Переход

Когда я вернулся домой, замерзший и мрачный, Алекс этого даже не заметил. Как не замети и моего ухода. Они с Лукасом по-прежнему сидели на кухне и вдохновенно глушили любимую текилку. И резались в карты.

Я постоял, глядя на это, и, набравшись храбрости, спросил:

— А Лукас надолго к нам?

Алекс отвлекся от игры, глянул на меня поверх своих узких очков и почесал щеку согнутым пальцем.

— Лу, — спросил он своего друга, — ты как решил?

Литовец взмахнул длиннющими ресницами, заглянул в карты, потом в стакан и наконец выдал:

— Ну я, как обещал, еще денька три…

У меня аж от сердца отлегло. Но в следующий миг Алекс нанес сокрушительный удар.

— А потом Лукас, наверное, уже с вещами к нам вернется. Мы решили жить вместе. Я его давно сюда звал. Вот только на фестиваль и удалось затащить. Зато теперь мы точно поняли, что нам надо быть вместе. Точно, Лу? — он швырнул на стол карту. — Твой ход.

13

На вечер Алекс запланировал показать литовцу город. Культурная программа по злачным местам и все такое. Меня тоже позвали с собой, и я не стал отказываться. Обычно старался лишний раз не тратить деньги, но тут вдруг очень захотелось отвлечься от всего и тоже отдохнуть. Так что уже часам к восьми мы собрались и дружно вытряхнулись из дома.

В машине Лукас занял переднее кресло, мне досталось место сзади. Алекс врубил на полную громкость диск со своими любимыми записями и сорвался с места так, словно вообразил себя Шумахером.

Да и весь вечер понесся на дикой скорости.

Поужинав в одном из ресторанчиков на Баумана, мы, не покидая этого казанского Арбата, прошлись по сувенирным лавочкам, где восторженный Лукас был осчастливлен татарской шапочкой и парой магнитиков на холодильник. Алекс рядом с ним будто впал в детство — без конца дурачился, щелкал объективом, ставя своего литовца в разные нелепые позы. Меня тоже пытался, но я никак не мог попасть с ним на одну волну… и потому предпочел дожидаться в сторонке, пока эти двое наиграются.

— А хочите я в фонтан залезу?! — совсем разошелся Лукас. Он очень чисто говорил по-русски, но иногда забавно путал слова. — Как будто водичку попить?

Он и в самом деле полез бы, но Алекс вовремя поймал литовского гостя за воротник рубашки и уговорил выпить чего-нибудь покрепче. Вместе они смотрелись как два старых друга. Если не знать, что голубые — и не догадаешься сразу.

— Давайте лучше в секс-шоп зайдем! — выдал вдруг неожиданную идею Алекс. — Давно хотел одной знакомой сделать подарочек…

Мы с Лукасом хором рассмеялись, представив себе, какого рода презент будет выбирать этот безбашенный тип.

— А пойдем! — радостно согласился литовец.

Тетечка-продавец в шопе меня, конечно же, не узнала… А вот я ее — очень даже. Она по-прежнему без лишних стеснений умела завести беседу с клиентами.

— Вам подсказать, молодые люди?

— Ага, подскажите! — обрадовался Алекс. — Нам надо член. Ну такой… нормальный, не из тех, которые на скаковую лошадь. И это… как его… силиконовый! Я читал, они лучше всего. Или нет… или это было про киберскин?.. Блин, Лу, ты не знаешь?

Лукас пожал плечами, смущенно улыбаясь.

— Киберскин лучше, — спокойно объяснила дама. — Он больше всего похож на настоящий, — она показала Алексу пару 'агрегатов', даже дав потрогать для пущей убедительности. А потом добавила, указав на нечто, выглядящее весьма экзотично… — И вот это — прекрасный подарок. Вибратор с вращением. Я им сама пользуюсь, — улыбнулась заговорщицки. — Две минуты — и ты в космосе.

Когда мы вышли оттуда с покупкой, у меня уже все уши полыхали. Наверное, к пятидесяти годам люди перестают стесняться вибраторов, но мне до этого было еще очень далеко!

Прямиком из магазина мы, конечно же, отправились в гей-клуб. Тот самый, где произошла наша с Алексом историческая встреча. За год там немногое изменилось. Все те же фрики, жаждущие простого человеческого счастья, яркие огни стробоскопов, громкая музыка и разлитое в воздухе предвкушение чего-то эротичного… Тут и там целовались однополые персонажи. Впрочем, я заметил и несколько вполне себе даже гетеро парочек. Ни те, ни другие не вызывали ничьего осуждения. Я уже не первый раз возвращался в это место и всякий раз удивлялся его атмосфере… Тому, как дружелюбно там встречают друг друга. Словно люди раз и навсегда договорились хотя бы в своем клубе забыть про заботы, страхи и необходимость надевать колючую броню.

Я взял любимого темного пива и сел на свободный стул за одним из столиков. Алекс и Лукас сразу же ушли танцевать. Они еще в кафе успели неплохо поднять себе настроение коктейлями, так что теперь им хотелось только развлекаться. Меня же — как обычно в таких местах — устроила роль зрителя. Я не спеша потягивал пиво и рассматривал людей вокруг себя.

По-хорошему мне бы стоило считать себя таким же, как они. Но не получалось. Я все-таки чувствовал себя другим… Наверное, Лукас тоже это ощутил. Когда мы с ним вышли покурить на улицу, оставив Алекса болтать с какой-то знакомой, литовец без лишних стеснений спросил меня:

— Саша, а ты тоже гей? — в отличие от всех предыдущих 'сестер' моего друга, этот парень ждал честного ответа.

И я не стал врать.

— Не думаю, Лукас.

Я и в самом деле никогда не считал себя голубым. Да, Свете нравились в свое время парни… но это было давно. И те ребята ничем не напоминали представителей 'радужного' общества. Даже зануда Альберт был все-таки настоящим мужиком — сильным и решительным.

А последний год я и вовсе ни с кем не заводил отношений… Парни привлекали по большей части только с эстетической точки зрения, а девушки… Как-то раз мне показалось, будто я влюбился в одну, но наваждение быстро прошло. Лишь оставило теплые воспоминания.

Короче, я для себя решил, что отношусь к би, и не стал больше заморачиваться на эту тему. Все равно в моей жизни еще не случился человек, которому мне хотелось бы отдать свое сердце. И я вообще не был уверен, произойдет ли это хоть когда-нибудь.

А Лукас на мой ответ кивнул и приставать больше не стал. Наверное, порадовался, что я не составлю ему конкуренцию в дележке Алекса.

Мне стало интересно, что этот парень вообще обо мне знает? Ведь если они с Алексом так близки… то вполне могли обсуждать мою персону.

Или нет?

Мне не хотелось плохо думать про Алекса, поэтому я докурил сигарету и, бросив ее в темноте на землю, дал знак Лукасу, что замерз и возвращаюсь.

В клубе было шумно и весело — началось вечернее шоу. Симпатичный парнишка на сцене показывал танец живота. Надо признать, ему этот номер удался гораздо лучше, чем всем девушкам-танцовщицам, которых мне доводилось видеть. Как-то очень уж искренне он сам наслаждался каждым движением.

— Вы пропустили, — упрекнул нас Алекс и вручил по бутылке пива. — Садитесь, сейчас будут еще номера.

Я взял пиво и сел рядом с литовцем, а на сцену вышел веселый толстяк-ведущий и принялся виртуозно пошлить. Потом играл 'сексофонист', ходила меж столов поджарая стриптизерша, были какие-то конкурсы…

Я смеялся, смотрел, слушал… и старался не думать о том, что ждет меня завтра.

14

Ночью мне приснилось, будто я порвал майку. Ощущение потери и провала было столь огромным, что я проснулся. И несколько минут отгонял ужасное видение и внезапно накативший страх…

Когда рано утром меня разбудил сигнал телефона, я понял, что этот страх никуда не делся. Он почему-то остался внутри, засел так глубоко, что и не вытащишь. Ведь как вытаскивать, если вообще не понятно, откуда взялась эта внезапная напасть?

Встал я с трудом. Чертовски не выспался после ночной прогулки. А с таким поганым ощущением внутри и вовсе не хотелось выбираться из постели.

Но пришлось…

Первым делом я, как обычно, полез в интернет, проверить что нового. И тут же об этом пожалел.

Если уж день не задался, то по всем фронтам сразу…

Мне написала Аська.

Длинное такое письмо. И ужасно честное. Не промолчишь и не забудешь такое.

'Здравствуй… Саша…' — прочитал я и зажмурился. Вдруг так тяжело стало дышать. Так больно. 'Да, я теперь знаю, что с тобой происходило… и происходит. Случайно узнала. Встретила одного знакомого нашего общего, не буду говорить, кого именно, это не важно… А он мне рассказал, что видел тебя в Казани. Но когда услышал, что ты говоришь о себе в мужском роде, и как тебя называют, то постеснялся подойти. Решил, что тебя это может расстроить'.

Да уж! Расстроить… Гораздо больше меня расстроило то, что этот добренький сукин сын вообще полез в нашу жизнь! Кто просил его рассказывать Аське? Увидел — ну и молчал бы!

В ярости я грохнул кулаком по матрасу, но это было глупо… даже не больно.

'Ты не подумай, он только мне сказал об этой встрече. А я уж точно ничего не буду рассказывать родителям. Они и так с ума сходят…

Пожалуйста, напиши им! Или позвони… Я знаю, что с мамой очень сложно говорить, но она каждый день плачет. Не спит по ночам. У нас весь дом пропах корвалолом. Это ужасно. Невозможно так жить. Я сама уже хочу бежать от них. Но куда я денусь? Если еще и я их брошу…

Скажи мне пожалуйста, что теперь делать? Говорить мне им про тебя или нет? Может быть, если я скажу, они хоть немного поймут, что происходит. Я очень боюсь за маму, у нее страшная депрессия. Да и отец такой мрачный… Мне правда хочется убежать из дома.

Саша! Позвони им! Расскажи в чем дело. Ведь так тоже нельзя! Они же наши родители. Они любят тебя'.

Любят… я смотрел в экран, а сам все стискивал кулаки в бессильном отчаянии. И не сразу заметил, что по щекам текут слезы. Ушибленная рука отозвалась болью…

Как же я устал от этого всего…

Ну почему они не оставят меня в покое? Почему не дадут жить, как я хочу? Разве я мешаю им?!

'Если ты хочешь так сильно поменять свою жизнь… или она уже изменилась… ведь лучше все рассказать. Все равно правда вылезет рано или поздно. Я уже все знаю… однажды и родителям кто-нибудь скажет. Лучше тебе с ними поговорить, а не чужим людям.

Может быть ты приедешь на выходные? Хоть на одну ночь? Я обещаю, что не дам маме на тебя кричать. Пожалуйста, приезжай… мне тебя очень сильно не хватает.

Твоя Ася'.

Я выдохнул, потер больное предплечье. Оно вдруг так ужасно разнылось, хоть срочно анальгином закидывайся.

Что ответить Аське?

Я кое-как оделся, проглотил таблетку и, не став завтракать, пораньше отправился на работу. Пока ждал свой автобус, все думал о письме.

На самом деле проблема ведь началась не тогда, когда я впервые отказался от юбок. И, по большому счету, она вообще никак не была связана с моей гендерной дисфорией. Просто однажды я понял, что родители мне — чужие люди. Даже хуже, чем чужие. Посторонним не придет в голову постоянно лезть со своими нравоучениями. Меня невероятно выбешивало, что мать с отцом не способны увидеть во мне взрослого человека, имеющего свое мнение. И свои жизненные приоритеты. Пусть я мог ошибаться, падать… но это были мои ошибки! Я не хотел чужой мудрости. И стоять на месте тоже не хотел. Лучше делать и жалеть, чем не делать и жалеть. Я всегда предпочитал жить именно так. А родителей это не устраивало. Ну не понимали они, что каждый человек имеет право сам выбирать свою дорогу. Даже если этот человек — плоть от плоти твоей…

Мне давно уже казалось, что, кроме общей крови, нас ничто больше не связывало. Может быть, причиной было нежелание матушки рожать меня. Или ее попытка избавиться от меня, когда я стал постарше… Аська появилась слишком быстро, родители не были готовы к такому расширению семейного состава. И отдали меня бабушке с дедом. Ненадолго. Всего на пару лет… но я, как это ни странно, запомнил и расставание с любимым домом, и страх одиночества и после — нежелание уезжать от стариков. Они как-то очень быстро стали мне ближе и родней, чем отец с матерью.

Тем горше было терять их одного за другим. Сначала ушел дед, а за ним и бабуля. После этого у меня, по большому счету, остался только один близкий человек — Аська. Да и она на самом деле никогда не разделяла моих увлечений и образа жизни.

Я не могу сказать, что совсем не любил родителей… Это было бы ложью. Любил, конечно… В детстве дурачился с отцом, он катал нас с Аськой на спине, изображая лошадку… покупал нам мороженое по выходным и отводил за руку на школьную линейку в младших классах. От мамы я научился вкусно готовить и не сдаваться. Они всегда вызывали во мне уважение.

Но…

Только до того момента, пока не начинали учить жить. И требовать быть таким, каким ОНИ хотели меня видеть. Потому что в такие минуты слишком отчетливо становилась видна эта проклятая потребительская сущность… Вроде как, мой ребенок — что хочу, то и делаю с ним. Каким хочу — таким и леплю. И наплевать на его собственные чувства.

Та ссора после моего разрыва с Альбертом особенно ярко показала всю гадость, которая кипела в родителях.

Я просто понял, что не нужен им таким, какой я есть.

Им нужна была абстрактно хорошая девочка Света. Другого ребенка мои родители НЕ ХОТЕЛИ. И я знал — если скажу им, кто я на самом деле, они откажутся от меня. Да. Вот так просто. Окончательно покажут на дверь.

И вроде бы — какая мне разница? Ведь сам давно ушел… Но в том то и дело — сам.

В том то и дело… я до сих пор зависел, черт побери, от их мнения!

И это было хуже всего…

Я боялся, ужасно боялся почему-то услышать от них что-нибудь вроде 'лучше бы ты умерла!' или 'у нас теперь только один ребенок!'. А второго больше нет… и не надо. Такого.

Такого урода ненормального.

Позора для всей семьи.

— Площадь Свободы, — объявили из динамика автобуса, и я понял, что едва не проехал свою остановку. А голос добавил по-татарски то же самое: — Ирек майданы тукталышы.

Сколько ни катался в Казанких автобусах, все никак не мог привыкнуть к тому, что дикторы вещают везде на двух языках. Так иногда доставало… Но на этот раз мне было вообще фиолетово. Я почти не воспринимал окружающий мир. Шел к офису и думал, ну почему мне так не повезло с родителями?

На сайте дизайнеров я случайно познакомился с таким же существом, как и я. Только оно никак не решалось на какой-нибудь серьезный шаг… Девчонкой ведь быть проще. Эта Юлька постоянно грузилась на тему своей ненормальности, но о переходе даже думать боялась. И о том, чтобы все честно рассказать о себе родителям — тоже. А ведь они ее любили. И, в отличие от моих, по-настоящему. Они не мешали ей носить пацанскую одежду, стричься под полубокс и вообще заниматься всем, что душе угодно.

Они бы поняли ее. Его.

Мне такого счастья не досталось.

И я просто удивлялся, как можно чувствовать себя несчастным при такой поддержке в потенциале. Но агитировать Юльку на переход не собирался. Нафиг нужно. У каждого своя судьба и свой выбор. Главное сделать его вовремя. А не тогда, когда тебе уже за тридцать, и у тебя задница — шире экскаватора.

Я вздохнул, отгоняя зависть к Юльке, и крепко задумался, что же ответить сестре… В конце концов решил как обычно отмазаться вежливо-нейтральным письмом для родителей о том, что у меня все хорошо.

Я понимал — это трусость. Но ничего не мог с собой поделать.

15

Лукас переехал к нам в начале ноября.

С большим чемоданом, ноутбуком и кучей своих дурацких привычек… Он, как и Алекс, никогда не закрывал за собой унитаз, оставлял немытой посуду и курил прямо в доме. Все эти малозначительные мелочи меня почему-то ужасно бесили… И вообще я стал каким-то до неприличия психованным. Иногда едва сдерживался, чтобы не наорать на кого-нибудь дома или на работе. Меня раздражали все. И все раздражало. Пробки на дорогах, очереди в кассу супермаркета, грязные лужи… Может быть, причиной тому был обычный ПМС. Или мерзкие тучи, которые занавесили все небо от края до края. Солнца почти не появлялось… погода невыносимо угнетала. И город казался чужим, враждебным. И все настойчивей пульсировала одна только мысль.

Уехать.

Уехать как можно дальше от места, где меня знали. Где случайно могли увидеть старые знакомые.

Эта мысль не давала мне покоя… Пульсировала, как бомба с часовым механизмом.

Я без конца думал про Питер.