Помоги проекту - поделись книгой:
В северной столице батюшка Варнава всегда был желанным гостем. В Петербурге старец провел два дня, встречаясь со своими любимыми «детками», благодаря их за любовь к нему и благодеяния обители Иверской, прося их не оставлять ее впредь своей помощью. В те дни Василий Николаевич и Ольга Ивановна в последний раз видели своего духовного отца.
9 февраля старец вернулся в Москву. Он едва мог говорить и с трудом передвигался, но по-прежнему продолжал принимать людей, идущих к нему на исповедь и за советом. 17 февраля он исповедовал в Сергиево-Посадском Доме призрения. Поисповедовав начальницу Дома Е. Н. Гончарову, он попросил пригласить следующую исповедницу, а сам зашел в алтарь. Здесь он и был найден лежащим на левом боку лицом к престолу…
Скорбная весть о кончине старца быстро разнеслась по Руси. Дрогнули любящие сердца… Осиротевшие чада поспешили ко гробу старца. В Сергиев Посад прибыло множество людей со всех концов России.
В наследству от отца Варнавы Василию Николаевичу досталась удивительная дружба. В веках оправдала себя древняя мудрость: «Скажи мне, кто твой друг — и я скажу, кто ты»… Настоящим другом Василия Муравьева стал архимандрит Феофан (Быстров), духовник Царской семьи и будущий архиепископ Полтавский, бывший в те годы инспектором Санкт-Петербургской Духовной Академии (с 1909 года — ректором). И знакомство это состоялось через отца Варнаву, окормлявшего обоих. Будущий святитель Феофан часто ездил из Петербурга в Гефсиманский скит, когда же отец Варнава навещал столицу, то всегда собирал своих «деток» вместе —
Архимандрит Феофан, основываясь на учении святых отцов, был глубоко уверен в том, что и в миру можно не только спасаться, но и быть истинным подвижником. Живыми примерами тому были преподобный Варнава Гефсиманский и праведный Иоанн Кронштадтский, с которым архимандрит Феофан также был в близком знакомстве. Сродное познается только сродным — будущий святитель увидел в Василии Муравьеве то, чего не дано было увидеть другим. Не в тиши монастырского уединения, не в отдаленной пустыни, а в самой гуще мирской жизни с ее искушениями и соблазнами совершал тот свое восхождение к высотам христианского совершенства.
Была и еще одна причина сблизиться. Василий Николаевич всерьез занимался изучением исторических наук. Священная история и история Церкви находили особый отклик в сердце молодого подвижника. И здесь архимандрит Феофан, как профессор Библейской истории, был для него несравненным собеседником и наставником.
В свою очередь и архимандрит Феофан весьма ценил эти беседы, поскольку Василий Николаевич обладал отличной энциклопедической памятью и, зная наизусть невероятное количество исторических дат и фактов, глубоко осмысливал ход исторических событий с древности до последних времен. Единомысленные ученики батюшки Варнавы много размышляли о настоящем дне России и возможных перспективах, делились друг с другом наблюдениями и духовным опытом, который давал Господь подвижникам на путях их аскетического делания.
Ярославское благотворительное общество
«Вера без дел мертва»
В 1905 году Василий Николаевич Муравьев стал действительным членом Ярославского благотворительного общества. В начале 20-го века в Санкт-Петербурге были весьма распространены так называемые «землячества», объединявшие уроженцев одной местности, перебравшихся на заработки или постоянное жительство в столицу. И одним из наиболее крупных землячеств было ярославское. Многие из ярославцев достигли весьма заметных успехов в различных областях. Делом чести среди них считалось помочь земляку найти в Петербурге первоначальную опору — кров и возможность заработать на пропитание. Было в землячестве немало глубоко верующих людей, стремившихся помочь чужому горю. Их стараниями и было создано Ярославское благотворительное общество.
За короткое время оно стало одним из ведущих в России, просуществовав вплоть до 1917 года. Хотя большинство в нем составляли ярославцы, были здесь и уроженцы других губерний. Постоянными участниками Общества являлись многие известные в то время иерархи и деятели Русской Православной Церкви, включая отца Иоанна Кронштадтского. В 1908 году в Общество вступил Высокопреосвященный Тихон, впоследствии Патриарх Московский и всея России, принявший тогда к управлению Ярославскую кафедру.
Благотворительная деятельность Общества была необычайно многогранна: пособия неимущим; помощь престарелым вдовам и старикам; помощь потерпевшим от пожаров; помощь при уплате за квартиру, когда бедные люди подлежали выселению; пособия на лечение; пособия на погребение; помощь учащимся; организация работы воскресных школ, пожертвования одеждой, обувью и продуктами; питание в благотворительной столовой — всего не перечислить! Служение в Обществе требовало от его членов не только материальной благотворительности, но и глубокой христианской любви к ближнему. Ведь обращавшиеся в Общество со своими скорбями нуждались не только в земных благах, но и в духовной поддержке. Сколько отчаявшихся вновь обрело здесь веру в помощь Божию и надежду на будущее!
К работе в Обществе часто привлекались члены семей его участников и даже дети. Все это служило великой школой милосердия и любви к ближним. Участники Общества и их семьи встречались в храме в воскресные дни и двунадесятые праздники. Совместная молитва и участие в Таинствах необыкновенно укрепляли этот братский союз, создавали особую, чрезвычайно благотворную атмосферу общения. В течение многих лет Василий Николаевич Муравьев вносил свою лепту в добрые дела, совершаемые Обществом. Однако по традиции в его отчетах, как и во многих благотворительных реестрах того времени, пожертвования записывались без указания имен благотворителей. Так члены Общества на деле исполняли евангельские слова:
Вослед за Христом
После октябрьского мятежа 1917 года для России наступило время тяжких испытаний. Пришла пора лютых гонений за веру, предсказанная многими угодниками Божиими. Каждый день приносил все новые и новые тяжкие известия, наполнявшие сердце Василия Николаевича скорбью и, вместе с тем, надеждой и радостью — в них он видел приближение того заветного часа, когда, по завещанию преподобного отца Варнавы Гефсиманского, ему надлежало вступить на путь иноческих подвигов. Даже сама мысль о принятии монашества в это страшное время была настоящим подвигом…
Зло бушевало на огромных пространствах Российской земли. Общее озлобление и одичание вылилось в величайшую трагедию русского народа. Повсюду кощунственно осквернялись храмы Божий, святые иконы, другие святыни. Однако насилие и наглость не сломили пламенной веры исповедников Христовых.
К 1920 году число убиенных за веру достигло 10 тысяч человек. Это об их подвиге святитель Игнатий (Брянчанинов) сказал: «Ему (Богу) благоугодно, чтобы мы входили в Царство Небесное многими скорбями. Образ исполнения этой Правды Бог подал Собою: Он, вочеловечившись единою из поклоняемых Ипостасей Своих, подчинил Себя всем разнородным уничижениям и оскорблениям. Святейшее Лице Его подвергалось заушениям и заплеваниям. Не отвратил Он от них Лица Своего. Он вменился с беззаконными; в числе их, вместе с ними осужден на позорную казнь, предан ей — какими же людьми? — гнуснейшими злодеями и лицемерами. Все мы безответные перед этой всевысшею Правдою; или должны ей последовать, или к нам отнесутся слова:
Крест — знак избрания Божия, печать Христова. Этой печатью запечатлевает Христос Своих! Все святые признавали за непреложную истину, что тот, который проводит жизнь бесскорбную, — забыт Богом. «Не ищи, говорит один из них, совершенства христианского в добродетелях человеческих: тут нет его; оно таинственно хранится в кресте Христовом!»
А епископ Амвросий (Гудко) перед мученической кончиной говорил братии: «Мы должны радоваться, что Господь привел нас жить в такое время, когда можем за Него пострадать. Каждый из нас грешит всю жизнь, а краткое страдание и венец мученичества искупают грехи всякие и дадут вечное блаженство, которое никакие чекисты не смогут отнять!»
Изощренные издевательства и пытки порою не поддаются описанию… Иеромонаха Нектария, преподавателя Воронежской Духовной семинарии, богоборцы «причащали» расплавленным оловом, а в голову ему забивали деревянные гвозди… Архимандрита Аристарха из храма Спаса Нерукотворного в Борках скальпировали вместе с иеромонахом Родионом… Пермского священника отца Игнатия схватили во время богослужения, выволокли из храма, привязали к хвосту лошади и гнали ее, пока мученик не скончался… Чердынского протоиерея Николая Конюхова обливали водой на морозе, пока он не превратился в ледяную статую… Протоиерея Евграфа Плетнева из Семиречья с сыном Михаилом сожгли на медленном огне в пароходной топке… «Не умереть за Иисуса Христа, нежели царствовать над всею землею. Его ищу, умершего за нас. Его желаю, за нас воскресшего… Хочу быть Божиим: не отдавайте меня миру. Пустите меня к чистому свету… Дайте мне быть подражателем страданий Бога моего…» — так писал накануне мученической кончины в римском амфитеатре от клыков голодных диких зверей святой Игнатий Богоносец в 107 году.
В течение трех лет после октябрьского переворота семья Муравьевых проживала по большей части за городом. Еще в 1906 году Василий Николаевич приобрел большой двухэтажный дом-дачу в живописном поселке Тярлево, расположенном между Царским Селом и Павловском. До 1920 года он стал главным пристанищем Василия и Ольги — оставаться в столице было крайне опасно. Мятеж и перемена власти лишили Муравьевых торгового дела, и в этот период времени Василий Николаевич, свободный от забот, подытоживает мирские дела, погружается в чтение творений святых отцов, изучение монастырских уставов и богослужебных книг, уединенную молитву.
Сперва он предполагал принять иноческий постриг в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре, чтобы подвизаться в Гефсиманской пустыни у мощей своего духоносного наставника. Однако Господь судил иначе. Неожиданно было получено благословение митрополита Петроградского и Гдовского Вениамина на принятие Василием Николаевичем Муравьевым монашеского пострига в Александро-Невской Лавре. Как оказалось, такой поворот дела был для него спасительным. Обитель преподобного Сергия вскоре была упразднена властями. Так Промыслом Божиим Василий Николаевич остался в Петрограде.
ЛАВРСКИЙ ИНОК
Свершилось
«Брат наш постригает власы главы своея, в знамение отрицания мира и всех, яже в мире, и во отрезание своея воли и всех плотских похотей, во имя Отца и Сына и Святаго Духа».
Выписка из журнала Духовного Собора Александро-Невской Лавры от 3/16 ноября 1920 года. «Слушали: Резолюцию Его Высокопреосвященства Митрополита Вениамина от 22 октября/4 ноября 1920 г. за № 3471 в Духовный Собор, последовавшую на доклад отца-наместника архимандрита Николая о том, что он согласно благословения Его Высокопреосвященства постриг послушника Лавры Василия Муравьева 16/29 октября в церкви Святого Духа в монашество с наречением ему имени Варнава».
Тогда же была пострижена в монашество в Воскресенском Новодевичьем монастыре Петрограда Ольга Ивановна Муравьева с наречением ей имени Христина в честь святой мученицы Христины.
Итак, свершилось. Исполнилось заветное желание Василия Николаевича Муравьева о принятии иноческого ангельского образа. Многими скорбями достиг он той цели, к которой настойчиво шел почти сорок пять лет. Одному Богу известно, каким благоговением было исполнено тогда его смиренное сердце. Новое имя принял он в честь святого апостола Варнавы и в благоговейную память о своем духовном отце.
Вскоре брата Варнаву рукополагают в иеродиакона и возлагают на него многотрудное послушание исполняющего обязанности заведующего кладбищенской конторой.
Святые отцы определили, что послушание — выше поста и молитвы. Однако то послушание, которое получил отец Варнава, было по плечу далеко не всякому…
Прежде всего это была неимоверной тяжести каждодневная работа — погребения, отпевания, панихиды, заказные богослужения, расчеты с рыдающими заказчиками. И так с раннего утра до позднего вечера. Один за другим следуют в книге прихода и расхода церковных лаврских сумм и в журналах Духовного Собора Лавры рапорты заведующего кладбищенской конторой иеродиакона Варнавы (Муравьева) о сдаче им в казну значительных денежных средств, полученных за исполнение церковных треб и заказных литургий. Порою встречаются записи весьма характерные, как штрихи того времени.
Провожать почивших, преподавая им церковное напутствие, утешать родных и близких погибших… Это была первая школа духовного врачевания и наставничества, которую прошел будущий отец Серафим, вырицкий старец-утешитель, молитвенник за сирот и страждущих, предстатель пред Господом за всю землю Русскую.
В неустанных трудах
В монастыре, как и в миру, отцу Варнаве, пришлось терпеливо совмещать практическое с духовным — ведение дел кладбищенской конторы с молитвой, богослужениями и духовным утешением приходящих. Поразительна его целеустремленность и строгость к себе: в редкие свободные часы отца Варнаву часто заставали в обширной библиотеке Лавры, ночи же напролет проводил подвижник в молитвенном пред стоянии Господу, так что свет в окнах его келий бывал виден до самого рассвета.
Кроме всего, участие в Александро-Невском братстве защиты святой православной веры — самом активном и массовом церковно-общественном движении Петрограда начала 20-х.
Иеромонахи Гурий и Лев (Егоровы), стоявшие у истоков братства, были ближайшими духовными соратниками иеродиакона Варнавы, особенно отец Гурий, впоследствии — митрополит. Их сближала строгость канонических взглядов и неуклонное следование учению святых отцов. Руководители братства были необычайно близки по духу. Живым руководством ко спасению для единомысленных друг другу монахов были слова Апостола Иакова:
Главные тяготы выпали на долю молодого наместника Лавры архимандрита Николая (Ярушевича). Богоборцы постоянно вмешивались в монастырские дела, чинили административные препоны. Насколько нелегким было его служение говорит тот факт, что отец Николай несколько раз обращался к митрополиту Вениамину с прошением о предоставлении ему краткого отпуска «ввиду сильного нервного переутомления».
Тем не менее, монашеская жизнь в Лавре не только не угасла, но переживала небывалый подъем. Обитель была настоящим центром церковной жизни Петрограда. Помимо упомянутого уже Александро-Невского братства в 1920 году здесь по благословению митрополита Вениамина открылся пункт сбора средств для помощи голодающим, уже к октябрю собравший пожертвований на сумму около 10 тысяч рублей. Непрестанно творили монашествующие дела милосердия — часть помещений Лавры была отведена для инвалидов войны; для ухода за ними было устроено все возможное. Шел сбор пожертвований от богомольцев на содержание детей, оставшихся без родителей, неимущие ежедневно обеспечивались бесплатными обедами. Работу пункта питания для голодающих вместе с иеромонахом Гурием организовывал отец Варнава.
Будучи священноархимандритом Александро-Невской Лавры, самое непосредственное участие в решении вопросов лаврской жизни принимал митрополит Вениамин. В это время отец Варнава еще более сближается с этим замечательным архипастырем. Один из современников владыки Вениамина пишет в своих воспоминаниях: «Митрополит Вениамин пользовался огромной известностью… Простой народ его действительно обожал. „Наш батюшка Вениамин“, „наш Вениамин“ — так звал его народ. „Страшно, боишься, — говорили те, кто встречались с ним, — подойдешь к владыке — успокоишься, страх и сомнение куда-то ушли… Говорил коротенько и все как будто простые слова, а на его проповеди собирались тысячи людей. Каждое его слово светилось, трепетало…“».
Смиренный и кроткий, владыка был человеком удивительной доступности. В обычае у него были ежедневные прогулки по Никольскому кладбищу Лавры, где находилась контора отца Варнавы. Таким образом подвижники имели возможность часто видеться и беседовать о многом. Оба они были монахами по духу и призванию, людьми высокой жизни, и это влекло их друг к другу. Отец Варнава испрашивал благословения владыки на свои труды и подвиги, а святитель Вениамин, ценя опытность и добродетельную жизнь отца Варнавы, в практических вопросах часто прибегал к советам последнего. Светлая любовь о Господе соединяла этих двух служителей Божиих. Это была та любовь, которая, по словам Апостола Павла.
Отношение митрополита Вениамина к заблудшим, отпавшим и погибающим было необычайно созвучно мыслям преподобного отца нашего Варнавы Гефсиманского, по слову которого «…все зло нужно покрывать только любовью. Чем грешнее человек, тем больше мы должны за него молиться и жалеть его». Оба этих подвижника назидали, что в находящих скорбях необходимо обвинять только себя — в недостатке терпения и смирения, а всех людей одинаково любить в Боге.
11 сентября 1921 года, в день Усекновения главы святого Иоанна Предтечи — подвигоположника и покровителя православного монашества — произошло знаменательное событие. Совершавший с собором иерархов Божественную литургию митрополит Вениамин возвел отца Варнаву в иеромонаха. Вместе с благим игом священства получил иеромонах Варнава и новое послушание — главного свечника Лавры. Теперь в его обязанности свечника входила закупка воска для производства свечей на свечном заводе Лавры и масла для лампад во все четырнадцать храмов монастыря, а также выемка пожертвований из кружек. Должность весьма хлопотная и ответственная, поскольку главный свечник отвечал за все средства, вырученные от продажи свечей, масла, за пожертвования, полученные во время тарелочного сбора, а также от некоторых частных благодетелей. В архиве Лавры, относящемся к этому периоду, — многочисленные рапорты иеромонаха Варнавы о сдаче им в казну Лавры денежных сумм.
Участвуя в хозяйственных делах Лавры, отец Варнава никогда не забывал о иноческом делании — о молитве и духовном совершенствовании, а также о долге священника. Как великий дар Божий принял подвижник свое иерейское служение. С глубоким чувством радости и святым трепетом предстоял он пред святым престолом, молясь за людей. С великим благоговением и страхом приносил он Бескровную Жертву. Служение отца Варнавы всегда отличалось особой торжественностью и неподдельной искренностью. Лицо его сияло, как сияют лица праведных, когда выходил он в сретение Господу: казалось, слышал он сладчайший глас Небесного Владыки:
Как вспоминают очевидцы, на Богослужения с участием иеромонаха Варнавы (Муравьева) всегда собиралось множество народа. Все стремились послушать его проповеди, отличавшиеся простотой и доступностью. Сказывался многолетний опыт подвижничества в миру. В отличие от иноков, подвизавшихся в уединении, бывший петербургский купец хорошо знал жизнь людей разных сословий от простолюдина до утонченного интеллигента, их духовные нужды и затруднения. Именно в это время в слове и служении скромного лаврского иеромонаха начинали отмечать необычайную духовную глубину и силу, души многих верующих потянулись к простому и кроткому отцу Варнаве. Все шире становился круг его духовных чад, а у дверей его келий все чаще стали появляться посетители, пришедшие за духовным советом и утешением.
Имя Тебе — Любовь
«Любовь — бездна озарения; любовь — огненный источник; любовь — ангельское состояние; любовь — вечное преуспеяние» (Преподобный Иоанн Лествичник).
Мир исказил смысл истинной, святой любви до неузнаваемости. Она заражена самолюбием, своеволием и пристрастием. «Люди, оживая безумно друг для друга, оживая душевною глупою привязанностью, умирают для Бога, а из пепла блаженной мертвости, которая — ради Бога, возникает, как златокрылый феникс, любовь духовная… Бог отвергает любовь плотскую, любовь, которую узнал Адам по падении, — принимает только одну духовную любовь, которую явил миру Новый Адам, Господь наш Иисус Христос. Мы должны любить так, как Он любит: любовь падшего, ветхого Адама — плод, запрещенный в раю Нового Завета. Она-то преисполнена порывом мечтательности, переменчива, пристрастна, любит создание вне Бога. Устранен Бог всецело из отношений этой любви, призван к участию в ней грех и сатана.
Любовь — свет, слепая любовь — не любовь. Евангелие повелевает, чтоб любовь была о Христе, чтоб Христос был любим в ближнем, а ближний был любим, как создание Божие. По причине этой любви в Боге и ради Бога Святые угодники Божий имели равную любовь ко всем…
Где Христос, там нет зависти и рвения. Любовь не мыслит зла! — там спокойствие, там мысли благие, там постоянство, там святый мир… любовь неприступна для греха, всегда пресмыкающегося на земле; она живет на небе, — туда переносит на жительство ум и сердце, соделавшееся причастниками Божественной любви», — так описывает истинно духовную любовь святитель Игнатий (Брянчанинов).
Иеромонах Варнава (Муравьев) стяжал эту чистейшую святую любовь течением всей своей жизни. Любовью Божией он питал свою душу, и этой же любовью служил ближним. «Варнава» в переводе — дитя милости, сын утешения; и смиренный лаврский инок своими делами воистину оправдывал это имя. За постоянную деятельную любовь к людям и жительство по заповедям Божиим получил он дар понимать ближних и соболезновать их скорбям, как собственным — благодать старчества. Несомненную роль в этом сыграло и многолетнее окормление старца Варнавы Гефсиманского, а также близость к замечательным современникам — святителю Петроградскому Вениамину и архиепископу Полтавскому Феофану.
Старчество в православном понимании не обозначает возраст человека, а свидетельствует о его духовной зрелости и возрасте ума. Плоды старчества — смиренномудрие, богомудрие, прозорливость и прочие. Даруются они по благодати Духа Святого. Но венцом в этом дивном букете духовных качеств является всепрощающая любовь, которая, по слову Апостола Павла,
В течение многих лет учился отец Варнава у своих духоносных наставников хранить внутренний мир и достиг на этом пути истинного преуспеяния. Руководство преподобного Варнавы Гефсиманского, приобщение к церковной традиции и опыту святых отцов послужили как бы кратчайшим и удобнейшим путем его восхождения по ступеням духовного совершенствования к старчеству.
Вот сила двухтысячелетней духовной преемственности Святой Православной Церкви! Всего два года минуло стой поры, как вступил отец Варнава на путь иночества, а за советами и окормлением к нему уже обращалась большая часть лаврской братии и даже видные деятели и иерархи Церкви — наместник Лавры епископ Петергофский Николай (Ярушевич) и руководитель Александро-Невского братства епископ Ладожский Иннокентий (Тихонов), архимандриты Гурий и Лев (Егоровы). Своих советов отец Варнава никому не навязывал, но и не оставлял вопрошающих без ответа. Кроткий иеромонах всегда умел терпеливо выслушать и успокоить всех, кто приходил к нему со своими недоумениями. Отвечал же неспешно, с истинным духовным рассуждением. Тянулись к отцу Варнаве и миряне, ибо одним своим видом вызывал он доверие и сердечное расположение даже у людей, которые видели его впервые. Сам Господь помогал через иеромонаха Варнаву обретать им истину в поисках всеблагой и всесовершенной Своей воли.
Отец Варнава никогда не стремился руководить или учительствовать. Он просто сеял вокруг себя плоды правды, о которых говорит Апостол Иаков, причем порою сам того не замечая. Поначалу старческое служение отца Варнавы не выделялось особо, но происходило слитно с его прочими обязанностями по Лавре — послушанием главного свечника и чередными Богослужениями. Однако, приближался тот час, когда Господь благоволил призвать его к особенному, исключительному служению — всенародного старца-утешителя, молитвенника за всю православную Россию, стонущую от края и до края под игом жестоких гонителей веры Христовой.
«Даждь кровь и приими дух»
20-е годы… Для Русской Православной Церкви это было время особых испытаний — время, когда познавалась истинная крепость людей, тогда один день стояния в Божественной истине мог равняться целым годам жизни в прежние, спокойные времена, когда исповедовать свою веру можно было открыто и без всякой опаски.
Церковь стремилась избежать конфронтации с новой властью и звала к примирению в обществе, однако, несмотря на это, гонения на верующих не только не прекращались, но становились все более лютыми. Репрессии против духовенства и монашествующих, насильственное изъятие церковных ценностей, ущемление духовного сословия в гражданских правах… Никто из иноков Лавры, выходя утром к Богослужениям и на послушания, не был уверен, что вернется к вечеру в свою келию.
Особой скорбью отозвались в душе отца Варнавы аресты его ближайших друзей и сподвижников: владыки Петроградского Вениамина, епископа Ладожского Иннокентия, архимандритов Гурия и Льва, иеромонаха Мануила и многих других братчиков. Это был разгром лучших сил Петербургской епархии. Вместе с митрополитом Вениамином по делу «о контрреволюционной организации духовенства» было привлечено более 90 человек — видные церковные деятели, священники, миряне и даже случайные люди. Параллельно было возбуждено дело против православных братств.
Святитель Вениамин был арестован 1 июня 1922 года без предъявления каких-либо определенных обвинений. Единственным поводом к аресту послужила телеграмма из Москвы в Петроградский губотдел ГПУ: «Митрополита Вениамина арестовать и привлечь к суду. Подобрать на него обвинительный материал. Арестовать его ближайших помощников — реакционеров и сотрудников канцелярии… Менжинский». Рассмотрение дела началось 10 июня. Среди обвиняемых, помимо владыки Вениамина, были: епископ Кронштадтский Венедикт (Плотников), настоятели Троице-Сергиевского подворья, Казанского, Исаакиевского, Троице-Измайловского и Преображенского соборов, Покровской церкви, церкви праведных Симеона и Анны; члены правления Общества православных приходов и многие другие. Это был цвет петроградского духовенства и петроградской православной интеллигенции. Известный богоборец Красиков, прибывший на процесс от наркомата юстиции, во всеуслышание заявлял о конечных задачах следствия и отношении властей к Православию: «Вся православная церковь — контрреволюционная организация! Собственно, следовало бы посадить в тюрьму всю церковь!»
Верующие с болью и тревогой следили за ходом процесса. Когда в здание суда доставляли митрополита Вениамина, с пением: «Спаси, Господи, люди Твоя…» его встречала многотысячная толпа, и владыка благословлял верную паству.
Исход разбирательства был предрешен, но владыка являл полнейшую невозмутимость. Последнее его слово, сказанное с глубочайшей искренностью, потрясло многих из неверующих людей: «…я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре — жизнь или смерть, но что бы вы в нем ни провозгласили, я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение (при этом владыка широко перекрестился) и скажу: „Слава Тебе, Господи Боже, за все!“» Большинство обвиняемых в итоге были приговорены к различным срокам тюремного заключения. Митрополит Вениамин и с ним еще трое сподвижников были расстреляны в ночь с 12 на 13 августа 1922 года.
Тем временем аресты продолжались. В сентябре 1922 года в заключении оказался еще один видный церковный деятель и иерарх — епископ Ямбургский Алексий (Симанский). Вместе с ним была арестована большая группа духовенства, впоследствии высланная в Среднюю Азию. Самого же владыку Алексия отправили на 3 года в Казахстан.
4 января 1923 года постановлением ГПУ были осуждены находившиеся в доме предварительного заключения епископ Ладожский Иннокентий, архимандрит Гурий и брат его, архимандрит Лев (Егоровы). Епископ Иннокентий и архимандрит Гурий, как страдавший туберкулезом, были высланы на два года в Туркестан, а архимандрит Лев на тот же срок в Оренбургскую губернию. А 10 февраля 1923 года аресту подвергся владыка Николай (Ярушевич). Обвинение было стандартным: «организация помощи международной буржуазии». 30 марта 1923 года он был выслан на 3 года в Коми-Зырянский край.
Неспокойно было и в самой Лавре. Жизнь обители постоянно нарушалась вторжениями различного рода комиссий и проверок (финансовых, пожарных, санитарных, музейных), другими, явно надуманными мероприятиями. Среди братии Лавры многие также подверглись репрессиям. В апреле 1923 года был арестован заведующий лаврской киновией иеромонах Игнатий, и с ним еще ряд монашествующих, обвиненных в «реакционной настроенности против государственной власти и антисоветской агитации».
Можно только догадываться, что переживал отец Варнава в течение всего этого времени. Опасения за судьбу близких ему людей встречались в его сердце с горячим желанием разделить с ними подвиг исповедничества и мученичества за Христа. Несомненно, что именно эти события стали для отца Варнавы еще одним поворотным моментом в преображении его души, в преодолении последних земных привязанностей и желаний. Потеря друзей всегда нелегка. Но здесь случай особый, поскольку владыка Вениамин был для иеромонаха Варнавы великим наставником и несравненным другом. Незримая духовная нить соединяла сердца этих двух служителей Церкви Христовой. По великой любви своей к святителю отец Варнава был, поистине, его сомучеником. Всем существом своим сопереживал лаврский инок митрополиту, желая пребывать рядом с ним даже в скорбях. Однако Господь вел иеромонаха Варнаву иным путем — бескровного мученичества и исповедничества духовного. Промысл Божий хранил лаврского инока как будущего великого учителя и наставника.
Как итог нескольких месяцев непрерывных скорбей и размышлений — прошение иеромонаха Варнавы (Муравьева) о поездке на родину для встречи с больной матерью. Отец Варнава спешит отдать последний сыновний долг престарелой родительнице, чтобы вслед за тем устремиться к высотам духа, куда восходят не иначе, как через полное отречение от мира и внутреннее безмолвие.
Новое послушание
Вместе с арестами — новые скорби. На этот раз связанные с захватом власти в Церкви самочинным обновленческим Высшим Церковным управлением. Волны смуты постепенно докатились и до Александро-Невской Лавры, бывшей ставропигиальной, а потому долгое время воздерживавшейся от участия в борьбе, которая разгорелась в Петроградской епархии между «живоцерковниками» и сторонниками патриаршей Церкви.
17 июля 1922 года, едва только отец Варнава успел вернуться из поездки к матери на родину в Ярославскую губернию, в Лавру явился обновленческий «архиепископ»-самосвят Николай Соболев, назначенный раскольниками «главой петроградского епархиального управления» с предложением наместнику обители, владыке Николаю (Ярушевичу), стать его «викарием», прекратив возношение за Богослужениями в Лавре имени Святейшего Патриарха Тихона. Первоначально эти условия Лаврой не были приняты, однако в последующие месяцы церковная ситуация в Петрограде значительно усложнилась. К сентябрю 1922 года владыка Николай остался, по существу, единственным православным архиереем в пределах Петроградской епархии, которого не коснулись большевистские преследования. Вступив в управление епархией, он был вынужден передать ведение дел Лавры своему заместителю архимандриту Иоасафу и членам лаврского Духовного Собора.
Власти явно потворствовали обновленцам, а иногда даже прямо содействовали передаче храмов в их распоряжение, упраздняя те общины, которые оказывали раскольникам наиболее стойкое сопротивление. «Красными двадцатками» была захвачена даже часть лаврских храмов и строений. Вслед за этим обновленцы попытались образовать свой «церковный совет», чтобы взять власть в Лавре в свои руки или, по крайней мере, ограничить полномочия монашеского Духовного Собора Лавры. Это противостояние продолжалось около года. Его отголоски слышны в протоколах заседаний Духовного Собора Лавры тех дней: «Так кто же все-таки будет управлять Лаврой — Духовный Собор или церковный совет?!»
Сознавая, что само существование Александро-Невской Лавры — сердца православной жизни Петрограда — находится под серьезной угрозой, архимандрит Иоасаф основные усилия направил на то, чтобы отстоять обитель от разорения и сохранить братию. Решение, принятое им, было компромиссным: признать обновленческое «епархиальное управление» и прекратить поминовение Патриарха Тихона за Богослужениями, однако, вместе с тем, опираясь на права ставропигии, управлять Лаврой самостоятельно и не допускать никаких богослужебных и канонических новшеств, широко практикуемых обновленцами.
Вопрос о временном и формальном признании Лаврой ВЦУ был согласован с епископом Николаем (Ярушевичем). Тем не менее, двойственная позиция архимандрита Иоасафа произвела среди лаврской братии значительные разногласия. Одна часть монашествующих оказалась настроенной в пользу дальнейшего сближения с обновленцами, другая в знак протеста против недопустимого, по их мнению, соглашательства с самозванцами покинула Лавру, третья же, в числе которой был и иеромонах Варнава (Муравьев), заняла среднюю позицию, увещевая братию пребывать в послушании руководству Лавры и, не вступая с раскольниками в евхаристическое общение, вместе с тем сознавать, что иного выхода, кроме временных внешних уступок, попросту нет, ибо, в противном случае, братии угрожают немедленные репрессии, а монастырь будет неминуемо упразднен и разграблен богоборцами. Так опытные воины со слезами и кровью отдают неприятелю пядь за пядью родной земли, чтобы выиграть время, собраться с силами и перейти затем в решительное наступление…
Мнение отца Варнавы поддержали духовник обители архимандрит Сергий (Бирюков) и иеромонах Варлаам (Сацердотский), пользовавшиеся большим духовным авторитетом и уважением в Лавре. Последний, ввиду ареста епископа Ладожского Иннокентия и архимандритов Льва и Гурия (Егоровых), в то время возглавлял Алексадро-Невское братство, которое продолжало свою деятельность в стенах Никольской церкви на Спасской улице. Положение дел в Лавре не раз обсуждалось на совещаниях братства, в которых также принимал участие иеромонах Мануил (Лемешевский) — ревностный защитник Православия, впоследствии, после ареста владыки Николая (Ярушевича), сменивший его на посту управляющего Петербургской епархией и в сентябре 1923 года возведенный во епископа Лужского.
Время доказало правильность их выбора. После освобождения из заточения в июне 1923 года Патриарха Тихона стало ясно, что раскол обречен. Началось массовое воссоединение храмов и монастырей с Патриаршей Церковью. Один за другим приносили покаяние архиереи и священники, погрешившие против чистоты веры. И — как пик воссоединительного движения в Петрограде, как торжество Православия — возвращение с покаянием из-под тягостного, длиною в год, обновленческого ига Александро-Невской Лавры. Стараниями ее руководителя архимандрита Иоасафа, поддержкой отца Варнавы (Муравьева) и его сподвижников удалось сберечь обитель, а братия, пройдя многочисленные скорби и испытания, укрепилась духом и была готова послужить Господу с новым усердием.
Нелегко было монашествующим сохранять внутренний мир во всем этом. Тем заметнее для всех в Лавре были спокойствие отца Варнавы и его покорность воле Божией, удивительным образом сочетавшиеся с непреклонной решимостью следовать истине. Вместе с духовником обители архимандритом Сергием (Бирюковым) в эти смутные и тревожные годы они стали настоящей опорой для братии, тяжко переживавшей как нападки на Церковь извне, так и внутрицерковные разделения и соблазны.
Во всем — и в молитве, и на послушании, и в самоотверженном служении людям — подавал отец Варнава пример истинно монашеской ревности о Господе, трудолюбия и терпения. Источником же всех этих добродетелей служило сокровенное сердечное делание, которое перенял он от от духовного отца — преподобного старца Варнавы Гефсиманского. Уроки Иисусовой молитвы были как нельзя лучше восприняты и приумножены им, принося богатые всходы — наполняя душу подвижника божественной тишиной и бесстрастием. Это состояние сердца преподобный Иоанн Лествичник описывает как воскресение души прежде воскресения тела: «Не познал, как и зачем приходил лукавый, и как ушел, но совершенно уже стал нечувствителен ко всему подобному, потому что всецело пребываю и всегда буду соединен с Богом».
Отдавая безусловное предпочтение духовному, отец Варнава, вместе с тем, служил образцом собранного и скрупулезного ведения монастырских дел. Неудивительно поэтому, что в скором времени после описанных событий руководство и братия Лавры решили избрать иеромонаха Варнаву (Муравьева) членом Духовного Собора, с назначением его на один из ключевых административных постов Лавры — ее казначеем.
Ближайшими духовными сподвижниками иеромонаха Варнавы в этот период стали наместник Лавры, епископ Шлиссельбургский Григорий, духовник Лавры архимандрит Сергий, а также вернувшиеся из ссылки архимандриты Гурий и Лев. Последний получил тогда назначение на должность настоятеля собора в честь Феодоровской иконы Пресвятой Богородицы на Миргородской улице, что неподалеку от Лавры. Все они были людьми одного духа. Это были монахи, стремившиеся по силе своей подражать инокам первых веков христианства; подвижники, каждый из которых по-своему являл незримую духовную красоту, свойственную истинным пастырям стада Христова.
Духовник Лавры архимандрит Сергий (Бирюков) более сорока лет подвизался в обители. Это был мудрый старец, на деле исполнивший многие заветы святых отцов. Он был великим делателем молитвы и покаяния. Обладая безграничной добротой и любовью, отец Сергий очень снисходительно относился к духовным немощам своих подопечных и горячо за них молился. Его назидания отличались необыкновенной сердечностью и простотой: «И всегда выходило так, что то, что он говорил, оказывалось самым нужным ответом на запросы духовной жизни, словно он узнал сокровенные мысли слушателя и откликается на них… „Бойтесь видений! Часто враг их посылает, чтобы в гордость впал человек. А мы давайте попросту, да втихомолочку, без всхлипываний перед Богом стоять. Иисусовой молитвой тоже попросту молиться надо. Тихонько Господа да Царицу Небесную от всего сердца просите о помощи“».
Помимо окормления братии архимандрит Сергий вел большую научную работу по изучению рукописей, хранившихся в библиотеке Лавры, собирал редкие акафисты, составлял жизнеописания подвижников благочестия. Он был одним из немногих людей, кто мог до конца понять истинное духовное состояние отца Варнавы. Видел в нем отец Сергий своего преемника… Сам он подвизался на поприще духовника обители около 10 лет. Ввиду преклонного возраста и сильной болезненности желал архимандрит Сергий целиком посвятить себя богословским трудам, молитве и покаянию. Когда был поднят вопрос о кандидате на его место, отец Сергий без колебаний назвал имя иеромонаха Варнавы.
Наместник Лавры епископ Григорий (Лебедев) отдал много лет углубленному изучению богословия, которое умело сочетал с молитвенным подвигом. Последние три года перед принятием епископского сана он подвизался в московском Свято-Даниловом монастыре под руководством истинного аскета — епископа Феодора (Поздеевского), магистра богословия. Владыка Григорий был несравненным проповедником-импровизатором. В его блестящих проповедях раскрывалось неистощимое богатство его души. Казалось, вот-вот взлетит она в обители света: «Если ваша душа будет честно искать Света истины и всей силой стремиться к вере, то Господь придет вам навстречу, Как Он снизошел к желанию Фомы, и Сам откроет вам истину. И истина веры, истина Бога, облистает вас всей своей пленительностью. Вам откроется не разумность веры, а в вас заговорит голос живого Бога, зовущий вас к вечному Свету. Не только разум, но вся душа покорится глубине и богатству Премудрости и Разума Божиего. Останутся позади у вас потуги маленького вашего умишки, и душа в благоговейном порыве, одним дыханьем сердца и уст смиренно призовет вас поклониться Богу, как поклонился Ему Апостол Фома».
В апреле 1926 года в город на Неве вернулись из мест ссылки епископы Петергофский Николай (Ярушевич) и Ямбургский Алексий (Симанский). Вскоре Заместитель патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) назначает владыку Алексия управляющим Новгородской епархией с титулом архиепископа Тихвинского, а затем — Хутынского По традиции члены епископата, подвизавшиеся в пределах Петроградской, Олонецкой и Новгородской епархий, окормлялись у духовника Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры, и опрос о передаче послушания духовника от архимандрита Сергия иеромонаху Варнаве был, безусловно, согласован как с наместником Лавры, епископом Шлиссельбургским Григорием, так и с архиепископом Хутынским Алексием и епископом Петергофским Николаем. В течение второй половины 1926 года отец Сергий готовит отца Варнаву к принятию послушания духовника. С любовью наставлял он своего преемника, который с любовью же принимал эти наставления.
На Всероссийском Поместном Соборе 1917–1918 годов комиссия под председательством архиепископа Тверского Серафима (Чичагова) разработала «Определение о монастырях и монашествующих», единогласно принятое Собором. В «Определении», в частности, говорилось о желательности иметь в каждой обители для духовного окормления насельников старца, начитанного в Священном Писании и святоотеческих творениях, способного к духовному руководству. В ставропигиальном мужском монастыре духовник должен был избираться настоятелем и братией и утверждаться Главой Русской Православной Церкви. Таким образом, требования, которые предъявлялись к духовному руководителю Лавры, были весьма высокими. Уже само слово «старец» обязывало к очень и очень многому…
Как уже отмечалось в предыдущих главах, старчество было истинным призванием отца Варнавы. Это был дар, данный ему свыше. В результате многолетней и упорной брани с миром, лежащим во зле, с плотью и врагом человеческого спасения, подвижник достиг господства над своим греховным «я» и покорил плоть свою духу. Все более и более возрастала духовная мощь воина Христова. Пришло время, когда Господь призвал его понести на себе бремя немощей многих других людей.
Перед тем как начать назидать братию словом и самой жизнью, возжелал отец Варнава облечься в великую схиму. Великая схима — это высшая степень монашества, называемая еще великим ангельским образом, сопряженная с особыми подвигами. Это — новая жизнь, даже по сравнению с прежней жизнью иноческой. Она имеет более строгий устав, более продолжительное молитвенное правило, постоянный особый пост и, конечно же, особый дух — дух совершенной небесной чистоты и богоподобного бесстрастия. В знак начала новой жизни при постриге великосхимник получает и новое имя.
Великосхимник принимает особые одежды, которых нет у мантийного монаха: великий параман и куколь. Куколь надевается вместо камилавки с клобуком и представляет собою остроконечный головной убор с тканью, покрывающей голову и плечи монаха кругом и с пятью крестами: на челе, на груди, на обоих плечах и на спине. Слово «куколь» происходит от латинского слова, означающего капюшон. Святой Симеон, архиепископ Солунский говорит: «Возлагается шлем спасительного упования, кукуль незлобия, ради осенения благодати Божией и преобладания, посредством смиренномудрия и свойственного невинным младенцам незлобия, силы владычественной (то есть ума), равно и в знак охранения Богом и согревания главы со всеми чувствилищами… кукуль вешается впереди на груди ради силы мысленной и сердца, и обшит вокруг крестами, чтобы царственным и страшным этим знамением отгонять спереди и сзади нападающих на нас…» Аналогичное толкование находим и у преподобного Аввы Дорофея.
В свое время перед принятием великой схимы преподобный старец Парфений Киево-Печерский обратился к архиепископу Воронежскому Антонию с просьбой растолковать ему сущность схимничества. На что получил от духоносного архипастыря ответ: «Преподобный отец Парфений! Вы желаете знать, что такое великая схима? Это есть неизмеримая высота и глубина христианского смирения, основанная на Христа Господа Спасителя нашего словах:
Точная дата принятия отцом Варнавой (Муравьевым) великого ангельского образа не установлена. Известно, что произошло это на рубеже 1926–1927 годов. При постриге в великую схиму он был наречен именем Серафим в честь святого преподобного Серафима Саровского чудотворца, которому всеми силами стремился подражать отец Варнава в течение предыдущей жизни.
Вскоре по принятии отцом Варнавой великой схимы состоялось общее собрание братии Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры с участием наместника Лавры епископа Шлиссельбургского Григория (Лебедева), архиепископа Хутынского Алексия (Симанского) и епископа Петергофского Николая (Ярушевича). На этом собрании иеросхимонах Серафим (Муравьев) был избран духовным руководителем и членом Духовного Собора Лавры. Прозвучали теплые напутственные слова, и смиренный инок приступил к несению своего нового, пятого, послушания на стезе монашеского делания.
Народный духовник
«Итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби»
В жизнеописании преподобного старца Варнавы Гефсиманского, изданном в 1907 году, находим упоминание о его духовном сыне, Василии Николаевиче Муравьеве, которому Промыслом Божиим через двадцать лет суждено было стать духовником Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры: «Один духовный сын старца Варнавы — петербургский купец Василий Николаевич Муравьев еще при жизни старца видел знаменательный сон, который потом и рассказал самому старцу Варнаве.
„Виделось мне, — говорил он, — будто я иду на богомолье в Никольский монастырь, что близ моей родины в Гороховецком уезде (Гороховецкий уезд Владимирской губернии граничит с Ярославской губернией и находится на полпути от Рыбинска до Иверско-Выксунского женского монастыря, основанного преподобным отцом Варнавой.
В пророческом сне открылась Василию Муравьеву его глубокая мистическая связь с этими великими подвижниками. Современники находили большое духовное родство между старцем Гефсиманского скита иеромонахом Варнавой и преподобным Серафимом Саровским. Даже надгробия их увенчаны одинаковой надписью: «Он жил во славу Божию!»
Помимо монашеской братии, отцу Серафиму ежедневно приходилось принимать множество исповедников-мирян. Молва о благодатном старце отце Серафиме широко разнеслась по северной столице и за ее пределами. Многие люди тогда пребывали в растерянности: как быть дальше? Безбожие все укреплялось, а Церковь была все больше гонима. Как уберечься самому, уберечь своих ближних от этой волны надвигающегося зла? С раннего утра до глубокой ночи стекалось к келий батюшки все больше людей, ищущих благословения, совета в трудных обстоятельствах, молитвенной помощи и утешения в скорбях. Он стал воистину народным духовником.
Сочетая в себе высочайшие духовные дарования с богатым практическим жизненным опытом, отец Серафим был поистине незаменимым наставником. Для всех он был одинаково доступен, для всех находил слова отеческой любви. Была в его образе какая-то особая теплота, так что человек, однажды пришедший к нему, запоминал эту встречу на всю жизнь.
Под его окормлением находилось множество духовных чад — мирян, иноков, священников и архиереев Русской Православной Церкви, среди которых епископ Шлиссельбургский Григорий (Лебедев) и епископ Колпинский Серафим (Протопопов) — будущие новомученики; епископ Петергофский Николай (Ярушевич) — впоследствии митрополит Крутицкий и Коломенский.
Воистину неисповедимы пути Господни — еще в 1920 году архимандрит Николай (Ярушевич), будучи наместником Александро-Невской Лавры, постриг в монашество Василия Николаевича Муравьева, а спустя всего несколько лет епископ Николай (Ярушевич) стал духовным сыном старца иеросхимонаха Серафима (Муравьева). По-прежнему приезжал окормляться к духовнику Александро-Невской Лавры и архиепископ Хутынский Алексий (Симанский) — впоследствии, с 1945 по 1970 год, Патриарх Московский и Всея Руси Алексий I. Они чрезвычайно дорожили советами и благословениями отца Серафима. Еще в молодые годы Господь даровал каждому из них счастливую возможность встречаться и иметь общение со многими знаменитыми старцами и подвижниками. Так что оба владыки, прибегая к окормлению духовника Лавры, не на словах, но на деле знали, что есть истинное старчество.
Чуть позже, в 1928–1929 годах, тесная дружба связала отца Серафима с еще одним выдающимся иерархом Русской Церкви — митрополитом Серафимом (Чичаговым).
Поделиться книгой: