Демосфера

— Привет, — сказал Дан.

Они были на ‘ты’, потому что Аквидзе считался другом семьи и, как подозревал Данислав, подкатывал, — возможно, безуспешно, а возможно и успешно — к матери до того, как она вышла замуж за отца.

— Ну ты как? — слегка пошатываясь, Никита повел его вглубь зала сквозь изменчивый свет. Аякс неслышно шел за ними.

— Где твоя... а, ты ж нас так и не познакомил. Барышня твоя где?

Зал наполняли плеск, бульканье и отзвуки голосов, приходилось говорить громко.

— На экскурсию поехала.

К ним приблизилась официантка, одетая лишь в узкий короткий передник из серебристой чешуи, и плавным движением подвела к Дану поднос с бокалами, один из которых он взял.

Когда официантка повернулась и, качая задом, пошла прочь, Аквидзе попытался ущипнуть ее, но лишь мазнул пальцами по гладкой ягодице.

— А, шалавко чешуйча! — выругался он на новогвине. — Там столько силикона — не ухватить, вроде пузырь резиновый... И зачем они вообще их сюда притащили, девок этих? Для понту, точно. Тут же бокалы всякие сами собой как из-под земли вырастают... Знаешь, Дани, как они тренируются, чтоб задом мотать туда-сюда, вот как эта, сексуально чтоб так вилять им?..

Дан этого знать не хотел и промолчал, но Аквидзе все равно стал рассказывать:

— Карандаш туда всунула и голая возле стенки... Типа идет... ну так, на одном месте ноги переставляет. Потом смотрит — если карандаш на стене восьмерку... нет, эту... бесконечность если он на стене нарисовал, — значит, правильная походка. Во! — он помахал перед носом Дана длинным указательным пальцем с часиками-имплантами в ногте. — А, да ладно, бред это все. Ты где остановился, Дани?

Никите всегда была свойственна эта манера перескакивать с одной темы на другую, этакая умственная неопрятность, сумбурность.

— Гостиница какая-то, — сказал Дан. — Как ее... ‘Парадигма’.

— Пар... не слышал. Захудалая какая-то? Мотель небось... Дани! Нам всем ЭА номера в ‘Ракете’ заказало, а ты чего? Не можешь себе позволить нормальное жилье? Давай, переезжай к нам, и барышню свою захвати. Мне она в ресторане тогда на острове понравилась, и я...

— Почему ты в трусах? — перебил Данислав.

Они как раз дошли до круглого углубления, вокруг которого стояли водяные пуфики, где расположились гости. Дан узнал Проректора, главу администрации Университетов и, по сути — всего подсознания. Облаченный в черный костюм крупный седой мужчина удобно устроился на приплюснутом водяном пузыре, вверив свое грузное тело жидкости со стабилизированным поверхностным натяжением, и разговаривал с какой-то рыжей девицей. Над Проректором, тускло поблескивая, кружилась механическая пчела-убийца, готовая вспрыснуть парализующий яд любому, от кого ощутит направленный на хозяина поток агрессии — интересно, подумал Дан, если пчела столкнется с аяксом, чья возьмет?

В Восточном Сознании персональные электронно-механические системы защиты были не так развиты, а вот в Западном они давно стали не просто популярными — модными. Когда официально вновь разрешили дуэли, в них зачастую участвовали не люди, а личные механические телохранители. Уже лет десять как возникла целая наука о защитных системах. Дана всегда это удивляло: настоящая наука под названием опсия, со своими законами, наработанной терминологией... Ему казалось, что эта наука сама себя создала, точно так же как тегименология, наука о покровах, оболочках и упаковках, или альтерософия, наука о возможных развитиях человечества — каким бы оно стало, если бы победили идеи Эдисона, а не Теслы, или герметизм в конце концов одолел бы христианство... Не получилось ли и с опсией нарушение причинно-следственных связей, как, допустим, с меметикой? Мем — воспроизводящаяся от носителя к носителю культурная единица, этакий информационный вирус. Конечно, узнав про обычные вирусы, люди не породили их — те так и были собой, и заражали людей, вне зависимости от того, знало про них человечество или нет. Но нормальные биологические вирусы жили и размножались не в созданном людьми культурно-информационном пространстве. А вот единицы информации... пока про них так не думали, не воспринимали их в качестве вирусов — они вирусами и не были. Но потом на эту тему вышли первые статьи и книги, где авторы сформулировали, что любой информационный паттерн, или культурная единица, — это вирус под названием мем, размножающийся через людей. И внедрили это свое определение в умы других ученых — то есть работы по мемам и были такими мемами, которые заразили прочие умы пониманием мемов как мемов и, собственно, создали мемы... На этом месте в своих размышлениях о меметике Данислав всегда сбивался.

При всей этой надуманности меметики имела практические следствия. К примеру, нью-лондонцы, основатели электронного Парка, населили свое детище так называемыми лозунгами, или псевдоразумными слоганами. Программисты запустили в Парк несколько саморазмножающихся, то есть спаривающихся и рождающих потомство лозунгов — «потомство» в данном случае означало, что при взаимодействии двух программ, которые в электронном пространстве Парка имели графический вид ярких прямоугольных транспарантов с какой-нибудь энергичной фразой, появлялась третья программа, третий транспарант, где два родительских слогана каким-нибудь образом перемешивались.

Обычные мемы хранятся на жестких дисках, книгах и других носителях информации в виде спор, окуклившихся зародышей. В головах людей — и при переходе из одной головы в другую — они копируются, при этом, как правило, чуть меняясь, сращиваются, образуют саморегулирующиеся конгломераты. Нью-лондонцы решили создать искусственную эволюцию культурных единиц, и самой естественной средой для этого оказалась Сеть. Достаточно было запрограммировать алгоритмы, заставляющие мемы совокупляться и рожать потомство. Самовоспроизводящиеся слоганы последнего поколения уже ничего не рекламировали (изначально нью-лондовцы делали лозунги по заказу ТАГ), но оделяли реципиентов, то есть тех, кто на них смотрел, либо какой-то бессмыслицей, либо странными фразами, в которых каждый видел свой смысл. Хотя в базовую программу всех лозунгов ввели огромный толковый словарь, просто чтобы они не создавали семантических структур вроде «абшибузука генстроар полторав», многочисленные безумные надписи, то и дело возникающие посреди деревьев, так раздражали желающих прогуляться по Парку, что в конце концов владевший им Геофонд поставил вопрос об уничтожении всех лозунгов. Ко всему прочему, те переговаривались между собой музыкальными фразами, где простейшие ноты выполняли функцию букв, а элементарные мелодичные наборы — слов, так что с некоторых пор Парк стал довольно шумным местом. Нью-лондонцы возражали Геофонду: по их словам, тут имела место всамделишная информационная эволюция, инфолюция — слово, в сознании Данислава путавшееся с поллюцией и инфлюэнцей — уничтожать которую преступно. Комиссия Геофонда ответила на это, что лозунги бездушны и если их уничтожить, боли не ощутят.

Нью-лондонцы предложили представителям комиссии самим попробовать «убить» хотя бы одного. Программу, в Парке имеющую вид ружья, быстро склепали, дважды скопировали, и трое членов комиссии отправились на охоту. Тут выяснилось, что в лозунгах прошита система самосохранения, которая заставляла их убегать, подобно трепетным ланям, как только на опушке появлялись аватары охотников с ружьями. Когда одного из них все же подстрелили, он стал издавать такие жалобные звуки — то есть заиграл очень тоскливую, душевную музыку — что члены комиссии почувствовали себя вивисекторами. В конце концов была создана Музыкальная Поляна: небольшая, в сравнении с Парком, она расположилась позади диких секторов. Все лозунги постепенно отловили и переселили туда.

— Как в трусах... — Аквидзе с легким удивлением оглядел себя. — Ты гляди, точно! Где ж я все оста... — он обернулся, шевеля бровями. — А! Я ж в сортир ходил. Душ там. Представляешь, там магия какая-то, все само собой вырастает... Танцевали мы. Решил гель смыть. Хотя он к коже не пристает, нет. И еще, во, смотри... — Аквидзе поднял валяющийся на полу бокал и со всех сил швырнул его обратно.

Стекло треснуло, бокал распался на большие куски с белыми крошащимися краями.

— Ну и что? — спросил Дан.

— Ты гляди, гляди.

Вдруг все осколки одновременно погрузились в пол: раз — и нету их, канули, словно свинцовые гири в воде...

Дан присел на корточки, провел по полу ладонью. Ничего необычного... Он заглянул в бассейн. Вроде большой чаши, полной желтоватой субстанции. Несколько фигур парили, будто лягушки в хороводе, смешно двигая конечностями, другие ходила по далекому дну, расположенному где-то на уровне следующего снизу этажа.

— Он кислородосодержащий? — спросил Данислав, поднимая лицо к Аквидзе, который с преувеличенной осторожностью пьяного пытался усесться в пронизанное изумрудным мерцанием кресло. — А звук? Как же они танцуют, разве оно звуковые волны проводит?

— А! — сказал Аквидзе, пыхтя и оттопыривая зад. — Там звуки потрогать можно, такие они медленные, глухие. Не, мы с наушниками. Синхрози... Синхро-низировал мелодию с партнершей, да и пляшешь...

Аякс неподвижно стоял позади кресла, только зрачками двигал. И молчал. Всем клонам сразу после рождения в инкубаторе выжигали речевой центр, да еще и ампутировали языки. Никита решился, наконец, на крайние меры и плюхнулся в кресло, обрушившись на него всем своим длинным, слегка уже заплывшим, но все еще жилистым телом. И кресло, натурально, не выдержало — прорвалось, но не так, как рвется, допустим, туго набитая подушка, а целиком, то есть просто вдруг исчезло, взорвавшись мириадами водяных пылинок.

— А-а... — выдохнул Аквидзе, мягко съезжая по гладкому полу и переваливаясь через край бассейна.

Дан машинально попытался ухватить Никиту за плечо, но в последний момент отдернул руку, испугавшись, чтобы аякс не прострелил ему голову летящей со скоростью две тысячи метров в секунду зулей. Аквидзе упал на спину, разбросав руки и ноги, несколько секунд лежал на поверхности, потом, отчетливо сказав: ‘И зачем мылся?’ — стал медленно погружаться в гель. Когда над поверхностью остались только лицо и грудь, он подмигнул Дану, перевернулся и поплыл вниз, по-жабьи загребая руками и ногами. Мгновение спустя будто живая торпеда пронеслась мимо — аякс нырнул за хозяином.

Данислав выпрямился. Звучали голоса, смех, бульканье, все это приглушенное, как бы смиксованное в сумбурную звуковую дорожку, гулкую хаотичную музыку, так что трудно различить отдельные слова или источники звуков. Большая часть гостей была еще одета, но некоторые уже голые. Под стеной, едва различимая в световой мути, на водяной стойке бара лежала официантка и дрыгала ногами, а над ней склонился какой-то VIP. Хорошо, что Ната на экскурсию уехала, ей бы здесь точно не понравилось, решил Дан.

Тут у него кольнуло под правым ухом — раз, два, три — короткие слабые уколы. Между диванами, креслами и телами Данислав направился в ту сторону, откуда пришел. Искры, пронизывающие водные конгломераты, изумрудом мерцали со всех сторон, глаза от этого уже начали болеть; Дан прищурился, глядя прямо перед собой, стараясь лишь не наступить на кого-нибудь. Когда он приблизился к двери, та сама собой раскрылась, включился свет.

Он удивленно оглядел просторное помещение — здесь не было ни единого предмета мебели, ни душа, ни унитаза... Что за сортир без унитаза? Данислав растерянно шагнул вперед, дверь закрылась...

Нет, такого он не ожидал. Пол не разъезжался, ничего не выдвигалось из скрытых в стенах ниш: унитаз вдруг вырос сам собой, как какой-то гриб-мутант необычной формы, вспух, на глазах разрастаясь, и замер во всей своей белоснежной фарфоровой красе. Дан, несмело шагнув к нему, потрогал холодную поверхность, чтобы удостовериться, не голограмма ли это. А вокруг уже все шевелилось, из стены прорастала душевая кабина, рядом вытягивались крючки с полотенцами. Дан заморгал, когда позади возник стул. Вот это да! Он осторожно сел... нормальный, твердый, не какая-нибудь вода.

Данислав устроился поудобнее, положил ноги на унитаз и раскрыл кармашек на ремне. Хард имплантировали, конечно, под наркозом, и он до сих пор не знал, где в его теле прячется основной чипсет, хотя подозревал, что все сосредоточено в районе плеч и лопаток. Он надел телемонокль и подключился.

Оказывается, слова Дана насчет неуместности бурнуса на ниндзя Раппопорт принял к сведению: теперь он предстал в простом черном кимоно, и даже без идиотской катаны за спиной.

‘Вомбат локализован, — объявил Раппопорт. — Он внизу сервера.’

‘Чего?’ — изумился Дан.

Шеф надолго замолк и потом сказал:

‘Затруднительно менять терминологию, комментируя программные и физические аспекты происходящего. В геовэбе сенсация. Из ниоткуда появилась огромная сложная Программа, в своем графическом аспекте имеющая вид башни. Мои люди изучили вопрос: это Общежитие. Архитектоника электронного Общежития повторяет его материальную конструкцию. Набор сложных сервисов и драйверов...’

‘Где? — перебил Дан, оглядывая фрактальную равнину. — Я ничего не вижу.’

‘Мы же в секторе Континентпола. Программа появилась на уровне Парка. Каким-то образом она контролирует все перемещения и действия любого попавшего внутрь человека.’

‘Но это невозможно! Здесь же сейчас тысячи людей. И они двигаются хаотично...’

‘Именно так. Мы работаем над этим.’

‘Работаете... Ладно, а физически это что означает? Как Общежитие следит за гостями? Через видеокамеры, что ли?’

‘Мы полагаем, система феромонов и их уловителей. Уловителями пронизано все здание, феромонные метки ставятся на любом посетителе, когда он входит внутрь. Кроме того, помимо обычных сенсоров, на входе установлена новая антитеррористическая система нейтронно-радиационного обнаружения взрывчатых веществ.’

‘И что произойдет с террористом, если его обнаружат?’

‘Мы не можем понять. Общежитие наполовину состоит из мощного антивирусного сервиса. Вроде муравейника — напичкана множеством полуавтономных подпрограмм.’

‘Физически, я говорю! Какие подпрограммы?!’

‘Мы работаем над этим.’ — сказал Раппопорт.

‘Ясно. У них тут, между прочим, мистика какая-то. Я в туалет зашел... унитаз, душ — все само собой из пола вырастает.’

‘Вот как... — заинтересовался шеф. — Это подтверждает наше предварительное мнение об использовании модулей на основе свертков пленки из крошки пиролетического графита с неизвестным нам связывающим веществом. Возможно, стены и потолки полые, и по арматуре... Мы изучим этот вопрос. Пока что необходимо помнить: каждый гость находится под постоянным наблюдением.’

Данислав с подозрением огляделся, позабыв про то, что он в геосети.

‘Но я не заметил никаких...’

‘Мы пока изучаем структуру защиты, — повторил Раппопорт. — Сейчас необходимо спуститься в подвальный этаж.’

‘Это где дискотека?’

‘Да. По нашим сведениям, разогревающий механический оркестр вот-вот закончит выступление. Заг Космо уже прибыл. Количество гостей все еще увеличивается. Спускайтесь туда, потом трудно станет физически пробраться сквозь толпу. Слева... Справа от сцены дверь. Необходимо войти. Как только мы сможем распознать способ контроля над гостями — выявим вас и попытаемся помочь. Точная локализация Вомбата уточняется. Ждите сигнала.’

Покинув туалет, Дан на прощание окинул взглядом водяной зал. Подростковое презрение к ‘этим взрослым’ напополам с приступом снобизма охватили его. Ну вас на хер, господа! Ведь я всех вас знаю. На такую группу персон, десятка три, статистически должно прийтись несколько хороших людей. Но не сейчас. Единственный среди вас приличный — Никита, и тот — гнида. А вы все — эгоистичные властолюбцы с развращенными мозгами!

Дан миновал охранников, вошел в кабину, подумал-подумал — и коснулся среднего сенсора. Нечего торопиться, подождут...

Двери закрылись, кабина мягко и беззвучно поехала вниз. Поплыли пустые площадки, стены, перила, лестницы... Спустя несколько секунд, преодолев этажей десять, кабина остановилась. На этот раз открылись не те двери, через которые Дан попал в нее, — разъехались створки покатого колпака на противоположной стороне. Шагнув наружу, он оказался на хорошо освещенной кольцевой площадке.

Данислав медленно пошел вдоль закругленной стены, разглядывая одинаковые двери. Он попал в пространство между двумя скоплениями людей: далеко вверху и далеко внизу стоял шум и толпились посетители, но здесь было тихо и пусто... и странно — им вдруг овладело то ощущение, какое держалось обычно в течение примерно минуты после выхода из геовэба. Дан остановился, слушая неестественную тишину, полную тишайшего поскрипывания, шелеста. Что такое? Призрачные звуки, невозможно понять, слышит он их в действительности, или это поскрипывает и шелестит его воображение. Стены бежевые и как будто шероховатые. Что-то такое они излучали, вроде как чуть пульсировали энергией: слабые волны не то мельчайшей вибрации, не то вообще не пойми чего пронизывали пространство.

Он шагнул к стене, пригляделся: едва заметные стеклистые расплющенные волокна... или сгустки... или пленочки... что-то похожее иногда плавает на глазных яблоках. Осторожно прикоснулся к поверхности кончиками пальцев, сам не понимая, чего ждет, то ли удара током, то ли того, что в стене откроется вдруг злобный зубастый рот и отхватит руку по самую шею.

Стена теплая и совершенно гладкая. Как зеркало. И скользкая. И никаких пупырышек, никакой ощутимой текстуры. И шелест, тишайший шелест расходится концентрической зыбью, пульсирует, закручивается коловоротами...

— Твою мать... — сказал Данислав, пытаясь разорвать тишину. Жуть волнами изливалась из стен, интерферировала, порождая мерцающие звуковые сгустки.

Повернувшись, он направился к лифту, — чья кабина так и стояла с раскрытыми дверями, — медленно переставляя ноги, не оглядываясь, чтобы не увидеть тех кошмарных созданий, что, высунувшись из стен, следили за ним и ждали: не обернется, так пусть идет, а обернется, заметит их, раскроет тайну — тогда прыгнуть следом, наброситься, откусить голову, выпить кровь, сожрать кишки. Вошел в кабину, все еще стоя спиной к коридору, нажал на кнопку и лишь после того как этаж остался далеко вверху, обернулся.

В холле народу не осталось, только у входа отдыхали бюрики. Вербальные фильтры глушили звук, но музыка все равно прорывалась снизу, сквозь проход на противоположной от центральных дверей стороне. Дан стал спускаться по широкому ребристому пандусу, словно по раздвижной аппарели приземлившегося милитари-острова, из которого обычно выкатываются стотонные бронебашни и ракетные установки класса ‘земля-орбита’. Вновь закололо под ухом. Ругнувшись, он огляделся, отошел к стене, присел под ней и достал монокль.

Все та же круглая фрактальная долина и мелкая пыль, завивающаяся струйками над разноцветными кругами, треугольниками и квадратами. Одиноко тут, печально — могли бы и повеселее свой сектор оформить.

Вместо ниндзя на облачке стояла Джоконда. Да Винчи перевернулся бы в гробу: эти озабоченные козлы, — возможно, хорошие программисты, но начисто лишенные художественного чутья, — присобачили к ней тело порномодели с сиськами в десять литров каждая. Пару раз Дан уже сталкивался с этой прогой, но раньше она имела более пристойный интерфейс, просто говорящий портрет Моны Лизы в золотой раме. Ее появление означало, что Раппопорт занят и не может выйти на связь.

Она разинула рот и заговорила хрипловатым, лишенным интонаций голосом:

‘Частично распознаны принципы работы Программы. Под каждого посетителя открывается база данных: досье на любого попавшего внутрь, где хранятся идентификационные сведения. При помощи феромонных меток мониторятся все перемещения и действия, они хранятся в другой базе данных. Любое перемещение или взаимодействие между гостями соответствует запросу-ответу между конкретными базами.’

‘Охренеть! — сказал Дан. — Что еще?’

‘Если гость хочет нанести зданию вред, Программа идентифицирует его как вредоносную резидентную программу. Если несколько гостей, вошедших внутрь, окажутся группой террористов, Программа идентифицирует их как конгломерат работающих сообща вирусов.’

‘И что будет?’

‘Особенности антивирусного сервиса все еще выясняются. Полагаем, при помощи полуавтономных подпрограмм вирусный файл будет помещен в карантин.’

‘Что это значит? Физически!’

Эти гады еще и анимацию использовали, взяв за основу какой-то видеофайл с порнухой или стриптизом — Джоконда, бессмысленно улыбаясь, чуть присела, разведя коленки, выпрямилась и сделал круговое движение бедрами, будто призывая невидимого партнера — в данном случае получалось, что Дана — немедленно залезть на нее и приступить к делу. Видимо, скрипт включался, когда программа автономно не могла ответить и посылала запрос к человеку-программисту, сидящему сейчас где-то в бункере на платформе посреди пролива Дрейка, где, насколько знал Данислав, у Раппопорта была основная база. Запрос-то шел почти мгновенно, но программеру ведь надо обдумать ответ, а после произнести его в микрофон компа, да потом еще Джоконда должна включить его в свои каталоги, чтобы при возникновении в будущем аналогичных задач вновь не обращаться с запросом...

Она сказала:

‘Файл-террорист будет заключен в одну из карантинных папок с ограниченными атрибутами доступа. Запрет на чтение и запись.’

‘Физически, я сказал!’ — повторил Данислав, все больше раздражаясь.

Вновь пауза. Джоконда лыбилась, блестя зубами.

‘Материальное тело будет обездвижено и помещено в тюремную кладовую. Судя по всему, это небольшие ячейки по типу сот, расположенные на каждом седьмом этаже.’

‘Обездвижен... а если он станет сопротивляться?’

‘Резидент будет стерт.’

‘Стерт... Убит? Этими антивирусными подпрограммами? Но кто они? Где?’

‘Мы работаем над этим.’ — сказала Джаконда.

‘Чтоб ты сдохла!’ — с чувством произнес он.

Джаконда откинула голову, выпятив груди так, что Дану показалось: сейчас они отвалятся и желтыми резиновыми шарами запрыгают по фрактальной равнине. Согнув руки и по-особому переплетя ноги, она крутанулась вокруг оси, словно стриптизерша вокруг невидимого шеста, затем выпрямилась, вновь стоя лицом к Даниславу.

‘Необходимо создание цепочки запросов-ответов между базой данных ‘Данислав Серба’ и базой данных ‘Вомбат’. ‘Вомбат’ включен в Программу по статусу модуля с большой степенью автономности.’

Дан удивился:

‘Он что, на две стороны работает? На этих дерекламистов — и на Общежитие... На ЭА, то есть?’

‘Таков вывод, — согласилась прога. — Физически — продолжайте движение вниз. Хотя количество запросов-ответов в глобальной базе данных продолжают наращиваться по экспоненте, количество вновь открываемых персональных баз данных недавно зафиксировалось. Физически: прибывшие гости взаимодействуют между собой, но новые уже не прибывают. Это поможет нам распознать вашу персональную базу данных. Как только она будет идентифицирована, мы станем мониторить возникающие запросы-ответы и перекрестные ссылки.’

Потом она стала пропадать — не уплывать, как аватара Раппопорта, а медленно растворяться. Первыми стерлись текстуры ног и рук, затем лобок, плечи, волосы — несколько мгновений перед Даном висели две груди с ярко-розовыми сосками и чеширская улыбка, будто картина возбужденного сюрреалиста. Дан выпрямился, когда все это исчезло полностью. Он рисовать не умел, и для него аватару склепали штатные программеры Раппопорта. Сам себя Данислав увидеть не мог, только руки. Как в некоторых игрушках-шутерах Парка, когда бежишь по коридорам и палишь во всякую нечисть, постоянно видя перед собой свои запястья и пальцы, сжимающие шотган, или ракетницу, или древний калаш, но глянешь вниз — а тебя-то и нету, ни ног, ни поясницы, ничего; хотя если на уровне имеется зеркало и ты к нему подойдешь — оно твою аватару отразит. Данислав однажды специально забрался в одну из онлайн-игр и разглядел свое отражение в озере. Программисты схалтурили: из пиксельных шейдеров озера на него глянул какой-то хилый небрежно прорисованный чувак в сросшихся в одно целое пиджаке и брюках цвета хаки.

Дискотечный зал Общежития представлял собою шар со стеклянным полом, сквозь который видна была нижняя часть, заполненная водой. В графической модели здания в геовэбе это отображалось, наверное, так:

Шум здесь стоял, как на космодроме при взлете устаревшего ракетоносителя. Десятка два разноцветных софитов облаком висели под круглым сводом, а ниже над толпой носилось множество ребристых шаров — стробоскопов, из-за которых все становилось рябым, и пространство наполняла особая кислотная крапчатость, которую Дан не переносил. Когда по толпе прокатывались лучи софитов, люминесцентные блестки, усеивающие волосы, кожу и одежду, посылали во все стороны иглы света. Круглая плоская платформа — окруженная аэрационным пологом сцена, на которую только что вышел Загертоид Космо, — плавала низко над полом. Справа? Справа от сцены? Где тут ‘справа’?! Дан выругался, и сам своего голоса не услышал: зал восторженно взвыл, когда знаменитый рокер, детина под два метра ростом, с белыми волосами до ягодиц, облаченный лишь в клетчатую шотландскую юбку, босой, с динамической татуировкой, да еще и стимулированной — ярко горящие линии аж сновали по худому торсу — взмахнул руками и взревел, и скрытые динамики усилили голос так, что тот заметался, будто дубинка, над толпой, обрушиваясь на головы и стены:

— Слушай мелодию моего тела!

Ответом был рев, от мощи которого закачались стробоскопы. Позади Космо трое музыкантов, а по сути — техников, образующих вместе с Загом рок-группу ‘Ретикулярная формация’, заканчивали настраивать аппаратуру. Заг стоял, широко расставив ноги и разведя руки в стороны, выгнувшись, подняв голову — взгляд устремлен над головами, в даль, которая, несомненно, открыта взорам лишь тех, кто лабает истинный резо-рок.

— Влейся в гармонию моей крови!!