Подводные мастера

Захаров поставил лохань на дорожку аллеи и осторожно приподнял брезент. В обрезе барахталось что-то плоское, черное с зеленым отливом, усыпанное молочно-белыми пятнами, с единственной, но большой колючкой на длинном и скользком хвосте. Водолазы расхохотались.

Захаров тоже улыбался, не понимая, над чем же смеются товарищи.

Старичок, отошел в сторону и, близоруко прищурившись, издали разглядывал рыбозверя.

Кончив смеяться, Якубенко похлопал Захарова по плечу и сказал:

— Слушай, парень, так ведь это не лиса.

— А кто же это?

— Да самый обыкновенный морской котище, уж я-то знаю их. Они мне не одну резиновую рубаху своими колючками прорезали.

— Вот тебе и на! — упавшим голосом сказал Захаров. — А может быть, это лиса, ребята, ведь у нее тоже хвост с колючками?

— Колючки и на шиповнике бывают.

Захаров снял фуражку и провел рукой по волосам.

— Нет, парень, — сказал Гераськин, — твоя лисица — обыкновенный морской кот. И в институт ты с ним лучше и не показывайся. Там их и без твоего хватает.

Якубенко носом ботинка пошевелил кота и сказал:

— Ишь, ведь пятнистый. Надо же, какой хвостище отрастил.

Он нагнулся и хотел потрогать кота за хвост.

— Оставь! — сказал Захаров.

— Давай тащи его без разговоров на набережную.

— Зачем? — удивился Гераськин.

— В бухту его!

Лохань с котом понесли на набережную. Старичок ковылял сзади.

На набережной было не много публики. Лоханку поставили на каменный парапет. Кот забарахтался, словно почувствовал близость воды.

Захаров отошел в сторону, а Якубенко осторожно, двумя руками приподнял кота, но живот у кота был скользкий и мягкий, рука Якубенко скользнула под хвост, к концам малых плавников, и вдруг наткнулась на что-то холодное и твердое.

— Эй, стой, погоди! — сказал Якубенко и перевернул кота на спину.

— Видал?

Гераськин хоть и нагнулся, но ничего интересного не заметил.

— Долго вы там? — закричал Захаров.

— А ну-ка иди сюда, — сказал Якубенко, — посмотри, какое ты чудо поймал.

Захаров подошел, нагнулся, но тоже ничего особенного не разглядел.

— Да посмотри ты хорошенько, — сказал Якубенко и показал пальцем: — Видишь?

У самого основания хвоста, сквозь нижний малый плавник было продето маленькое плоское серебряное колечко.

— Ого! — сказал Гераськин. — Котяга-то с сережкой!

— Н-да, — засмеялся Якубенко, — такую серьгу только старому цыгану впору носить.

— Эх вы, — сказал Захаров, — разве это серьга? Это же маленькому ребенку ясно. Миграционная путевка это!

— Путевка? Ми-миграционная? Это вроде чего же?

Придерживая беспокойного кота, Захаров носовым платком тщательно и торопливо вытирал колечко.

— Так это же, — объяснял он, — вроде паспорта у рыб. Понимаете, выпускают такую зверюшку где-нибудь в Батуми или в Одессе…

— Кто выпускает? — перебил Захарова Гераськин.

— Ну мало ли кто! Ученые… Институт какой-нибудь. Биологическая станция… Выпустят — и до свиданьица. Плыви куда хочешь. Хочешь — в Херсон, хочешь — в Севастополь. А чтобы он не заблудился, не потерялся, ему вот такое кольцо и нацепляют под жабры или под хвост. Ну и, конечно, на колечке пишут. Кто он, откуда, какого возраста…

— Значит, и тут написано? — спросил Гераськин.

— Определенно написано, — сказал Захаров. — А ну, посмотрите.

Все наклонились, но прочитать надпись никому не удалось. Буквы, которые были высечены на маленьком серебряном колечке, им приходилось встречать только на бортах иностранных пароходов в плавании или на затонувших кораблях на дне моря.

— Эге, — засмеялся Гераськин, — да наш кот никак иностранец.

Старичок, который до сих пор стоял в стороне и прислушивался к разговору, подошел ближе и сказал:

— Разрешите, товарищи, я прочитаю. Я знаю французский язык.

Но прочитать и ему не удалось.

— Нет, без очков не могу, — сказал он.

— Давай, Захаров, — сказал Якубенко — неси своего кота в институт.

* * *

Строгий швейцар не пропустил в институт ни Гераськина, ни Якубенко. Проскользнуть в ворота с Захаровым удалось только одному старичку. В институтском дворе Захарова встретил высокий человек в белом халате.

Это был известный профессор — ихтиолог, директор института.

Захаров, волнуясь, рассказал ему, в чем дело.

— Отлично сделали, что поймали нам меченого кота, — сказал профессор. Тут он увидел колечко и пальцем даже щелкнул:

— Батюшки, метка-то конца прошлого столетия! Давно уже метят рыб серебряными пластинками на проволочках, а этот кот плавает себе преспокойно со старинным кольцом.

— Ну, товарищ водолаз, — обратился профессор к Захарову, — должен вас поздравить: по колечку мы теперь узнаем возраст кота, неизвестный до сих пор науке. Рыбьи года узнавались обычно по костям, но у морских котов, лисиц и акул вместо костей хрящи, и узнать их лета было невозможно. Несите вашего путешественника в помещение, там мы узнаем, чей он и откуда.

Кота принесли в лабораторию. Профессор вооружился лупой и блестящим острым ланцетом ловко одним ударом отделил колечко от перепонки плавника.

— А паспорт-то у вашего кота русский, — сказал профессор и прочитал на колечке короткую надпись по-латыни: «Владивосток № 547».

Не говоря больше ни слова, он достал с полки старые пожелтевшие газеты и начал их перелистывать, искать что-то.

— Нашел! — сказал он наконец, ткнув пальцем в пожелтевшую страницу. — «Объявление», — прочитал он и, с улыбкой посмотрев на Захарова, стал читать дальше: «Лицо, обнаружившее морского кота № 547, выпущенного биологической станцией, просим сообщить по указанному на кольце адресу в город Владивосток с обозначением времени поимки и прочих данных, указав при этом свой точный адрес, по которому биологическая станция вышлет вознаграждение».

Захаров рассказал профессору все свои злоключения, и как по ошибке он принял этого кота за морскую лисицу.

В эту минуту, уговорив после долгого спора упрямого швейцара, в лабораторию ворвались Якубенко и Гераськин.

— Тише вы! — сказал Захаров и представил профессору своих товарищей.

— Вы что, тоже рыбами интересуетесь? — спросил профессор, пожимая их большие обветренные руки.

— Нет, — сказал Якубенко.

— Это Захаров рыбовед у нас, — сказал Гераськин. — Всё рыбками увлекается, не пьет, не ест, на берег не ходит. А тут вот еще вместо лисицы кота поймал.

— А разве это плохо? — сказал профессор. — Ведь ваш товарищ — самый настоящий энтузиаст. Человек, который увлекается, фантазирует, ошибается, но учится даже на ошибках… Вы знаете, Владимир Ильич говорил, что фантазия есть качество величайшей ценности. Энтузиасты, товарищи, нам нужны. И у нас их, по счастью, немало. А вот за границей это племя, надо прямо сказать, вымирает.

Вот еще пять-шесть лет назад выпустили мы таким же образом несколько опытных рыб, и серебряные пластинки на спинные плавники привязали, и на всех европейских языках надписи сделали. И хоть бы что! Представьте себе: только один-единственный ершик домой вернулся. Да и того выловили где-то возле сардинских берегов моряки с нашего советского угольщика.

Профессор повернулся к Захарову и крепко пожал ему руку.

— Разрешите, товарищ Захаров, горячо поблагодарить вас от имени нашей советской науки. С сегодняшнего дня мы считаем вас нашим постоянным корреспондентом. Продолжайте в том же духе. Изучайте морское дно, ловите всё, что вам покажется интересным, и сачком, и сетями, и голыми руками…

— Вы ему, товарищ профессор, потрудней что-нибудь задавайте, — сказал Гераськин, — в случае чего мы с Якубенко поможем.

Водолаз Зыбков

Была осень — лучшее время для ловли трепангов.

Водолазный баркас зашел в самую глухую бухту моря и бросил якорь.

Двое качальщиков водолазной помпы быстро начали перетаскивать к трапу водолазные принадлежности: шлем, груза, манишку, сигнал. Водолазы Дудыкин и Коваленко с ключами в руках присоединяли к помпе длинный резиновый шланг, а водолаз Зыбков сидел в рубке и готовился к спуску под воду.

Натягивая на себя вязаное шерстяное белье, он всё время поглядывал на вешалку. Там висели старые водолазные костюмы, ободранные, выцветшие, в сплошных заплатах. Но Зыбков глядел не на них. Он любовался новеньким костюмом, который висел с краю. По зеленому тифтику костюма растянулась во всю грудь несмываемая надпись крупными яркокрасными буквами:

К. Ф. ЗЫБКОВУ ЗА ДОЛГОЛЕТНЮЮ РАБОТУ

Вчера на торжественном собрании директор рыбоконсервного завода вызвал Зыбкова на трибуну и вручил ему этот костюм.

— Довольно, — сказал он, — товарищ Зыбков, ходить тебе под воду в старье. Примерь-ка новый костюм, — как он на тебе сидит.

— Под водой примерю, — ответил Зыбков, поблагодарил и, взяв костюм, сошел с трибуны под громкие аплодисменты.

В старом костюме Зыбков проработал семь лет, — на четыре года больше, чем полагается. Столько проносить костюм мог только очень опытный водолаз. Но теперь со старым костюмом можно было расстаться.

Зыбков поднялся с банки, снял с вешалки новый костюм и крикнул водолазам:

— А ну, подходи, наряжай в обновку!

Водолазы и качальщики натянули на него костюм, надели манишку, калоши и опоясали толстым кожаным ремнем, на котором висел в медном футляре большой водолазный нож.

Зыбков важно прошелся в обновке по палубе баркаса.

— Ой, Константин Федорович, ты теперь красавец писаный, на тебя же все медузы сбегутся глядеть! — сказал Дудыкин.

— А вот притащи зеркало, посмотрю, в самом ли деле я красавец! — сказал Зыбков.

Качальщик принес из рубки кусок зеркала.

— Может, одеколону с берега доставить? — засмеялись водолазы.

— Без всякого одеколона пахнет, — ответил Зыбков.

И верно: от нового костюма шел острый запах свежего каучука и эластичного тифтика. Запах близкий и родной водолазам.

Дудыкин надел Зыбкову груза, прицепил к поясу сетку для трепангов и крикнул качальщикам:

— Качай помпу!

Качальщики схватились за маховики. А Дудыкин надел на Зыбкова старый медный шлем, весь в царапинах и вмятинах.

— Хоть бы почистили шлем, срам ведь надевать такой на новую рубаху, — глухо сказал Зыбков уже за стеклом шлема и грузно шагнул по ступенькам в воду.

Постепенно вода закрыла слова на тифтике «За долголетнюю работу», закрыла груза, манишку и всколыхнулась на широких плечах водолаза. Зыбков стравил воздух в шлеме и стал погружаться.

На дне ему показалось вначале темновато — будто кофе размешали в воде. Он на минуту зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел кругом густые, косматые водоросли. Среди них, у самых ног водолаза копошились мирные бугристые трепанги.

«Ну и сила же их тут, — подумал Зыбков. — Наверно, лет десять не пуганы».

И он принялся хватать обеими руками огромных, толстых червяков и засовывать их к себе в сетку.

Вдруг что-то скользкое и гибкое, как плетка, по локоть обвило ему руку. Зыбков поднял глаза и вздрогнул: перед ним в густых водорослях распластался огромный океанский осьминог. Обхватил он правую руку Зыбкова щупальцем и смотрит на него круглыми желтыми глазами. От неожиданности чуть было не попробовал Зыбков свои глаза протереть. Уж не померещилось ли? Как раз на днях пришлось прочитать одну смешную, мало похожую на правду историю о спрутах. Но тут уже не до смеха — рука точно обручем всё туже перетягивается.

Дернул водолаз руку изо всей силы, осьминог заворочался и выпустил из себя какую-то черную жидкость. Заволокло этой слизью иллюминаторы, и стало Зыбкову темно. А осьминогу только того и надо. Огромные его щупальца разом захлестнули водолазу руки и ноги. Обидно Зыбкову стало: «Загадит мразь противная костюм новый».

Кое-как дотянулся он пальцами левой руки до ножа. А нож ввинчен в футляр на шесть поворотов. Стиснув зубы, водолаз стал вывинчивать нож. В это время с баркаса задергали сигнальную веревку. «Что с тобой?» — спрашивают.

А как ответить Зыбкову, когда он связан по рукам и по ногам! Вывинчивает Зыбков нож, считает про себя, один поворот, два поворота, три поворота, четыре, пять…