Возвращение государя

До конца дней будет помниться Пиппину этот час, когда он, ежась под пронизывающим взглядом старца, отвечал на неожиданные, сбивающие с толку вопросы и при этом постоянно ощущал настороженное внимание Гэндальфа. Хоббит уже вконец обессилел, но тут Дэнетор ударил в гонг.

«Ну и разговорчик вышел, — подумал Пиппин. — После такого не худо бы умять три завтрака подряд».

— Отведите почтенного Митрандира в отведенные ему покои, — повелел правитель. — Его спутник может пока поселиться с ним, но теперь он воин Гондора, ибо принес нам обет верности. Ему можно доверить пароли малого круга. Его имя Перегрин, сын Паладина. Всем военачальникам быть у меня в три часа. Приходи и ты, Митрандир, — добавил Дэнетор. — Приходи, когда захочешь. Ты будешь допущен в любое время, кроме кратких часов моего сна. И не гневайся на старика; с годами разум слабеет.

— Только не твой! — возразил Гэндальф. — Уж ты-то не впадешь в слабоумие, пока жив. Думаешь, я не понял, зачем тебе битый час терзать расспросами того, кто знает меньше всего, хотя рядом сижу я?

— Вот и прекрасно, что понял, — усмехнулся правитель. — Глупо из пустой гордыни отказываться от совета и помощи в час великой нужды. Однако ты раздаешь советы по своим замыслам, каковые мне неведомы, а правитель Гондора никогда не станет орудием в чужих руках, пусть даже достойных. У меня цель одна — благо Гондора. Дела Гондора — мои дела, и ничьи больше, во всяком случае, покуда не вернется король.

— Покуда не вернется король… — задумчиво повторил маг. — Ну что ж, достопочтенный наместник, храни королевство до этого дня, в наступление которого ныне мало кто верит. В том я окажу тебе любую помощь, какую ты соблаговолишь принять. И знай — не мое дело править народами, большими или малыми, и уж паче того превращать кого-то в свое орудие. Но ныне в опасности все, что есть доброго в мире и прекрасного, а это моя забота. И если хоть что-нибудь переживет надвигающуюся ночь и грядущим днем сможет цвести и плодоносить, я буду считать, что справился со своей задачей, пусть даже Гондор падет. Ты хранишь королевство, это так, но я ведь тоже Хранитель. Ты об этом не знал?

Гэндальф повернулся и направился к выходу. Пиппин семенил рядом. Молча они вышли из зала, пересекли двор с фонтаном и, сделав несколько поворотов, подошли к дому у северной стены цитадели. По широкой винтовой лестнице гостей ввели в просторный покой, задрапированный гладкими тканями цвета тусклого золота. Всю обстановку составляли лишь маленький стол, скамья и два стула, но в двух занавешенных альковах по обе стороны комнаты находились застланные кровати. На скамье гостей поджидали тазы и кувшины для умывания. Три высоких стрельчатых окна смотрели на север, в сторону Эмин-Мюил и Рэроса. Чтобы выглянуть в одно из них и увидеть все еще подернутую дымкой излучину Андуина, Пиппину пришлось залезть на скамью.

— Ты ведь не сердишься на меня, Гэндальф? — спросил хоббит, едва провожатый вышел и закрыл за собой дверь. — Я старался, сделал все, что мог…

— Вот уж точно! — неожиданно рассмеявшись, маг встал рядом с Пиппином, положил руку ему на плечо и тоже выглянул в окно.

Пиппин с удивлением посмотрел на лицо мага: поначалу глубокие морщины показались ему следами забот и печалей, но потом хоббит понял, что Гэндальф действительно смеется, хуже того, сдерживается, чтобы не расхохотаться на все королевство.

— Ты и впрямь сделал все, что мог, — повторил маг. — Надеюсь, тебе не скоро доведется снова попасть между молотом и наковальней. Вот только кто из нас молот — он или я? Но все же Дэнетор узнал от тебя больше, чем тебе кажется. Он понял, что раз после Мории отряд вел не Боромир, среди вас был некто еще более высокого рода. А ты обмолвился и о том, что этот некто владеет прославленным мечом. В Гондоре придают большое значение преданиям старины, а с тех пор, как ушел Боромир, правитель ни на миг не забывал о словах пророчества.

Дэнетор не похож на других, Пиппин. Родословная его цветиста и запутанна, но в нем самом говорит чистая кровь дальних предков, нуменорцев. В нем и в его сыне Фарамире. Боромир, старший и любимый сын, был иным.

Дэнетор дальновиден. Мудрость и прозорливость позволяют ему проникать в чужие помыслы даже на расстоянии. Обмануть его трудно, а пытаться сделать это — опасно. Помни о том, ведь ты принес обет и принят на службу. Не знаю, что на тебя нашло, но сделано было от чистого сердца. Я не стал вмешиваться, порой сердце бывает мудрее разума. Дэнетора это позабавило, и, по-моему, тронуло. Во всяком случае, теперь ты волен разгуливать по всему Минас-Тириту когда свободен от службы. Но будь осторожен — отныне ты подчиняешься ему, и он об этом не забудет.

Маг глубоко вздохнул.

— С другой стороны, нет нужды особо задумываться о том, что принесет завтрашний день. Всяко ясно, что он будет хуже сегодняшнего, и тут уж я ничего не могу поделать. Фигуры расставлены, игра началась. Но одной важной фигуры я пока не вижу — Фарамира. Он теперь наследник Дэнетора. Вроде бы его нет в городе, но разузнать точнее я пока не успел. Ладно, Пиппин, мне пора идти. Постараюсь узнать побольше на совете военачальников. Но Враг уже сделал первый ход, скоро игра пойдет вовсю, и пешки будут участвовать в ней наравне со всеми прочими. Так что остри свой клинок, Перегрин, сын Паладина, воин Гондора.

Гэндальф направился к двери, но уже у порога обернулся.

— Пиппин, прошу тебя об одолжении. Я тороплюсь, так что когда соберешься пройтись, а ежели не слишком устал, так прямо сейчас, поищи Светозара да проследи, чтобы его устроили как следует. Люди здесь добрые, к животным относятся хорошо, да только, боюсь, в конях ничего не смыслят.

Гэндальф вышел, и едва за ним закрылась дверь, колокол на башне цитадели пробил три раза. Прокатился и стих серебристый звон. С восхода солнца прошло три часа.

Пиппин спустился по лестнице и, выйдя на улицу, огляделся по сторонам. Солнце пригревало, дома и башни отбрасывали четкие тени. На фоне голубого неба вырисовывалась величественная гора Миндоллуин, в снежном плаще и ледяном шлеме. По улице шли вооруженные люди, видимо, звон колоколов служил сигналом к смене караула.

— По-нашему, по-хоббитански, сейчас десять утра, — пробормотал Пиппин себе под нос. — Самое время для хорошего завтрака. Вот бы перекусить где-нибудь на солнышке. Интересно, все эти воины, они уже завтракали? А коли завтракали, так где и когда собираются обедать?

Заметив одинокого воина в черном с серебряным шитьем облачении, Пиппин собрался было обратиться к нему, но этого не потребовалось. Воин сам подошел к хоббиту.

— Ты ведь Перегрин, хафлинг? — спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: — Мне сказали, что ты принес клятву правителю и городу. Добро пожаловать! — Пиппин пожал протянутую руку, и воин представился: — Меня зовут Берегонд, сын Баранора. Я сегодня не в карауле, и мне велено сообщить тебе пароли и помочь освоиться. Спрашивай о чем хочешь. Ну а мне любопытно будет послушать про страну полуростков: у нас о таком народе и в преданиях-то почти ничего не сказано. А ты вдобавок еще и друг Митрандира. Ты хорошо его знаешь?

— Вроде бы и неплохо, — ответил Пиппин. — Всю жизнь, хоть она и недолгая. К тому же я проделал с ним долгий путь. Но ведь он… он целая книга, в которой мне довелось прочесть разве что пару страниц. Сдается мне, из всего нашего Дружества только Арагорн знал его как следует.

— Арагорн? — заинтересовался Берегонд. — А он кто такой?

— Он… — не сразу нашелся Пиппин. — Так, один человек, который тоже путешествовал с нами. Думаю, он сейчас в Рохане.

— А ты и в Рохане был? Расскажи, а? Ведь мы только на рохирримов и надеемся, ежели у нас вообще может быть надежда. Но извини, я насел на тебя со своими вопросами, а мне было велено отвечать на твои. Что бы ты хотел узнать?

— Э… — замялся Пиппин, — вообще-то… по правде сказать, мне хотелось бы узнать насчет завтрака. Ну, когда у вас завтракают и все такое. Есть у вас тут трактир, харчевня или еще что-то в этом роде — я как ни смотрел, ничего не приметил. А пока мы ехали, я всю дорогу надеялся: вот уж доберусь до города, там разживусь и пивком, и снедью.

Берегонд посмотрел на него с уважением.

— Сразу видно бывалого воина, — сказал он. — Наши, которые в походы ходят, тоже первым делом заботятся насчет еды и питья. Сам-то я, правда, не хаживал… так ты что ж, сегодня не ел?

— По правде сказать, ел, — ответил Пиппин. — Правитель угощал меня, но зато я целый час напролет отвечал на его вопросы, а это, знаешь ли, дело нелегкое и сытости не прибавляет.

Берегонд рассмеялся.

— У нас говорят, что за столом и маленькие люди могут вершить великие дела, и ты, как я погляжу, не уступишь в этом ни одному из воинов цитадели. Но мы находимся в крепости, время нынче военное, так что о трактирах забудь. У нас каждый встает до рассвета, получает свой паек и отправляется на службу… — заметив, что Пиппин прямо-таки спал с лица, Берегонд добавил: — Да не пугайся ты, едим мы и в полдень, и по вечерам, ближе к закату. А у кого особо тяжелые обязанности, тем и кормежка положена особая. Ты-то как раз из таких. Пойдем, раздобудем что-нибудь в кладовой, а потом поднимемся на стену, подкрепимся и полюбуемся прекрасным утром.

Неожиданно Пиппин покраснел.

— Погоди, — смущенно пробормотал он. — Я с голодухи совсем позабыл про важное дело. Гэндальф, по-вашему Митрандир, просил меня приглядеть за Светозаром. Это великий роханский скакун, сам тамошний король берег его как зеницу ока и уступил только Митрандиру. По-моему, нынешний хозяин любит и чтит его поболе многих двуногих, и коли в вашем городе уважают Митрандира, Светозару подобает должная забота и внимание. Все равно что хоббиту.

— Хоббиту? — не понял Берегонд.

— Так называет себя мой народ, — пояснил Пиппин.

— Рад узнать. Должен сказать, непривычный выговор ничуть не вредит учтивой речи, а хоббиты, как я понял, народ учтивый. Но пойдем. Ты познакомишь меня с этим добрым конем. Я люблю животных, но мы редко видим их в своем каменном городе. Мои предки пришли из горных долин, а раньше жили в Итилиэне. Давай заглянем на конюшню, а уж потом — в кладовую. Не унывай!

Пиппин нашел коня устроенным и обихоженным как должно, ибо в шестом ярусе, за стенами Цитадели, рядом с домами гонцов находились конюшни с превосходными стойлами. Правда, сейчас там не было ни одного коня, кроме Светозара.

Завидя Пиппина, роханский скакун заржал и потянулся к нему мордой.

— Доброе утро, — приветствовал его хоббит. — Гэндальф заглянет к тебе, как только выкроит время. Он очень занят, но просил меня передать тебе привет и проследить, чтобы ты смог как следует отдохнуть после долгих трудов.

— Выглядит он так, будто рвется в путь, — заметил Берегонд. — Ну и силища, ну и стать! Представляю себе, как богата и прекрасна его сбруя.

— Достойной сбруи во всем свете не сыщешь, — отозвался хоббит. — Они с Митрандиром и так обходятся. Друга он понесет по доброй воле и поймет с полуслова, а коли не захочет, так никто на него не сядет, и ни узда, ни стремена тут не помогут. Ну пока, Светозар. Не скучай, жди Гэндальфа, а мне надо идти, готовиться к битве.

Конь заржал так, что стены конюшни содрогнулись, а хоббит и гондорец зажали уши. Потом они ушли, не преминув удостовериться, что ясли полны до краев.

— Ну, теперь прямым ходом к нашей кормушке, — заявил Берегонд.

Вышли к северной стороне башни, спустились по длинной прохладной лестнице и очутились в широком освещенном коридоре. По обе стороны тянулись двери, одна из которых оказалась открытой.

— Это кладовая моего отряда стражи, — пояснил Берегонд и, заглянув внутрь, позвал: — Эй, Таргон! Я знаю, что пришел не вовремя, но у меня случай особый. Новый воин, которого правитель только сегодня принял на службу, проделал долгий путь, да и с утра успел основательно потрудиться. Раздобудь чего-нибудь посытнее.

От щедрот Таргона Пиппин и Берегонд разжились хлебом, маслом, сыром, сморщенными, но еще сладкими яблоками из последних зимних запасов и кожаной флягой свежего пива. Все это добро, в придачу к деревянным мискам и кубкам, сложили в плетеную корзину и взобрались на восточную стену, где светило солнышко и откуда открывался прекрасный вид.

За едой и питьем вели разговор то о Гондоре и его обычаях, то о Хоббитании и иных дальних землях, какие довелось повидать Пиппину. Чем дольше длилась беседа, тем с большим изумлением и почтением посматривал Берегонд на хоббита. А тот безмятежно болтал ногами, сидя на каменной скамье, и порой поднимался на цыпочки, чтобы заглянуть за парапет.

— Не стану скрывать, мастер Перегрин, — сказал наконец Берегонд, — поначалу-то я решил, что наш правитель просто завел себе благородного пажа, как, по слухам, было в обычае у древних королей. С первого взгляда тебя можно принять за нашего паренька лет этак десяти, а повидать тебе довелось больше, чем иным седовласым. Ты уж прости мое недомыслие.

— Прощаю! — отмахнулся Пиппин. — Тем паче, не так уж ты и ошибся. По хоббитанским меркам я и вправду чуть старше мальчишки и, как у нас говорят, «войду в возраст» только через четыре года. Но хватит обо мне. Расскажи-ка лучше про все эти земли.

Солнце поднялось уже высоко, и туманы в долине рассеялись. Крепнувший восточный ветер уносил прочь последние белесые клочья и полоскал знамена на цитадели. Далеко внизу, на краю долины, виднелась серая лента Великой Реки. Делая изгиб к юго-западу, она терялась в мареве окоема, а где-то дальше, лигах в пятидесяти, лежало Море.

Взору открывался весь Пеленнор. Пиппин различал вдали пятнышки усадеб, амбары, овины, даже черточки изгородей, но ни единой коровы или еще какой животины не заприметил. Дороги и тропы, во множестве пересекавшие зеленые поля, отнюдь не пустовали. Одни подводы тянулись к городу, другие выезжали им навстречу. То и дело к Великим Вратам подлетал всадник. Самым оживленным был главный тракт, поворачивавший к югу еще круче, чем Река, и пропадавший из виду за отрогами гор. Вдоль восточной обочины, под стеной, тянулась зеленая полоса, предназначенная для верховых, скакавших в обоих направлениях, но сама мощеная дорога казалась забитой гружеными повозками. Приглядевшись, Пиппин понял, что движутся подводы в строгом порядке. Ближе к восточному краю быстро катили запряженные лошадьми телеги, посередине бычьи упряжки медленно тащили тяжелые возы, а у западной обочины с натугой толкали перед собой ручные тележки пешие. Все направлялись на юг.

— Эта дорога ведет к долинам Тумладен и Лоссарнах, за которыми Лебеннин, — пояснил Берегонд. — Уходят последние беженцы, старики да женщины с малыми детишками. До полудня все они должны отойти от Ворот на лигу — таков приказ. Это печальная необходимость, — он вздохнул. — Многим из них уже никогда не свидеться с близкими. В городе и раньше-то детей было немного, а теперь почти не осталось. Правда, некоторые, постарше, которых можно приставить к какому-нибудь делу, сами не захотели уходить. Мой сын тоже остался.

Пиппин с тревогой посмотрел на восток, словно ожидая, что оттуда вот-вот хлынут орочьи орды, а потом спросил:

— Что это там? Никак другой город?

— Одни развалины, — отвечал Берегонд. — Это Осгилиат, город, лежавший по обеим сторонам Реки, былая столица Гондора. Враги захватили его и разорили давным-давно, но во дни юности Дэнетора наши отбили руины, конечно, не для того, чтобы там жить, но чтобы устроить форпост. А потом из Минас-Моргула нагрянули гнусные Всадники.

— Черные Всадники? — переспросил Пиппин, и глаза его расширились от вновь пробудившегося страха.

— Да, черные, — отозвался Берегонд. — Ты, я вижу, и о них что-то знаешь. А в рассказах своих ни разу не помянул.

— Знать-то знаю, — чуть ли не шепотом произнес Пиппин. — Но поминать не хочу, особенно сейчас, так близко, так близко от…

Он осекся, отвел глаза от Реки, и ему показалось, что взор заполнила чудовищная грозная тень. Возможно, то были горы, очертания которых трудно различить с расстояния в двадцать лиг, возможно, там просто клубились тучи, но хоббиту увиденное вдруг представилось сплошной стеной мрака, который становился все плотнее и гуще. И стена эта, пусть медленно, очень медленно, но росла, затеняя лежавшие под солнцем земли.

— Так близко от Мордора, — спокойно закончил за хоббита Берегонд. — Да, ты смотришь как раз в ту сторону. Мы редко называем эту страну по имени, но Тень видим постоянно. Иногда она слабее и дальше, иногда мрачнее и ближе, а теперь, сам видишь, высока и черна, а потому черны наши думы и сердца полны тревоги. Меньше года назад Всадники захватили переправы, и наших при этом полегло без счета. Правда, Боромиру — это его заслуга — удалось выбить врагов с западного берега. Пока мы удерживаем почти половину Осгилиата, но именно там и ожидаем основного удара. Может быть, главного в предстоящей войне.

— А когда все начнется? — спросил Пиппин. — Как ты думаешь? Прошлой ночью я видел сигнальные огни и гонцов. Гэндальф сказал, что это означает войну, и отчаянно сюда торопился. А здесь я никакой спешки не вижу.

— Это потому, что у нас все готово, — пояснил Берегонд. — Затишье перед бурей, только и всего.

— А почему тогда прошлой ночью зажгли огни?

— Так ведь поздно посылать за подмогой, когда город уже в осаде. Но мне, конечно, неведомы планы правителя и его полководцев. Есть разные способы собирать сведения. А Дэнетор, он не такой, как все: прозорливость его выше человеческого разумения. Поговаривают, будто запершись по ночам в Башне, в своем высоком покое, он прозревает грядущее и порой даже борется силой мысли с Врагом. Потому-то он и состарился до поры. К тому же, возможно, поступило какое-то сообщение от Фарамира. Он сейчас далеко, послан за Реку с важным заданием. Ну и, наконец, вечером пришло тревожное известие из Лебеннина: к устью Андуина приближается большой флот, ведомый корсарами Умбара. Они больше не страшатся могущества Гондора, вступили в союз с Врагом и теперь готовят нападение. А это значит, что нам не стоит рассчитывать на помощь из Лебеннина и Белфаласа; народ там крепкий и многочисленный, но тамошним жителям придется оборонять свои дома. Вот и выходит, что надежда у нас только на Рохан. Тем более радостна для нас весть о победе рохирримов, та, что принес ты.

И все же, — Берегонд помолчал и окинул взглядом окрестности. — И все же случившееся в Айсенгарде должно остеречь нас: похоже, мы опутаны коварными Вражьими сетями. Грабежи, набеги, стыки у бродов, вылазки в Анориэне и Итилиэне — все это не так уж важно. Похоже, начинается великая, давно задуманная война, и мы, что бы ни говорила нам гордость, не единственная, а может быть, и не главная цель Врага. Огромные силы пришли в движение и на востоке, за Внутренним морем, и на севере, в Лихолесье, и на юге, в Хараде. Все народы, все страны подвергнутся испытанию — устоят они или падут… перед Тенью. Однако, достойнейший Перегрин, нам выпала высокая честь навлечь на себя самую страшную ненависть Темного Властелина, ибо истоки этой ненависти теряются в глубинах времени и в глубинах Моря. Самой яростной атаки следует ждать здесь. Вот почему спешил сюда Митрандир. Ведь если падем мы, кто устоит? Скажи, Перегрин, а у тебя есть хоть малейшая надежда, что нам удастся выстоять?

Пиппин не ответил. Он смотрел на белые стены, башни, развевающиеся знамена и солнце в небе, но не мог забыть сгущавшейся на востоке Тьмы и невольно думал о длинных, расползавшихся повсюду щупальцах Тени, об орках в лесах и горах, о предательстве Айсенгарда, о птицах-доносчиках, о Черных Всадниках, добравшихся аж до Хоббитании, о крылатом ужасе — назгулах. Последняя мысль заставила его содрогнуться. Надежда угасла, а в следующий миг, кажется, померкло на миг и солнце, словно затененное черным крылом. Издалека, с небесной вышины, донесся едва слышный, но все равно леденящий сердце, жестокий и холодный вой. Хоббит побледнел и привалился к стене.

— Что это было? — спросил Берегонд. — Я тоже почувствовал…

— Тень судьбы, — пробормотал Пиппин. — Черный Всадник на крыльях.

— Да, это Тень судьбы, — повторил за хоббитом гондорец. — У меня кровь стынет в жилах. Боюсь, Минас-Тирит обречен.

Некоторое время оба сидели молча, уныло склонив головы. Но когда Пиппин поднял глаза и увидел по-прежнему ясное солнце и развевающиеся на ветру знамена, он встрепенулся.

— Нет, — заявил хоббит. — Я не поддамся отчаянию. Вот Гэндальф на моих глазах в пропасть канул, а ведь вернулся и теперь с нами. Небось устоим, хоть бы и на одной ноге.

— Верно сказано! — воскликнул Берегонд, вскочив на ноги. — Гондор пока еще не погиб. Наши стены падут разве что после того, как вровень с ними вырастут валы из вражеских трупов. Но у нас есть другие крепости и тайные ходы, что ведут в горы. Надежда и память все равно будут жить в какой-нибудь укромной зеленой долине.

— Но по мне, — заметил Пиппин, — чем бы все ни кончилось, лишь бы побыстрее. Я ведь, по правде, никакой не воин, мне и думать-то о битвах не хочется, а сидеть и ждать, когда от меня ничего не зависит, и вовсе невмоготу. Как долго тянется этот день! Ждать и ждать — просто невыносимо. Полагаю, кабы не Гэндальф, в Рохане так и ждали бы невесть чего.

— Тут ты в точку попал, — кивнул Берегонд. — У нас многие чувствуют то же самое. Но погоди, вот вернется Фарамир, и все, может быть, переменится. Он отважен, куда отважнее, чем кажется многим. Нынче мало кто верит, что человек сведущий и в пении искусный может быть доблестным воителем, но Фарамир как раз таков. Он не столь горяч и порывист, как Боромир, но ничуть не менее решителен. Однако, — на лице Берегонда появилось сомнение, — с Фарамиром ли, нет ли — что мы сможем сделать? Штурмовать Мордор нам не по силам, только и остается, что ответить ударом на удар. Но наши руки крепки, и ответный удар будет тяжел.

Гондорец схватился за рукоять меча. При одной мысли о битве в глазах его появился воинственный блеск. Глядя на горделивого и статного, как все люди, встреченные им в этой стране, воина, Пиппин с тоской подумал, что его-то рука легче перышка.

«Пешка, — припомнил он слова Гэндальфа. — Пешка и есть, да еще и не на то место поставленная».

Когда солнце достигло зенита, зазвенел полуденный колокол. Крепость словно ожила: все, кроме остававшихся на часах, собирались к обеду.

— Пойдем со мной, — предложил Берегонд. — Пообедаешь сегодня с нашим отрядом. Возможно, правитель оставит тебя при себе, но пока ты еще никуда не причислен, так что тебе все равно. Мы примем тебя с радостью, да и ты, наверное, не прочь завести новых знакомых, пока еще есть время.

— Пойдем, — с готовностью согласился хоббит. — По правде сказать, мне тут одиноко. Мой лучший друг остался в Рохане, так что, не будь тебя, и поговорить было бы не с кем. Слушай, а может, ты возьмешь меня в свой отряд? Или хоть замолвишь словечко?

— Такие дела решают командиры, — рассмеялся Берегонд, — а я всего-навсего рядовой воин третьего отряда цитадели. Правда, в городе наша служба считается весьма почетной.

— Тогда, боюсь, это не для меня, — промолвил Пиппин. — Знаешь, давай сначала заглянем ко мне, а если Гэндальф не вернулся, я пойду с тобой… как гость.

Гэндальфа в покоях не оказалось, и Берегонд отвел хоббита в расположение третьего отряда, где Пиппину оказали самый радушный прием. В крепости все у всех на виду: слухи о прибытии Митрандира и о его долгой беседе с Дэнетором уже облетели всю цитадель. Поговаривали, будто маг привез с собой князя загадочной страны полуростков, что где-то на севере, и этот князь готов заключить союз с Гондором и выставить пять тысяч мечей. Вот-вот подойдет роханское войско — утверждали иные — и каждый из рохирримов везет с собой в седле по хафлингу, низкорослому, но свирепому и неукротимому в бою.

Эти вселяющие надежду слухи Пиппин, хотя и с сожалением, опроверг, но отделаться от княжеского титула ему не удалось. По мнению воинов, друг Боромира, удостоенный аудиенции у правителя, являлся весьма знатной особой. Его благодарили за приезд, угощали от всей души, а рассказы о дальних странах и приключениях слушали с таким интересом, что хоббиту постоянно приходилось напоминать себе о предостережении Гэндальфа и «следить за языком».

Обед закончился. Поднявшись, Берегонд сообщил хоббиту, что ему, как и его товарищам, пора на службу так что им придется расстаться.

— Чтобы не скучать, — посоветовал воин, — отыщи моего сынишку, пусть он покажет тебе город. Его зовут Бергил, а найти его можно в Нижнем Круге, там теперь все ребятишки, которые остались в городе. Спустишься туда, спроси старый постоялый двор, что на улице Фонарщиков. А мне стоять в карауле у Великих Врат.

День выдался погожий, для марта, пожалуй, и жарковатый, хотя стало немного облачно. Пиппина клонило в сон, но возвращаться в пустую комнату не хотелось, и он решил последовать совету Берегонда, хотя первым делом наведался на конюшню и угостил Светозара прихваченными с обеда лакомствами. Конь принял угощение с благодарностью, хотя нехватки в корме у него не было. Потом хоббит двинулся вниз по извилистым улочкам.

Люди глазели на него с любопытством, но вели себя учтиво и приветствовали на гондорский манер — склоняя голову и прикладывая руки к груди. Однако позади он слышал возгласы: люди высовывались из окон и призывали соседей взглянуть на «князя полуростков». Не все говорили на Общем Наречии, но что значат слова «Эрнил-и-Перианнат», хоббит усвоил очень быстро и понял, что титул прилип к нему намертво.

Наконец по множеству переходов и улиц он спустился в нижний, самый широкий круг, и ему показали улицу Фонарщиков, которая, как выяснилось, вела к самым Великим Вратам. Не составило труда и отыскать старый постоялый двор — огромное строение из выветренного серого камня. Два крыла здания выходили к улице, фасад с широкой, обрамленной колоннадой, лестницей находился в глубине. На зеленой лужайке перед домом играли мальчишки — первые дети, которых увидел Пиппин в Минас-Тирите. Стоило хоббиту остановиться, чтобы поглядеть на них, как один бойкий малец тут же припустил через лужайку ему навстречу.

— Привет, — сказал паренек, озирая хоббита с головы до пят. — Ты откуда? Чужой?

— Был, — ответил Пиппин. — Но теперь я вроде как воин Гондора.

— Да брось, — рассмеялся мальчуган. — Коли так, мы все тут воины. А лет тебе сколько, а звать как? Мне уже десять, и я скоро дорасту до пяти локтей. Мой отец в Страже служит, он там выше всех. А твой кто?

— Уж не знаю, на какой вопрос отвечать, — улыбнулся хоббит. — Мой отец хозяйствует на земле близ Тукборо, в Хоббитании. Лет мне двадцать девять, так что я чуток постарше тебя, а вот роста во мне всего четыре локтя, и больше я не вымахаю, разве что вширь раздамся.

— Двадцать девять! — присвистнул малец. — Так ты же совсем старый, как мой дядюшка Йорлас. А все равно — спорим, я могу тебя на лопатки положить или хоть на уши поставить.

— Смочь-то сможешь, — усмехнулся Пиппин, — если я разрешу. А может статься, что и сам на уши встанешь. Знаешь, в моей маленькой стране есть всякие хитрые приемчики. А там, позволь тебе сообщить, я считаюсь очень большим и сильным и отроду не позволял никому ставить меня на уши. Вот вырастешь, повзрослеешь, тогда поймешь, что не все таковы, какими кажутся с виду. Ты принял меня за хилого недомерка, а я грозный отважный хафлинг, с каким лучше не связываться. У-у!

Пиппин скорчил такую страшную рожу, что парнишка невольно отшатнулся, но тут же выправился и сжал кулаки.

— Да нет! — покатился со смеху хоббит. — Не всякому слову верь: мало ли что наболтает о себе чужеземец. Я не драчун. Но уж если ты решил бросить мне вызов, то не мешало бы первым делом представиться.

— Я Бергил, сын Берегонда из третьего отряда Стражи, — горделиво приосанившись, ответил мальчик.

— Так я и думал, — промолвил Пиппин. — Уж больно ты на отца похож. Как раз к тебе он меня и послал.