Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Коптский крест - Борис Борисович Батыршин на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Владелец лавки, чопорный пожилой господин, подозрительно отнесся к предъявленному странным посетителем документу — доверительному письму от фирмы «Ройал Уотчез Канэдиан» из Торонто, Канада. Письмо это было сделано самим Олегом Ивановичем несколькими часами ранее, в 21-м веке, с помощью обычного фотошопа и графики, скачанной из сети.

Надо признать, часовщик имел основания для недоверия — он в жизни не слыхал о том, что в Канаде делают что-то кроме кленового сахара. Так что рассмотреть предлагаемый диковинный товар он намеревался со всем тщанием — для чего и вооружился целой горстью часовых отверток и особой лупой, вставляемой прямо в глаз, наподобие монокля. Но далее у почтенного ветерана часового дела возникли непредвиденные трудности. Он никак не мог открыть заднюю крышку часов, хотя потратил на это не меньше десяти минут. Олег Иванович сначала терпеливо ждал, а потом, вежливо испросив у господина Ройзмана пинцет, в два движения снял крышку и протянул часы удивленному владельцу лавки. Тот мотнул головой, и углубился в изучение незнакомого механизма, не рискуя, правда, прикасаться к начинке часов отверткой.

Эффект превзошел все ожидания. В какой-то момент Олегу Ивановичу показалось, что старый часовщик чуть не выронил свой монокль-лупу; он вздрогнул, а затем поднял глаза на стоящего перед прилавком господина.

— Простите, но эта система мне не знакома! — просипел Ройзман. От его чопорности и невозмутимости не осталось и следа. — Я даже не смог понять, как на ваших часах стрелки переводятся! А ключ куда вставляется? Как их заводят?

— Простите, милостивый государь, разумеется, сейчас я вам покажу как это делается. — И с этими словами Олег Иванович взял с прилавка другие часы (раскрытые Ройзман сжимал в руке, как последнюю надежду своего многострадального народа), и, вытащив шпенек подзавода, продемонстрировал часовщику стремительное вращение стрелок.

— Ключ для подзаводки не нужен; а если вот так утопить головку, — И Олег Иванович щелкнул рубчатым колесиком, возвращая его в исходное положение, — то можно ею же заводить. Только колесико крутите не в одну сторону, а туда-сюда, пока она не перестанет проворачиваться. А вот эта пимпочка — перевод календаря. Вот, так нажимаете — и дата меняется. Только это ногтем надо…

Ваня наблюдал за этой сценой со стороны — и постепенно до него доходило, что отец делает что-то не то. Глаза у старого еврея буквально лезли на лоб; он давно уже сжимал свой «монокуляр» в руке, свободной от часов, и смотрел на Олега Ивановича то ли как на опасного сумасшедшего, то ли как на Моисея, вещающего Заповеди Божьи народу Израилеву. А Олег Иванович ничего не замечал — он увлекся объяснениями и уже описывал хозяину лавки устройство пружинного браслета.

— Сударь… — сумел наконец подать голос Ройзман. — Извиняюсь спросить — откуда вы взяли этих механизмов? И только не надо мне сказать, что это сделали в какой-то Канаде! Азохн вей, там живут одни французы, а они понимают за часовое дело, не лучше, как ребе в ветчине!

Похоже, удивление заставило старика стряхнуть с себя налет венского лоска; вместо правильного, чопорного языка, коему место в магазинах Невского проспекта, он заговорил на наречии Фонтанов и Дерибасовской.

— Таки вы думаете, что я куплю этих ваших часов? Почему нет, может и куплю, только скажите — что старый Ройзман станет иметь с этого товара, кроме немножечко геморроя?

Ваня с трудом сдерживал смех — он видел, как теряет нить разговора отец, и понимал, что ситуация заходит в тупик. Олег Иванович явно промахнулся с часами: похоже, их начинка опередила свое время несколько сильнее, чем он рассчитывал, что и ввергло беднягу Ройзмана в футуршок. Сам-то Ваня успел разглядеть разложенный в витрине лавки товар — крупные, массивные часы, часть из которых была снабжена массивными откидными крышками, заводились особыми крохотными ключиками. Ключики эти были привязаны к колечку для цепочки. Любой из выставленных экземпляров был, как минимум, втрое толще тех часов, что опрометчиво предложил Ройзману Отец Ивана.

Надо было как-то выкручиваться их сложившейся ситуации — и Олег Иванович решил дать «полный назад». Он решительно сгреб часы с прилавка в саквояж, не утруждая себя возней с коричневой бумагой, и заявил:

— Если я правильно вас понял, эти часы вам неинтересны? Что ж, очень жаль, что отнял у вас время…

Ройзман подпрыгнул, словно его кольнули в зад — причем не шилом, а как минимум, штыком от винтовки «Бердан» N2.

— Ой-вэй, что ж за цурэс![52] Разве старый Ройзман имел вам сказать за то, что ему неинтересно? Нет, он таки имел сказать, за то, что ему интересно, только он не имеет понимания — откуда эти ваши часы, и какая им будет цена!

После того, как было произнесено слово «цена», разговор, наконец, перешел в конструктивную стадию. Олег Иванович и Ройзман принялись торговаться. Тут уж часовщик был уже на своем поле — взяв себя в руки, он стремительно мимикрировал, возвращаясь в образ венского коммерсанта. Из-за косяка двери, ведущей в подсобное помещение, за торгующейся парочкой испуганно наблюдал приказчик Ройзмана — похоже, весь этот цирк оказался для молодого человека в новинку.

В общем, не прошло и получаса, как высокие договаривающиеся стороны пришли к соглашению. Ройзман согласился взять всю партию оптом («гамузом», как он выразился, снова перейдя на одесское наречие) по 35 рублей за экземпляр, вместе с браслетами. Олег Иванович, вымотанный беседой с радостью согласился — и, увидев, как радостно вспыхнули глаза Ройзмана, Ваня понял, что на этот раз он с отцом крупно просчитались.

Напоследок Олег Иванович оставил в лавочке экземпляр письма и визитку, ничем совершенно не рискуя: трудно было представить себе, что в Москве в ближайшие несколько лет объявится представитель хоть какой-нибудь канадской фирмы.

Притворив дверь за необычными посетителями, часовщик обернулся к приказчику, все еще недоуменно выглядывавшему из задней комнаты лавочки.

— Лёва, что вы мне тут стоите, как памятник дюку? Ноги в руки — и скажите позвать Яшу! И пусть хватает свои гимназические бебехи! Бикицер, Лёва, и не делайте мне нервы, их есть кому испортить!

Двумя минутами позже любой, кто взял бы на себя труд понаблюдать за лавкой Ройзмана, увидел бы следующее: дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просочился молодой человек характерной наружности. Он был в старенькой гимназической тужурке, которую вместо положенных, серебряных, украшали жёлтоватые роговые пуговицы — так донашивали форму исключенные гимназисты и экстерны. Голову молодого человека украшала гимназическая же фуражка без кокарды.

Вслед за ним из двери лавки выглянул и сам Ройзман; что-то втолковывая молодому человеку, часовщик тыкал пальцем в сторону двоих пешеходов, неспешно удалявшихся в сторону Никольской. Юноша несколько раз мелко кивнул часовщику, и, перейдя на другую сторону улицы, тоже двинулся к Никольской, вслед за недавними гостями часовщика.

Глава двенадцатая

Из часовой лавки отец с сыном вышли, они вышли, разбогатев на 500 рублей. Олег Иванович кряхтел и без нужды потирал переносицу — он понимал, что сделка прошла совсем не так, как он планировал. Иван видел, в каком состоянии отец — и счел за лучшее воздержаться пока от комментариев.

Олег Иванович заглянул в бумажник — деньги, тоненькая пачка бледных, разноцветных купюр разного размера еле-еле поместились в его просторное отделение. Спрятав доходы от первой торговой сделки в карман, Олег Иванович снова потер переносицу и смущенно взглянул на сына:

— Да, брат, что-то я тут недодумал. Нет, а лавочник-то каков, оценил? Акула бизнеса, подметки на ходу режет…

— Знаешь, пап, — сказал Ваня. — сдается мне, мы сейчас подарили этому Ройзману небольшое состояние. В часах, что ты ему продал, наверное, много нового — ведь так? Он же из-за этого так удивился?

— Точно! — Олег Иванович с трудом сдержался, чтобы не сплюнуть от досады под ноги. — Ах я, олух самоуверенный! Ведь читал про такие коллизии, так нет, не пошло впрок…

— Небольшое, говоришь? — продолжал Олег Иванович, виновато глядя на сына. — Как бы не так! Готов спорить на что угодно — через пару лет этот самый Ройзман станет миллионером. Если он не будет зевать и запатентует в Европах хотя бы половину того, что он подглядит в этих часах… — мужчина снова сокрушенно помотал головой, хмыкнул и неожиданно добавил:

— Чтобы я хоть раз связался с мелочной торговлей — да ни в жизнь! Не хватало еще до челноков скатиться! — И Олег Иванович решительно зашагал к стоящей неподалеку громаде Верхних городских рядов — иначе говоря, к будущему ГУМу. — Пошли, нам еще надо одеждой приличной обзавестись…

В Верхних, Рядах Олег Иванович и Ваня не задержались. Николка покинул х еще до визита в лавку Ройзмана; слава богу, гимназист не стал свидетелем позорной торговли со старым венско-одесским евреем и конфуза Олега Ивановича. Оказалось, что Николеньке кровь из носу, надо было попасть в 4-м часам дня в уже знакомую нашим путешественникам женскую гимназию. Его дядя ставил со своими ученицами спектакль к окончанию учебного года — и взял с племянника слово, что тот не опоздает на репетицию. Так что Николке пришлось оставить друзей; они договорились о встрече через 2 часа, все там же, на углу Гороховской и Малого Демидовского.

Потратив около часа на закупку готового платья, Олег Иванович с Ваней преобразились. Ваня приобрел вид заправского гимназиста — правда, без положенной фуражки с кокардой. Отец же выбрал себе 2 костюма; один — нечто вроде охотничьего то ли сюртука то ли френча и бриджи с жилеткой, а второй — приличный партикулярный костюм тёмно-коричневой английской шерсти. Ко всему этому — две пары туфель и габрадиновый макинтош[53]. На все было потрачено около восьмидесяти рублей — и, судя по тому, как заискивающе суетились вокруг клиентов приказчики, наши герои изрядно переплатили.

Пора было отправляться на встречу с Николкой, и наши попаданцы, окинув тоскливым взглядом витрину магазина «Все для охоты и путешествий. Крупнейший в России склад оружия А. Биткова», отправились в сторону Лубянской площади.

А на часах была половина шестого. До встречи с Николенькой оставалось чуть более часа, и путешественники решили прогуляться, и, заодно, перекусить. Остановившись возле первого же лотка с горой аппетитно дымящихся пирожков, Олег Иванович с Ваней принялись разглядывать его поджаристо-румяное пахнущее содержимое. Лучше бы они этого не делали!

Во первых, выяснилось, зачем местные разносчики выпечки прикрывают свои лотки тряпицами. Иначе пирожки, булочки, бублики и, бог знает еще как именуемые вкусности, распространяющие аромат на ближайшие пол-квартала, наверняка скрылись бы под жужжащим слоем мух. А так, эти отливающие вороненой зеленью насекомые ползали по засаленным тряпицам; стоило разносчику сорвать ее со своего товара — мухи взмывали, образуя вокруг торговца и его лотка отвратительное, гудящее облако.

А во-вторых — руки продавца! Одного взгляда на них вполне хватило и Ване, и даже Олегу Ивановичу, привыкшему, вообще-то к бродячей жизни и походному отношению к гигиене (быстро поднятое не считается упавшим), для того, чтобы забыть об аппетите. То, что находилось под ногтями уличного торговца, не стоило оскорблять банальным и скучным словом «грязь». Нет, это был настоящий культурный слой, по которому ученые 21-го века смогли бы, наверное, установить все грязные лужи, по которым владелец ногтей ползал в течение последних пяти лет, а так же и безошибочно идентифицировать все подгоревшие сковородки, которые он этим ногтем ковырял. Ваня привык к тому, что даже таджики из привокзальных палаток с шаурмой, вручая клиенту свой сомнительный товар, надевают на ладонь одноразовую прозрачную перчатку, или, в крайнем случае, полиэтиленовый пакет. И когда мальчик представил, что он мог, ни о чем не подозревая, взять в рот что-то, побывавшее вот в ЭТИХ руках — его замутило и он поспешно отошел от лотка. Владелец торговой точки, (в отличие от того, на Гороховской, не ражий детина а плюгавый, скособоченный мужичонка в засаленном фартуке), проводил мальчика взглядом, и, пробурчав что-то вроде: «видать сомлел барчук», предложил Олегу Ивановичу пышущий жаром пирог. «Ископаемые» ногти при этом впивались в румяную корочку многострадального лакомства.[54]

В итоге, отец с сыном, не сговариваясь, двинулись по Никольской, в сторону Лубянски, смущенно поглядывая друг на друга. Оба в общем-то понимали, что подобная брезгливость в 19-м веке смешна — но тем не менее, решили поискать, в Москве 1886-го года не столь экстремальный образчик фаст-фуда «а-ля-рюс».

Искомое нашлось быстро — на углу Никольской и Лубянской площади имело место нечто вроде то ли кофейни, то ли кондитерской… в общем, вполне респектабельное заведение, где не зазорно было появиться приличному мужчине с сыном. В самом деле — не в трактир же им идти?

Вход в кофейню представлял из себя изящное крылечко, украшенное ажурной железной решеткой. Над крылечком красовался полотняный навес в широкую бело-синюю полосу, отделанный витым шнуром с тяжелыми кистями. Справа от наполовину застекленных дверей висела вывеска «ЖОРЖЪ COFFEUR», Варшава, Киев, Санкт-Петербург». Видимо, наши герои набрели на далекого предка сети «Кофе-Хаус».

Еще в магазине готового платья, Ваня попросил завернуть в бумагу футболку и бундесверовскую куртку, облачившись в приобретенную здесь то ли гимнастерку, то ли рубаху из плотной ткани (приказчик в лавке назвал ее «коломянка»[55]) серого цвета, с посеребренными пуговицами. Джинсы Иван решил оставить — благо, они были чёрными без каких-то бросающихся в глаза этикеток. Обувь, правда, подкачала: хотя положенные к форме ботинки на шнурках и были приобретены согласно совету приказчика лавки, но Ваня предпочел остаться в кроссовках. Гимназическую рубаху перетягивал ремень — Ваня ткнул пальцем в первый попавшийся, проигнорировав праздный, с его точки зрения, вопрос о том, в какой гимназии он учится. Примеряя обнову, Ваня привычно не стал застегивать три верхние пуговицы и решительно пресек попытку приказчика помочь ему. Воротник был жестким, он наверняка натер бы шею и мешал дышать; впрочем, проверять этого Ваня не собирался.

Надо признаться, что Ваня себе понравился в новой одежде. В 21-м веке мальчик не носил ремень поверх куртки; однако реконструкционные выезды приучили его к такой манере носить одежду — и Ваня прекрасно знал, что от перетянутого ремня внешне он выигрывает. Одно плохо — до карманов теперь было не добраться. Ну да ничего — готовясь к вылазке в 19 век, Иван прицепил на пояс сплавовскую тактическую сумку и чехольчик для «викторинокса» — и сейчас перевесил эти полезные приспособления на гимназический ремень. Внешний вид лихого странника во времени дополняла шотландская шапочка. Так что, Ваня был вполне доволен своим новым образом. И, похоже, не он один — при входе в кофейню, они с отцом столкнулись с дамой в сопровождении миловидной барышни лет 14-ти, в гимназическом платье с белым фартуком и забавной белой пелеринкой на плечах. В барышне Ваня немедленно узнал одну из учениц гимназии, которую им пришлось вчера посетить. Гимназистка явно так же запомнила его и, похоже, не осталась равнодушной к его новому обличью — во всяком случае, во взгляде, которым она окинула экипировку Вани, можно было уловить одобрение. Чрезвычайно гордый собой, Ваня уселся за столик рядом с отцом.

Яша хорошо видел, как мужчина с мальчиком скрылись в дверях кофейни. Он ходил за ними целых полтора часа, как приклеенный— только богу Израилеву известно, что за интерес нашел в этой парочке дядя Ройзман! Покинув лавку часовщика, двое отправились в Верхние Городские ряды и посетили заведение купца Серебрянникова, торгующее готовым платьем. Яша знал курносого, веснушчатого парня, служащего при этой лавке — и, конечно, расспросил его о посетителях, пока те расплачивались. Оказалось, что отец с сыном закупили целый гардероб; причем, как поведал Яше мальчишка, оказались «тюрями» — ушлый серебрянниковский приказчик насчитал им не менее 10-ти рублей лишку. Из лавки они вышли, нагруженные свертками и переодетые в только что купленное платье, и направились в сторону Лубянки — где и обосновались в кофейне Жоржа. И, судя по всему, надолго — так что посланец часовщика беззаботно присвистывая, бродил мимо лотков, приценивался ко всякой мелочи — и, время от времени, бросал взгляды на двери кофейни, за которыми скрылись его подопечные.

Глава тринадцатая

— А чего же еще вы хотели? Это ж Вика-Глист! — втолковывал собеседникам Николка.

— Как-как? Глист? И за что же вы его так? — усмехнувшись, переспросил Олег Иванович. — Впрочем, я, кажется, догадываюсь!

— Вот именно! — подтвердил Николка. — Он тощий, лезет всюду, куда не просят, и, вообще, один вред от него. Уж на что наш латинист зверь, но по сравнению с этим — просто ангел. Мало того, что папина гимназия от него стонет — так он еще и взял манеру по скверам и кофейням людей отлавливать! Его во всех гимназиях Москвы ненавидит!

— А что, у вас, человеку уже и в кофейню зайти нельзя? А где еще вам запрещено появляться? — возмущенно спросил Иван.

Николка задумался.

— Где еще? Ну… Про кофейни вы уже знаете… В трактирах и ресторанах — ну, это и так ясно. В бильярдных нельзя, в клубах. Да, и вот еще! — вспомнил мальчик. — В театры не всегда дозволяют — есть список пьес, на которые ходить можно, а если соберешься на что-то еще — надо испрашивать разрешения у гимназического надзирателя. И на ипподром нельзя — за это строго наказывают.

— Ну и порядочки, — хмыкнул Иван. — Туда нельзя, сюда запрещено… начинаю понимать большевиков. Тут кто хочешь взбунтуется.

— Прости, кого? — озадаченно переспросил Николка, а Олег Иванович укоризненно покачал головой, глядя на веселящегося отпрыска. — Нет, дядь Олег, я, правда, не понял…

Верно говорят — совместные приключения сплачивают. Прошло всего два дня, а от прежней натянутости и опасений Николеньки не осталось и следа. Он ощущал себя хозяином, принимающим чудаковатых гостей-неумех, приехавших в город из глухой провинции — и считал своим долгом оберегать их от возможных неприятностей, подстерегающих чужеземцев на улицах Москвы. Но увы — он не справился с этой ответственной задачей. Только вчера сел в лужу, не подумав о том, как пришельцы из будущего будут добираться от гимназии на Маросейке до дома на Гороховской. И вот, на следующий же день — снова оставил несмышленышей без присмотра. Не растолковал самых простых вещей — и на тебе, двух часов не прошло, как они попали в неприятности! А кто виноват? Конечно, он, Николенька Овчинников, больше некому.

История, и правда, вышла неприятная. Стоило Ване с Олегом Ивановичем сделать заказ, как за несколько столиков от них разыгралась безобразная сцена. К даме с гимназисткой, с которыми они столкнулись у входа в кафе, подошел тощий, сутулый господин в казённом мундире. Лицо его имело выражение до чрезвычайности важное, хотя и несколько кисловатое — что, впрочем, никак не компенсировало его внешней несолидности. Означенный господин весьма раздраженным тоном, постоянно срываясь на крик, начал выговаривать гимназистке и ее мамаше за нарушение неких, не вполне понятных гимназических правил.

Из речи носителя пенсне Ваня уяснил, что, во первых, этот, так некстати появившийся казённый чин, мало того, что знает девочку, так еще и преподает в гимназии, где она учится; а во вторых, появляться в местах, подобных этой кофейне, гимназисткам, похоже, запрещено — хотя бы и с родителями. Так что девочка явно нарушила правила, и теперь ей грозят неприятности. Причем, было ясно, что мать гимназистки тоже напугана происходящим, и не смеет возразить мундироносцу— что уж говорить о самой девочке! А гимназический чин, учуяв беспомощность жертв, разошелся не на шутку: покраснел, принялся резко жестикулировать, что в сочетании с его нелепой «цыплячьей» внешностью, производило эффект скорее, комический, нежели устрашающий. К тому же, какой-то момент раздраженный господин выдал «петуха» — и тут Ваня, не сдержавшись, громко хихикнул. Скандалист, услышав возмутительный звук, немедленно повернулся — и узрел новую жертву. Барышня с матерью были немедленно преданы забвению, и казённый чин, с грозным «А это что такое?» двинулся к столику Олега Ивановича и Вани. Подойдя, он уставился на сидящих тяжелым взглядом.

Олег Иванович, не вполне понимая, что от них, собственно, требуется, любезно улыбнулся. Ваня, старательно согнав с лица ухмылку, столь же любезно кивнул. Но приветливые жесты не оказали на господина никакого действия — он еще сильнее покраснел, на шее задергалась какая-то жила. Чиновник сверлил гневным взглядом Ваню и его отца и явно чего-то ожидал; Олег Иванович, желая разрешить неловкую ситуацию, осторожно осведомился: «Я могу вам чем-то помочь, любезный?

Господина словно прорвало: «Я вам не «любезный», а надворный советник, потрудитесь обращаться ко мне соответственно классному чину и с должным почтением, милостивый государь! И извольте немедленно сделать внушение вашему сыну по поводу неподобающего поведения! Пусть он НЕМЕДЛЕННО объяснит, почему позволяет себе появляться в неподобающем мест, в столь возмутительном виде!»

С лица Олега Ивановича мигом исчезла вежливо-доброжелательная улыбка. Иван знал, что отец, хоть порой и позволяет себе вспылить, все же обычно держит себя в руках; но предсказать какую форму примет его реакция на хамский выпад типа в мундире, мальчик не брался. И тут краем глаза он поймал взгляд барышни-гимназистки, избавленной от внимания вспыльчивого господина. Взгляд ее был понимающим и… сочувственным — девочка явно жалела Ваню. Разумеется, снести этого он не мог. Слегка подмигнув гимназистке (что явно озадачило барышню, не ожидавшего такого от «попавшего в беду» мальчика), Ваня заявил: «А знаете, батюшка — будь мы в Анканзасе, этого мистера давно бы уже пристрелили»[56].

Услышав реплику Вани, возмущенный господин дернулся, будто его кольнули шилом, и поперхнулся очередной гневной тирадой. Глаза девочки вспыхнули неподдельным восхищением, а ее мама — как, в прочем, и Олег Иванович, не ожидавший от сына подобной выходки, — потрясено уставилась на Ваню.

А скандалист, тем временем, обрел дар речи: «Как ты смеешь… скверный мальчишка… в какой гимназии…»

Отец Вани, наконец, сориентировался в происходящем: «Вот что, мистер, please[57], не судите строго моего сына — мы с ним недавно приехали в вашу страну и еще не вполне освоились с туземными обычаями. Вот, прошу вас — надеюсь, вы будете снисходительны к неопытным путешественникам.» — и протянул возмущенному гимназическому чиновнику визитную карточку, точно такую же как та, что оставил у часовщика.

Чиновник судорожно сцапал кремовую картонку и уставился на нее, явно не понимая ни слова в английском тексте. А Олег Иванович, заметивший быстрый обмен взглядами между сыном и хорошенькой барышней за соседним столиком, в свою очередь плутовато подмигнул Ване и продолжил: «Но, должен отметить — мой сын в чем-то чертовски прав. В тех краях, где он вырос и впервые нацепил на пояс «кольт», пулю можно словить и не за такое».

Теперь пришла очередь Вани бороться со смехом. А вот господин в пенсне ошалел окончательно. Ситуация была нерядовой: странно ведущий себя, но, тем не менее, приличный мужчина и мальчишка, злостно нарушающий установленную гимназическую форму одежды, откровенно издевались над ним, да еще и в присутствии ученицы гимназии, где он служил! Злосчастный преподаватель (как объяснил потом Николенька — латинист женской гимназии, Суходолов Викентий Аристофанович), ясно представил, какие злорадные шепотки поползут завтра среди его учениц.

Он, наконец, разобрал надпись на визитке, и теперь лихорадочно пытался понять, как выйти из отвратительной ситуации. Не продолжать же безобразную сцену, раз уж эти двое оказались иностранцами, да еще из Америки! Конфликт с такими личностями мог выйти простому учителю гимназии боком — случись что, и полиция и начальство встанут на сторону иностранцев. Тут и до неприятностей по службе недалеко…

И разгневанный латинист сдал назад.

— Да, милостивый государь, я понимаю… но, все же, сделайте внушение своему сыну, что не подобает появляться на улице в гимназической форме, не имея на это соответствующего права, да еще и проявлять неуважение!

— Простите, мистер, мы видели, какую одежду носят дети в вашем городке — и приобрели в магазине такую же, чтобы малый не слишком выделялся. А знаю я этих сопляков — враз предъявят претензии чужаку за то, что тот без спросу завернул на их ранчо. Но менеджер в магазине не предупредил нас, что это есть uniform[58], а не костюм для civilians[59]

Олег Иванович нарочно уснащал язык киношными американизмами, работая на образ приезжего из дикой Америки. А Ваня довольно взирал то на ошалелого гимназического цербера, то на миловидную барышню, прикидывая, однако, что придется выслушать от отца по поводу неуместной шутки…

Что ж — инцидент был исчерпан, и незадачливый педагог счел за лучшее покинуть поле боя. Ваня с отцом допили кофе с бисквитом, причем Ваня все продолжал переглядываться с давешней гимназисткой. Покидая заведение, он даже слегка поклонился ей, удостоившись милой улыбки и пунцовых щечек — барышне явно польстили эти знаки внимания.

— В общем, я понял: этот ваш Глист не мог до нас не домотаться. По подлости своей, глистовой натуры. Опять же — служба такая. — заключил Ваня. — Обидно, конечно, глупо подставились…

Олег Иванович поморщился, однако согласился с сыном. Он был смущен — надо же, сам поучал Ивана насчет внимания к деталям, и вдруг — такой прокол! Да еще и после позорной сцены в часовой лавке! А всего-то надо было — посидеть лишние полтора часа в интернете, поискать материалы, касающиеся и наручных часов и правил поведения учащихся гимназий. Ведь не может быть, что таких сведений не нашлось! Нет, как хотите, а эта промашка, как и гнусный инцидент с часовщиком Ройзманом, целиком на его совести.

А Ваня, тем временем, продолжал допытываться:

— Ну ладно, с воротником я понял: вас заставляют, как зольдатиков, пуговицы до верху застегивать, а кто не спрятался — я не виноват. Так? — Николка мотнул головой, подтверждая правоту товарища.

— Насчет подсумков тоже все ясно — не положено, нет у вас таких девайсов в употреблении, а значит — нефиг выпендриваться. Хорошо, учтем на будущее. Но чем ему тебе джинсы-то не понравились? Чёрные, лейблов ярких нет, молния даже не видна. А что сшиты не по фасону — ну так, не так уж сильно они и отличаются…

— А вот и сильно. — не согласился Николка. — Ты просто привык к своим… как их… джинсам, да? — и не замечаешь. А со стороны, ты поверь, они совсем по другому выглядят. Да, дядя Олег? Вот скажите ему! — обратился мальчик за поддержкой.

— Ох, да не трави ты душу, Никол… — Олегу Ивановичу было неловко, но не согласиться с гимназистом он не мог. — Сам ведь видел: ну НЕ ТАК он выглядит! Хоть и нацепил на себя эту рубаху гимназическую, а все равно — выделяется, как эльф в занавеске[60]… то есть прости, как белая ворона. Нет, чтобы сразу надеть на себя все, что в магазине куплено!

— Вот видишь? — попрекнул Николка Ваню. — Но главное — они же другого цвета! Сам вот посмотри — рубашка у тебя серая, а джинсы-то эти самые — чёрные!

— Ну так и что? — не понял Иван. — Не голубые же, или, скажем, оранжевые? Чёрные — и чёрные, вполне себе комильфо.

— А вот и нет! — строго ответил гимназист. — Это только старшеклассники могут брюки и рубаху разного цвета носить, чтобы… как это дядя говорит? Фрондировать, да! Но вот у нас в гимназии это не проходит, у нас за отступление от формы знаешь как наказывают? — и Николка от избытка чувств помотал головой, отгоняя какое-то неприятное воспоминание.

— Ну ладно, ладно, уяснил. Будем ходить по уши в фельдграу[61], как и положено по вашему уставу. Остается еще и ранец, как у тебя, завести — и все, клоуны приехали. — сдался Иван. Он, конечно, понимал, что в чужом времени надо соблюдать осторожность; и перво-наперво правильно выбирать внешний вид. Но… он и не предполагал, НАСКОЛЬКО неудобна в 1886 году что одежда, что школьные ранцы. Мальчик, привыкший к легкому, спортивному стилю, к джинсам, ветровкам и компактным рюкзачкам, воспринимал моды конца 19-го века, как личное оскорбление.

— А ты тоже хорош. — попенял сыну Олег Иванович, который все не мог отойти от своего прокола. — Кто, скажи на милость, тянул тебя за язык, что ты начал ковбоя разыгрывать? Тоже мне, Билли Кид[62]!

В общем, денек выдался веселым. Хотя — и весьма плодотворным. Мы возвращались домой, имея в кармане более чем солидную, по меркам 1886 года, сумму. Отец прикинул: если ограничиться съемом квартиры у дяди Николки, и повседневными расходами, то вырученных денег, даже с учетом потраченного, хватит месяца на три.

Вот, приблизительно, чтоб вы примерно представляли, здешние цены:

Хлеб — около 3-х копеек за фунт, мясо — до десяти копеек, в зависимости от качества. Хлеба вообще здесь едят очень много, с нашим 2014-м годом не сравнить. Дома я, помнится, и в обед-то нечасто кусок хлеба брал; а здесь, первое, что я увидел за семейным столом у Овчинниковых — так это мельхиоровую хлебницу, доверху наполненную неслабыми ломтями. Хлеб ели со всеми блюдами, несмотря на обилие на столе выпечки.

Но вернемся к ценам. Фунт масла — около 30-ти копеек, сахара — гривенник. Кстати, заметили, что я уже успел перейти на фунты? О привычных мне килограммах, метры и литрах здесь и понятия не имеют — в ходу всяческие «золотники», «аршины», «сажени», ну и конечно, фунты с пудами. Причем, фунты были не те, что известны нам по английским и американским фильмам. В русском фунте 409 граммов, и равняется он 32-м лотам, или, 96 золотникам. А так же — составляет сороковую часть пуда. Вам уже надоело? А попробуйте все время держать в голове десяток эдаких головоломок!

Поесть в харчевне с говорящим названием «пырка» (своего рода общедоступные столовки с продажей спиртного и весьма сомнительными нормами чистоты) можно было и вовсе почти даром: за три копейки — чашка щей из серой капусты, за пять копеек — те же щи, но густо сдобренные постным маслом, а так же жареная или тушеная картошка. Это, конечно, если рискнешь туда зайти, и, тем более, отведать местной снеди. Я бы не рискнул — и вам бы не советовал. О гигиене здесь понятия самые приблизительные. Да и публика… впрочем, не будем снобами, а лучше припомним наших бомжей и гастарбайтеров. Вот-вот, примерно то же самое, только у каждого второго — борода от самых ушей.

А вообще, если хочешь вкусно перекусить, но не собираешься тратиться на «парижскую кофейню» (вроде той, где мы с отцом нарвались на полубезумного латиниста с ником «Вика-Глист»), можно поискать местный аналог МакДональдса. Называется он «Булочная Филиппова»[63]. Этот фастфуд имеет с десяток точек по всему городу, и является именно что фастфудом; по рассказам Николки я понял, что Филиппов[64] первым додумался устроить при пекарне магазинчик и закусочную с выпечкой — и быстро стал лидером здешнего рынка. Вот в его заведениях уже не встретить обтрюханного лоточника с грязными ручищами и в засаленном до потери исходного цвета фартуке; все здесь чисто, прилично и, главное — очень вкусно.

Филипповские сайки (такие овальные белые булочки) славятся на обе столицы, а сам владелец носит гордый титул «поставщика двора Его Императорского Величества». Причем — продукция местного хлебного олигарха отличается весьма доступными ценами. Прогуливаясь по центру Москвы, мы с отцом, интереса ради заглянули в одну его пищеточку. Булочная как булочная — только в дальнем углу, возле длинных железных ящиков стоит немаленькая толпа, и все жуют местные заменители гамбургеров — пирожки с яйцами, грибами, мясом, изюмом или вареньем.

Публика здесь самая разная — от бедных студентов до пожилых чиновников в дорогих шинелях; от расфранченных дам до бедно одетых теток пролетарского происхождения. Мы с отцом не удержались и тоже взяли по пирожку.

Вы замечали — в последние несколько лет в московских подземных переходах развелось немерено киосков со «свежей выпечкой», предлагающих широкий ассортимент пирожков и слоек? Довольно, кстати, приличных — хорошая альтернатива кошачьим трубочкам и шаурме из таджикских палаток. Вспомнили? А теперь — забудьте. Попробовав филипповские пирожки я понял, что до сих пор не знал, что из себя представляет это исконное русское лакомство.

Ну, с хлебом насущным, вроде, пока все. О ценах на одежду мы уже получили представление во время визита в ГУМ — ну, в смысле, в Верхние городские ряды. Аренда пяти комнат (плюс здоровенное нежилое помещение под ними, на которое отец сразу положил глаз) обошлась бы нам в 45 рублей в месяц — по местным меркам это, как выяснилось, очень солидная сумма. Ну и по мелочам: конка — 3 копейки, извозчик — до 5 копеек любой «рейс» в пределах Садового, пообедать в приличном ресторане (не путать с трактирами!) — рубль. При наших средствах можно месяца два ни о чем не думать.

Но что это я все о деньгах да о деньгах? Что, и поговорить больше не о чем? Вот, скажем — отец рассказывал, что большевики после революции снесли в Москве очень много церквей. Ну и в школе, на уроке москвоведения (был такой предмет в начальных классах) тоже шла об этом речь. Потом, правда, кое-что восстановили — например Храм Христа-Спасителя, — но очень мало. Так вот — и понятия не имел, сколько в Москве раньше было церквей! Да, пришлось товарищам постараться, ничего не скажешь… Пока мы ехали на извозчике от Лубянки до Гороховской, я насчитал их десятка три— буквально на каждом углу, в каждом квартале — и ни одной из них я не помнил — к нашему времени почти все эти церкви снесли. И у каждой, на ступеньках — отец сказал «на паперти»[65], бог знает, что это означает, — толпы нищих! Причем больше нигде я них не видел, похоже, для местных бомжей церкви играют примерно ту же роль, что для наших — вокзалы.

И, кстати — я рассказал Николке о той барышне, которую я героически спас в кофейне, прикрыв ее от Вики-Глиста. Представьте — он узнал в ней Вареньку Русакову, подругу и одноклассницу своей сестры, Марины! Варенька, оказывается, не раз бывала дома у Овчинниковых, но дружбы с ней у Николки не получилось — мальчик прямо назвал спасенную нами барышню задавакой. Могу понять, почему: Варенька находилась на пороге романтического возраста, и лопоухий Николка, который, к тому же, был на год ее младше, вряд ли мог претендовать на серьезное к себе отношение.

Кстати, Николка удивился, узнав, что девочка была в кофейне с матерью. Оказывается — Варенька родом из Ярославля. Ее отец, артиллерийский майор, погиб в 77-м на Шипке, а девочку, как дочь погибшего офицера, зачислили в благотворительную московскую гимназию. Впрочем, жила Варенька не при гимназии, а у своих московских родственников.

Марина, сестра Николки, будто бы, рассказывала, что мать Вари хлопочет о ее переводе в московский институт благородных девиц — но, пока, без успехов. По всему выходило, что женщина в очередной раз приехала в Москву по делам, связанным с хлопотами о дочери, ну и решила побаловать свою ненаглядную Вареньку кофе с эклером. И та, не стала отказывать себе в удовольствии. И, если бы не мы с отцом — ох, как аукнулось бы ей это кофе с эклерами! А так — и тебе бесплатный цирк с участием Вики-Глиста и вашего покорного слуги, и тема для сплетен на пару дней.

Должен сказать, мне было непросто добиться от Николки подробностей касательно спасенной мною барышни; мальчик был поглощен предстоящим визитом в 21-й век. Я, разве, еще не рассказывал? Ну как же — мы, все втроем, решили, что после прогулки по магазинам мальчик отправится с нами, в 2014 год, примерно на пол-дня. Я не сразу понял, откуда возьмутся эти самые пол-дня — ведь когда подошли к дому на Гороховской, стрелки приближались к 7-ми вечера. Но отец развеял мои сомнения, напомнив, что на нашей стороне, прошло всего-то минут 20. Помните про эффект замедления времени? Так вот, мы, все втроем, провели последние 3 часа на этой стороне портала; а значит, там, в 21-м веке, время текло в 10 раз медленнее, и мы должны были вернуться в 16:18 с какими-то секундами. И наоборот — стоит нам всем втроем, перебраться на ту сторону, как время в 19-м веке замедлится для нас в 10 раз. А значит, мы смело можем пробыть в 2014-м году 6 часов — и вернуться в 1886-й год всего через 36 минут.

Честно говоря, у меня мозги кипели, когда я пытался представить себе все эти временные фокусы. Выходило, что каждый раз придется скрупулезно высчитывать сдвиги по времени, чтобы не попасть, так или иначе, впросак.

В общем, обсуждая то Вареньку Русакову, то хроно-парадоксы, мы, не спеша, подошли к дому на Гороховской. И совсем, было, собрались уходить в портал — но тут Николка заявил, что должен забежать домой и переодеться, а заодно и избавиться от тяжеленного ранца. Не стоило лишний раз попадаться на глаза Фомичу — и мы договорились, что будем ждать Николку на той стороне портала через полчаса — и прямо с улицы ушли в свой 21-й век.

Яша проводил отца с сыном от кофейни Жоржа до самой Гороховской — для этого, правда, пришлось ловить «ваньку»[66]. Получив команду «ехать вон за той пролеткой», кучер заломил сверх обычной платы гривенник. Яша не стал торговаться — экипаж с Олегом Ивановичем и Ваней скрывался за поворотом, и юноша не хотел терять их из виду.



Поделиться книгой:

На главную
Назад