Кровь и почва

— Известно где Аршфорт?

— Три часа назад передали, что фельдмаршал ведет бой с имперской гвардией за узловую станцию в городе Аудорф в тридцати километрах от столицы. Но связь с ней оборвалась. Если он эту станцию возьмет, то тем самым отрежет Химери от всего мира. В первую очередь от телеграфа. Вот посмотрите, — пригласил он меня к карте на стене и отодвинул с нее легкую шторку. — Отводная ветка к столице от меридиональной железной дороги пока в руках мятежников. Как и обе станции в самом Химери, и пассажирская, и товарная. А главное шоссе легко оседлать, складки местности позволяют, как на востоке, так и на западе. Есть, конечно, проселки. Но любой выход сил мятежников из города под наблюдением.

— Что войска мятежников? Есть о них сведения?

— Ночь они провели в казармах. В местах постоянной дислокации. Сейчас у них… — майор посмотрел на серебряные часы, которые вынул из нагрудного кармана и кивнул сам себе, — побудка. Будет построение на плацу после завтрака. Там и будут приказы зачитывать на день как заведено.

— Как мы узнаем об их выступлении? А главное о направлении этого выступления. И какими частями.

— Нас предупредят, господин командор, а мы вас предупредим.

— Меня особо интересует их артиллерия.

— Задание понял, ваша милость.

— У вас, смотрю, два аппарата, — показал я на телефоны, стоявшие на отдельном столике у стены. — Здесь две линии?

— Именно так, ваша милость. Одна линия на городскую станцию. Всем известная. Вторая тайная только в отдел второго квартирмейстера генштаба. Мы ее ночью подключили, но пока с той стороны еще не вышли на связь.

— А когда успели вторую телефонную линию проложить?

— Еще при императоре Отонии, господин командор. В прошлом году. Всего-то лишний провод на столбах. Исключительно из оперативных соображений постоянной связи с императором на войне, а оно вон как обернулось.

Майор немного помялся, потом попросил.

— Господин командор, вы как императорский ближник имеете влияние на придворных…

И опять замялся.

— Говори короче, майор. Что нужно?

— Соколятник, — выпалил он.

— Что такое соколятник? — не понял я.

— Императорский соколятник это здание где содержаться ловчие птицы, обученные бить других птиц на лету и обслуживающие их ловчие. С рассветом мятежники, когда убедятся, что телеграфной связи нет, начнут выпускать почтовых голубей. Соколы могут их сшибить с неба, и мы узнаем, кому пишут мятежники и какие отдают им приказы. Соколятник расположен здесь же, триста метров на север.

— Умно, майор, — понял я его задумку. Разведки лишней не бывает. — А где этот… сокольничий императорский, или как там его зовут? Начальник их.

— Убит при взрыве. Пошел докладывать дворецкому, что у него для охоты электоров с ловчими птицами все готово и… — майор поднял голову и закатил глаза под брови. — А без его приказа эти ловчие даже задницу от лавки не оторвут. Мы — генштаб, для них не указ. Даже императорский лесничий им не указ. Прямо какое-то государство в государстве.

Я подумал секунд тридцать, ища выход из создавшейся ситуации, потом приказал.

— Тогда, майор, вот что… пиши приказ номер один по Чрезвычайной императорской комиссии о призыве на временную воинскую службу, в связи с чрезвычайным положением в империи, весь штат императорских ловчих в отдельный отряд при отделе второго квартирмейстера генерального штаба генерала Моласа и непосредственное подчинение этого отряда майору…э-э-э…

— Сувалки, господин командор, — напомнил мне майор. — Моя фамилия Сувалки.

— Майору Сувалки, — повторил я. — Так вас устроит?

Тот с готовностью кивнул, улыбаясь крепкими зубами.

— Пиши дальше, — продолжил я диктовку. — Впредь до отмены в империи чрезвычайного положения. Ответственность за материальную часть Императорского соколятника возложить на самих ловчих. Основание: указ императора Бисера Первого от первого февраля сего года о создании Чрезвычайной комиссии. Написал? Давай подпишу и поставлю печать.

Снег все валил и валил. Пушистый такой крупный мягкий. В мреянии желтоватого света раскачивающегося со скрипом масляного фонаря снежинки косо падали как по ровным ниточкам скользили. Красиво. Балует нас природа напоследок своей щедрой прелестью. Окрестные деревья, одевшие ветви снегом, стали похожи на сказочные существа, в которых даже при небольшом воображении можно находить различные фигуры, как и в облаках. А уж в неверном свете раскачивающейся под крышей крыльца лампы и подавно.

Пора встречать посыльных от высланных к самому городу лыжных разъездов, и я выбрался на воздух от канцелярского стола майора Сувалки. Дельный оказался офицер. Впрочем, иных Молас к себе на службу не берёт.

Перед самым рассветом появились первые перебежчики из столицы. Все конные. В одиночку и малыми группами. Гвардейские офицеры, что вопреки официальной пропаганде узурпатора умудрились узнать, что император жив и решили остаться верными присяге, которую давали, вступая в имперские вооруженные силы. Все как один из древних семей коренной империи. Как правило, это были ротные и эскадронные субалтерны. Из чинов повыше всего один подполковник и два майора. И ни одного артиллериста, что характерно. Всех их разоружили и поодиночке допрашивали в кордегардии, спешно разбуженные люди Моласа.

Освободившиеся от этой обязательной процедуры аристократы ждали у крыльца, перетаптываясь под снегом, когда Бисер повелеть соизволит принять у них присягу себе лично, а не империи вообще. Столичная гвардейская аристократия на поверку оказалась не такой уж и монолитной. Или чересчур ревнивой к возвышению клана Тортфортов.

— Что ж вы, господа хорошие, солдатиков то своих бросили на произвол судьбы? — упрекнул я их, выходя из временной резиденции имперской разведки. — Ждите. Императора вчера контузило взрывом, так что никто его специально для вас его будить не станет. Все ждут пока его императорское и королевское величество само выспится. Врачи так велели. И вы ждите. Сколько вас? — оглядел я это понурое воинство, считая по головам. — Тридцать семь всего? Негусто. Неужто вся остальная императорская гвардия состоит только из предателей?

— Думаю, еще подтянутся к рассвету, господин полковник. Не просветите, какова будет наша дальнейшая судьба? — спросил меня один из гвардейских майоров, разглядев мою петлицу.

— Капитан-командор воздушного флота барон Бадонверт, к вашим услугам, — представился я. — В настоящий момент чрезвычайный императорский комиссар. С вами, господа, все просто. Так как вы бросили подчиненных вам солдат в руках мятежников, то из вас будет сформирована штрафная офицерская рота, чтобы вы смогли вернуть себе честь, пролив свою кровь на передовой в боях с инсургентами.

Эта идея осенила меня внезапно. И я понял, что есть в ней рациональное зерно. Вопреки моему ожиданию лица офицеров посветлели. Они, казалось, остались довольны моим приговором. Осталось только на это уговорить Бисера.

Но как бы мне не были интересны эти перцы, потому что против нас сейчас выступают такие же, пришлось их бросить и поспешить на окраину городка, где наметилась странная движуха.

По полю, взрывая пышные бразды пушистого снега, раздвигая предрассветную хмарь узкими лучами карбидных фар, ревя мотором и треща пропеллером, довольно быстро ехали самые натуральные аэросани белого цвета с закрытой остекленной гондолой. Картинка… Прямо скажу, как из советского кино «Семеро смелых». Быть такого не может? Звук двигателя внутреннего сгорания мне ни с чем не попутать.

У блокпоста аэросани остановились, захлопав пропеллером на холостом ходу, и из них вылез Молас и еще два офицера с ним в лейтенантских рангах.

Генералу очень понравилось мое выражение лица, разглядывающего это чудо техники.

— Что, Кобчик, думал, что только один ты можешь создавать технические шедевры? В Будвице как ты, наверное, заметил, хороших инженеров всегда хватало, — похлопал Молас меня по плечу, сбивая с него налипший снег.

— Я не об этом, экселенц. Я о двигателе внутреннего сгорания, который на этих аэросанях стоит. Откуда он?

— Из республики, — ехидно ухмыльнулся Молас. — С завода. По частному заказу в Сканию. А оттуда его доставил в Щеттинпорт твой крестник контрабандист. Помнишь еще такого?

— А… — начал я фразу о том, что вроде бы как такой движок обещали мне. Первому.

— А у вас, В Реции, ни реки не замерзают, ни снега нормального нет для такого транспорта, — довольным голосом произнес главный разведчик империи.

— На чем он работает? — ох как мне стало любопытно, несмотря на то, что совсем не ко времени сейчас новой техникой заниматься.

— На газолине, — ответил генерал и сам в свою очередь начал расспрашивать, перехватив инициативу. — Перебежчики есть?

Утренняя поверка показала, что в расположении верных императору частей дезертиров не обнаружено. Очень отрадный факт.

Указом императора создали штрафную гвардейскую роту для перебежчиков от инсургентов к нам в количестве шестидесяти двух офицеров. Все они временно стали фельдюнкерами, без разницы какой чин носили до того. Альтернатива «смытия позора кровью» была служба в штрафниках до окончания чрезвычайного положения. Я уже прикинул, что буде придется, то расстрельные команды буду формировать именно из этих офицеров — графов, баронов и фрейгерров. Нечего мне своих горцев постоянно подставлять под молотки.

Винтовки им после присяги раздали разнокалиберные, старые, однозарядные. Какие были в наличии. Некоторым и того не досталось — вооружали охотничьими винтовками из запасов лесничего. Сами-то офицерики только с сабелькой и револьвером из столицы приперлись. Никакой практичности у этой аристократии. Коней их поставили в конюшни временно под надобности посыльных. Воевать они будут пехотой, как штрафникам и положено.

Ушли на задание ловчие соколятники с большими укрытыми одеялами клетками на санях. Им дали небольшую охрану. Символическую. Так как их дело не воевать, а сведения перехватывать. А в случае опасности тикать во все лопатки.

Подтянулись из патруля драгуны, притащившие за седлом на веревках пешую разведку от мятежной гвардии.

От лыжников пришли вестовые с докладами. Я отправил им смену и вернулся в кордегардию, бурлившую проснувшимися офицерами управления второго квартирмейстера генштаба, что хороводились вокруг Моласа.

В помещении приглушенный гул. Телефонные звонки постоянные со странными разговорами о том что бабушка плохо себя чувствует в обстановке последних суток. Рыдает или не рыдает она по императору… и прочая бытовая лабуда для стороннего уха непонятная.

Сведения все стекались в кордегардию, где обрабатывались людьми майора Сувалки.

Молас еще не сказал мне своего «заднего» слова. Ушел в дом лесничего, где заперся с Бисером в его «госпитальной палате» и что-то там перетирали с глазу на глаз.

Я понял, что до меня как всегда донесут все «в части касающейся». Не стал терять времени на ожидание и мотался по округе, латая «тришкин кафтан» личного состава, которого ни на что не хватало. Четверть людей задействована только в разведках разных. Еще пятая часть на обеспечении. Десятина на личной охране императора. Что осталось? Меньше половины. Как хочешь, так и воюй.

Наконец Молас вызвал меня в палату Бисера.

— Коньяк принес? — первое, что я услышал от императора, войдя в большую комнату, обставленную с претензией.

Мда… Может мне еще и девочек ему водить?

Перетопчется.

— Вот, — достал я из сухарной сумки бутылку. — Раскопали. «Старая химерская водка» четверть вековой выдержки в бочках и разлита в бутылки пять лет назад.

Я не стал уточнять, что это подарок лично мне от горцев, как вождю. Еще обидится…

— Савва, есть хорошие новости, — сообщил мне Молас, щеголяя в новеньких погонах генерала пехоты и аксельбантом императорского генерал-адъютанта. Когда только успел перешить? — Аршфорт к шести утра захватил узловую станцию в тридцати километрах к востоку от столицы и вытеснил оттуда мятежную гвардию в чистое поле. Аудорф наш. Там центральный аппарат военного ведомства, генеральный штаб, ГАУ, штаб корпуса военных инженеров в настоящий момент присягают Бисеру. Начальником генштаба временно поставлен инженер-генерал Штур. Ты его должен помнить по Будвицу. Кроме того, на подходе к столице бронепоезд «Княгиня Милолюда», но ему до нас почти еще сутки пути. С ним эшелоны полка огемских гренадер — ветеранов. Как знали, что пригодятся, когда их вызывали сюда еще до голосования. Бьеркфорт телеграфировал о верности законно избранному императору и лично ведет сюда своим ходом удетскую кирасирскую дивизию из своего корпуса. Генерал Вальд сажает свою «Железную» бригаду в эшелоны в Калуге. С учетом войск под рукой у фельдмаршала сил у нас задавить мятежников уже хватает. Но только завтра в лучшем случае.

— Понятно, экселенц, — усмехнулся я. — «Нам только день простоять да ночь продержаться». Что с манифестом? — спросил я о главном.

Все что я пока услышал, шло пока по конспирологической практики контрпереворота, а не тактике привлечения на свою сторону широких народных масс.

Молас опрокинул вслед за императором рюмку старки, вытер ладонью усы и ответил.

— Манифест на удивление свободно, без препон отпечатали в Тортусе, в частной типографии и даже погрузить весь тираж на дирижабль успели, но… погода… этот жуткий снегопад. Взлететь «кит Гурвинека» не может, его снегом основательно засыпало. Пока только фельдмаршал получив текст Манифеста телефонограммой, разогнал его по всему миру телеграфом, гриф: «всем… всем… всем…». Столицу после передачи Манифеста от телеграфа отключили. То есть телеграммы мятежников принимают в Аудорфе и складируют в штабе фельдмаршала, а им извне в столицу ничего не передают.

— Телеграф в столице только на железной дороге или есть еще линии, — уточнил я.

— Нет. Только железнодорожный. Но мне нравится твоя идея о резервной линии телеграфа. Победим, обязательно озабочусь. Видишь ли, Савва, никто не предполагал открытого бунта гвардии, — включился в наш разговор до того молчащий монарх, отставив пустую рюмку в сторону. — Ждали изощренных интриг, а не буйного битья лбом об стену. Оттого и хватились поздно…

— Вы их недооцениваете, государь, — озарило меня внезапно. — Что если Тортфорт всего, лишь таран и жертвенный барашек для кого-то более хитрого и в интригах изощренного?

— Какой жертвенный барашек? Они все там что, поклонники «оставшегося бога»? — удивился император.

— Я не знаю об их религиозной принадлежности, государь, но мне показалось по составу перебежчиков, они ожидают, что валить будут весь клан Тортфортов. А те, кто стоят за ним сейчас просто ждут, чья возьмет? Но может быть я и не прав. Не настолько я серьезно разбираюсь во взаимоотношениях старых имперских родов, но чуйка такая есть. Кстати, известно что-нибудь о реакции наследников великого герцога?

— Нет. У них там сейчас свои разбирательства на предмет кто займет трон электора, — пояснил Молас. — прямого наследника нет. Точнее есть как бы наследник, но это недееспособный молодой человек по причине крайней умственной отсталости. Считай, что род Магусфортов вчера пресекся. Будут выбирать нового великого герцога… А там только на подсчетах процентов герцогской крови у претендентов даже ушедшие боги ногу сломят.

— Кто фаворит? — заинтересовался император, наливая и генералу себе еще по рюмке.

Моя посудина и осталась стоять нетронутой. Мне еще в бой идти. Да и не пью я никогда в такую рань.

— Бывший имперский принц Тон, — усмехнулся Молас. — Он устраивает все группировки знати в центральной империи по принципу равноудаленности от главных семей, былой близости к трону и налаженных связей в столице. К тому же родовое его герцогство маленькое и не так уж сильно экономически развитое, чтобы он мог кому-то что-то диктовать. Да и он сам не хочет в электоры, так же как не хотел и в императоры. Так что как можно быстрее надо приводить к присяге западный воздухоплавательный отряд.

— А каковы позиции Тортфортов в великом герцогстве? — спросил Бисер.

— Никаковы, государь. Их там никто не хочет. Они успели со всеми испортить отношения за последние двадцать лет. Все их сторонники сейчас в столице. По крайней мере, так выглядит. Уже шестьдесят два офицера гвардии перебежало к нам. Я не знаю, насколько они преданы вам, государь, но это те, кто не желает воевать за Тортфортов.

— Значит ли это, Саем, что коренная империя в столичных беспорядках участия принимать не будет? — уточнил император.

— Процентов на семьдесят это так, государь. Большего я не могу гарантировать.

— И то хлеб. Да не просто хлеб, а хлеб с маслом. А это уже не просто хлеб, а бутерброд, — удовлетворенно промурлыкал Бисер, радуясь каким-то там своим соображениям.

Тут в дверь постучали, и майор Сувалки в полуоткрытую щель передал Моласу заклеенный пакет и тут же утянулся обратно в холл.

Молас разорвал конверт и нахмурился.

— Что там? — император проявил нетерпение.

— Из города сообщили, что первая гвардейская пехотная бригада в составе лейб-гвардии мушкетерского и лейб-гвардии фузилерного полков при поддержке конноартиллерийской батареи выдвинулись из казарм в нашу сторону. Пока что еще по городу идут с развернутыми знаменами под барабанный бой.

— Экселенц, информация проверенная? — спросил я.

— Да, — ответил он. — Тремя независимыми источниками.

— Твой выход, Кобчик, — посмотрел на меня император глазами бассета.

А ведь ему страшно, вдруг подумал я. Страшнее, чем мне. Лежать тут и пассивно ждать своей участи.

— Экселенц, теперь ваша главная задача защитить жизни и здоровье императора и герцога, — обратился я к Моласу.

— У меня на это счет аэросани есть, — ответил Молас. — Их не догонят, Савва. Проверено. Главное до речного льда добраться, а там как по проспекту с ветерком. Лучше ты не пусти сюда мятежную гвардию. Тогда не надо будет нам ударяться в бега.

Да… задачка мне: об стену убиться. Но когда не умирать все одно день терять.

Я вытянулся и взял под козырек.

— Государь, разрешите исполнять приказание?

Вокруг все белым бело. Лишь выделялись тонкие причудливо ломаные черные черточки голых кустов как на японской гравюре. И в самой дали город серел в зимней утренней дымке. Я жадно всматривался в мощный морской бинокль в то, как из ворот столицы на простор предместий выдавливалась через ворота серая хищная змея гвардейской пехоты. Как на параде с развевающимися яркими пятнами знамен и барабанным боем. Тускло поблескивающие штыки слегка колыхались в такт над строем. Впереди конный дозор — взвод кирасир. За ним в трехстах метрах командование со знаменными группами. Потом два пехотных батальона в плотной колонне. За ними грохочет по заснеженной брусчатке конная батарея. И опять пехота, выползающая из города…

Красиво идут гвардиозусы, четко, несмотря на глубокий снег, покрывший за прошедшие сутки брусчатое шоссе. Вот что значит годами в шагистике практиковаться. Моим горцам никогда так не ходить, лаская взоры восторженных дам, сколько ни гоняй их. Но и имперские дамы рецких горцев не за балетный шаг привечают, а за неутомимый темперамент и авантажную блондинистость.

Давно рассвело и наглядно дано нам в ощущениях, что небо надолго обложило тяжелыми сизыми облаками так низко, что главные мои козыри — дирижабли — выпали из рук. И снег все падает, правда уже редкий и как бы уже нехотя. Везет же мне на снегопады перед боем…