Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года

Есть несколько причин, объясняющих сложившуюся ситуацию. Во-первых, в то время политическим заключенным, при условии, что они не были убийцами, предоставлялся благоприятный режим. Это не имело никакого отношения к проявлению либерализма со стороны правительства, просто политические заключенные, как правило, были «господами» и зачастую являлись родственниками влиятельных лиц. Среди политических деятелей социалисты в то время считались наименьшим злом. «Это небольшая группа, – снисходительно заявил полицейский чиновник, отвечавший за расследование, – но лет через пятьдесят из нее, может, что-нибудь и получится». Поэтому к Владимиру Ильичу регулярно приходили посетители. Он без особых трудностей мог получать сообщения и статьи, написанные молоком или лимонным соком между строчками книг, прочитывать их и отправлять обратно сестре, другим родственникам и Крупской, которая в целях конспирации согласилась принять буржуазный статус его невесты. Будущий смертельный враг, Струве, оказался особенно полезен; он доставал для Ленина последние экономические и политические книжные новинки.

Так что положение Ленина никак не вязалось со словами известной песни: «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно». В тюрьме он, как и прежде, занимался физическими упражнения, твердо придерживаясь собственного графика ежедневных занятий. Спустя какое-то время, когда его брат Дмитрий, последовав привычным путем Ульяновых, оказался в тюрьме, Владимир предложил ему воспользоваться результатами полученного опыта: самое главное, тщательно соблюдать режим питания и регулярно делать физические упражнения. Раз уж зашел разговор о питании, то следует сказать, что Ленину пошли на определенные уступки, разрешив дополнять тюремный рацион мясом и молоком, которые ему приносили с воли. Сестра Анна с удивлением отмечала, что, похоже, тюрьма пошла ему на пользу: боли в желудке прекратились. А вот от чрезмерной активности брата Анна стала уставать. Ей приходилось носиться с политическими памфлетами и сообщениями с одного конца Петербурга в другой, так что у нее не было ни минуты свободного времени. Испытывая сильное давление со стороны Владимира, она не могла скрыть своего раздражения, когда брат поинтересовался, как она проводит свободное время.[78]

Мать и друзья прилагали силы, чтобы помочь Владимиру выйти из тюрьмы. В ход были пущены все связи. Президент союза адвокатов написал ходатайство министру о досрочном освобождении молодого коллеги, сообщив, что адвокат Волькенштейн готов поручиться за своего подчиненного. С помощью этих усилий можно было бы добиться успеха, но Ленин упорно отказывался признать выдвинутые обвинения. Нет, он не виделся с Плехановым за границей. Он никогда не занимался запрещенной деятельностью, он просто оказывал рабочим юридическую помощь. Ленин, как и большинство его товарищей, упорно стоял на своем. Но не все могли сравниться с Лениным выносливостью и силой духа. Кое у кого отказали нервы; по крайней мере, в одном случае это привело к психическому заболеванию. Кто-то испытывал физические страдания. Но испытания не ослабили пыл молодых интеллигентов. Мартов рассказывал, как во время спора мнения политических заключенных разделились; разговор шел о восстании греков на Кипре. Должен ли социалист поддержать греков? Безусловно. Настоящий социалист отстаивает права угнетенных наций, борющихся за свободу. Однако… царское правительство провоцировало выступления стран Балканского полуострова против турок, и не получается ли, что на самом деле греки поддерживают империалистический замысел самодержавия? Заметьте, этим молодым людям грозило долгое тюремное заключение и ссылка, а их занимали совсем другие проблемы.

В феврале 1897 года были оглашены приговоры, и заключенные облегченно выдохнули. Больше всего молодые люди боялись заключения в крепость (в отличие от исправительного заведения, крепость могла сломать даже самый сильный характер) и ссылки в Сибирь. На деле только один арестованный получил пять лет ссылки. Ленина и еще нескольких человек приговорили к трем годам «свободного» поселения, то есть они отправлялись в сибирскую ссылку, но могли свободно перемещаться в пределах Сибири. Мария Александровна опять приложила массу усилий, чтобы смягчить сыну наказание. По «причине здоровья» ему разрешили выбрать район Минусинска, расположенного на юге Сибири. Там был вполне приличный климат; и если уж доводилось оказаться в ссылке, то этот район носил репутацию «лучшего места». Сочувствующая радикалам, богатая и влиятельная мадам Калмыкова связала Ленина с членом сибирской администрации, который в свою очередь предоставил Ленину возможность выбора. Владимир Ильич поступил очень разумно, выбрав не Минусинск, где проживало большое количество политических заключенных, а село Шушенское. Ежедневное общение с людьми, которые против собственной воли оказались вдали от дома, приводило к конфликтным ситуациям, нервным срывам, а иногда, как в случае с Федосеевым, к трагедии. В то же самое время Ленин при желании мог навещать товарищей по ссылке, чтобы пообщаться и заняться совместной политической работой.

Согласно ложным сведениям, к месту ссылки Ленина доставили под вооруженной охраной. В действительности же ему было позволено добираться самостоятельно. Это довольно странно, особенно если учесть, что Мартова, Кржижановского и других заключенных отправили к месту ссылки под полицейской охраной. После некоторых колебаний Ленин пришел к выводу, что нет необходимости подвергать себя лишним мучениям, и надо сказать, товарищи не завидовали предоставленным ему привилегиям. Мадам Калмыкова предложила оплатить дорогу, но Мария Александровна отказалась, заявив, что в состоянии сама помочь сыну и что другие осужденные социалисты нуждаются гораздо больше, чем Владимир.

Лояльный полицейский чиновник, считавший, что социализм в России сможет чего-нибудь добиться где-то «лет через пятьдесят», отнесся к осужденным по-человечески: он предоставил им три свободных дня перед отправкой в Сибирь для устройства личных дел. Мария Александровна находилась в плохом состоянии, и Ленин под этим предлогом умудрился выпросить себе дополнительные дни. Понятно, что «дела», которые до отъезда требовалось уладить, были в основном связаны с политикой.

Период пятнадцатимесячного заключения Ленина совпал с наибольшей активностью социалистов в Санкт-Петербурге. Через несколько дней после ареста Владимира Ильича в декабре 1895 года его группа взяла себе звучное название Союз борьбы за освобождение рабочего класса. Арест большей части руководителей не сказался на деятельности социалистов. Оставшиеся на свободе члены союза, пользуясь любой возможностью, продолжали выпускать листовки и прокламации. Забастовки 1896-го и 1897 годов позволили петербургским социалистам привлечь к себе международное внимание. Союз борьбы печатал листовки с требованиями рабочих, несмотря на то что забастовки носили стихийный характер.

Социалисты только начинали понимать (еще и речи не было о том, чтобы возглавить стачечное движение, как об этом позже заявили советские историки), что в борьбе за лучшую жизнь они вполне могут рассматривать рабочий пролетариат в качестве союзника. Благодаря связям с международным рабочим движением русским социалистам удавалось оказать поддержку и даже финансовую помощь петербургским забастовщикам.[79]

Таким образом, русский марксизм добился международного признания и одновременно достиг совершеннолетия на родине.[80]

Это был огромный успех, если учесть, что еще несколько лет назад все начиналось с небольшого «кружка». Приближалось время расширить сферу деятельности движения. Группы социалистов, базирующиеся в других индустриальных центрах России, приняли название петербургского общества Союз борьбы и тактику петербургских социалистов. Из тюремной камеры Ленин переправил проект программы объединенной социалистической партии. Но успехи несли с собой новые проблемы и разногласия, с которыми в феврале 1897 года столкнулись выпущенные на свободу руководители движения.

Социалистическое движение притягивало рабочих. Но в таком случае социализм должен целиком подстроиться под рабочее движение? А значит, придется, отставив в сторону цели и пропагандистскую работу, заняться насущными проблемами рабочих масс? И что, интеллигенция возьмет на себя руководство рабочим движением? Значит, Союз борьбы станет все больше превращаться в нелегально действующий профсоюз, вместо того чтобы действовать как подпольная политическая организация? Ленин имел четко обозначенную позицию. Он видел перед собой единственную цель – революцию, а все остальное, включая борьбу за права рабочих, было средством для достижения конечной цели. Он органически не выносил интеллигенцию, однако, как это ни парадоксально, прекрасно понимал, что никакой другой класс не способен возглавить революционное движение. Большинство «старых» безоговорочно согласились с аргументацией Ленина. Перед отъездом в ссылку семеро социалистов сделали групповую фотографию. Едва ли можно было предположить, что эти молодые мужчины в одежде, типичной для буржуазии, на фоне викторианской мебели, являются опасными революционерами, с помощью которых через несколько лет русский социализм из дискуссионного клуба превратится в широкомасштабное движение.

Глава 3

Сибирь

Из гордости Мария Александровна отказалась от предложенной помощи оплатить поездку сына в Сибирь, но совершенно ясно, что для ее вдовьей пенсии это был непомерный расход. Иначе чем объяснить ее прошение от 18 февраля позволить сыну присоединиться в Москве к партии ссыльных, чтобы проехать основную часть пути за государственный счет. (Как странно, что мать должна постоянно подавать прошения от имени взрослого человека, да еще и юриста!) Но если бы он поехал за государственный счет, то уподобился бы другим заключенным. Итак, после очередного бесплодного усилия отложить отъезд, 22 февраля третьим классом Ленин один выехал к месту ссылки. Мать, две сестры и зять сопровождали его на первом этапе пути.

Понятно, что именно петербургские социалисты, верившие, в отличие от своих предшественников-народников, в приход капитализма в России, должны были оказаться среди первых ссыльных, получивших выгоду от смелой инициативы. Им предстояло проехать по недавно открытому транссибирскому пути. Предыдущее поколение политических заключенных, иногда пешком и в цепях, проделывало этот долгий и мучительный путь. Если Владимир Ильич и осознавал всю глубину технического прогресса, это нисколько не уменьшало его раздражительности, естественной при данных обстоятельствах. Пассажир, ехавший вместе с ним, вспоминал, как еще в самом начале пути Ленин устроил разнос проводнику за переполненный вагон. В Самаре стояли долго. Ленин вызвал начальника станции и в эдакой барской манере перед толпой пассажиров потребовал прицепить дополнительный пассажирский вагон. В противоположность нашему демократическому обществу в царской России громкое, оскорбительное обращение к низшему должностному лицу часто давало результат. «Прицепите еще вагон», – приказал несчастный начальник станции, и политические преступники продолжили путь в ссылку как «белые люди».

Пассажир, с восторгом наблюдавший эту картину, был не кем иным, как тем чиновником, чье заступничество обеспечила мадам Калмыкова. Он узнал Ленина и пошел вместе с ним в станционную столовую. Владимир Ильич находился еще в крайне возбужденном состоянии. «Вы полицейский шпик?» – обратился он к незнакомцу. Отрекомендовавшись и объяснившись, они решили остаток пути провести в одном купе дополнительного вагона. Оказалось, что Крутовский симпатизирует народникам. Когда Владимир Ильич обрушился с критикой на бога народников Михайловского, Крутовский позволил себе не согласиться с мнением попутчика, что вызвало очередную вспышку гнева со стороны Ленина. Придя в конечном итоге к обоюдному соглашению, они провели путешествие длиной в 3000 миль в разговорах и чаепитии.[81]

Последней остановкой был Красноярск, центр огромной Енисейской губернии Восточной Сибири. В губернии, на территории которой могли бы разместиться несколько западноевропейских государств, проживало всего лишь около сорока тысяч городских жителей. В Красноярске Ленину пришлось прождать два месяца, чтобы вода в Енисее поднялась до нужного уровня и позволила продолжить путь к месту назначения. Несмотря на идеологические разногласия, обязательный Крутовский обеспечил Владимиру Ильичу не только вполне приемлемое место ссылки, но и представил местной богатой даме, сочувствующей революционерам, в доме которой Ленин получил отдельную комнату и полный пансион. Этой дамой была Клавдия Гавриловна Попова, на протяжении многих лет помогавшая политическим ссыльным, предоставляя им пристанище, давая деньги. Дом Поповой считался центром интеллектуальной жизни Красноярска. Ленин жил у Поповой с марта по май 1897 года. Все было бы замечательно, если бы не одно но. В доме иногда останавливалось слишком много приезжих, и Ленину приходилось делить свою комнату с другими «политическими». Это были в основном народники. Разгоравшиеся время от времени споры по идеологическим вопросам перерастали в жуткие конфликты, приводя в полнейшее смятение хозяйку дома. Ленин не вызывал симпатии у старожилов. Они отпускали ехидные замечания о новом типе революционеров, которые за собственный счет путешествуют по железной дороге к месту ссылки. А самое главное, что во время политических дискуссий Ленин вел себя крайне агрессивно и намеренно грубо. Прощаясь с Лениным, мадам Попова подчеркнула, что отдает предпочтение прежнему поколению революционеров, народникам. Ленин почувствовал себя пристыженным и с особым теплом поблагодарил за проявленное гостеприимство.

Прошло много лет. Социализм одержал победу. В 1921 году большая часть России была охвачена голодом. К тому времени Поповой, жившей в бедности, больной, исполнилось семьдесят лет. В Красноярске еще оставались люди, помнившие, какое великодушие она проявляла к несчастным жертвам царизма. Эти люди обратились в местные органы советской власти с просьбой выделить Поповой дополнительный продовольственный паек. Но для местных комиссаров она была «классовым врагом». И женщине, оказавшей помощь бесчисленному количеству революционеров, среди которых был Председатель Совета народных комиссаров, можно сказать без преувеличения, позволили умереть голодной смертью.[82]

Политические баталии не отнимали у Ленина много времени. Он работал над экономическим трактатом, начатым еще в петербургской тюрьме. Возникает естественный вопрос: как, находясь в сибирской ссылке, ему удавалось собирать необходимые материалы и статистические данные, касающиеся роста производства и экономики? Да, Россия поистине загадочная страна. Красноярск имел одну из известнейших частных библиотек империи. Владелец библиотеки был не менее известен. Некто Юдин, крестьянский сын, начавший карьеру с выигрышного лотерейного билета и превратившийся в богатого промышленника, библиофила. Он собрал личную библиотеку (будучи почти необразованным), насчитывавшую более ста тысяч томов, среди которых были бесценные рукописи и раритетные издания. Добившийся успеха собственными силами, Юдин не любил политических ссыльных и опасался отдавать свои сокровища в незнакомые руки. Но в Ленине он, очевидно, увидел такого же библиофила, поэтому Владимир Ильич дни напролет проводил в библиотеке Юдина. Ленин испытывал фанатичную любовь к книгам и восхищался замечательным собранием редких изданий. Правда, этот же человек, став российским вождем, начнет угрожать чиновникам тюрьмой за издание книг небрежно или без указателей.[83]

Как отмечалось ранее, Ленин довольно хорошо устроился в ссылке. Минусинск расположен примерно на двести восемьдесят миль южнее Красноярска и имеет сухой и здоровый климат. Не всем товарищам Ленина удалось устроиться столь удачно. К примеру, Мартов и Ванев оказались в северной части Енисейской губернии.[84]

Итак, в конце апреля Владимир Ильич, сначала на лодке, а затем на лошадях, проделал остаток пути к месту ссылки. Потребовалось семь дней, чтобы добраться до Минусинска, а оттуда примерно еще тридцать пять миль до конечного пункта назначения – села Шушенского.

Это тихое место с населением в тысячу триста жителей гордилось единственной церковью и тремя кабачками. Здесь, вдали от большого города, Ленин был избавлен от слишком строгого полицейского надзора и защищен от постоянных мелких ссор, бывших в порядке вещей в таких крупных городах, как Минусинск, которые являлись скоплением политических ссыльных. В Шушенском, кроме Владимира Ильича, жили только двое ссыльных, да и то простые рабочие, и Ленин превосходно уживался с ними. Местный полицейский был сержантом в отставке. Вскоре он полюбил Ульянова, и они стали вместе охотиться. В Шушенском, не опасаясь бесконечных обысков, можно было получать запрещенные книги и состоять в переписке. Владимиру Ильичу требовалась квартира, где было бы можно читать, писать и разбирать приходящую практически регулярно корреспонденцию. Он снял комнату в крестьянской избе с кроватью, столом и четырьмя стульями; не хватало только книжных полок – их сделал хозяин дома. Вскоре в ссылке установился распорядок дня, не слишком отличавшийся от привычного. Большую часть дня и поздней ночью Ленин читал и писал. Даже в самые лютые морозы Владимир Ильич совершал пешие прогулки, катался на коньках, а осенью и весной ходил на охоту. Казалось бы, такое существование было совершенно неприемлемым для человека, испытывавшего чувство клаустрофобии в Самаре, городе со стотысячным населением. Но к этому времени Ленин, видевший смысл жизни только в работе, был уже удивительно самодостаточен. Это наглядно демонстрирует его переписка. Матери он пишет нежные письма, в которых временами проскальзывает некоторая раздраженность. Он всячески старается успокоить ее: Шушенское – прекрасное место, здесь здоровый климат, он хорошо чувствует себя, тепло одет, прибавляет в весе, крепко спит (очевидно, так и было на самом деле).[85]

Но временами по отношению к матери он становился если не бессердечным, то уж точно беспечным, причем это касалось не только финансовых вопросов. К примеру, он попросил родственников попытаться приобрести для него в Москве охотничью собаку и револьвер, как будто это было нельзя достать в Сибири. Но не только Владимир заставлял страдать Марию Александровну. Арест Дмитрия, младшего сына, и необходимость отправить в поездку по Европе Марию изрядно подорвали финансовое положение семьи. В конце концов Ленин сам купил собаку, а Марии Александровне отправил письмо со словами утешения и перечнем физических упражнений и рационом питания для Дмитрия, находившегося в заключении. (Мария Александровна не могла забыть, как один из товарищей Ленина, заключенный в тюрьму, сошел с ума, и это не давало ей покоя.)

Самые подробные письма Ленин писал сестре Анне. Она была его главным политическим и литературным представителем, посредником между ним и Струве, обеспечивающим Владимира Ильича работой и публикующим его статьи, и русскими социалистами за границей, такими, как Аксельрод. На Анну свалилось самое тяжкое бремя – удовлетворять непомерные потребности брата в книгах, газетах и политических новостях. Ей приходилось откапывать малоизвестные книги и журналы и отправлять их в далекое сибирское село. В российских библиотеках в то время были весьма свободные правила выдачи книг. Анне приходилось неоднократно получать выговоры за задержку новых политических и экономических публикаций. В Якутии (самой восточной части Сибири) уже получили последнюю книгу Бернштейна, а у него, находящегося на расстоянии каких-то пятнадцати дней от Москвы, ее все еще нет! Такой же жадный интерес вызывали у Ленина любые новости, связанные с социалистическим движением. Что нового в отношении ревизионизма в Немецкой социал-демократической партии? Правда ли, что Струве отошел от классического марксизма? Кроме того, несчастная женщина должна была редактировать работы Ленина, выезжать за границу для встреч с Плехановым и Аксельродом. У Анны был муж, она получила профессию, и неудивительно, что в ее воспоминаниях о великом брате временами проскальзывают раздражительные нотки.[86]

По всей видимости, Мария (Маняша) была любимицей Ленина. Его письма к Марии на правах старшего брата полны мудрых советов, беспокойством за сестру и шутливыми поддразниваниями. Почему Маняша не хочет съездить за границу, а предпочитает гнетущую атмосферу Москвы? Возможно, из-за ненормальной обстановки в семье. Молодая девушка (она родилась в 1878 году) страдала расстройством нервной системы и не могла заниматься учебой. Прислушавшись к советам старшего брата, Мария в конце концов отправилась в поездку вместе с матерью. В письмах к любимой сестре Владимир не скрывал отрицательных сторон жизни в Шушенском. Но даже Маняше он умудрялся временами делать замечания за задержку с отправкой «Судебного курьера» или книги Семенова «Историческое значение внешнеторговой и промышленной деятельности России с середины XVII века до 1858 года».

Для решения своих проблем Ленин задействовал всю семью. Даже шурин, Марк Елизаров, с которым Ленин был не особенно близок (Владимир Ильич обращался к Елизарову на «вы», в то время как со всеми домашними был на «ты»), использовался в качестве источника информации, сообщавшего о новостях в мире шахмат, и коммерческого представителя, получавшего деньги за статьи Ленина. От кого практически не было писем, так это от Дмитрия, но он впервые оказался в тюрьме, да еще и под строгим полицейским надзором.

Многие, как Ленин, чувствовали свое предназначение и не испытывали никакого раскаяния, причиняя близким людям неудобства и обременяя их своими проблемами. Однако не стоит рассматривать Ленина как законченного эгоиста. Время от времени в его письмах сквозила тревога о ссыльных товарищах. Отправила ли Анна детские книги семье друга Ленина? А партитуры Кржижановскому, который очень любит петь? Трагические события тоже находят свое отражение в письмах сибирских заключенных. Мартов, отправленный в северную часть Сибири и не поладивший с товарищами, умолял отца сделать все возможное, чтобы перевести его в другое место (его желание так и осталось невыполненным). Один из петербургских товарищей Ленина умер от туберкулеза. К собственным неприятностям Ленин относился философски. Следовало позаботиться о зубах, но он не смог вовремя получить разрешение на поездку в Красноярск, и поэтому просто удалил больные зубы!

Минул год, и в его жизни произошло важное событие. Надежда Константиновна Крупская была арестована и сослана на три года в Уфу. Она обратилась с прошением разрешить ей отправиться в Сибирь к Ленину. Власти отнеслись с пониманием, но проявили излишнее целомудрие. Да, ей позволят присоединиться к Ленину, но при условии немедленного заключения брака. В противном случае она отправится в Уфу. Если верить рассказам Крупской и советским авторам, молодые люди попали в весьма затруднительное положение. В революционных кругах существовала святая традиция «товарищества»: мужчина и женщина вместе жили и работами, как, например, Софья Перовская и Андрей Желябов, но формальный брак считался мещанским, буржуазным пережитком. Мало того, не шло никакой речи о гражданском браке; требовалось венчаться в церкви. Советским историкам было бы, вероятно, проще говорить даже о незаконной связи Владимира Ильича, чем о законном браке двух людей, по всей видимости горячо любящих друг друга. Итак, 10 июля 1898 года Владимир и Надежда с противоположных сторон подошли к церкви, обвенчались, а затем опять же порознь, чтобы «не привлекать внимания», вернулись домой.[87]

Автор не сообщает, как удалось сохранить это событие в тайне. Свадьбу отметили скромно; состоялось чаепитие с несколькими дружески настроенными крестьянами. Может показаться, что рассказ страдает некоторым преувеличением. В письмах к семье Ленин с большой радостью пишет о приближающейся женитьбе, с забавным негодованием относясь к необходимости венчаться в церкви. Он шутливо интересуется, приедет ли его семья на свадьбу. До него всего лишь 2800 миль, и путешествие вторым классом не доставит особых неудобств. Но об этом, конечно, и речи не шло, хотя один член семьи все же присутствовал. С Надей приехала ее мать, Елизавета Васильевна. До самой смерти (она умерла во время Первой мировой войны) она оставалась в семье, помогая дочери по хозяйству. Елизавета Васильевна была вдовой мелкого чиновника и, похоже, молча согласилась с необычной жизнью дочери и зятя.

В Надежде Крупской Ленин нашел идеальную жену. Она разделяла его мысли и вкусы и была отличным секретарем. Нам не позволено даже мельком заглянуть в их личную жизнь, но брак был счастливым, и письма Ленина к жене всегда дышали теплотой и заботой. А вот для биографов Ленина этот брак был сущим бедствием. Надежда Константиновна отличалась духовной ограниченностью и фанатизмом. Она занималась революционной деятельностью так, как другие женщины занимаются готовкой и шитьем. Тот факт, что она вышла замуж за одного из наиболее значительных людей своего времени, не преисполнил ее чувством исторической ответственности в том смысле, чтобы сохранить для человечества записи мыслей и действий мужа. С ранних лет она интересовалась педагогической деятельностью, и ее так называемые «воспоминания» о Ленине на самом деле назидательный рассказ, адресованный членам Союза коммунистической молодежи. Например, она подчеркивает, что Ленин был неприхотлив в быту (истинная правда), но в таком случае кто-то может подумать, что он был – избави бог! – аскетом, мрачным интровертом в духе террористов-народников. Она не может не подчеркивать простые условия их существования без постоянных повторов: «Мы наслаждались жизнью. О да, Владимир Ильич умел наслаждаться жизнью».

Судьбе было угодно, чтобы она пережила своего великого мужа на пятнадцать лет. Сначала Крупская обнаружила себя в лагере антисталинистов, и за два года после смерти Ленина его вдова превратилась в объект насмешек и почувствовала враждебное отношение со стороны партии. Позже, выставленная напоказ по торжественным случаям, Крупская беспомощно наблюдала, как поносили ближайших сотрудников мужа и ее личных друзей, а затем убивали по приказу Сталина. Она не могла помешать тирану и его приспешникам заниматься фальсификацией биографии и идей Ленина.[88]

Холостяцкая квартира Ленина для семьи была мала. Они сняли половину дома с садом. Так прошло полтора года ссылки. Историки, обходящие молчанием церковное венчание, совершенно спокойно пишут, что семья Ульянова превратилась в «эксплуататоров», поскольку для помощи по дому наняли крестьянскую девочку, которой приходилось спать на полу. Надя ежедневно в подробностях записывала все события, чтобы сообщать свекрови и невесткам, чем занимается Владимир; она лучше понимала, что хотелось бы услышать этим женщинам.

Несколько оживилась общественная жизнь. Ссыльные были разбросаны по всей Минусинской губернии. Отношения с народниками, и без того прохладные, вскоре и вовсе прекратились. Но оставались еще петербургские товарищи, с которыми иногда удавалось встречаться. Теоретически каждый мог получить официальное разрешение на поездки, и Ленин, если учесть превосходное состояние его здоровья, подозрительно часто обращался с просьбами о посещении врача в Минусинске или Красноярске. Иногда он покидал Шушенское без разрешения, и, честно говоря, делал это довольно часто. По большей части устраивались политические встречи, но встречали вместе и Новый год, где поднимали тосты за матерей, тещ и свекровей революционеров.

Среди «соседей» самым близким и лучшим другом был Кржижановский. Он тоже жил с семьей: матерью, сестрой и шурином. Кржижановский, фамилия которого выдавала его польское происхождение, находясь в ссылке, перевел некоторые польские гимны, в том числе знаменитую «Варшавянку», ставшую одной из любимых песен русского пролетариата. Кржижановский великолепно катался на коньках, и его всегда были рады видеть в Шушенском, где он обучал Владимира Ильича этому виду спорта. Увы, среди ссыльных не было хороших игроков в шахматы, Ленину ничего не оставалось, как регулярно обыгрывать своих партнеров. Он по-прежнему оставался отчаянным игроком, во сне выкрикивая ходы и комбинации.

Последующая история исказила и без того скупые воспоминания тех, кто знал Ленина в ссылке. Однако совершенно ясно, что он занимал главенствующее положение среди ссыльных социалистов. Что касается других политических направлений, то именно Ленин настроил социалистов разорвать узы товарищества, которые объединили ссыльных всех мировоззрений. Дошло до того, что люди, пострадавшие от царского режима, иногда, не здороваясь, проходили мимо друг друга. Сквозь обычную для Ленина веселость постоянно прорывалось враждебное отношение к интеллигенции. «Не пожелай мне товарища здесь в Шушенском из числа интеллигентов», – писал он Анне. А товарищу-социалисту заявил, что после победы марксизма в России они поступят с противниками так же, как это сделали якобинцы.[89]

Однако он так и не смог избавиться от классовой принадлежности. Тот же источник, рабочий, ставший впоследствии большевиком, с благоговением писал о Ленине, что, в отличие от народников, ведущих себя несдержанно, но старавшихся быть дружелюбными, Владимир Ильич был сдержанным и замкнутым.

Сибирский период отличался особой активностью. Кроме занятий политикой и отдыхом, Ленин углубленно изучал социально-политическую литературу и иностранные языки. Струве достал для него работу по переводу книги Сиднея и Беатрисы Вебб «Теория и практика тред-юнионизма», которая принесла ему около тысячи рублей, пришедшихся весьма кстати. Крупская оказала большую помощь в переводе книги известных английских социалистов, мужа и жены Вебб. С помощью словаря и немецкого издания книги (Владимир Ильич и Надежда Константиновна еще не слишком хорошо владели английским) они сделали весьма удачный перевод, хотя, как ядовито заметил Струве, ему пришлось потратить какое-то время на то, чтобы отредактировать работу. Конечно, Ленину больше пришлась по вкусу работа настоящего марксиста, а не социалистов-реформаторов, перевод книги Каутского «Аграрный вопрос». Не могу не повториться: как повезло Ленину, что он оказался в таком месте, куда регулярно, два раза в неделю, доставлялась почта и где условия для работы были вполне приемлемыми. В отличие от Ленина Мартов получал письма не чаще восьми-девяти раз в год.

Характерно, что ни в письмах, ни в других документах Ленин не дает исчерпывающих описаний окружающей среды. Его письма – это краткое изложение ежедневных событий. Впрочем, он так же описывал свою жизнь в Париже, Женеве и Лондоне. А вот Мартов, к примеру, оставил яркие воспоминания о своей жизни в диком, затерянном на краю света Туруханске. Его рассказ, при всей ужасающей действительности, не лишен юмора.[90]

Где бы ни находился Ленин, в тюрьме, в ссылке или за границей, он всегда отгораживался от мира своей работой и привычными занятиями.

Заканчивался срок ссылки, и к Владимиру Ильичу вернулось состояние нервозности. Три года внесли серьезные изменения в международный марксизм и революционное движение в России. Ленин жаждал обрести свободу, чтобы реализовать мечту о создании социалистической газеты, которая сможет объединить русских революционеров. Всегда существовала вероятность продления срока его ссылки. Полиция прекрасно понимала, что под псевдонимами Тулин или Ильин, которыми подписывались марксистские статьи, выходившие в Санкт-Петербурге, скрывается ссыльный Владимир Ульянов. По счастливой случайности неожиданный обыск в доме Ульянова в Шушенском не дал компрометирующих доказательств. Самое худшее не произошло. В январе 1900 года Ленину позволили вернуться в Европейскую Россию. Как было принято в подобных случаях, ему запрещалось жить в крупных промышленных и университетских городах. Ленин выбрал Псков; так или иначе, но он собирался уехать за границу. Крупская, которой оставалось еще год провести в ссылке, отправилась в Уфу.

Ленин всеми силами стремился домой. Даже в Уфе, где он оставлял жену, при политических переговорах с местными марксистами Владимир Ильич соблюдал конспирацию. Один из ссыльных в своих воспоминаниях назвал ее особенной. Ленин отказался присутствовать на встрече радикалов, поскольку она проходила в доме человека, сочувствующего народникам. В данных обстоятельствах его отказ был воспринят с пониманием.

И вот, наконец, Москва, встреча с семьей. Первые слова, которые произнесла Мария Александровна: «Как ты похудел!» Да, отмечает Анна, Володя выглядел усталым и изнуренным. Сказалось беспокойство последних недель, проведенных в ссылке. Но он не мог оставаться в Москве и уже в конце февраля прибыл в конечный пункт назначения, в Псков.

Деятельность Ленина в период с февраля по июль 1900 года, до отъезда за границу, отдает какой-то мистикой. Он часто посещает запрещенные города: Москву, Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Ригу, чтобы провести совещания с социалистами и собрать средства для революционной деятельности. В Пскове он совещается с Мартовым, Струве и Потресовым. Полиция прекрасно информирована обо всех его передвижениях. Вызывало некоторое удивление, что Струве позволили выпускать марксистский журнал, но настоящей неожиданностью для социалистов явилось известие, что заместитель редактора был агентом полиции. По крайней мере, странно, что в мае 1900 года Ленин получил паспорт в канцелярии псковского губернатора для выезда за границу «на шесть месяцев». Как получилось, что в полицейском мозгу не зародилось ни малейших сомнений относительно причины, по которой Владимир Ульянов добивается разрешения покинуть Россию?

По всей видимости, разгадка тайны кроется в обстоятельствах жизни Ленина в Пскове. Здесь его поддерживали местные радикалы, включая двух богатых помещиков, Николая Лопатина и князя Оболенского. Людей такого типа Ленин ненавидел больше всего, но они принимали социалистов, были влиятельны и хотели внести свой вклад в общее дело. Поэтому нет ничего удивительного в решении некого чиновника из канцелярии губернатора, что будет лучше, если «государственный преступник» Ульянов получит паспорт, сможет легально выехать за границу и там заниматься свержением правительства.

Подобное же подозрение невольно приходит на ум в связи со следующим любопытным событием. В конце мая удача отвернулась от Ленина: его арестовали во время поездки в Санкт-Петербург. Мало того, в это же время там был арестован Мартов. У обоих при себе находились крупные суммы денег. У Ленина тысяча четыреста рублей, что было равноценно годовому окладу среднего чиновника. На допросе Ленин заявил, что деньги являются гонораром за выполненную им работу для Струве (на самом деле он уже год назад потратил свой гонорар, а эти деньги были от Лопатина). Это была явная ложь! Но полиция вновь повела себя невероятно снисходительно. Спустя несколько дней деньги Владимиру Ильичу вернули, а его самого с полицейским сопровождением отправили в поместье матери под Москвой. Там произошел инцидент, который мог бы изменить весь ход истории. Полицейский отпустил Ленина, но решил оставить его паспорт у себя, поскольку Владимир Ильич мог бы пригодиться ему в качестве адвоката. Ленин кричал на полицейского, угрожал, что обратится к властям, и ушел, хлопнув дверью. Испуганный полицейский побежал за ним и вернул паспорт. Такой, по крайней мере, является официальная версия.

Больше полиция не докучала Ленину. В июле он совершенно легально покинул Россию и оставался за границей значительно дольше означенных шести месяцев.

Уезжая, Ленин распрощался с периодом революционного ученичества. В Сибирь он отправился как один из руководителей зарождающегося социалистического движения Санкт-Петербурга. Теперь он был готов занять более высокое положение, несоизмеримое с прежним. Он претендовал возглавить социалистическое движение всей России. Находясь в сибирской ссылке, Ленин еще воспринимал себя как скромного последователя отцов русского марксизма, Аксельрода и Плеханова. Аксельрод похвалил работы Ленина, адресованные рабочим, и выразил надежду, что Ульянов и дальше будет писать в том же духе. Польщенный ученик ответил: «Я не желаю ничего иного, как только бы иметь возможность писать для рабочих». Но ближе к окончанию ссылки Ленин уже был готов критиковать Аксельрода. Возросли авторитет Владимира Ильича и его уверенность в себе. Он уже не довольствовался тем, что поносил народников и громил (это не составляло труда!) их теории, будто развитие капитализма в России не что иное, как оптический обман. Теперь Ленин защищал традиционный марксизм и был готов бороться с теми, кто в России и за границей пересматривал основную доктрину и вносил в нее изменения. Как ни странно, но до революции эта деятельность отнимала у него больше сил, чем борьба с самодержавием и капитализмом.

В Сибири Ленина захватила идея, заставившая его отправиться за границу. Следует издавать за границей журнал, тайно переправлять его в Россию и с его помощью попытаться создать единую марксистскую партию. Легко понять происхождение этой идеи. Около сорока лет назад «Колокол» Герцена играл основную роль в развитии русского радикализма. Ленин великолепно усвоил уроки русской революционной истории. Народовольцы, маленькая горстка революционеров, оказались под влиянием ошибочных представлений; они надеялись в течение двух лет парализовать работу правительства и серьезно повлиять на курс русской истории. А если решительность и дисциплинированность народовольцев совместить теперь с четкой социально-политической теорией, марксизмом?!… Стремление к идеалу объясняет бесконечные идеологические споры последующих лет, борьбу за каждое слово в программе партии, резкий разрыв дружеских отношений из-за незначительных разногласий. Словно в религиозной аллегории, путь вывел героя из болота народничества и привел его к вершинам марксизма, где его дожидался дьявол оппортунизма, выдававший себя за экономиста. Враг побежден, но он вновь появляется под видом меньшевизма, ультиматизма и тому подобного. Марксист – это тот, кто побеждает религиозное суеверие, для кого борьба против аморалистов, номиналистов и реалистов является фантастическим рассказом. Его собственный путь, узкий и трудный, пролегает между ревизионизмом и догматизмом.

Глава 4

Марксизм

Во время первой поездки за границу в 1895 году Ленин встречался с известным французским социалистом Полем Лафаргом. Он интересовался, чем занимаются русские социалисты. Во время беседы Лафарг, с присущим ему культурным шовинизмом, скептически отнесся к возможности объяснить рабочим марксистскую теорию. Французским рабочим в течение двадцати лет вбивали в голову марксизм, и все-таки они толком не смогли разобраться в нем. Как же это удастся русским? То, что эта сложная теория сможет пустить корни в такой «полуазиатской» стране, не уставало поражать французскую и немецкую интеллигенцию. Лорд Кейнс, ныне покойный, выражал типичный англосаксонский скептицизм: как может доктрина, «такая тупая и нелогичная», оказывать столь сильное влияние в мире? Известный экономист слегка ошибался. Марксизм нельзя назвать тупым. Что касается нелогичности, то вряд ли он окажется в невыгодном положении при сравнении с другими доктринами, которые оказывали влияние на мировую историю.

Модный термин современной психологии «двойственное отношение» как нельзя лучше подходит к учению Карла Маркса и Фридриха Энгельса. При близком рассмотрении оказывается, что марксизм не является совокупностью простых рекомендаций, вызывающих восторг или отвращение. Марксизм откровенно призывает к уничтожению капитализма, он видит в капиталисте эксплуататора, который живет и богатеет за счет тяжелого труда и страданий огромного большинства. Однако в «Манифесте Коммунистической партии» и «Капитале» есть места, где авторы с воодушевлением расхваливают капитализм. За несколько десятилетий, пишет Маркс, капитализм сделал для блага человечества больше, чем все прежние социально-экономические системы. Между странами завязались не только торговые отношения, но и наладился обмен идеями. Индустриализация капитализма продемонстрировала неправильность национализма и ослабила влияние религиозных предрассудков (в этом Маркс заодно с либералом-оптимистом середины XIX века). Одним словом, это означает цивилизацию и прогресс. И капиталист – основной представитель этого прогресса: его врожденная мания сохранить и инвестировать капитал является необходимым условием материального и духовного развития человечества.

Далее Маркс утверждает, что теперь (расплывчатое понятие «теперь»: в 1848 году, в год выхода «Манифеста…», или в 1867 году, издания первого тома «Капитала») научно доказано – закончилась прогрессивно-благотворительная роль капитализма, по крайней мере в Западной Европе. Как объяснить такое парадоксальное заявление? Дальнейшее существование капитализма приведет к угнетению и обеднению народных масс. Законы экономики не позволяют капиталисту, независимо от его намерений, платить больше прожиточного минимума (а что есть прожиточный минимум? Прожиточный минимум английского рабочего отличается от прожиточного минимума русского рабочего, он зависит от времени года и т. д.). Те же экономические законы с ростом индустриализации диктуют капиталисту все сильнее эксплуатировать рабочих. Машины вытесняют человеческий труд, растет безработица, и в конечном счете под ударами кризисов и революций капиталистическая система будет уничтожена. Пролетариат, задавленный экономически и политически (государством управляют буржуазия и капиталисты), стихийно превращается в сознательный и организованный класс, который в итоге уничтожает своего угнетателя. «Экспроприация экспроприаторов» будет означать победу социализма. Переход средств производства в общественную собственность обеспечит необходимый баланс между производством и потреблением. Исчезнут присущие капитализму противоречия, и дальнейший технический прогресс приведет к увеличению благосостояния каждого члена общества. Основанные на принуждении институты, включая государство, ведущие к усилению неравенства, будут уничтожены, и социализм уступит место коммунизму, основной лозунг которого: «От каждого по способностям, каждому по потребностям».

Интеллектуальный блеск марксистской системы всегда привлекал к себе тех, кто стремился к интеллектуальным занятиям. Маркс снисходительно характеризует остальные системы социалистов как нравоучительные или утопические мечты. Пока экономисты и политики пытались разобраться в сложных законах, марксизм блистал теоретической сложностью и изысканностью. И не только для интеллигенции. Под массой статистических выкладок и математических формул явственно просматривается жесткий приговор, вынесенный богатству и власти этого мира, который нельзя смягчить и избежать которого невозможно. Неудивительно, что материалистическая основа марксизма всегда сохраняла тайную привлекательность для некоторых, склонных к религии, индивидуумов: обещает, и намного раньше чем в следующей жизни, наказать тех, кто не устоял перед искушением мирского успеха.

Однако успех марксистского движения был связан не с интеллигенцией или эстетствующими личностями, а с рабочим классом. Маркс возвестил, что освобождение рабочего класса в руках самих рабочих. И действительно, не считая теоретического аппарата, унаследованного из немецкой идеалистической философии и от английских либеральных экономистов, марксизм выражал чувства и стремления английских и французских рабочих 40-х и 50-х годов XIX века. Не имеющий защиты в лице государства, сгибающийся под ударами рыночной экономики, мыслящий рабочий вполне мог подумать, что промышленная революция приведет к еще большему обогащению предпринимателя, сделав его самого еще беднее и незащищеннее, и что политика, в которой у него нет права голоса, позволит буржуазии окончательно подчинить себе рабочих. В истории человечества, как правило, технический прогресс являлся предвестником несчастья. Вспомните любое нововведение, будь то паровой двигатель, механический ткацкий станок в начале XX века или автоматизация производства в наши дни. Для многих рабочих эти механические чудеса были всего лишь устройствами, которые уничтожали его как независимого ремесленника или мелкого землевладельца и выталкивали в ряды городского пролетариата. А затем он терял даже свои незначительные, жалкие средства к существованию: ему урезали заработную плату, увеличивали рабочий день или присоединяли к армии безработных. Именно эти чувства и факты питали марксизм, который превратил их в теоретическую программу политических действий.

Прошли годы, и стало ясно, что Маркс и Энгельс приняли родовые муки за предсмертную агонию капитализма. Западного рабочего 70-х и 80-х годов XIX века вполне устраивали капитализм и индустриализация. Повысился его уровень жизни. Государство встало на его защиту, регулируя рабочий день и отслеживая условия труда, закладывая основы того, что сегодня нам известно как социальное обеспечение. Почти в каждом западном государстве рабочий мог теперь принять участие в голосовании, организовывать свои партии и, отравленный революционным марксизмом, организовывать тред-юнионы, избавлявшие рабочего от чувства незащищенности перед лицом капиталиста. Промышленная революция двигалась на восток, и Россия восприняла все худшее, что она несла с собой. Нам известно, что только к концу столетия русский рабочий начал получать то, чем пользовалось уже одно, а то и два поколения его западных собратьев.

Итак, основатели марксизма столкнулись с ослаблением революционных чувств. Классовое чувство и антагонизм капиталистической системы еще царили в среде западных рабочих, но приобретали уже революционное выражение. В последующих изданиях «Манифеста» Марксу и Энгельсу пришлось найти оправдание собственным прогнозам относительно социалистической революции и неизбежного распада капитализма.

Маркс никогда не менял основу собственной теории. До его смерти в 1883 году многое из теории и условий, более уместных для Западной Европы, оставалось неизменным. Но как политический деятель и духовный руководитель международного движения, великий социалист должен был адаптироваться к любым временам. Столкнувшись с крайне нереволюционной атмосферой 70-х, Маркс согласился с тем, что в некоторых странах, Англии, Нидерландах и, возможно, Соединенных Штатах, переход к социализму можно совершить мирным парламентским способом. Это была огромная уступка по сравнению с решительным тоном «Манифеста» и «Капитала». Во Франции и особенно в Германии это позволило социалистическим партиям сформироваться и набраться избирательной силы, если не воинственности. Англия, наиболее развитая в промышленном отношении страна в мире, где революционный социализм впервые должен был одержать победу, высмеивала отца научного социализма за полную несостоятельность марксистского движения. Маркс относил это за счет скучного прагматизма англичан и неспособности понять социальные теории.[91]

А вот к русской интеллигенции это не относилось. В общем, на фоне неблагоприятного (то есть спокойного) положения, сложившегося в Европе после Франко-прусской войны, Россия, поражавшая обилием революционных движений и забастовок, составляла приятное исключение. Маркс не мог не почувствовать интерес, проявляемый к его работам русскими радикалами. В 1872 году в России впервые появился перевод первого тома «Капитала». С развитием капитализма в Европе западные рабочие практически утратили былую воинственность, и Россия казалась все более многообещающей с точки зрения развития революционного социализма.

Прежнее поколение русских радикалов весьма скептически относилось к марксизму. Маркса признавали как революционера, но не как создателя революционной системы. Занятые крестьянским вопросом и отвергающие западную модель экономического развития, русские революционеры не могли принять философию, провозглашавшую капитализм как неизбежный этап в жизни России, философию, которая превозносила промышленного рабочего и пророчила конец «идиотизму сельской жизни». «Рабочий – будущий буржуа», – с содроганием заявил Герцен. Бакунин, прирожденный критик, предложил заменить марксизм капиталистом и бюрократом, а марксистский социализм капитализмом и централизованным государством, еще более деспотичным, чем прежде.

В одном из высказываний, которые всегда вызывали острый интерес и раздражение классиков марксизма, Маркс мужественно встретил возражения со стороны русских либералов. В известном письме к русскому революционеру он указал, что Россия еще имеет возможность перескочить фазу капитализма. Крестьянская община, писал Маркс, зная, что тем самым прольет бальзам на души своих читателей из рядов народников, предоставляет России уникальный шанс перепрыгнуть из предкапиталистической фазы прямо в социализм. Маркс должен был понимать, что подобное заявление идет вразрез с его системой. Если раньше в «Манифесте» и «Капитале» Маркс отказывался от возможности мирного перехода от капитализма к социализму, то данное России разрешение перейти с помощью революции от крестьянской общины к социализму, минуя капитализм, было решительно немарксистским. Община являлась пережитком прошлого; в ней не было ничего социалистического, она служила препятствием на пути технического прогресса, а без этого нельзя было построить социализм. Это сознавали Маркс и Энгельс.

Классики марксизма израсходовали море чернил в попытке приспособить это несоответствие к общей схеме. Марксистов всех мастей отличало одно неприятное свойство: непоколебимая уверенность в том, что единственно верной и подходящей в любой ситуации является их версия марксизма. Великий революционер крепко ухватился за единственный реальный шанс на европейской сцене 70-х – начала 80-х годов. В Европе даже самые преданные марксисты занялись движением тред-юнионов, и только в России герои-народовольцы разыгрывали революционную драму. В результате, благодаря минутной слабости и готовности отказаться от основной идеи собственной философии, Маркс смог перетащить русских народников в свой лагерь. Террористы, убившие Александра II, произвели на Маркса огромное впечатление, и он полагал, что они являются олицетворением будущего революционного подъема в России.

После смерти Маркса и краха «Народной воли» западные социалисты по-прежнему придерживались этой точки зрения. Энгельс, продолжатель дела Маркса, упрекал основателей русского марксизма за враждебность по отношению к народникам и раскол революционного движения. Такая позиция, с учетом снисходительного отношения к русским товарищам со стороны международного социалистического движения, была вполне понятна. Царская Россия являлась оплотом европейской реакции и старого порядка. Мир только извлек бы выгоду из крушения этой системы под натиском революции. Самое многообещающее революционное движение, своим возникновением обязанное народничеству, было в этой непонятной стране. А значит, народникам, при всей странности их взглядов, непонимании исторического материализма, следует продолжать работу. Кучка русских марксистов может подождать. Эта точка зрения, облеченная, естественно, в соответствующую форму и высказанная высоким стилем, раздосадовала русских последователей Маркса. Их положение не слишком отличалось от положения современных африканских и азиатских коммунистов, когда Москва советует им прекратить схватки по идейным соображениям и качаться на волне национализма и антиимпериализма. В каком-то смысле Энгельс и компания придерживались мнения вышеупомянутого петербургского полицейского чиновника, заявившего, что «лет через пятьдесят, может быть, кое-что и получится» у русских марксистов. Но к концу столетия и международным социалистам, и царскому правительству пришлось изменить мнение: «кое-что» у русских марксистов могло получиться намного раньше.

Молодым радикалам ленинского поколения больше не требовалось объяснять привлекательные стороны марксизма. Для них тема народничества исчерпала себя; с «хождением в народ» и эпизодическими террористическими актами было покончено. Из какой теории социализма и революции следовало исходить? Идеи Фурье, Сен-Симона и Бакунина потеряли свою актуальность. Одно время в радикальных кругах в моде был Прудон, известный французский социалист. Но в фатальный для России момент Прудон написал памфлет, в котором попытался доказать, что женщине свойственно занимать более низкое положение по сравнению с мужчиной. Место женщины на кухне, утверждал Прудон. Русские радикалы не смогли простить Прудону подобные высказывания. Полная эмансипация женщин и свержение самодержавия были наиглавнейшими задачами, стоящими перед русскими радикалами. Прудон был тем, кем был, – мелким французским буржуа, чей социализм заключался в протесте против любой власти, за исключением власти главы семейства.

Маркс выделялся из общей массы европейских социалистов. Даже серьезные противники марксизма не могли отрицать разумность его суждений по многим проблемам экономического развития, правильность его прогноза относительно наступления века крупного капитала, осознание им значимости научно-технического прогресса. Именно это здравомыслие особенно поражало Россию 90-х годов. В то время как по всей стране словно грибы вырастали фабрики, заводы и банки, народники продолжали бормотать о крестьянской общине и избавлении России от капитализма. Растущий капитализм дотянулся до деревни. Наиболее предприимчивые крестьяне, вероятно скопившие какие-то деньги, роптали на ограничения, наложенные общиной, в которой мир периодически перераспределял землю, решал, кому позволить уйти в город, одним словом, ограничивал частную инициативу. В то же время рост сельского населения вел к перенаселенности деревень. Эту проблему можно было решить только с помощью быстрой индустриализации и освоения целинных земель в Сибири и в подобных местах. Итак, под воздействием новых экономических рычагов община медленно сдавала свои позиции.

Пролетариат России в конце столетия не пользовался ни одной из тех привилегий, которые к тому времени отвоевал западноевропейский рабочий класс. Крайняя нищета и неуверенность в завтрашнем дне определяли жизнь русских рабочих в условиях самодержавия, а потому не было причины подвергать сомнению утверждение Маркса о том, что государство является исполнительным комитетом эксплуататорского класса. Именно поэтому кажущийся парадокс марксистского социализма был впервые продемонстрирован в России. Существовала доктрина, автор которой считал, что Россия по всей логике должна превратиться в развитую индустриальную страну. История демонстрировала не раз, что марксизм обладает особой способностью возбуждать умы и чувства общества, стоящего на пороге модернизации и индустриализации, или, говоря профессиональным языком, слаборазвитого государства.

Первое выступление Ленина в качестве политического полемиста продемонстрировало его зрелость и марксистскую эрудицию тем, для кого марксизм был не только удобным предлогом, позволяющим скрыть революционные чувства, а являлся неотъемлемой частью их веры, а таких было немало. В начале 1893 года в работе, изобиловавшей статистическими данными, Ленин набросился на народников за их нежелание видеть то, что творится перед их глазами. С появлением механизации на селе началось расслоение крестьянства. Нет смысла оплакивать примитивное крестьянское хозяйство и сетовать на введение механизации взамен ручного труда. Развитие капитализма в России позволило крестьянам жить «намного чище», чем прежде.[92]

Таким образом, Ленин показал себя знатоком иносказаний Маркса: вы не можете просто сказать, что марксизм повысил уровень жизни крестьянина, отсюда «намного чище».

Книга Ленина «Кто такие «друзья народа» и как они борются с социал-демократами» целиком посвящена полемике с народниками. В ней он среди прочего бросает вызов выдающейся личности, народнику Михайловскому, и с негодованием отвергает требование народников разделить марксистское наследие. Эта работа двадцатичетырехлетнего молодого человека свидетельствует о зрелости Ленина. Теоретическая подготовленность перемешана в ней с ядовитыми оскорблениями: «поскребите «друзей народа», и вы обнаружите буржуя» (слово «буржуй» в русском языке звучит как оскорбление). Народники – «друзья народа» – претендовали стать наследниками марксизма, ничего не понимая в нем. Учение Карла Маркса – это не салонная игра и не очередная социальная утопия, это научное изложение капиталистических тенденций. Можно ухватить случайное высказывание Маркса и вытащить его из контекста (известное утверждение, что крестьянская община настоящий шип в боку русского марксизма), однако нельзя отрицать стройную логику его системы, согласно которой Россия, как Западная Европа, должна пройти все стадии социально-экономического развития.

Ранние труды Ленина говорят о его возросшем авторитете в радикальном движении. Его работы весьма убедительны; они поражают не риторическими излияниями, а своей логичностью и практицизмом. Кто сможет возразить, когда он говорит, что при всем уважении к крестьянину народники, предъявляя нереальные требования от имени народа, ничего не сделали, чтобы реально повысить уровень жизни крестьянских масс? Где образцовые хозяйства, где популярная агрономическая литература?[93]

В облике молодого революционера уже проступают черты будущего вождя, сторонника научной организации труда, чьим культом станет производство. Все это в духе марксизма.

Подобный взгляд пока еще встречается крайне редко. Заявление Струве, на тот момент друга и соратника, о том, что русским из-за отсутствия культуры придется многому научиться у (западного) капитализма, вызвало у Ленина двоякие чувства. Как марксист, он одобрительно отнесся к этим словам, но как революционер, преемник народовольцев, пришел в содрогание. России придется пройти тем же путем развития, что и Западная Европа? Удастся ли, стряхнув царское самодержавие, до прихода социализма выдержать длительный период правления капиталистов и продажных парламентариев? Другого выбора нет, отвечал сидящий в нем марксист, а революционер тем временем шептал, что следует поискать другой путь. Ленин стоял перед этой дилеммой до апреля 1917 года. Еще находясь в сибирской ссылке, он, как марксист, отметил парадоксальную роль капитализма: в России производители (то есть рабочие) «одинаково страдают и при капитализме, и при недостаточном развитии капитализма».[94]

Весьма удачное замечание, а что дальше?

Ленин, несмотря на огромное количество теоретических работ, никогда не мог быть, да и не был, чистым теоретиком. Об этом откровенно и, вероятно, по мнению коммунистов, излишне откровенно, сказал известный советский историк Покровский: «Вы не найдете у Ленина ни одной чисто теоретической работы; все они носят пропагандистский характер».[95]

В Сибири Ленин не мог позволить себе такой роскоши, как заниматься чистым теоретизированием. Прежде всего он занимался вопросом преобразования русского марксистского движения в партию; это являлось первостепенной задачей. Однако, учитывая назревающий кризис русского и международного марксизма, нужно было подготовить теоретическое обоснование задуманной революционной партии, какой бы нудной ни казалась ему эта работа.

Многосторонняя сущность марксизма притягивала абсолютно несхожих по темпераменту людей. Одни видели в нем упорядоченность и рациональность: технический прогресс, рост производства, возрастание благосостояния человечества. Другие – призыв к революции, к уничтожению конформизма во всех его проявлениях. Люди творческих профессий и интеллигенция с презрением относились к буржуазному обществу, которое не удостаивало их вниманием; бюрократия не ждала ничего хорошего от саморегулирующегося капиталистического рынка, а гуманисты выражали недовольство социальной несправедливостью капиталистического общества. Столь диаметрально противоположные мнения неизбежно вели к расколу движения.

Зарождающийся русский социализм с первых дней раздирали противоречия. Проблема агитации явилась первым камнем преткновения. Как вы помните, было признано наиболее целесообразным возглавить массы на пути к социалистическому обществу. Марксисты представляли повседневные нужды и потребности рабочих и тайком протащили на обсуждение проблему агитации, связанную с улучшением жизни рабочих. Бесспорно, в таком подходе к проблеме усматривается некоторое мошенничество (кое-кто говорит об обмане) в отношении простых рабочих. Если рабочие, объединившись, совместными усилиями сами смогут улучшить свое положение, зачем им нужен балласт в виде марксизма? И наоборот, если в условиях капитализма ничто не способно изменить условия жизни рабочих, то получается, что, занимаясь агитацией, вы играете на человеческом горе и непонимании происходящего? Разве вы забыли печальный пример некоторых народовольцев, обманом пытавшихся поднять крестьянское восстание, ссылаясь на желание царя видеть народ поднявшимся против помещиков и чиновников?

В процессе дебатов стало ясно, что сами рабочие, а совсем не интеллигенция, должны возглавить рабочую организацию. Итак, в 1897 году в Санкт-Петербурге нелегальный журнал «Рабочая мысль» приступил к публикации взглядов «самих рабочих». Основной задачей считалось создание забастовочного комитета, который станет бороться за улучшение условий труда рабочих. «Рабочая мысль», конечно, заявляла о том, что пролетариат целиком на стороне радикальной интеллигенции и поддерживает политические цели радикалов. Но пожалуйста, позвольте рабочим самим создавать свои организации, забастовочные комитеты, газеты и тому подобное.

Совершенно очевидно, что в ситуации, сложившейся в России в 1897 году, доводы «Рабочей мысли» представляли собой скорее риторические измышления, а не конкретные возможности. Мог ли простой рабочий найти время, обладал ли он необходимыми знаниями и возможностями, чтобы возглавить организацию? Журнал ссылался на высказывание Маркса, что освобождение рабочего класса находится в его собственных руках. Но если это и так, то возникает вопрос: как Карл Маркс предполагал это сделать? И кто создатели этих антиинтеллигентских организаций? Ну, главным образом представители средних слоев общества, интеллигенция! Провозгласи они, что уничтожение среднего класса – дело самого среднего класса, вплотную подошли бы к трагическому смыслу русской революционной традиции.

При всех трагикомических нюансах доводы «Рабочей мысли» являлись признаком чрезвычайно важных переживаний русских социалистов. Точно так же, как предшественники марксистов – народники из числа интеллигенции – идеализировали крестьянина, так и социалисты видели в рабочем собственноручно созданный образ благородного дикаря. Неиспорченный материализмом, смелый от природы и готовый на самопожертвование рабочий, как полагало большинство, полностью отличался от трусливой, продажной буржуазии. Позвольте заметить, что в «оригинальном» варианте марксизма не имелось абсолютно никаких оснований для подобной романтической идеализации пролетариата. По Марксу, общественные классы определялись согласно их отношению к средствам производства, и никак иначе. Ротшильд, владеющий банком, капиталист и эксплуататор, и тот же самый Ротшильд, но уже без банка и богатства, становится пролетарием. Согласно русским марксистам классовая принадлежность определяется чуть ли не физиологическими категориями, и самое поразительное, что они сами являлись представителями привилегированного и среднего классов. Использование таких понятий, как «чувство вины» и «ненависть к себе», не может полностью объяснить, как им удалось внушить рабочим, что они, социалисты, в силу поражения в правах, были намного чище, достойнее и заслуживали больше доверия, чем большинство приносивших себя в жертву революции представителей другого класса.

Временами эта мистификация пролетариата принимала прямо-таки фантастические размеры. В своих воспоминаниях рабочий-марксист Шаповалов рассказывает, как он спросил у друга Ленина Кржижановского (который сам был инженером), стоит ли ему, Шаповалову, держать экзамен за курс гимназии, которая откроет ему дорогу для получения дальнейшего образования. Кржижановский отсоветовал ему, поскольку это отделило бы его от своего класса. Шаповалов признается, что навсегда остался благодарен за этот совет. Он так и остался простым рабочим и всегда придерживался линии революционного социализма, в то время как многие представители интеллигенции (включая Кржижановского) сошли с намеченного пути. Такое же чувство классовой сознательности Шаповалов продемонстрировал, отказавшись от выпивки, курения и даже от ухаживания за женщинами (хотя, как нам впоследствии стало известно, у него был роман с революционеркой).[96]

Таким образом, религиозный мистицизм соединился с учением, проповедовавшим разумный материализм и просвещенность.

Ленин сам глубоко проникся загадочной привлекательностью рабочего класса и почти патологической ненавистью к собственному классу. В Советской России эта догма приобрела законодательную поддержку: дети отвечали за грехи (происхождение) отцов, а спустя много лет потомки «эксплуататоров» получили доступ в закрытую для них партию. Но по природе Ленин был невероятно прагматичен. Буржуазная интеллигенция отвратительна, труслива, одним словом, ни на что не годна; рабочий чист, храбр и, следовательно, достоин похвалы. Но когда в 1897 году встал конкретный вопрос о создании революционной организации, было нелепо полагать, что удастся обойтись без интеллигенции. Куда рабочие смогут повести партию? К тред-юнионизму. При всей ненависти к собственному классу Ленин, безусловно, обладал здравым смыслом. Карл Маркс и Фридрих Энгельс, писал он, являются выходцами из среднего класса. Революционная партия нуждается в интеллигенции, необходимо обратить ее в свою веру.

От созерцания двух групп интеллигенции, спорящих по вопросу, может ли интеллигент быть настоящим революционером, мы перейдем к серьезным вопросам. В 1898 году Ленин пришел в восторг, узнав, что наконец-то создана всероссийская социалистическая партия. Это событие, сыгравшее важнейшую роль в мировой истории (с этого момента начинается формальный отсчет движения, через девятнадцать лет охватившего Россию, а еще через пятьдесят лет установившего власть над одной третьей частью мира), в данных обстоятельствах казалось довольно незначительным. Девять (!) социалистов, тайно встретившись в грязном, провинциальном Минске, назвали свою встречу I съездом Русской социал-демократической рабочей партии. Начиная с этого I съезда все последующие съезды, на которых присутствовали тысячи делегатов Коммунистической партии СССР и представители коммунистических партий других стран, притягивали внимание и вызывали страх всего мира! Не совсем ясно, какое количество человек представляли эти девять социалистов, встретившихся в 1898 году. Трое из них являлись членами еврейского Бунда, четверо представляли основные марксистские центры России и двое – нелегальный социалистический журнал. Простые рабочие не имели ни малейшего понятия, что кто-то «представлял их» на этой важной встрече. Съезд опубликовал Манифест РСДРП с использованием классической марксистской терминологии. Ближайшими задачами партии назывались принятие конституции, свобода слова и печати и выборный парламент. Конечной целью – установление социалистической собственности на средства производства, включая землю. Присутствовавшие на совещании были второстепенными фигурами. Основатели русского марксизма, Плеханов и Аксельрод, жили на Западе, а начинающие приобретать влияние Ленин и Мартов находились в ссылке. Струве не присутствовал на встрече, однако являлся автором партийного Манифеста, содержавшего известное заявление: «Чем дальше на Восток, тем слабее политические настроения, тем трусливее и ничтожнее буржуазия». Следовательно, рабочий должен завоевать свободу для России.

Во время написания этого документа Струве уже начал отходить от классического марксизма. Через несколько лет он станет, по терминологии Ленина, «оппортунистом» и «ренегатом», то есть откажется от марксизма и превратится в либерала. Почему, спросит читатель, он так сурово обходится с буржуазией? В это время в России не было среднего класса в западном смысле этого слова; существовало немного крупных промышленников и купцов. Средним классом фактически являлась интеллигенция и основная часть людей свободных профессий. Излишне повторять, что ни в какие времена ни в одном обществе не было такого количества людей с развитым чувством гражданского долга, радикально мыслящих и восприимчивых, неравнодушных к судьбам людей низших классов и готовых подняться против правительства. Был ли русский буржуа «трусливее» типичного французского рантье или немецкого бюргера? Риторическая завитушка Струве, по сути, предсказала ужасную судьбу русской интеллигенции.

По возвращении из Минска почти все основатели партии были арестованы; полиция прекрасно знала о деятельности съезда. Но не сам факт ареста был важен – существовала угроза развала вновь созданной партии.

Генеалогия политических идей не всегда руководствовалась их содержанием. Так, новая тенденция (экономизм) вытекала из философии, провозгласившей, что рабочие сами должны заниматься своими делами и революциями, поскольку, если вам будет угодно, интеллигенция не заслуживает доверия, то есть, когда дело коснется реальной борьбы, она не станет решительным и стойким приверженцем рабочего класса. И вот эта крайне левая точка зрения рождает экономизм, расположенный намного правее официального марксизма. Экономисты, известные еретики, хотели, чтобы русские социалисты посвятили себя борьбе за экономические интересы рабочих, за увеличение заработной платы и сокращение рабочего дня. Когда дело дошло до политики, социалистам пришлось мгновенно подключить либералов, чтобы обеспечить России принятие конституции и создание западных институтов.

Потрясающее предложение внесла молодая женщина, Катерина Кускова. Оно не было предназначено для публикации; Кускова просто отразила чувства многих радикально настроенных русских студентов, оказавшихся за границей. Студенты увидели, что наибольших благ для рабочих удалось добиться мирным путем с помощью тред-юнионов. В то же время под давлением общества фактически любое правительство было вынуждено двигаться в сторону парламентской демократии. Конечно, Россия не Западная Европа, в ней запрещена профсоюзная деятельность, нет никакого парламента, но было очевидно, что в надлежащее время, и довольно скоро, в империи произойдут подобные изменения.

Находившийся в Сибири Ленин мгновенно отреагировал на заявление Кусковой (известное под названием «Кредо»). Он воспринимал марксизм как вернейший, наиболее научный и целесообразный путь к революции. У Кусковой русский социализм лишался воли, своего революционного значения, превращался в типичный «добренький» интеллигентский социализм. Кускова сводила на нет дела и жертвы его и его товарищей за последние десять лет. Русский марксизм до настоящего времени, писала Кускова, представляет жалкое зрелище.

Ленин немедленно собрал находящихся в ссылке социалистов. Совещание проходило в доме одного из ссыльных (у него была последняя стадия туберкулеза, и все понимали, что он вскоре умрет).[97]

Присутствовали семнадцать человек. Все согласились с мнением Ленина повести яростную атаку на экономизм, хотя некоторым было непонятно, почему чье-то личное мнение, не предназначенное для публикации, следует рассматривать фактом предательства и поводом для объявления войны. Ответ Кусковой Ленин озаглавил «Протест русских социал-демократов». Копии разослали по всей Сибири, чтобы ознакомить марксистов, которым не удалось приехать на встречу. В этом документе перед нами предстает уже совсем другой Ленин. Частное мнение, изложенное в философской статье, свидетельствует о семенах ужасающей ереси, угрожающей единству революционных сил. Ленин подверг язвительной критике своих более покладистых соратников.

«Протест» не оставил камня на камне от слабых доводов Кусковой. Ее утверждения ошибочны, она фальсифицирует историю, намеревается ослабить русский социализм, лишить его классовой борьбы. Ленин переступил все границы приличия, обливая грязью Кускову; говорят, нечто подобное происходило между Герценом и Чернышевским.

Ленин счел нужным поддержать Манифест социал-демократической партии. Социализм должен оставаться движением рабочего класса, но не может обходиться без революционного марксизма. Его ближайшая цель – уничтожение абсолютизма. Ему надлежит следовать примеру известных народовольцев, которые, несмотря на ненаучную природу их социализма и ошибочность методов, проявили энергию и решимость, достойные подражания.

Грубость формулировок являлась результатом не только природной вспыльчивости Ленина, но и свойственного ему холодного расчета, в дальнейшим сослужившего ему хорошую службу во время бесконечных внутрипартийных стычек и разногласий. Его противник или пытался спокойно убедить Ленина, что он не предает социализм и не является врагом, или просто пожимал плечами и оставлял поле боя за Лениным. У русского интеллигента, несмотря на весь его радикализм и любовь к спорам, манера политической полемики, которую позволял себе Ленин, вызывала состояние шока, и очень немногие были способны ответить ударом на удар. Зачастую, как в случае с Кусковой и ее товарищами-экономистами, люди покидали партию, вождь которой позволял себе оскорбительные выпады в адрес оппонентов, чего и добивался Ленин. И во времена существования СССР практически в любой советской дипломатической ноте не без успеха применялись эти же полемические приемы.

Но экономизм был всего лишь частью основного кризиса марксизма конца 90-х годов XIX века. Если экономизм был местной вспышкой, то ревизионизм – настоящей эпидемией. Он угрожал уничтожить основной оплот международного марксистского движения, немецкую социал-демократию.

Социал-демократия Германии вызывала восхищение мирового социализма. Здесь, в стране Маркса и Энгельса, социалистическая партия была, несомненно, главной политической силой. Преследования со стороны Бисмарка только ожесточили немецких социалистов. Теперь каждые последующие парламентские выборы приносили им все больше голосов и, соответственно, мест в парламенте. Было совершенно ясно, что в свое время социал-демократы станут самой многочисленной партией в рейхстаге и правительство могущественной страны с самыми быстрыми темпами развития промышленности на континенте окажется в их власти. Силе партии соответствовала ее блестящая организованность, мощная материальная база и интеллектуальные ресурсы. Теоретики партии, Каутский и Бернштейн, казались реальными преемниками основателей теории Маркса и Энгельса. Десятки научных журналов превозносили немецкого гения теоретики, подробнейшим образом останавливаясь на проблемах марксизма. Ничто не забывалось и не пропускалось; организация действовала с безупречной добросовестностью, включая марксистские хоровые общества. Сто тысяч рабочих в едином порыве поднимали голоса за пролетарскую солидарность и в знак протеста против несправедливости капитализма.

Для русских марксистов немецкая социал-демократия служила примером и являлась тем идеалом, который, как они надеялись, когда-то сможет реализоваться в их стране. Немецкие социалисты заседали в рейхстаге и публично бросали обвинения и угрозы в адрес прусского правительства, и даже самовлюбленный император Вильгельм II был бессилен что-либо с ними сделать. Марксисты надеялись на всяческую поддержку со стороны немецких социалистов. Находясь в ссылке, Ленин с нетерпением ждал выхода в свет книги Каутского. На заседаниях II Интернационала русские, обеспокоенные тем, что представляют отсталую, деспотичную страну, в которой еще только появляются последователи учения Маркса, пришли бы в восторг, если бы немецкие политические руководители, Каутский или Бебель, сказали несколько ободряющих слов в их адрес.

Более внимательному иностранцу с течением времени становилось ясно, что немецкие товарищи не во всем правы. Политические успехи и экономическое процветание сопровождались видимым ослаблением революционного духа. Формально социал-демократы поддерживали фундаментальное учение Маркса с его мелодраматическим видением революции и «экспроприацией экспроприаторов», но их повседневная деятельность не соответствовала марксистской программе. В условиях капитализма постоянно повышался уровень жизни немецкого рабочего. По его представлению социализм являлся формой протеста против классового общества, в котором он жил, и против тех методов, из-за которых он добивался политических и экономических уступок от капиталистов. Не считая редких случаев, вроде Первого мая, когда произносились угрозы в адрес буржуазии и монархии, рабочий предпочитал вести мирный образ жизни и, страшно сказать, все более склонялся к буржуазному существованию. Такой же феномен прослеживался среди руководства движением. Русских, побывавших в Германии, не могли не удивлять комфорт и роскошь, которой окружили себя парламентские представители, профессора и журналисты. Они мало напоминали людей, способных повести народ на баррикады. Социализм в Германии набирал силу, но, похоже, на революцию не стоило надеяться.

Многие немецкие социалисты тоже были обеспокоены положением в партии, но совсем по другим причинам. Ее возросшее влияние не внесло заметной демократизации в жизнь немцев. Исполнительная власть по-прежнему находилась в руках безответственного кайзера. Несмотря на впечатляющее развитие экономики и рост благосостояния, Германия оставалась милитаристской страной с существенными классовыми различиями. Германия должна была стать по-настоящему конституционным, демократическим обществом. Социалисты нуждались в союзниках из либерально-буржуазной среды. Но в ближайшее время этого не ожидалось. Немецкой буржуазии была понятна тревога партии, чья программа заключалась в отмене частной собственности, свержении монархии и более чем ясно намекала на возможность применения силы ради достижения своих целей.

Именно эти условия способствовали проникновению ревизионистского змея в социалистический рай. Эдуард Бернштейн являлся одним из наиболее уважаемых лидеров социалистического движения, близким другом и литературным редактором Фридриха Энгельса. Человек кристальной честности, сильный духом, что он неоднократно продемонстрировал в течение жизни, меньше, чем кто-либо, мог совершить предательство по отношению к движению. Но Бернштейна поразил контраст между показными успехами социал-демократии и ее реальной недееспособностью. Это заставило его пересмотреть некоторые фундаментальные принципы марксизма. В 1898 году он приступил к написанию знаменитой серии статей, ставящих под сомнение традиционное учение. В следующем году он сформулировал свою точку зрения в книге, вышедшей под названием «Evolutionary Socialism». Разразился скандал! На Бернштейна обрушился шквал статей и выступлений, как критикующих, так и поддерживающих его. В далеких сибирских селах ссыльные с недоверием выслушали известие о том, что один из руководителей мирового социализма предал марксизм, превратился в «оппортуниста», отказавшись от основного принципа учения, классовой борьбы.

Часть замечаний Бернштейна касалась конкретных проблем. У него вызывало раздражение, причем довольно справедливое, наглое поведение немецких социалистов, наносившее вред общему делу. Так, чтобы продемонстрировать воинственность, они отказались встать, когда кайзер посетил заседание рейхстага, позволяли себе злобные выпады в адрес противников, что явилось причиной бессмысленной ссоры между ними и их прусскими врагами. Социалисты, ввиду их многочисленности, имели право на одно вице-президентское место в рейхстаге, что значительно бы облегчило их работу. Но как могли социалисты прийти к компромиссу с классовым врагом? Принятие вице-президентского места означало надеть цилиндр и считаться с императором. Лучше уж перетерпеть это унижение, чем позволить свести на нет всю работу и подставить под удар парламентские интересы социал-демократической фракции.

Не останавливаясь на частностях, Бернштейн метит в суть проблемы: следует восстановить большинство основных принципов и прогнозов марксизма или отказаться от них. Самым ужасным, поскольку его нельзя было опровергнуть, было утверждение, что довод Маркса, ключевая позиция его системы о постепенном ухудшении положения пролетариата при капитализме, оказался ложным и от него следовало отказаться.