Самолеты нашей судьбы

От автора

В авиацию я пришел еще в довоенное время, когда задача, обращенная к поколению, формулировалась так: летать выше всех, летать дальше всех, летать быстрее всех. И канонизированный Сталиным образ Валерия Чкалова, возведенный в ранг великого летчика нашего времени, способствовал принятию решения тысячами мальчишек — летать! А еще из Америки пришел подарок болгарского авиатора Асена Йорданова — его гениальная книга «ВАШИ КРЫЛЬЯ», адресованная юным романтикам Земли. Она стала нашим Евангелием.

И пусть никого не удивит название мною написанного — «14000 метров и выше». В ту пору это был потолок, к которому стремилось целое поколение, а достиг его первым Владимир Коккинаки.

Авиация — совершенно особенный мир. По мере сил и способностей я старался ввести в него читателя, строго соблюдая при этом лишь одно правило — ничего, кроме правды, и преследуя единственную цель: убедить — авиация лучший из миров, который дано прожить человеку.

Москва 2002 г.

Самолеты нашей судьбы

Дидье Дора, известный деятель французской авиации, увековеченный Антуаном де Сент-Экзюпери, очень, на мой взгляд, точно определил: «Летчика делают небо и самолет». Честное слово, лучше не скажешь! И никакие хлопоты недавних политотделов, никакое бумажное шуршание, творимое в угоду ближнему и дальнему начальству, ничего всерьез не меняют. Только машина и небо возносят или низвергают пилота, казнят или милуют. Поэтому, думаю, всякое правдивое слово о самолете не должно оставлять безразличными летавших, летающих и особенно тех, кто пока еще собирается в полет.

Как, однако, отобрать главных героев для задуманного повествования? Крылатых машин построено много тысяч, все они очень разные: у самолетов, как и у людей, случаются совсем непохожие судьбы. Что же делать? Может быть, отдать предпочтение долгожителям или рассказать о едва мелькнувших под облаками самых оригинальных конструкциях? Остановиться на признанных «рекордсменах» или, напротив, вспомнить самых безвестных тружеников неба, так неблагодарно позабытых потомками?.. Прикидываю так, прикидываю этак и — не нахожу решения.

А не позволит ли строгий читатель поступить несколько несуразно — я бы с удовольствием рассказал о самолетах, которые лично мне очень нравятся. Именно так — познакомьтесь с машинами, любезными душе старого пилотяги. Это вовсе не означает, что я представлю здесь «самые-самые» летательные аппараты. Никто ведь не станет утверждать, что любить можно только красивейших, уважать — умнейших, аплодировать — талантливейшим. И речь я поведу не научную, претендующую на истину в последней инстанции, а вполне обыденную, как говорят о друзьях, о добрых знакомых, о почему-то запомнившихся тебе прохожих…

Главный богатырь

В то лето мощные «глушилки» еще не давали нам слушать зарубежное радио, но в благословенный эстонский лес, где я проводил отпуск, чужие «голоса» все-таки порой прорывались. Здесь я и услыхал однажды дивную русскую речь, особый родной язык старых интеллигентов дореволюционной России. Неизвестный приветствовал Андрея Туполева, отдавая дань высокого уважения своему «талантливому собрату и коллеге»… Я не сразу понял — говорит Игорь Сикорский, говорит из-за «моря-окияна» наш знаменитый соотечественник, ставший гордостью Америки и упорно долгие годы отвергавшийся на родине. Подумалось тогда, в глухом эстонском лесу, как же бесцеремонно долго мы лицемерили, опуская имя конструктора и первого летчика-испытателя такого замечательного самолета — «Ильи Муромца», как малодушно повиновались воле узколобых политических погонял…

Свой самолет Сикорский начал строить незадолго до первой мировой войны. Окрестили машину «Илья Муромец». Выпускали, модифицируя, не один год, так что сегодня совершенно невозможно привести точные данные — параметры самолета не один раз менялись. Поступлю осторожно и скажу так: размах верхних крыльев биплана «Илья Муромец» достигал 32, а нижних — 22 метров, длина фюзеляжа колебалась от 17,1 до 23,5 метров. Масса конструкции превышала 3000 килограммов, а максимальная полезная нагрузка составляла 2,5 тонны. Самая большая скорость одной из модификаций приближалась к 140 километрам в час. Предельный потолок был зафиксирован — 4000 метров. Продолжительность полета достигала 6 часов. Думаю, эти данные никого не оставят равнодушным, стоит только вспомнить о времени рождения главного богатыря молодой российской авиации. Напомню: впервые самолет оторвался от земли в 1914 году!

Автор «Ильи Муромца» Игорь Иванович Сикорский вскоре после революции покинул Россию и, как я уже сказал, был на долгие годы «наказан» — его имя вымарали из официальных славословий, адресованных отечественной авиации. Кстати, тут стоит заметить: причиной, побудившей Игоря Ивановича покинуть родину, была его невостребованность. Инженер такого таланта оказался ненужным новой власти.

Но вернемся в 1914 год. Сикорский не только проектировал свои самолеты, но и сам испытывал их в воздухе. Летать он выучился самодеятельно еще в бытность свою киевским студентом. После первых удачных полетов «Ильи Муромца», после неизбежной доводки (без этого не бывает), убедившись в надежности машины, Сикорский поднимается 4 июня на высоту 2000 метров с 10 пассажирами на борту. Полет продолжается I час 27 минут. Для своего времени — это рекорд, это сенсация, это вообще черт знает что — в такое и поверить трудно!..

А на следующий день Сикорский с пятью пассажирами летает 6 часов 33 минуты и 10 секунд. Еще рекорд!

16-17 июня за 30 часов 30 минут с нагрузкой 1610 килограммов «Илья Муромец» летит по маршруту Петербург — Киев — Петербург, приземляясь для дозаправки в Орше, а на обратном пути — в Новосокольниках. Экипаж: И. И. Сикорский, Г. И. Лавров, Х. В. Прусис и B. C. Панасюк. Приходится повторяться — и это тоже очередной рекорд!

Наверное, будет уместно привести выдержки из собственноручно составленного Сикорским отчета о полете: «Около полуночи поставили аппарат на старт. В час ночи запустили моторы и в начале второго снялись с Корпусного аэродрома. Сделав круг, мы легли на свой курс — на юг. В воздухе было сравнительно спокойно, но настолько темно, что приходилось управлять, освещая компасы и контрольные приборы электрическими лампочками. (Замечу: в первые годы, даже после второй мировой войны, гражданская авиация еще избегала ночных полетов. — A.M.). Через час полета сделалось светлее, и мы получили возможность видеть приборы и расстилающуюся под нами землю. В это время мы имели 500 метров высоты и шли главным образом по компасу, не следуя за извилинами железной дороги». Ощущаете время? Летать, ориентируясь по приборам, было в ту пору весьма непривычно, такое казалось почти событием. И, пожалуйста, не упустите, как написан отчет: ни тебе «является», ни «в силу чего», ни «так сказать», ни единого словечка-паразита, ни намека на канцелярскую тарабарщину…

«Довольно сильный боковой ветер давал себя чувствовать тем, что значительно уменьшал скорость. Качки все это время не было. Мы летели все дальше, достигли 1000 метров и в свободное от управления время любовались величественной картиной под нами. Особенно красивы были большие озера. Это лучшие ориентиры с высоты… Около 10 часов утра «Илья Муромец» благополучно спустился на поле около Орши…»

Дальше перелет продолжался не так гладко. Не стану предвосхищать события, напомню только — авиация была еще очень молода, ни надежной связи, ни метеорологического обеспечения полетов, ни подробных полетных карт, ни многого другого, столь необходимого для уверенного передвижения в воздухе, просто еще не существовало. Но вернемся к отчету.

«… Мы начали было набирать высоту, но в это время произошла маленькая авария — лопнула бензиновая трубка третьего мотора. Мотор остановился, и вытекший бензин загорелся. Выскочившие тотчас на крылья лейтенант Лавров и механик Панасюк погасили пожар огнетушителями и тряпками. Однако ввиду сильной качки и значительной нагрузки мы решили не делать ремонта в воздухе и спуститься верстах в 20 от места вылета, в Копыске».

Постарайтесь представить эту картину: члены экипажа воюют с огнем на крыле летящей машины, а самолет треплет болтанка и хлещет встречный поток воздуха… О парашюте авиация не имеет при этом пока еще практического представления. Казалось бы, ну как тут не понаставить восклицательных знаков в отчете: молодцы! герои! люди чести и долга!.. Однако Сикорский пишет спокойно, сдержанно и предельно деловито. Вылететь в дальнейший путь удалось только на другой день.

«Пошел дождь. Держать направление приходилось исключительно по компасу. А около 5 часов ливень и качка сделались настолько сильными, что пилотировать приходилось энергично работая рулями, и контролировать положение аппарата по приборам… Борьба с сильнейшим воздушным течением в этих, по-видимому грозовых, тучах требовала напряжения от пилота…» И, наконец, удивительно скромное резюме Сикорского: «Илья Муромец» выдержал борьбу с непогодой».

Вот такая это была машина — большая, с закрытой пилотской кабиной, с фюзеляжем облагороженных очертаний. Заслуживает внимания оснащенность боевого воздушного корабля: в 1915 году на «Илью Муромца» поставили 37-миллиметровую пушку. Калибр, даже по меркам будущей отечественной войны, крупный. На самолете проявились классические признаки тяжелого бомбардировщика будущего — бомбодержатели, сперва с механическим, а позже и с электрическим управлением сброса, оптический прицел…

«Муромцам» досталась исключительная судьба: они положили начало новому типу летательных аппаратов — дальним бомбардировщикам. В определенном смысле и «B-29», прославленная «летающая крепость» — гордость американских ВВС второй мировой войны, и все другие дальние, сверхдальние стратегические боевые машины — потомки нашего «Муромца».

Наверное, не случайно за чертежами этого самолета охотились иностранные разведки.

В лицо истории, я думаю, надо всматриваться не только из чистого любопытства, но и для того, чтобы, размышляя и сравнивая факты, исправлять свой курс. В России не сохранилось ни одного экземпляра «Ильи Муромца». Почему? Как случилось, что нет ни одной авиационной державы со столь жалким музеем воздухоплавания, как Россия?

Раздумывая о судьбе такого конструктора, как И. И. Сикорский, надо, очевидно, за случаем не прозевать явления — уходили и уходят из родного дома потенциальные гении… Отчего же молчит родина?

Поглядите еще раз на старую фотографию «Илья Муромца», правда, красавец? Наверное, машина вызывает у разных людей неодинаковые ощущения. Лично я, невзирая ни на что, смотрю и торжествую: авиация начиналась братством неравнодушных людей!

А он взлетел сам

По причинам, право, почти необъяснимым, людей всегда влечет к себе все самое большое и все самое маленькое. Не этим ли феноменом определяется сегодня бум вокруг электронных динозавров, не потому ли выставки работ миниатюристов, способных на зернышке риса переписать, например, текст конституции, притягивают прорву любопытных?

Попробуйте вообразить двенадцатимоторный самолет. Даже сегодня, в начале XXI века, сделать это не так просто. А ведь подобное чудо существовало уже в конце двадцатых годов века двадцатого звалось оно «До-Х». Эту летающую лодку сконструировал и, как говорится, довел до ума, преодолев множество технических и иных трудностей, немецкий профессор К. Дорнье, начавший свое восхождение в авиационном мире под покровительством знаменитого строителя дирижаблей графа Цеппелина. Известность профессору принес самолет «Дорнье-Валь» — очень надежная летающая лодка, способная взлетать с воды и даже с относительно ровного снежного поля. Именно на одной из таких лодок великий Амундсен летал в районе Северного полюса, заставив изрядно поволноваться весь мир, и тем невольно сделав блестящую рекламу профессору Дорнье.

Надо понимать — двенадцать моторов на одну «летающую лодку» профессор поставил не от хорошей жизни. Дорнье подсчитал — чтобы осуществить задуманное, потребуется 7200 лошадиных сил, а самый мощный мотор, строившийся в то время, не развивал больше 600 сил. Простая арифметика. 7200:600 = 12!

Таким образом, сколько ставить двигателей, стало ясно, но как их разместить? Задачу решили дерзко и неожиданно — сперва двигатели спарили и убрали в шесть гондол, снабдили каждую «спарку» винтом тянущим и винтом толкающим. После чего гондолы «связали» сквозным металлическим крылышком и… все это готовое сооружение водрузили над основной несущей плоскостью.

Законный вопрос: чего ради ломали инженеры свои светлые головы, чего добивались? 20 октября 1929 года в прессе появилось коротенькое сообщение: «Сегодня летающая лодка «Дорнье» приняла на борт 169 пассажиров и совершила часовой полет над Бодензее». Информация выглядела столь неправдоподобно, что в нее мало кто поверил. Публика отмахнулась — очередная газетная утка! Но все было именно так.

Заниматься Х-машиной профессор К. Дорнье начал еще в двадцать четвертом году, но утвердить проект ему удалось лишь в конце двадцать шестого. Слишком много скептиков рассматривало чертежи, знакомилось с расчетами. Да и обвинить кого-либо трудно — очень уж неожиданно выглядел замысел. И все-таки идея не заглохла, первый экземпляр машины начали строить 13 декабря 1927 года. Как видите, дело подвигалось туго, и сломить недоверие мог только огромный авторитет конструктора и настоятельная потребность в летательном аппарате, способном перешагнуть с материка на материк.

Поражали габариты машины: размах крыла — 48 метров, длина фюзеляжа — 40,05, а наибольшая высота — 10,1 метра (трехэтажный дом!), взлетный вес — 48 тонн… При этом конструктор твердо обещал скорость не меньше 200 километров в час и дальность — 8600 километров!

Летные испытания начались лишь 12 июля 1929 года, и… на первом же пробном рулении самолет, проявив характер, взял, да и по собственной инициативе оторвался от воды, зависнув в воздухе. Машина форменным образом рвалась в небо. Первый официальный полет состоялся на следующий День. Он прошел вполне успешно, а осенью появилось упомянутое уже сообщение о полете со 169 пассажирами.

Наверное, особой необходимости в таком числе любителей авиации на борту не было, но… во-первых, реклама, как известно, — двигатель торговли, и, во-вторых, что, конечно, важнее всякого рода сверхполетов, когда устанавливаются официальные или неофициальные рекорды, подобный номер — мощный допинг для инженерной мысли, катализатор для всего конструкторского процесса. Это, как свет маяка в ночи, вселяющий в творцов нового и надежду, и веру, и бодрость.

Конструкция «До-Хи» была во многом непривычной — никогда прежде фюзеляж не делился на три палубы. Верхняя — отводилась пилотам, навигаторам, бортинженеру, радисту — экипаж состоял из 10 человек. На главной — средней — палубе размещались пассажиры. В нормальном варианте публике отводилось 72 места. Здесь же помещался багаж и груз. На нижней палубе установили топливные баки, вспомогательные механизмы, часть оборудования.

5 ноября 1930 года «До-Х» начала перелет из Европы в Африку, оттуда — через Атлантику в Южную и Северную Америку. Это было огромное по размаху событие. И не только авиационное. Ведь после капитуляции немцы долгое время не имели права заниматься самолетостроением. Казалось, они неминуемо должны отстать от стран-победительниц. И вдруг!

По возвращении к родным пенатам — в район Берлина — подсчитали, и оказалось — пройдено 45000 километров над сушей и океаном. Совсем недавно мир аплодировал безумцу-одиночке, перепрыгнувшему через Атлантику в беспосадочном полете, и вот уже над океаном проходит воздушный корабль с пассажирами, проходит в два конца — туда и обратно…

Стоит приглядеться к этой выдающейся машине! Цельнометаллическая летающая лодка была оснащена оригинальными поплавками, тесно прижатыми к фюзеляжу, — благодаря такой компоновке поплавки создавали неизбежное лобовое сопротивление, но и увеличивали подъемную силу аппарата. Фюзеляж был разделен на девять водонепроницаемых отсеков. Конструкторы заботились о безопасности пассажиров. На плаву, в случае вынужденной посадки в океане, лодка могла держаться очень долго. Внешний вид самолета несколько портят мощные подкосы, по три на каждое крыло, но не будем забывать, когда рождался, выражаясь современным языком, этот суперлайнер.

Можно, разумеется, добавить много дополнительных технических новшеств, что было результатом мучительных инженерных поисков, но сегодня это уже не так интересно. Все в нашем быстро преобразующемся мире устаревает, все проходит. И если «До-Х» еще заслуживает внимания и признательности, то, прежде всего, как свидетель стремительного авиационного прогресса: ведь К. Дорнье набросал первый эскиз этой летающей лодки всего через одиннадцать лет после первого практического полета человека на аппарате тяжелее воздуха. Еще жив был Орвил Райт. Он еще работал, когда к нему в Америку благополучно прилетел «До-Х».

Мы редко задумываемся о связи времен, о родственной близости всех так в историческом плане недавно окрылившихся людей. И, наверное, зря: что еще, кроме крепнущих связей, сохранит нас на Земле, да и сбережет саму Землю?

Его любили все

Тридцать пять лет безупречного трудового стажа — это и для живой души — не фунт дыма! А если речь о выслуге летательного аппарата, да еще деревянной (!) конструкции, как не сказать: чудо, да и только! У-2 — имя этого чуда. Позже, после смерти Николая Николаевича Поликарпова, машину переименовали в ознаменование заслуг конструктора, в По-2.

Первый полет У-2 состоялся 7 января 1928 года, «крестным» был признанный глава испытательного корпуса и тогда уже знаменитый летчик Михаил Громов.

Можно без всякого преувеличения сказать, что машина с первых полетов приятно удивила испытателя. Чем? Прежде всего, великолепной устойчивостью, а еще больше — таким необычным свойством: при самых грубых ошибках в технике пилотирования она практически не сваливалась в штопор. Если летчик даже полностью терял скорость, У-2 сам опускал нос и начинал снижаться. В те годы подобное поведение выглядело почти невероятным: штопор был карающим бичом авиации. А тут, даже насильственно загнав самолет в режим авторотации, достаточно было бросить управление, и он выходил из штопора безо всякого вмешательства пилота. О чем еще можно было мечтать, коль речь шла о летательном аппарате для первоначального обучения!

У-2 незамедлительно пошел в серию. Всего свыше тридцати тысяч экземпляров (а по иным данным — все сорок тысяч) были построены за последовавшие тридцать лет.

У По-2, как помнится, было множество псевдонимов. Его именовали ласково «кукурузником». Наверное, потому, что машина много и успешно поработала в сельском хозяйстве — на подкормке посевов, в борьбе с полевыми вредителями, на дефолиации хлопчатника, в охране лесов… Называли самолет и «старшиной», то ли из уважения к возрасту, а, может быть, потому, что в военное время на У-2 летали преимущественно пилоты-сержанты. А еще «рус фанерой» окрестили По-2 немцы, познакомившиеся с военной модификацией учебной машины, методично бомбившей передний край противника даже в самые непроглядные ночи, когда вообще «не было никакой погоды». Понятно, не от хорошей жизни пришлось подвешивать на По-2 аж по 300 килограммов бомб, устанавливать на учебный самолет турель с пулеметом ШКАС, но война еще и не то вынуждала делать! «Рус фанера» был храбрым солдатом, и, наверное, основательно попортил кровь противнику, когда не давал ему спать по ночам, деморализовывал, давил на психику, это уже не говоря о прямом огневом воздействии…

Четырнадцать только официальных модификаций зарегистрированы в авиационном справочнике, а сколько было еще кустарных переделок, выполненных в авиаремонтных мастерских умельцами-механиками, этого не знает никто. Совершенно особую и исключительную роль сыграл По-2, исполненный в санитарном варианте. В машине размещались больной или раненый на носилках, сопровождающий медик, разумеется, пилот, и По-2 честно «тянул» свою ношу. Никакому учету не поддается число спасенных жизней благодаря именно этому самолету, особенно на Крайнем Севере, в районах полного бездорожья, в местах, удаленных от каких-либо центров цивилизации. Летчики санитарной авиации приземлялись на самых головоломных площадках и умудрялись взлетать хоть с лесных просек или с приблизительно расчищенных полосок льда. А уж в какую им приходилось «пахать» погоду, лучше не спрашивать.

Мало кто помнит теперь, что в 1939 году летчик Брагин испытал У-2 с более чем необычным управлением, пилотируя… лежа. Брагин упирался лбом, локтями и коленками в мягкие опоры и так, растянувшись на животе, летал… Наверное, каждый спросит здесь — а зачем? Уже в те времена началась борьба за сверхскорости, и возникла острейшая необходимость изыскать самолетные формы и габариты с наименьшим лобовым сопротивлением. Опыт полетов на экзотическом У-2 с «лежачим пилотом» должен был пригодиться конструкторам в более поздние годы…

А кто помнит сегодня У-2, который специально предназначался для побития мирового рекорда высоты? На машину поставили тогда двигатель «Райт», и летчик Жеребченко осенью 1937 года сумел подняться на 13420 метров! Позже на той же машине успешно летала прославленная Полина Осипенко.

Как видите, скромная учебная машина оказала свои услуги и большой науке, занятой пионерными исследованиями. Я бы сказал, в нашей авиации, пожалуй, не было более универсального и терпеливого самолета, чем У-2.

Но вернемся к прозе, к самой обыденной авиационной службе.

Спросите любого летчика, пережившего Отечественную войну, что он думает о самолете По-2, как его вспоминает? Ручаюсь, прежде всего вы услышите восторженное: «О-о-о!», а потом, каждый на свой лад, сообразуясь с собственным темпераментом и биографией, станет превозносить машину. Мы, целое авиационное поколение, начинали на По-2. Кто в аэроклубе, кто в военной школе, кто в Гражданском воздушном флоте, но, так или иначе, мимо По-2 не прошел никто. И на чем бы нам ни приходилось летать впоследствии, как высоко бы ни поднимала судьба, По-2 навсегда останется нашей первой любовью.

По-2, как я заметил, сделал многих пилотов, кроме всего прочего, еще и лириками. Судите сами: «Самолет с работающим мотором крепко держала за крылья многочисленная стартовая команда. Когда мотор стал давать максимальное число оборотов, работая на полном газу, стартовая команда по моему сигналу отпустила самолет. Машина быстро оторвалась ото льда. 100-метровой площадки оказалось совершенно достаточно… И вот, когда после очередного круга я восстанавливал ориентировку и ложился на курс, неожиданно под крыльями самолета обрисовался знаменитый папанинский лагерь — палатки, ветряк, мачты.

Волнуясь и торопясь, я сделал еще несколько кругов над станцией, затем сбавил газ и с высоты 100 метров быстро пошел на посадку. Запомнилась необычная деталь: на одном из торосов кто-то из жизнерадостных папанинцев глубоко вырезал слова: Аэропорт «Полюс». Встреча была необычайно радостной и волнующей». Так написал в своем отчете полярный пилот Г. Власов. Чувствуете, куда занесло работягу У-2? И вообразите переживания летчика, за действиями которого следил в те дни буквально весь мир. Ей-богу, это не будет большим преувеличением сказать: По-2 давно сделался частицей нашей истории, стал самолетом-символом.

Верно, он был предельно прост в конструкции, неприхотлив в эксплуатации. Конструктор удачно выбрал центровку, расположение крыльевой коробки, отлично подобрал профили несущих плоскостей, сильно увеличенная площадь хвостового оперения придала самолету исключительные свойства. Но только ли технические данные обеспечили По-2 законное место в ряду легендарных летательных аппаратов XX века?

Не замешана ли здесь еще и душа машины?

60 модификаций, в 30 странах…

Если вы хотите узнать, как обстоят дела с воздушными перевозками в любой стране, поинтересуйтесь приростом налетанного за год километража. В Германии девятнадцатого года этот прирост составил 580 тысяч километров, в двадцатом — 80 тысяч, а годом позже подскочил до миллиона шестисот тысяч километров. Тенденция более чем выразительная! И Гуго Юнкерс — инженер и предприниматель, совершенно точно уловив характер кривой, поручил ведущему конструктору фирмы Отто Ройтеру безотлагательно заняться разработкой свободно несущего цельнометаллического пассажирского моноплана, использовав при этом новейшие достижения аэродинамиков, прочнистов, технологов. Чтобы оценить скрытый смысл этого решения Юнкерса, надо учесть одно важное обстоятельство — первая мировая война закончилась, и невостребованных боевых самолетов во всех сражавшихся странах осталось, прямо сказать, порядочно. Машины эти кое-как приспосабливали для гражданских нужд, конкуренция на самолетном рынке царила жесточайшая, и, если уж рисковать, выходя с новой машиной, надо непременно предъявлять очень серьезные преимущества. Юнкерс это понял и раньше и, пожалуй, лучше многих.

В июне девятнадцатого года на летное поле выкатили опытный образец Ю-13. Ближайшие же два месяца испытаний показали — конструкция получилась исключительно удачной. Летчик-испытатель не уставал расхваливать машину, и это были совсем не пустые слова: 13 сентября Монц с восемью пассажирами на борту за 86 минут поднимается на высоту 6750 метров.

Рекорд!

И фирма, не жалея усилий и средств, шумно рекламирует свой самолет. Несколько позже в доброжелательной прессе появятся такие слова: «Этот первенец цельнометаллического самолетостроения фактически положил начало созданию пассажирско-транспортной авиации в мире!»

Бог с ними, с рекламными преувеличениями, без этого не обходится никто и нигде. Важнее другое — машина на самом деле получилась удачной и, главное, весьма перспективной в инженерном отношении. Ю-13 строили во множестве модификаций, летал он и с немецкими и американскими двигателями разных конструкций, эксплуатировался в поплавковом варианте, быстро переставлялся на лыжи. Невзирая на трудные послевоенные времена, Ю-13 нашел сбыт не только в Германии, но и во многих других странах. Первыми этим самолетом заинтересовались американцы. Они активно строили Ю-13 по лицензии, присвоив ему наименование «ЛЮ-6». Новое название составилось из заглавных букв фамилий Юнкерса и Ларсена, предпринимателя, уже в начале двадцатых годов наладившего покупку и постройку самолета в Америке.

Деловой человек, Ларсен с размахом организует ряд громких перелетов над Соединенными Штатами, он постоянно заботился при этом, чтобы сведения о рекордных достижениях попадали в газеты, чтобы они доходили до самых широких кругов соотечественников, будоражили воображение, вызывали недоумение, восторг — никто не должен оставаться равнодушным к такому самолету! Повторю еще раз: реклама — двигатель торговли!

1 июня 1920 года Монц с пятью пассажирами забирается на высоту 6200 метров. В числе пассажиров находится и сам Ларсен. Это становится известно всем американцам. Его присутствие на борту в глазах людей, далеких от авиации, — вернейшая гарантия безопасности.

Месяцем позже, в июле, машина за 10 часов и 58 минут пролетает 1900 километров без посадки — сенсация!

Вскоре самолет ставят на поплавки. И снова — удача! Всемогущая американская пресса обращает внимание командования военно-морского флота на столь важный факт! Почему бы не использовать такой замечательный самолет для патрулирования прибрежных районов? Намек не остается незамеченным.

Тем временем одним из владельцев Ю-13 становится знаменитый полярный исследователь Руал Амундсен, к слову сказать, еще в 1913 году получивший пилотское свидетельство. В свое время он решительно заявил: стоило мне познакомиться с самолетом, и я твердо решил, чего бы это ни стоило, такую машину заполучить. С полетами над Арктикой Амундсен связывал огромные надежды, хотя и понимал — дело предстоит новое, трудности неизбежны. Справедливости ради надо признать: с Ю-13 Амундсену не повезло. Отказы материальной части, кошмарные метеорологические условия, наконец, стечение случайных обстоятельств не позволили использовать самолет как мечталось. Но предприимчивый Юнкерс сумел даже из неудач великого полярника извлечь некоторую выгоду. Пилоты Нейманн и Миттельхольцер, назначенные «прикрывать» Амундсена в его так и не состоявшемся полете к Северному полюсу, поднялись на Ю-13 до 83 градуса северной широты и благополучно вернулись на свою шпицбергеновскую базу. Этот прыжок на север послужил новой рекламой фирме, но вот что оказалось важнее, — Нейманну и Миттельхольцеру удалось провести очень удачную фотосъемку льдов, положить, таким образом, начало использованию Ю-13 в новом амплуа. Юнкерс моментально организовывает новое отделение фирмы — «Люфтбильд», оно проводит аэрофотосъемку всей Скандинавии…

Есть такая закономерность — всякий удачный самолет почти непременно находит еще и дополнительные области применения, кроме тех, что были заложены в его проекте, и Ю-13 — лишнее подтверждение этой закономерности. Машина много работала в сельскохозяйственной авиации, постоянно летала на санитарные задания, считалась популярной среди охранников леса. И во всех этих качествах самолет медленно, но верно распространялся по всем материкам. Сохранились экзотические кадры — Ю-13 спрятался под пальмами, вроде бы скрывается в тени от нестерпимого жара тропиков; а на другом снимке Ю-13 одиноко притулился под боком у громадного айсберга…

Самолет выпускался с девятнадцатого и до тридцать третьего года; было зарегистрировано шестьдесят модификаций машины. Немцы славятся строгим учетом: за четырнадцать лет, по их сведениям, в небо ушло 314 самолетов «Юнкерс-13», носивших разные названия. Эту машину эксплуатировали в 30 странах. На российскую долю досталось 49 самолетов.

О времена, о нравы…

Казалось бы, журналистика и самолетостроение — области, достаточно далекие друг от друга. Но стоило видному литератору тридцатых годов Михаилу Кольцову бросить клич: «Отметим шестидесятилетие великого пролетарского писателя Алексея Максимовича Горького созданием агитэскадрильи его имени!», — как началось нечто невообразимое. Принять участие в сборе средств на эскадрилью сделалось в одночасье и почетно, и престижно. Мало того, что жертвовали, кто сколько мог, началось еще соревнование между предприятиями, учреждениями, частными лицами… кто внесет больше? Газеты ежедневно подогревали азарт населения. Так что в считанные месяцы 1932 года из народных пожертвований сколотился капитал в шесть миллионов рублей.

Вероятно, сегодня нужно хотя бы коротко пояснить, что за эскадрилья была задумана, чем ей предстояло заниматься. Эскадрилья формировалась из разных машин. Предполагалось, что летчики будут облетывать самые отдаленные уголки страны, во-первых, демонстрируя мощь советских крыльев, во-вторых, привозить в медвежьи уголки актеров, писателей, профессиональных лекторов, чтобы они совместными усилиями несли в провинцию культуру, свет знания… Предполагалось, что и сама машина, поставленная на службу идеологии, будет мощным агитатором и пропагандистом советских достижений, надеялись, что машина-гигант выполнит задачу, с особым блеском. В ту пору пропаганде придавалось совершенно исключительное значение. Власть не жалела ни сил, ни средств, доказывая, мы — самые-самые…

4 июля 1933 года приступили к постройке флагмана. Проектированием и постройкой машины руководил Андрей Николаевич Туполев. Обратите внимание, в каком темпе осуществлялся замысел. Уже 3 апреля 1934 года «Максим Горький» выкатили на аэродром. Три недели спустя специальная комиссия подписала необходимые документы и дала «добро» на первый полет. 17 июня Михаил Громов выполняет этот полет. Машина находится в воздухе тридцать пять минут.

А через два дня «Максим Горький» пролетел над Красной площадью. Впечатление это произвело колоссальное. Казалось, вся Тверская улица содрогается от грохота двигателей. Люди стояли, задрав головы, они улыбались, и ведь никому не могло прийти в голову, что «Максим Горький» совершает свой всего лишь второй полет…

О времена, о правы, — чем не рискнешь, дабы удивить мир! Поясняю: 19 июня столица встречала челюскинцев, возвращавшихся из ледового плена. Их спасли авиаторы. Событие это отмечалось с невероятной помпой: вот, мол, глядите, — мы все можем!

«Максим Горький», летящий над ликующей Москвой, конечно же великолепно украшал праздник. Восемь девятисотсильных двигателей несли над городом машину, раскинувшую «руки-крылья» аж на шестьдесят три метра. Мало того, «Максим Горький» оглушал землю бравурной музыкой духового оркестра. Это не метафора: на борту имелась громкоговорящая радиоустановка — «Голос неба», в дальнейшем ее предполагалось использовать при агитполетах, когда машина, проносясь над просторами тайги, пустынь, над поверхностью моря сможет донести нужные слова и чувства до каждого оленевода, аксакала, моряка. В те годы отношение к государственным успехам было несколько иным, чем сегодня. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», — люди пели с подлинным воодушевлением и без тени сомнения.

Но вернусь к машине. Фюзеляж «Максима Горького» имел 52,5 метра в длину, 3,5 — в ширину и 2,5 — в высоту. Он состоял из пяти технологических состыкованных между собой отсеков. В первом располагался салон и кабина штурмана; во втором помешались летчики, радист, пассажиры; в третьем — центральная телефонная станция, секретариат, туалет; в четвертом — буфет, склад киноустановок, фотолаборатория, радиооборудование; пятый отсек оставался пустым. Учитывая особое назначение машины, кроме 72 пассажиров, «Максим Горький» нес уже упомянутую установку «Голос неба», типографию и прочие технические средства агитационно-пропагандистского назначения. Невзирая на такую насыщенность разного рода оборудованием, самолетные помещения оставались достаточно просторными, жилая, так сказать, площадь составляла как-никак 100 квадратных метров.

Увы, просуществовал «Максим Горький» недолго. Историк авиации свидетельствует: «18 июля 1935 г. самолет погиб. Летчик ЦАГИ Н. Благин, сопровождая его на самолете И-5, решил сделать петлю вокруг крыла самолета-гиганта. Петлю сделал неграмотно и ударился о его крыло. Погибли 46 человек: летчик ЦАГИ Дуров, летчик эскадрильи Михеев, 10 человек экипажа, 33 пассажира и виновник этой катастрофы Благин». Мне представляется, историк слишком категоричен и суров в оценке действий виновника несчастья. Но, так или иначе, в сознании целого поколения «Максим Горький» запечатлелся машиной трагической. А в самое последнее время делались еще и публичные попытки изобразить несчастье как диверсию. Невозможно объяснить и тем более оправдать подобные «сенсации». Грех ворошить могилы, особенно — всуе…

Хочу напомнить: самолет АНТ-20, получивший аэрофлотовское обозначение ПС-124, — прямой наследник «Максима Горького» — долго трудился на регулярной авиалинии Москва — Минеральные Воды. Позже, уже во время Великой Отечественной войны, он продолжал безаварийно летать в Средней Азии. И было бы справедливо сохранить «Максима Горького» в народной памяти не символом нелепой трагедии — машина-то в катастрофе не виновата! — а живым напоминанием: отважные идеи бесследно не исчезают. И боевые «летающие крепости», и пассажирские лайнеры более поздних лет родились и выросли не на голом месте. Все большие машины состоят в родстве с «Максимом Горьким» так же, как и «Максим Горький» сродни «Илье Муромцу»…

«Ла-те-ко-ер»… О чем вы подумали?

Для российского любителя авиации Латекоер непременно ассоциируется с именем популярного у нас писателя-летчика Антуана де Сент-Экзюпери: «Ну как же, как же, Экзюпери летал в авиакомпании «Латекоер» линейным пилотом».

Правильно. На первой странице его замечательной книги «Планета людей» читаем: «Это было в 1926 году, я поступил тогда пилотом на авиалинию «Латекоер».

Между тем, М. Пьер Латекоер — без кавычек — французский авиационный инженер, не только глава образованной в двадцать первом году частной авиакомпании, но и выдающийся конструктор самолетов. Из череды многих его машин, в том числе и тяжелых гидросамолетов, мне бы хотелось выделить здесь не самый внешне впечатляющий летательный аппарат — «Латекоер-28».

Машина была задумана одномоторным восьмиместным монопланом с высокорасположенным крылом. Она позволяла ставить либо пятисот, либо шестисотсильный мотор жидкостного охлаждения. Предназначался самолет для полетов на внутренних линиях, летать он должен был в сухопутном и в поплавковом вариантах. И, прежде всего, — гарантировать наивысшую безопасность пассажиров. Авиации время от времени приходилось, да порой и сегодня приходится убеждать своего потенциального клиента: не бойтесь — летать безопаснее, чем ездить по железной дороге, чем плавать по морям, не говоря уже о пользовании автомобилем… Что же касается «Латекоера-28», тут был случай, можно сказать, особый. Конструктору и главе авиакомпании было лучше чем кому-либо известно — новая машина предназначена для регулярных полетов над пустыней, где земля, случись пилоту сесть на вынужденную, окажется к нему еще враждебнее ночного неба. И тем не менее решение было принято: линии, связывающие юг Франции с Западной Африкой, станут функционировать круглосуточно! Не забывайте — в конце двадцатых годов всякий ночной полет был событием, а ночной рейс по расписанию — и вовсе!

И вот столь скромный на вид «Латекоер-28», а следом его модификации, выходят на одну трассу за другой. И довольно скоро выясняется — едва ли можно назвать какую-либо другую, более надежную и неприхотливую машину, чем «Латекоер-28». Впрочем, судите сами: 12–13 мая 1930 года Жан Мемроз открывает почтовую линию Тулуза — Рио-де-Жанейро (ничего себе внутренняя линия?!). Двадцать один час сухопутная машина летит над океаном и прибывает в пункт назначения без опоздания.

Конечно, такой перелет случился не вдруг, — сперва «Латекоер-28» безотказно трудился над Африкой, днем и ночью, днем и ночью накручивался километраж, накапливался опыт, вырастала уверенность. Позже машина стала летать на самых тяжелых трассах Южной Америки, в горных районах с исключительно неустойчивой погодой, с частыми неожиданными бурями. При этом ни о какой вынужденной посадке невозможно было даже помыслить. Понятно, сегодня никто не удивится самолету, развивающему скорость 200 километров в час, самолету, способному забраться на 5500 метров и гарантированно покрыть расстояние в 1000 километров. Но для своей эпохи машина оказалась далеко не рядовой. А усовершенствованный «Латекоер-28-5» и вовсе аппаратом выдающимся: на нем устанавливают в тридцатом году ряд рекордов скорости, продолжительности и дальности полета с промежуточными посадками через 500, 1000, 2000 километров. Нам, современникам беспосадочных кругосветных перелетов, странновато, пожалуй, говорить о рекордах дальности с промежуточными приземлениями, но вспомним мудрого капитана Фербера, одного из блистательных пионеров авиации. Как точно он определил уже в начале века тактику продвижения авиации вперед: от шага — к прыжку, от прыжка — к полету!

Прошли годы, и машина-труженик оказалась занесенной в почетный перечень «исторических летательных аппаратов». Подобно пчеле, собирающей мед, накапливала она бесценный опыт дневных, ночных, трансокеанских регулярных рейсовых полетов. Кажется, «Латекоер» был первым самолетом, чья скромная жизнь оказалась с первых же дней втиснута в жесткие рамки расписания!

Экзюпери, немало полетавший на «латекоерах», писал: «Человек познает себя в борьбе с препятствиями». Если он, этот человек, — летчик, ему для успеха совершенно необходим надежный союзник, верный товарищ, преданный друг — самолет. «Латекоер-28» был именно таким — верным, как компас. За это ему и досталась строка в истории.

Отважный «Вими»

Первого апреля 1913 года, в день вселенского юмора и веселья, когда принято разыгрывать друг друга, британский лорд-хранитель печати Нортклиф всенародно и на полном серьезе объявил: «Мы предлагаем 10 тысяч фунтов стерлингов тому, кто за 72 часа пересечет Атлантический океан от любого пункта в Соединенных Штатах до любого пункта в Великобритании или Ирландии. Разумеется, этот полет над Атлантикой может быть совершен по любому маршруту. Премия будет присуждена летчику любой национальности. Машина, на которой он полетит, может быть как английской, так и любой иностранной конструкции».

И это была действительно не первоапрельская шутка. Правительство Великобритании отчетливо понимало: чтобы ускорить развитие молодой авиации, непременно нужны стимулы, в том числе и материальные. А 10 тысяч фунтов стерлингов, по тем временам, были деньгами весьма значительными.

Увы, начавшаяся вскоре первая мировая война помешала разыграть приз Нортклифа, Но предложение лорда-хранителя печати не было забыто, приз не упразднили, и борьба за славу и обещанные фунты развернулась шестью годами позже. Сперва соискателей упорно преследовали неудачи — отказ материальной части следовал за отказом, одна головоломная вынужденная посадка сменялась другой, в самый неподходящий момент безнадежно портилась погода.