальным понятием, является объектом, который заслуживает исследования в такой же степени, как и индивидуальные вещи.

(Реализмом же эту теорию называли потому, что универсальные объекты, например белизна, как утверждалось, "реально" существуют помимо и сверх единичных вещей, а также множеств и групп из единичных вещей.) Таким образом, универсальные понятия обозначают универсальные объекты, а единичные понятия обозначают индивидуальные вещи. Эти универсальные объекты (Платон называл их формами или идеями), обозначаемые универсальными понятиями, назывались также сущностями (essences).

Эссенциализм отличается не только тем, что верит в существование универсалий (т. е. универсальных объектов), он также подчеркивает их значимость для науки. У единичных объектов, указывает он, мною случайных черт, которые не представляют научном интереса. Приведем пример: экономика занимается проблемой денег и кредита, но ее ничуть не заботит форма монет, банкнот или чеков. Отбрасывая случайное, наука проникает в сущность вещей. А сущность чем бы то ни было всегда универсальна.

Последние замечания указывают на методологические следствия, вытекающие из этой метафизической проблемы. Методологический вопрос, по сути дела, не зависит от вопроса метафизического. Мы подойдем к нему, избегая вопроса о существовании и различии универсальных и типичных объектов.

Обсудим то, что относится к целям и средствам науки.

Школа методологического эссенциализма основана Аристотелем, который учил, что научное исследование должно проникать в сущность вещей.

Методологические эссенциалисты формулируют научные проблемы следующим образом: "что такое материя?", "что такое сила?", "что такое справедливость?" Ответ на эти вопросы, раскрывающий реальный, или сущностный, смысл терминов, а значит, реальную, или истинную, природу сущностей, которые они обозначают, является необходимой предпосылкой научного исследования, если не главной его задачей. Методологические номиналисты формулируют проблемы иначе: "как ведет себя данный кусочек материи?" или "как он движется в присутствии других тел?" С их точки зрения, задачей науки является описание того, как ведут себя вещи, и мы вольны вводить новые понятия там, где это выгодно, пренебрегая их первоначальным смыслом.

Ибо слова — всем лишь полезные инструменты описания.

По общему признанию, в естествознании методологический номинализм одержал победу. Физик не станет спрашивать о сущности атомов или света, для него эти понятия служат для объяснения и описания определенных физических наблюдений, а также как имена важных и сложных физических структур. В биологии дела обстоят точно так же.

Иногда от биологов требуют решения таких проблем, как "что такое жизнь?" или "что такое эволюция?", и они даже могут почувствовать склонность пойти навстречу этим требованиям философов. Однако в целом научная биология занимается другими проблемами и пользуется объяснительными и описательными методами, весьма сходными с физическими.

Таким образом, в социальных науках методологические натуралисты склонны к номинализму, а антинатуралисты — к зссенциализму. Но зссенциализм, по-видимому, одерживает победу; он даже не сталкивается со сколько-нибудь энергичной оппозицией. Считается, что если методы естественных наук носят фундаментально номиналистический характер, то социальная наука должна занять позицию методологического эссенциализма. Задача социальной науки — понять и объяснить такие социологические реальности (entities), как государство, экономическое действие, социальная группа и т. д., а это можно сделать, только проникая в их сущность. Всякая социологическая реальность предполагает для своего описания универсальные понятия, и нет никакой нужды вводить новые понятия, что с таким успехом делалось в естественных науках.

Задача социальной науки — описывать реальности ясно и правильно, т. е. различая существенное и случайное; но для этого необходимо знать их сущность. Такие проблемы, как-что такое государство?", "что такое гражданин?" (которые Аристотель считал основными проблемами своей "Политик"), или "что такое кредит?", или "в чем существенное различие между церковником и сектантом (или между церковью и сектой)?", — не просто законны, это именно те вопросы, на которые призваны отвечать социологические теории.

Историцисты относятся к метафизике, а также к методологии естествознания по-разному, однако ясно, что, если речь пойдет о методологии социальной науки, они будут выступать за зссенциализм и против номинализма. Такой позиции придерживаются почти все историцисты, которых я знаю. В чем тут дело? Только ли в общей антинатуралистической тенденции историцизма или в каких-то особых историцистских аргументах, которые выставляются в защиту методологического эссенциализма?

К ним, разумеется, относится аргумент, выдвигаемый против использования в социальной науке количественных методов. Идея качественного характера социальных событий и роли интуитивного понимания (а не просто описания) указывает на тесную связь с эссенциализмом.

Имеются и другие, более типичные для историцизма аргументы, следующие направлению мысли, которое уже знакомо читателю. (Это практически те же аргументы, которые, по мнению Аристотеля, привели Платона к его теории сущностей.)

Историцизм подчеркивает значимость изменения. Во всяком изменении есть то, что изменяется.

И даже если ничто не остается неизменным, мы все-таки должны определить, что же именно изменилось, чтобы можно было вообще говорить об изменении. В физике это достигается сравнительно легко. В механике, например, все изменения суть движения, т. е. изменения, происходящие с физическими телами в пространстве и времени. Социология, занимающаяся главным образом социальными институтами, сталкивается с большими трудностями, которые связаны с идентификацией институтов после того, как они претерпели изменение. В дескриптивном смысле социальный институт до изменения и после изменения нельзя считать тем же самым; с точки зрения описания он может оказаться совершенно другим. Например, описание современных правительственных учреждений в Великобритании обнаружит, что они очень отличаются от тех, что были четыре столетия назад. И все же мы можем сказать, что правительство остается в сущности одним и тем же, пусть даже оно изменяется.

Функция правительства в современном обществе по существу аналогична функции, которую оно выполняло прежде. И хотя черты его изменились, оно сохранило свою сущностную идентичность, что позволяет нам считать один институт измененной формой другого института: мы не можем говорить об изменении или развитии, не предполагая, что существует неизменная сущность, а значит, не рассуждая как методологические эссенциалисты.

Некоторые социологические понятия, такие, как депрессия, инфляция, дефляция и т. д., вводились чисто номиналистическим образом. Но им так и не удалось сохранить своего номиналистического характера. Изменяются условия, и социальные исследователи начинают обсуждать, следует ли считать некоторые феномены подлинной инфляцией или нет; таким образом, ради точности необходимо исследование сущностной природы (или сущностного смысла) инфляции.

О любой социальной реальности можно сказать, что она "может, если это касается ее сущности, находиться в любом другом месте и в любой другой форме, и она может, подобно этому, измениться, оставаясь при этом фактически неизменной, или может измениться мним образом, не так, как она действительно изменяется" (Гуссерль). Меру возможных изменений нельзя ограничить а priori.

Невозможно сказать, насколько социальная реальность может измениться, оставаясь при этом той же самой реальностью. Феномены, с одних точек зрении кажущиеся существенно различными, с других точек зрения кажутся существенно тождественными.

Из приведенных историцистских аргументов следует, что описание социальном развития невозможно; или даже что социологическое описание никогда не может носить "номиналистического" характера. А если социологическое описание не может обойтись без сущностей, то еще менее к этому способна теория социального развития. Ибо кто же будет отрицать, что такие проблемы, как определение и объяснение характерных черт социального периода, присущих ему напряжений и внутренних тенденций и направлений, не поддаются решению с помощью номиналистических методов?

Соответственно, в основу методологического эссенциализма может быть положен историцистский аргумент, который в свое время привел Платона к метафизическому эссенциализму, — Гераклитов тезис, что изменяющиеся вещи не поддаются рациональному описанию. Поэтому наука, или знание, предполагает нечто, что не изменяется, остается тождественным себе, — сущность. История, т. е. описание изменения, и сущность, т. е. то, что остается неизменным в [процессе] изменения, выступают здесь как соотносительные понятия. Эта соотносительность имеет еще одну сторону: ведь в каком-то смысле и сама сущность способна изменяться и тем самым может обладать историей. Если принцип вещи, остающийся тождественным или неизменным, когда сама вещь изменяется, и составляет ее сущность (идею, форму, природу, субстанцию), то изменения, которые происходят с вещью, высвечивают различные стороны, аспекты или возможности вещи, а следовательно, и ее сущности. Соответственно, сущность можно понимать как сумму или источник присущих вещи потенций, а изменения (или движения) — как реализацию или актуализацию скрытых потенций сущности. (Этой теорией мы обязаны Аристотелю.) Отсюда следует, что вещь, т. е. ее неизменную сущность, можно познать только через ее изменения.

Если, например, мы хотим узнать, не из золота ли сделана какая-то вещь, мы должны ее распилить или подвергнуть химическому анализу, тем самым вынуждая вещь к изменению и раскрывая какие-то из ее скрытых потенций. Точно так же сущность человека, его личность, познается только через его биографию. Применяя этот принцип к социологии, мы приходим к заключению, что сущность, или истинный характер, социальной группы может обнаружить себя только в своей истории. Но, если мы можем изучать социальные группы, только учитывая их историю, понятия, используемые для их описания, должны быть историческими понятиями; и действительно, такие социологические понятия, как японское государство, итальянская нация или арийская раса, трудно интерпретировать иначе, как понятия, в основе которых лежит изучение истории.

Это относится и к социальным классам: понятие буржуазии, например, можно определить только через ее историю; буржуазия — это класс, пришедший к власти в результате промышленной революции, победивший землевладельцев, борющийся с пролетариатом, а пролетариат с ним и т. д.

В пользу эссенциализма творит то, что благодаря ему мы видим тождественное в изменяющихся вещах; он также выдвигает сильные аргументы в поддержку концепции, согласно которой социальные науки должны применять исторический метод; иначе говоря — в поддержку историцизма.

Пронатуралистические концепции историцизма

Хотя историцизм в основном антинатуралистичен, он не отрицает общности в методах физической и социальной науки. Дело в том, что историцисты, как правило, придерживаются той точки зрения (которую я разделяю), что социология, как и физика, должна быть одновременно и теоретическим, и эмпирическим знанием.

Когда мы говорим, что социология является теоретической дисциплиной, то имеем в виду, что она должна объяснять и предсказывать события с помощью теорий или универсальных законов. Именуя социологию эмпирической дисциплиной, мы подразумеваем, что в ее основе должен лежать опыт; что события, которые она объясняет и предсказывает, являются наблюдаемыми фактами, а любая теория принимается или отвергается в зависимости от наблюдения. Под успехами в физике имеются в виду успехи ее предсказаний; можно также сказать, что успешные физические предсказания являются, по сути дела, эмпирическим подтверждением ее законов. Точно так же успехи социологии состояли бы в основном в подтверждении ее предсказаний. Отсюда следует, что некоторые методы — предсказание с помощью законов и проверка законов через наблюдения — применяются и в физике, и в социологии.

С этим взглядом я совершенно согласен, хотя он и историцистский, Не согласен я с некоторыми выводами, которые из него делают. Вначале эти идеи могут показаться прямыми следствиями очерченного общего взгляда. Однако в действительности в них содержится нечто другое, а именно антинатуралистические концепции историцизма, еще точнее концепция исторических законов или тенденций.

11. Сравнение с астрономией

Долгосрочные и крупномасштабные прогнозы.

Большое впечатление на современных историцистов произвела теория Ньютона, особенно ее успешные предсказания, касавшиеся расположения планет. Тем самым, утверждают они, возможность долгосрочных предсказаний доказана, а значит, древние мечты о прорицании отдаленном будущем вполне осуществимы с помощью человеческого разума. К тем же высотам должны стремиться и социальные науки. Если астрономия способна предсказывать затмения, то почему бы социологии не предсказывать революции?

Хотя мы и должны стремиться к покорению высот, добавит историцист, не стоит забывать, что социальные науки не могут надеяться на ту точность, которая присуща астрономическим прогнозам. Точный научный календарь социальных событий, сравнимый, скажем, с навигационной картой, логически невозможен (см. разделы 5 и 6). Даже если революции и можно предсказывать, ни одно предсказание такого рода не может быть точным; всегда остается какая-то неопределенность — как в деталях, так и во времени наступления события.

Признавая, даже подчеркивая неудовлетворительность социологических предсказаний, их неточность в деталях и датах, историцисты настаивают на том, что изъяны искупаются широтой и значимостью этих предсказаний. Недостатки возникают главным образом из-за сложности социальных событий, взаимосвязей и качественном характера социологических понятий. Проигрывая в точности, социальная наука выигрывает в богатстве и широте смысла, которые ей придают "качественные" понятия. Приведу примеры: "столкновение культур", "процветание", "солидарность", "урбанизация", "полезность".

Долгосрочные предсказания, неточность которых искупается их масштабом и значимостью, я предлагаю называть предсказаниями широкого масштаба, или крупномасштабными прогнозами. С точки зрения историцизма, именно такими предсказаниями и должна заниматься социология.

Конечно, крупномасштабные прогнозы — долгосрочные, охватывающие широкую область событий и, наверное, не совсем точные — возможны. Примеры важных и в высшей мере успешных крупномасштабных предсказаний можно найти в астрономии.

Это и предсказание активности солнечных пятен на основе периодических законов (важное для понимания климатических различий), и предсказание суточных и сезонных изменений в степени ионизации верхних слоев атмосферы (важное для радиосвязи), Они похожи на предсказания солнечных затмений в той мере, в какой говорят о событиях отдаленного будущего, однако отличаются от них, будучи подчас чисто статистическими и в любом случае не такими точными в деталях, датах и т. п.

Крупномасштабные предсказания небесполезны; и если долгосрочные прогнозы в социальных науках вообще возможны, ясно, что они должны быть крупномасштабными. С другой стороны, из нашего изложения антинатуралистических концепций историцизма следует, что краткосрочные предсказания в социальных науках носят крайне неудовлетворительный характер. Отсутствие точности — очень серьезная проблема, ибо по самой своей природе социальные науки должны иметь дело с датами, с конкретными чертами социальной жизни, ведь предсказания касающим ограниченных, кратких периодов. Предсказание деталей, неточное в отношении самих деталей, — вещь никому не нужная. Так что, если мы заинтересованы в социальных предсказаниях, крупномасштабные прогнозы (одновременно они являются долгосрочными) не только поражают воображение, если сбиваются, но это — единственные прогнозы, стоящие того, чтобы их давать.

12. Наблюдения — базис науки

Базис науки, состоящий из неэкспериментальных наблюдений, всегда в каком-то смысле "историчен".

Это справедливо и в отношении наблюдений, образующих базис астрономии. Астрономические факты зафиксированы в записях, которые делаются в обсерватории. Например, сообщается, что такого-то числа (в такой-то час и такую-то минуту) планета Меркурий наблюдалась г-ном Таким-то в положении таком-то. Иначе творя, в них дается "перечень событий, расположенных во временном порядке", или хроника наблюдений.

Подобно этому, и базисные наблюдения социологии могут фиксироваться только в виде хроники событий, политических или социальных. Обычно эта хроника социальной жизни называется историей. В таком узком смысле история составляет базис социологии.

Нелепо было бы отрицать важность истории как эмпирического базиса социальной науки. Однако историцизм утверждает нечто большее (и это находится в тесной связи с отрицанием применимости экспериментальном метода), а именно. что история, политическая и социальная, есть единственный эмпирический источник социологии. Таким образом, для историциста социология — это теоретическая и эмпирическая дисциплина, эмпирическим базисом которой является хроника фактов истории, а целью — составление прогнозов, предпочтительно крупномасштабных. Эти прогнозы также являются историческими, поскольку их опытная проверка, подтверждение или опровержение, должны быть оставлены на суд истории. Таким образом, [составление] крупномасштабных исторических прогнозов и их проверка входят в задачи социологии в ее историцистском понимании. Короче творя, с точки зрения историциста, социология является теоретической историей.

13. Социальная динамика

Аналогия между социальной наукой и астрономией может быть продолжена. Историцисты обычно обращаются к небесной механике, основанной на динамике — теории движений как результата действия сил. Подобно этому, и социология должна быть основана на динамике, теории социальном движения как результата действия социальных (или исторических) сил.

Физик знает, что статика есть абстракция от динамики; это теория о том, как и почему при определенных обстоятельствах ничего не случается, т. е. почему не происходит изменения; и объясняется это равенством противодействующих сил. Динамика же берет более общий случай, т. е. силы и равные и неравные, — это теория о том, как и почему что-либо происходит. Таким образом, динамика снабжает нас реальными, универсально истинными (valid) законами механики; ибо природа — это процесс, она движется, изменяется, развивается, пусть иногда и очень медленно, почти незаметно.

Аналогия между динамикой и историцистским пониманием социологии очевидна и в дальнейших комментариях не нуждается. Однако историцист укажет нам и на более глубокое сходство между ними. Социология родственна динамике, потому что по сути своей является причинной теорией; в общем виде причинное объяснение есть объяснение того, как и почему случаются те или иные вещи. Такое объяснение всегда содержит исторический элемент.

Если вы спрашиваете человека, сломавшего ногу, как и почему это произошло, вы ждете от него истории происшествия. Но уже на уровне теоретического мышления и особенно на уровне теорий, позволяющих делать предсказания, необходим исторический анализ причин случившегося события. Скажем, проблема происхождения или сущностных причин войны требует именно исторического причинного анализа.

В физике такой анализ сводится к определению взаимодействующих сил, т. е. в решении этой задачи прибегают к помощи динамики; с точки зрения историциста, так должна поступать и социология. В ее задачу должен входить анализ сил, ответственных за социальное изменение и творящих человеческую историю. Из динамики мы знаем, что при взаимодействии сил возникают новые силы; и наоборот, анализируя действие сил и выявляя составляющие их элементы, мы проникаем в фундаментальные причины происходящих событий. Подобно этому, историцизм требует признать фундаментальную значимость исторических сил, духовных или материальных, например — религиозных или этических идей или экономических интересов. Анализировать, распутывать клубок конфликтующих тенденций и сил, проникать к их корням, к универсальным движущим силам и законам социального изменения — такова, в понимании историцизма, задача социальных наук. Только таким способом развивается теоретическая наука и делаются крупномасштабные прогнозы, подтверждение которых означало бы, что социальная теория достигла успеха.

14. Исторические законы

Итак, для историциста социология является теоретической историей. Ее научные прогнозы основаны на законах, а поскольку это исторические прогнозы, говорящие о социальном изменении, они основываются на исторических законах.

В то же время, по мнению историциста, метод обобщения неприменим в социальной науке, а единообразия социальной жизни не следует считать неизменно истинными в любой точке пространства и в любой момент времени, поскольку они ограничены определенным культурным или историческим периодом. Таким образом, социальные законы — если они существуют — имеют несколько иную структуру, чем обычные обобщения, основанные на единообразиях. Истинность реальных социальных законов является "всеобщей". Это означает, что они приложимы ко всей в целом человеческой истории, охватывая не просто отдельные периоды, но все периоды [из которых она состоит]. Но социальных единообразий, истинных за рамками единичных периодов, не существует. Таким образом, единственными универсально истинными законами следует считать законы, соединяющие следующие друг за другом периоды. Это должны быть законы исторического развития, определяющие переход от одном периода к другому. Именно это и имеют в виду историцисты, утверждая, что единственными реальными законами социологии являются исторические законы.

15. Историческое пророчество versus социальная инженерия

Как отмечалось, исторические законы (в том случае, если они будут найдены) позволили бы предсказывать весьма отдаленные события, пусть и не достигая точности в деталях. Таким образом, концепция, согласно которой социологические законы являются законами историческими (вывод из того, что истинность социальных единообразий является ограниченной), возвращает нас к идее "крупномасштабных прогнозов". Последняя становится более конкретной, теперь ясно, что такие прогнозы являются по своему характеру историческими пророчествами.

Таким образом, социология пытается решить древнюю проблему прорицания, и не столько в отношении индивидов; ее интересуют группы и все человечество в целом. Социология — наука о грядущем, о надвигающемся развитии событий. И если бы политическое научное предвидение имело успех, социология доказала бы свою величайшую ценность, особенно для тех политиков, кто живет не сегодняшним днем, для людей с чувством исторической судьбы. Правда, некоторые историцисты не идут дальше предсказания ближайших шагов на пути человеческого паломничества, и даже это делают с чрезвычайной осторожностью. Одна идея, впрочем, объединяет всех. Это идея о том, что с помощью социологическом исследования мы можем увидеть политическое будущее и что тем самым социология становится важнейшим инструментом дальновидной практической политики.

С прагматической точки зрения, значимость научных предсказаний несомненна. Заметим, что в науке имеются два вида предсказаний и соответственно два вида практичности. Например, мы предсказываем (а) приближение тайфуна. Это предсказание имеет немалую практическую ценность, позволяя людям укрыться от ненастья. Мы можем также предсказать (б), что укрытие выдержит напор стихии, будучи сконструировано определенным образом, например, имея на северной стороне железобетонный контрфорс.