Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Орлята - Б. М. Раевский на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

— Пшоль, пшоль!! Вот кому разбить бы очки камнем!

Но Юта не смела даже шевельнуться. В гневных выкриках Жени она слышала приказ: «Молчи! Молчи! Уйди! Доберись до наших! Расскажи! Отомсти!»

Веснушчатый побросал обратно в корзинку толовые шашки. Женю повели, толкая прикладом в спину.

А Юта стояла на дороге. Ноги ее дрожали.

«Женечка! Женечка! Подружка моя!.. Броситься на фашистов, бить, кусать, царапать... Нельзя! Нельзя!.. Женю не спасешь, а погибнуть просто так, ничего не совершив, не убив ни одного врага... Оружие! Винтовку! Автомат!.. Хоть что-нибудь!»

Женю увели, а Юта стояла на дороге, оцепенев от ужаса и горя.

Очнувшись, она бросилась по скользкой обочине следом за подругой. Но Женю уже увели в село.

Юта заплакала.

Отряд расформировывали. Часть бойцов после освобождения Ленинградской области влилась в ряды Советской Армии, часть возвращалась к мирному труду: так много нужно восстанавливать, строить заново! А небольшая группа в триста человек готовилась к трудному переходу в тыл фашистам на все еще занятую ими территорию Советской Эстонии.

Юту настойчиво отправляли в Ленинград. Она отказалась. Совсем недавно ее приняли в комсомол и наконец вручили оружие — карабин. Самый настоящий карабин. И вот теперь, когда в руках у нее оружие, которым можно разить врага, ее гонят из отряда. Заставляют ехать в Ленинград! Вернуть карабин?!

А Женя, которую расстреляли фашисты? Разве не поклялась Юта отомстить за смерть подруги? Нет, она ни за что не поедет ни в какой Ленинград. Она сумеет» уговорить командование! Пусть ее оставят в отряде. Она пойдет в Эстонию, будет драться с врагом. Она отомстит!

И упрямая девочка убедила. Ее оставили в отряде. Был студеный февраль. Над Чудским озером свистел ветер, закручивал колючие снежные вихри, гнал их меж ледяных торосов, рассыпал сухой острой пылью и вновь закручивал в белые подвижные жгуты.

Отряд в триста человек продвигался по льду. Люди, одетые в белые маскировочные халаты, шли медленно. Устали. Ветер хлестал по лицам, забивал рот, не давал дышать. Люди отворачивались, чтобы хоть на секунду перевести дыхание, пробовали идти спиной к ветру, но спотыкались на торосах, оступались, падали.

— Тьфу, нечистая сила! — тихо выругался пожилой партизан. — Экой ветрила! Так и жжет!

И тотчас рядом раздался тонкий голосок:

— Не ворчи, дядя! А то не выйдет из тебя толковой старухи!

— Ох эта Ютка! Еще и шутит! В чем только сила держится?

— Наверно, в носу, — серьезно ответила Юта. — Больно уж твердый у меня кончик носа!

Кругом приглушенно смеялись. А пожилой сказал озабоченно:

— А ну, сей секунд потри! Отморозить недолго...

Юта послушно подхватила огромной варежкой горсть сухого мелкого снега и яростно начала тереть кончик носа.

Наступила ночь. Отряд все шел и шел, пользуясь союзницей-темнотой. Ветер стих; стало немного легче. Но люди устали, как слепые, спотыкались о торосы, шли, с трудом передвигая одеревеневшие ноги. Шли молча — языки не ворочались. Казалось, вот-вот отряд выдохнется, обессиленные партизаны полягут прямо на лед.

И вдруг слабый голосок неуверенно вывел;

Ну, споемте-ка, ребята-бята-бята,

Жили в лагере мы как, как, как

И на солнце, как котята-тята-тята,

Грелись этак, грелись так, так, так.

Странно зазвучала эта веселая пионерская песенка среди ледяных заснеженных торосов, трескучей февральской ночью. Пела Юта. Пела тихо, срывающимся на морозе голосом:

Дым костра, углей сиянье-янье-янье,

Серый пепел и зола-ла-ла!

Дразнит наше обонянье-янве-янье

Дым картошки у костра.

Удивительная песня! Солнце, костер, углей сиянье... Ведь все это было, было... И все это будет! Непременно будет! Не зря же дни и ночи дерутся они с врагом и сейчас вот идут по чудскому льду, навстречу ветру, может быть, навстречу смерти, но непременно навстречу победе! Не все вернутся домой. Пионеры у зажженных костров там, в далеком будущем, вспомнят погибших добрым словом и добрым делом. И новые прекрасные люди, в новом прекрасном, ими построенном мире скажут о павших в этих боях: они жили, боролись и погибли как герои. Вечная память бойцам, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!

И тверже становится шаг, поднимаются головы, воспаленные глаза вглядываются в ночную мглу.

Ах, девчонка, девчонка, если бы знала ты, какие струны затронула старая веселая песенка в сердцах товарищей по оружию!

На исходе вторых суток вышли на эстонский берег. Люди шатались от усталости.

Валенки, покрытые снежной коркой, казались пудовыми. Черный береговой лес, подступивший из вечерней мглы прямо к ледяному озеру, был зловещ и негостеприимен. В каждом темном пятне, в каждом стволе, в изгибах заснеженных веток чудился враг. Что знал отряд про этот берег? Ничего. Надо было идти наощупь. Но, чтобы не рисковать отрядом, послать сначала разведку.

— Юта! Жива?

— Жива.

Девочка лежала на снегу, уткнув лицо в согнутую руку.

— Не замерзла? — Командир склонился над ней. Она хотела встать. — Лежи, лежи. — Он присел рядом. — Ноги-то гудут?

— Как телеграфные столбы.

Командир улыбнулся.

— Не захоронила веселье под чудским ледком?

— Оно живучее.

— А идти можешь?

— Забыли что? Может, песню забыли на том берегу? Так я слетаю.

— Добро!

В одной из изб разбросанного хутора Ростой шла гулянка. Там были тепло и еда. Тепло и еда — то, чего так недоставало усталым партизанам.

Отряд окружил хутор. Хмельных гостей согнали в одно место. Выставили караулы. Наскоро перекусив, бойцы полегли спать. И никто в суете не заметил, как один из гостей, улучив минуту, бросился в сторону и растворился в темноте.

Юта спала на полу, прижав к себе свое сокровище — карабин. Когда невдалеке гулко грохнуло несколько выстрелов, она проснулась вместе со всеми, сонно протерла глаза, не соображая, где она.

С силой распахнулась дверь, и вместе с клубящимся морозным паром в избу ворвался молодой партизан:

— Немцы!

— В ружье! — скомандовал негромко командир.

Партизаны повскакали и кинулись к дверям. Юта побежала вместе с ними, но командир остановил ее:

— Останься в избе с девчатами! Готовьте перевязочный материал. Ждите приказа.

Она осталась с несколькими санитарками в избе.

Снаружи, со стороны озера, залаял, захлебываясь короткими очередями, пулемет. Ему ответил другой, со стороны леса. Гремела беспорядочная ружейная пальба. В нее вплетались глухие трещотки автоматов. Идет бой.

Идет бой. А она сидит здесь, будто девчата сами не справятся с бинтами и индивидуальными пакетами. На то они и санитарки! А она — боец, у нее личное оружие — карабин. И место ее — в бою. Сжав карабин обеими руками, она шагнула к двери и выбежала наружу.

«Я иду, Женя, подружка моя. Иду мстить!» Партизаны пошли в атаку, и вместе с ними пошла бесстрашная маленькая партизанка Юта Бондаровская. Вражеская пуля настигла ее на краю леса, когда же была добыта победа в бою. Юта упала в снег и замерла с карабином в руках, лицом к врагу, будто все еще шла в атаку.

Н. Ходза

СЫНОК

В жаркий воскресный день я сидел на берегу Финского залива. Это, пожалуй, было единственное место на побережье, где по воскресеньям не раздавались гулкие удары по мячу и не слышался визг ребятишек.

Здесь было тихо. От берега до самого шоссе тянулось тенистое кладбище, и люди берегли торжественный покой этого места. Только жадные чайки с пронзительным писком носились над водой.

Автобус в город уходил через сорок минут, можно было не торопиться, и я решил побродить по кладбищу.

Одна из кладбищенских тропинок привела меня к зеленой, свежеокрашенной решетке.

На обелиске я увидел надпись:

ГЕОРГИЙ ФЕДОРОВИЧ АНТОНЕНКО

Род. 21 VIII 1927 г. — Погиб 5 X 1941 г.

Разведчик Отечественной войны

Буйно цветущая черемуха росла у самой могилы, оберегая ее от ветров и ливней. С прикрепленного к обелиску портрета на меня пристально смотрели ясные мальчишеские глаза.

«Ребенок, совсем еще ребенок! — горько подумал я. — Проклятая война!»

Шаги за спиной прервали мои невеселые мысли. Я оглянулся. У решетки стоял какой-то человек. На широкие плечи незнакомца был накинут морской китель. Он молча прошел внутрь ограды, точно не замечая меня, сел на узенькую скамейку и облокотился на врытый в землю столик.

Я понимал, что мне надо уйти, что я здесь лишний, но, сам не знаю почему, сказал:

— Ужасно!.. Мальчик... Погиб, не успев начать жить, ничего не успев сделать...

Незнакомец поднял голову, и тогда я заметил на его смуглой щеке глубокий рубец.

— «Ничего не успев сделать...» — повторил он мою фразу. — Где вы были во время войны? — неожиданно спросил он.

— В Ленинграде. А что?

— Вы помните, как фрицы в сорок первом обстреливали наш город?

— Еще бы! Сколько раз валялся под обстрелом! Можно сказать, чудом жив остался...

— А может быть, и не чудом, — тихо проговорил моряк. — Вы не допускаете такой странной мысли... вдруг вы своей жизнью обязаны совсем неизвестному вам мальчику?

— Не понимаю...

— Понять нелегко...

Моряк невесело улыбнулся, вздохнул и молчаливым жестом указал мне на место рядом с собой.

— Огородников моя фамилия, — сказал он сипло, — Петр Сергеевич Огородников. Капитан-лейтенант в отставке...

Я понял, что услышу рассказ о мальчике. И не ошибся. В этот час я действительно узнал о подвиге петергофского пионера Георгия Антоненко.

Война застала Огородникова на флоте старшиной первой статьи. Однако воевать ему на море долго не пришлось. В конце июля его списали в морскую пехоту и назначили вскорости командиром полковой разведгруппы.

Это были черные дни. Немцы жали со всех сторон, и в августе докатился полк Огородникова от Пскова до Петергофа. Здесь, в штабе полка, он впервые увидел Жору Антоненко. Мальчик держал в руке исписанный карандашом листок из ученической тетради.

Командир полка, измотанный боями, даже не стал читать его заявление.

— Война не пионерский парад, — сказал он зло. — Нам нужны солдаты, а не юные барабанщики!

Расстроенный школьник вышел из штаба. Смеркалось, и он не представлял, куда ему теперь деться. Мать в Ораниенбауме; в Петергофе, где был их дом, немцы. Идти в Ораниенбаум Жора боялся. Он знал: оттуда эвакуируют всех подростков. А уж из тыла, конечно, не было никакой возможности попасть в действующую армию.

После недолгого раздумья Жора решил заночевать в лесной сторожке, чтобы утром снова попытать счастья в другой воинской части.

Едва он углубился в лес, как встретил знакомую бабку — тетю Улю. Она работала в Петергофе, в заводском общежитии. Ее знал весь Петергоф. Потому что она была единственным неграмотным человеком на весь городок. Когда ее уговаривали научиться хотя бы читать, старушка только посмеивалась. Посмеивалась и приговаривала:

— Я и без грамоты, родненькие, неплохо живу. Зарплату мне платят, как грамотной. Дай бог здоровья Советской власти!

Это у нее присказка была такая: «Дай бог здоровья Советской власти!»



Поделиться книгой:

На главную
Назад