Подводные мастера

Череменецкое озеро находится в Ленинградской области — у Луги.

Приехали туда водолазы, погрузили костюмы на телегу и двинулись по дороге.

Встретился им мальчишка из Череменецкого совхоза, увидел водолазов — и бегом домой.

Кричит-надрывается:

— Едут дяденьки с головами и зеленые дяденьки без голов!

Зеленые дяденьки без голов — это резиновые костюмы. Навстречу мальчишке шли летчики. Услыхали они, что мальчишка кричит, и обрадовались.

— А, водолазы, — говорят, — это они к нам едут!

Подъехали водолазы к самому Череменецкому. Тут их летчики встретили и повели через парк к себе на базу. У них в столовой на столе два ведра молока и большая буханка хлеба:

— Мы ждали по крайней мере человек десять водолазов, — говорят летчики, — а вас только трое.

— Ничего, — говорит Зубарь, — мы и втроем справимся.

Действительно, справились — два ведра молока выпили и буханку хлеба съели.

— Ого-о-о, — смеются хозяева, — вы, и вправду, за десятерых работаете.

— Таков наш водолазный аппетит — всё, кроме жареных гвоздей, едим, — говорит Третьяков и встает из-за стола.

— Ну, теперь к делу перейдем, — говорит Фадеев. — Расскажите, как потонула ваша стрекоза.

— На учебном полете, — отвечают летчики. — Пилот и механик молодые, не управились с мотором. Он у них — бряк-бряк — и прямо в озеро.

— И давно это произошло?

— Третьего дня.

— Ничего, выудим вашу стрекозу.

Вышли водолазы в парк, оглядываются. Кругом зелень, беседки, столетние липы вершинами шушукаются.

— Чей парк?

— Был когда-то монастырский, теперь совхозный.

Похлопал Третьяков огромную толстокожую липу.

— Э, старуха какая! Небось, старых хозяев помнишь? Забудь, а то срубим.

Проспали водолазы ночь, а наутро на катерах выплыли на середину озера.

Интересно летчикам посмотреть на водолазную работу. Стали они помпу качать. А водолазы принялись за дело. Одели Зубаря. Фадеев на сигнал становится, Третьяков на шланг.

А Зубарь шагнул с борта и сразу на дно. Ребята на берегу так и завизжали от радости.

Долго бродил по всем направлениям Зубарь. Это видно было по пузырькам. Наконец, вышел — да в каком виде! Весь в иле, зеленая паутина на плечах, на манишке, даже на шлеме.

— Ничего там нет, одна только грязь!

Отплыл катер в другое место озера. Снова походил под водой Зубарь. Вылез, как лягушка зеленый.

— Нет ничего, только каша непролазная, — говорит.

— Хватит на сегодня?

— Хватит.

— Ну, так раздевайся.

Одели Фадеева. Отплыл катер еще немного вбок. Спустился Фадеев. Несколько часов под водой ходил, искал.

Вылез и говорит:

— Не? там самолета — ручаюсь.

— Может, его рыбы съели? — смеется Зубарь.

— А, вернее, его совсем и не было, — говорит Фадеев.

Тут на берег вышел живой свидетель крушения самолета, молодой летчик, весь забинтованный.

— Давайте, — говорит, — еще в этой стороне пошарим.

Отплыли. На этот раз оделся и спустился в воду Третьяков. Прошло минут десять. Ничего со дна не сообщает. Водолазы уже приуныли, а про летчиков и говорить нечего, «Вот, — думают, — увяз в грязи водолаз!»

Вдруг — сигнал:

— Нашел! Спускайте трос!

Загалдели на берегу, спускают на дно толстый трос.

Вот сейчас застропят самолет и вытянут на берег. Только как его вытянешь?

На озере ни подъемного пловучего крана, ни лебедки в то время не было. Был только деревянный ворот.

Положили его на борта двух катеров и начали веревку наматывать.

А ветром относит катера всё дальше от берега.

Никак на месте не удержаться.

Остановили ворот. Как же быть?

Тут Третьяков повернулся к берегу и, показав на монастырские липы у берега, сказал:

— А вот намотаем на них канат и заставим тянуть.

— А ведь верно! Ай да изобретатель!

Перенесли конец каната с ворота на липу. А другой конец к самолету привязали.

А липы могучие — глыбу каменную выдержат. Обернули летчики канат вокруг ствола, схватились и потянули. Тянут дружно все вместе — и водолазы и летчики. Третьяков — тот даже раздеться не успел — как из воды вылез, так за канат и ухватился. Только шлем сняли с него.

— Тяни, подхватывай!

Дрожит канат, ползет, укорачивается.

— На-а-жми-и-и-и-и!

Булькнула вода, запузырилась вдруг муть в осоке, и на берег, точно зеленый крокодил, выполз самолет.

— Ура-а-а-а! — закричали с катеров и с берега.

Спасенному утопленнику прежде всего устроили душ. Окатили из шланга — всю тину смыли.

Потом осмотрели. Вся передняя часть цела, даже пропеллер. Мотор, кажется, не слишком покалечен — надо испытать. Только вот крылья помяты. Но это беда поправимая.

Повеселели все, и стали на радостях над пострадавшим летчиком подшучивать:

— Что же это вы, товарищи, — спрашивает Зубарь, — у нас хлеб отбиваете? Нырять на самолете вздумали! Мы же к вам под облака не залетаем. У каждого своя специальность!

— А ты, Зубарь, товарища летчика не разыгрывай, — говорит Третьяков. — Бывает, что и мы с тобой летаем, даже вверх ногами.

Летчики смеются.

— Летаете? — спрашивают. — Как же это так?

— А вот наберешь в рубаху слишком много воздуха, нагнешься — ну, и полетишь вверх ногами!

«Шорох»

Осень. По Неве скользят льдины. К нам звонят с водопроводной станции по телефону:

— Вышлите ваших водолазов на водопроводную станцию.

— Есть.

Сказано — сделано. Мы берем с собой помпу, груза, шлемы, калоши, шланги и едем.

В залах станции стучат машины, жужжат электрические моторы, а посредине — колодец. Мы оглядываемся по сторонам и соображаем: где же тут поставить помпу?

А инженер зовет нас дальше, наверх. Рабочие подхватили наш водолазный багаж и тащат по высокой лестнице с площадки на площадку.

Вот мы и на третьем этаже.

И здесь тоже, как в нижних этажах, на самой середине — широкий колодец.

Зачем этот колодец в доме? Во всех трех этажах колодцы, понятно, не для купанья. Это фабрика чистой воды. В каждом из колодцев — фильтр.

Невскую воду, которая попадает на водопроводную станцию по трубам, здесь три раза чистят, процеживают, фильтруют.

Из последнего колодца вода бежит уже совсем чистая. Бежит на заводы, в столовые, в квартиры.

Вот почему в этих колодцах настоящий водоворот. Вода в них ни на секунду не успокаивается, крутится, клокочет не переставая, будто в колодце волчок запустили. Это работают фильтры.

А сейчас вода спокойна, неподвижна. На дне какая-то неисправность. Надо посмотреть, в чем дело, и починить повреждение. Мы с Зубарем одеваем Орлова, а здешние рабочие принимаются качать помпу.

Одевать водолаза для нас дело привычное. Одевали мы товарищей и на баркасе, и на берегу, и на льду, а вот в комнате, да еще в третьем этаже, — не приходилось.

— Эй ты, глубоководник, ныряй в первый этаж, — говорим мы Орлову и шлепаем его по макушке шлема.

Орлов спускается в колодец. Вот он уже стучит ключом и кувалдочкой на дне. Проходит минут двадцать.

Вдруг тихо внизу стало — ключ больше не брякает. Значит, кончил работу Орлов. Так и есть: вылезает он по лесенке, кивает инженеру головой — исправил, дескать. А с самого вода так и льет струями на асфальтовый пол. Шагает водолаз по комнате, а по всему зданию гул стоит от его свинцовых подошв.

Начинаем собирать снаряжение, чтобы домой ехать, а инженер говорит нам:

— Погодите, товарищи, еще для вас дело есть; насос в Неве не работает, проверить надо.

— Есть.

Спустились мы в нижний этаж, а оттуда перенесли помпу на берег.

По Неве скользят льдины. А у берега уже метров десять затянуло тонкой коркой льда.

Оделся я. Взял в руки лом.

— Бери и другой, — говорит Орлов.

— Зачем? — спрашиваю.

— Пригодится.

Взял я и второй лом.

Начали качать помпу рабочие. Посвечивают мне с берега фонарями. Стекла моего иллюминатора сразу запотели от дыхания. Протер я их носом и спустился по лесенке. Тонкий лед так и разошелся, расплылся подо мной, и я погрузился в воду. Наверху уже сумерки, часов семь вечера, а здесь совсем ночь. Плавает надо мной лед, будто салфеткой меня покрывает.

Шагнул я по дну раза два и наступил на трубу. Брякнула она у меня под калошами. Я нагнулся, ухватился за трубу и пополз вдоль нее, перебирая руками, в глубь реки.

Валит меня течением, так и норовит отбросить от трубы. А мимо иллюминатора моего белые льдинки так и проносятся.

Мимо — это бы еще ничего, — а то они и по рукам меня колотят, и по спине, и по плечам, и по шлему барабанят.