Помоги проекту - поделись книгой:
— Мы можем вывезти Чан Кайши из Китая и создать правительство в изгнании… — начал толстяк.
Но «ковбой» перебил его:
— Правительство, вывезенное из Польши, не особо помогло англичанам. Тем более, что и у Сталина есть свой кандидат в правители Китая. Даже если русские официально уйдут из Китая, у нас возникнут лишние сложности с его ставлеником. Но вы сказали об изменении стратегии? — он повернулся к «аристократу».
Собеседник кивнул.
— Да. Если говорить коротко, мы должны действовать быстрее. Не возиться с каждым гарнизоном мелкого островка, а, собрав достаточно сил, в первую очередь уничтожить японский флот. Устроить им наш «Перл-Харбор», но от которого они, в отличие от нас, уже не смогут восстановиться. А затем осуществить высадку в Китае… Или даже в самой Японии: в случае, если они не сдадутся после бомбардировок. После этого Китай упадет в наши руки без боя.
— Эта рискованно! — недовольно отозвался военный — не говоря уже о том, что как возрастут наши потери при новой стратегии.
— Сожалеть о потерях армии и флота, это дело Фрэнки, — отмахнулся толстяк — но по-моему, вы сгущаете краски. Во-первых, уверен, что разгромив Тиле в Атлантике, наш флот сможет так же легко разделаться и с любым японским адмиралом. А во-вторых, Чан Кайши же еще не капитулировал! Думаю, он вполне еще может продержаться хотя бы год, а там уж японцам будет не до него. А если у Китая будет официально поддерживаемое нами и британцами правительство, то и Сталину придется уйти из Китая, точно так же как в Европе — чтобы не ввязаться в новую войну.
И для того, чтобы убедить Чан Кайши в том, что лучше поддерживать именно нас, нам также необходима скорая победа над Тиле, — завершил толстяк, победно оглядев присутствующих — тогда Чан Кайши больше не будет сомневаться, что скоро мы придем на помощь, а значит, всякие мысли о капитуляции вылетят у него из головы!
— Принято — подвел итог «ковбой» — ну что ж, с этим наш Фрэнки уже может ехать. Когда?
— Когда решится в Португалии — мрачно произнес военный — согласитесь, что требовать что-то без громкой военной победы будет как-то… Если скорректированный план Уинни станет и для нас руководством к действию, то Португалия по большому счету и не нужна — но уйти оттуда мы не можем, по чисто политической причине. И лицо потеряем, в том числе и перед Сталиным, и собственный электорат не поймет.
— А не вы ли уверяли, что и армия, и флот послали туда лучшее, что имеем? — спросил «аристократ» — так что проиграть мы не должны. Лучшие дивизии из числа переброшенных в Англию, и все, что флот мог в Атлантике собрать. Так что я надеюсь, мы выиграем эту битву — иначе кое-кому придется расстаться с погонами, за бездарность.
— Итак, кладем на обещанную победу две недели — заявил толстяк — считая же с запасом, месяц. Значит, через месяц наш Фрэнки едет в Ленинград. И надеюсь, вы понимаете, джентльмены, что чтобы русские охотнее шли нам навстречу, от нас тоже потребуется кое-что?
— И с каких пор вы стали спрашивать нашего согласия на ваши сделки с русскими? Если посчитать, сколько заводов вы им продали.
— В этот раз товар из «особого списка». Химическое оборудование, подобное тому, что идет в известное вам место в пустыне. По утверждению русских, для изготовления топлива для их суперподлодки.
Повисло молчание.
— Вы точно уверены, что у русских нет своего подобного проекта? — наконец спросил военный — это оборудование, насколько я помню, даже к продаже «кузенам» запрещено!
— У них не было ничего еще два года назад, летом сорок первого — решительно ответил толстяк — и я консультировался кое с кем, и меня авторитетно заверили, что за два года, в условиях тяжелейшей войны, невозможно пройти такой путь, чтобы им для своей программы потребовалось именно то, что они у меня заказали! Так что в большей степенью вероятности, это оборудование нужно им именно для их «моржихи». И они платят золотом, и немедленно — а отдельно, за срочность. Я такой же патриот Америки, что и вы — но считаю, что и моя страна обязана не мешать мне получать честно заработанную прибыль. Кто-то здесь считает иначе?
И в этот же день, где-то в США. Завод фирмы «Дюпон»
Профессия инженера в те годы по почету и доходам еще не уступала юристу и биржевому игроку. Гений Томаса Эдисона был примером для подражания, в американских университетах на технических факультетах учились в подавляющем большинстве белые американские парни, иностранцы были очень немногочисленны, и это также были белые — китайцы и индусы если и наличествовали, то в единичном числе. И эти парни были, без преувеличения, технической элитой, и Марк Твен не сильно погрешил против истины, приписав своему «янки из Коннектикута» все мыслимые технические таланты — похожие на него персонажи тогда встречались реально.
Эти парни не боялись сложной работы. Надо воспроизвести русскую фторохимическую установку, о которой известна лишь приблизительная схема? Но если точно известно, что это было сделано, и работает — а как бы спроектировали подобную машину мы сами?
Пентаборан и трифторид хлора поступали из цистерн в реактор (не атомный а химический). Продукты их взаимодействия, разогретые до высокой температуры, шли в теплообменник, превращая воду, протекающую по трубкам, в пар, идущий на обычную корабельную турбину. На первый взгляд, установка казалась простой и эффективной. Факт ее работоспособности был уже проверен, теперь предстояло экспериментально показать преимущества в сравнении с традиционным двигателем, определив мощность и расходные показатели. Действительно ли субмарина с такой установкой может развивать под водой большую скорость, и длительное время?
В случае утвердительного ответа, предстояли испытания уже в море. Для чего предполагалось достроить как «фтороход» одну из новых подлодок типа «Балао», заменив дизель-электромоторные отсеки на реактор и турбину. Эти испытания должны были дать опыт эксплуатации такой установки в море — оценить надежность, удобство, сложности обучения экипажа. И наконец, при успешном завершении и этого этапа, закладывалась уже серия быстроходных подводных лодок. Оптимистичный прогноз отводил на всю программу срок в два года, так что субмарины имели все шансы успеть еще на эту войну, ведь стояли же на верфях новейшие линкоры «Монтана», со сроком готовности, год сорок пятый — сорок шестой?
Но это было бы после. А пока — первый прогон машины с выводом на проектную мощность, шесть тысяч лошадиных сил, развиваемую стандартной турбиной с эскортного миноносца типа «Джон Батлер». Пока шесть — но на чертежах была уже более мощная установка с турбиной на тридцать тысяч, от эсминца тип «Самнер». Эта же конструкция была лишь простым и дешевым прототипом, ей никогда не довелось бы работать на корабле.
Поскольку установка была экспериментальной, автоматика управления ею пока отсутствовала. Зато к каждому клапану и рубильнику было приставлено по человеку, должному включать и выключать по команде старшего инженера-испытателя. Впрочем, отчего на военных кораблях личный состав БЧ-5 составляет несколько десятков (на эсминцах) и даже сотен человек (на крейсерах и линкорах), а на торговых судах, даже самых крупных, вахта в машинном отделении не больше десяти, а обычно и меньше? Именно затем, чтобы все работало даже при отказе автоматики из-за боевых повреждений, и оперативном переключении на дублирующие режимы, предусмотреть которые не может никакой автомат (по крайней мере, до появления бортовых компьютеров).
Запуск успешно. Стрелки на циферблатах резко качнулись вправо — обороты, давление, температура! Звука почти не было — у турбины замкнутого цикла нет выхлопа в атмосферу, и в отличие от дизеля, нет возвратно-поступательных движений, воспринимаемых конструкцией. Машина уверенно набирала обороты. Все шло точно по плану — на вид.
Трифторид хлора воспламеняет железо, молибден и вольфрам. Воспламеняет со взрывом дерево, бумагу, почти любую органику. При контакте взрывает метанол, ацетон, эфир. С водой реагирует очень бурно, с выделением большого количества тепла. Пентаборан же воспламеняется при контакте с воздухом, легко образует взрывоопасные соединения, детонирующие при ударе, взрывается при контакте с водой — а также является чрезвычайно токсичным веществом нервно-паралитического действия, сравнимым по силе с боевой фосфорорганикой. В известной нам исторической последовательности, пентаборан применялся как топливо для ракет, в паре с трифторидом хлора (окислителем) — но именно эти работы вызвали тщательное изучение всех физико-химических свойств этой «сладкой пары» чрезвычайно опасных веществ, и были найдены меры безопасности при работе с ними. В 1943 году пентаборан и трифторид хлора уже умели получать в лабораторных условиях, однако их особенности были еще мало известны. В техническом задании на разработку оборудования была оговорена устойчивость к агрессивным средам — уже знали, что трифторид в обычных условиях не реагирует с никелем, но не знали, что и никель теряет стойкость с ростом температуры и давления. И не знали еще, что категорически нельзя применять тефлон. И что для материалов имеющих только защитное покрытие (никелированных, а не никелевых) малейший дефект приводит к очень быстрому проеданию материала на всю глубину, в отличии от других менее агрессивных аналогов, что просто дали бы пятно коррозии, которое могло месяцами ни на что не влиять. Уже были испытания малой, «лабораторной» модели, они прошли успешно, что успокаивало, и настраивало на оптимистический лад. Но нет корабельных турбин столь малой мощности — и оттого в той, почти игрушечной модели, заряженной буквально несколькими литрами химикатов, давление и температура были намного ниже (а до семисот пятидесяти градусов по Цельсию никель сохраняет устойчивость к трифториду хлора). Мало было и время работы. И главное, там трубки были цельноникелевыми. Возможно, если бы и на «игрушке» провели бы длительный цикл испытаний, дефект все же выявился бы, коррозия все равно ведь шла, только медленнее. Но заказчик торопил, и было принято решение сразу делать «полупромышленную» установку. Ведь это все то же самое, лишь размером побольше?
Сначала послышалось шипение. Через секунду сбоку из трубы возле теплообменника ударил факел, как струя огнемета — стремительно растущая в размере, так как пламя дополнительно расплавляло брешь. Помещение цеха-лаборатории не было стерильным, не только стены, но и сама установка снаружи покрашены масляной краской, здание было из кирпича, но перекрытия и внутренние перегородки деревянные. Все вспыхнуло мгновенно, как политое бензином. Техник-испытатель, ответственный за клапаны подачи, не терял времени, но клапаны оказались слишком тугими, и их было два на него одного, он так и умер стоя, с руками на маховике. А старший инженер даже не успел крикнуть, бежим! Из четырнадцати человек испытателей в живых не остался никто.
А когда взорвались цистерны, и с трифторидом, и с пентабораном, по нескольку тонн каждая, начался локальный Армагеддон.
Сирый Сергей Николаевич, инженер-капитан 1 ранга, командир БЧ-5 АПЛ «Воронеж», Северодвинск, 16 ноября 1943
Ну вот и выпустили атомного джинна из бутылки. Слабенький он пока, и едва заметен невооруженным глазом — ну да это ничего, быстро подрастет!
С Курчатовым сработались великолепно. В смысле, он тут главный, на «арсенале два», у меня лишь иногда советы спрашивает, чтобы перед местными товарищами не светить — из всей атомной команды он один знает, кто мы и откуда. И кстати, пообщавшись с ним, понял я, отчего его за глаза Генералом называют — не только ученый, но и организатор, умеет четко приоритеты расставить, задачи по исполнителям распределить, и жестко требовать отдачи. Сразу и с восторгом ухватился за «сетевые графики», ну не применяли еще в этом времени этот метод, очень удобный и для планирования и контроля — и «узкие места» хорошо видны, и заметно, кто отстает. Причем график может быть многоуровневым — стрелка с числом, сделать это за такой-то срок, у исполнителя развернута в свой график, по смежникам, комплектующим и частным задачам. А так как Лаврентий Палыч в курсе, и идею отлично понял, то не удивлюсь, если этот метод сейчас активно внедряется во всех наркоматах, как сейчас министерства называются. Ведь чрезвычайщина, она по большому счету, как тришкин кафтан — позвонил, накрутил кому-то хвост, «все бросай, занимайся этим», главное вытянул, все остальное в провале, и что после с ним делать? А тут — четкий порядок работы повседневной, без гонки, но и без простоев.
Хотя Курчатову все равно не позавидуешь: два направления тянет. Физические процессы — ну это понятно, его. Собственно машины, технология конструкционных материалов — это Доллежаль. И третье, биология-медицина, тоже пока на Курчатове висит (и наш док, «Князь» ему в помощь), обещали прислать кого-то из медицинских светил, но нет пока. Ну и конечно, «самый эффективный менеджер» товарищ Берия — главный над всем. Но у него задача «макро»: сверху обеспечивать, наше взаимодействие с другими наркоматами, чтобы без бюрократии и проволочек — но и с учетом того, что лишних ресурсов у СССР нет, что нам идет, от фронта отрываем! Ради будущего фронта — холодной войны. Или, не дай бог, Третьей Мировой.
Демократы взвоют, лет через пятьдесят? Так надеюсь, не будет тут никакой «перестройки». А я не Сахаров, чтобы рефлексировать, ах как плохо — что делает СССР сильнее, то хорошо, и точка! Вот кем бы я был там, в 2012, еще отслужил бы лет десять, ну пятнадцать по максимуму — и дальше кто? Кап-два на пенсии, отставной козы барабанщик, кому на гражданке моя специальность нужна — сторожем на автостоянке работать, или вахтером в режимной учреждении сидеть (реально знаю такие случаи — здесь же, Лаврентий Палыч, услышав от меня такое, похоже, едва сдержался, чтобы пальцем у виска не покрутить — вы там, потомки, совсем одурели?). Получил бы я там погоны кап-один, может быть, лет через пять (а может и нет) — тут же реально адмиральство светит, когда атомный флот по-настоящему развернется. Кто сам не служил, тот не поймет: контр-адмирал в сравнении с кап-раз, это не просто следующее звание, это уже уровень новый! А там, чем судьба не шутит, как в наше истории Риковер был у штатовцев бессменным «командиром БЧ-5» всего их атомного флота, сорок лет, по именному президентскому указу — так может и я здесь так же? И до полного адмирала дослужусь?
Чем конкретно я тут занят, пока на Севмаше стоим — этого я вам не скажу, поскольку подписку давал. Намекну лишь, что книжка по проектированию реакторов, которую мы местным товарищам передали (случайно ведь у меня оказалась!), и мой специфический опыт (все ж на атомаринах пятнадцать лет, как Дзержинку в Питере окончил, так и тянул, ну не хотелось совсем на гражданку, бизнес, это точно не мое), оказались очень даже востребованы. Позволяет иные «подводные камни» обойти, и тупиков избежать, и указать, где и что искать — что очень ускоряет процесс. Даже пару раз лекции читал по спецпредмету — тут филиал Ленинградской Корабелки открылся, причем на машфаке есть особая группа по «атомной» специальности, атомного флота кроме нас нет еще, а кадры уже готовят! И представляю, какая головная боль у НКВД, чтобы сам факт нашей атомной программы скрыть не только от немцев, но и от союзников, ведь столько уже посвященных? Правда, студенты здесь тоже особые — не гражданские ребята восемнадцати лет, а сплошь с боевыми медалями — слышал, что с Ленфронта отзывали, кто из той же Корабелки и с судостроительных заводов воевать ушел. Так что — сознательные, и болтать не будут.
Ну а прочее особого упоминания не заслуживает. Провалились бы мы в век девятнадцатый (тьфу, тьфу!), была бы местная экзотика. А так, бытовые условия — вы что питерских коммуналок не видели? Хотя у нас квартиры отдельные — жилье нам дали в трехэтажном доме, фактически на территории завода, вернее особой его части, что именуется «бригадой строящихся кораблей». Дом, какие я в Питере в двухтысячные видел, в Волковой деревне между улицами Салова и Мгинской (друг у меня там жил, на дембеле) — только печное отопление и плита первоначально напрягали, этого я уже не застал, вот юмор, «атомным котлом» командую, а как обычную плиту разжечь, не умею, тут тоже, оказывается, тонкости нужны, сначала растопка (газеты или береста) затем тонкие щепочки, и уже после поленья — вот ей-богу, чем обед разогреть, проще пробежаться до столовой, или до «Белых ночей»! А снабжают нас очень даже неплохо, правда, американская тушенка в пайке надоела уже вконец! И еще рыбы много, причем не какой-то там, сегодня палтус был — слышал, что наши рыбаки вконец уже осмелели, ловят и в Баренцевом, и в Норвежском море, будто войны и нет совсем — «поскольку снабжение воюющего СССР провизией есть важнейшая государственная задача», как в «Правде Севера» прочел. Приятно сознавать, что в этом и нашего труда доля есть — берег до Нарвика наш, немцы на север не суются, и выходит, что весь наш СФ занят сейчас тем, что охраняет идущие к нам конвои, и тех же рыбаков. До того дошло, что флот возвращает в Рыбтрест мобилизованные траулеры — но пушки и военные команды с них не снимает, мало ли что.
Так и живем, служим. Что еще делать? По мне, так самое приятное, это вечернее чаепитие между своими, и философские беседы. Ну еще научные, с Курчатовым, или кем-то из академиков — но это специфика, интересна лишь для владеющих предметом. Жалко, что «библиотеку» Сан Саныча увезли в Москву (наверное, сам Сталин ее сейчас читает), компы под замком, в кабинетах с охраной, а Интернет появится лет через пятьдесят, уж точно, не доживу!
— Петен наверное, сейчас адольфов порог обивает, просит дозволения восстановить «линию Мажино». Гитлер вопит, «против кого?» — а Петен, вот юмор, и сам не знает, то ли против нас, то ли вовремя соскочить хочет.
— А ведь когда мы к Берлину подойдем, на западе фронта не будет. Вот интересно, бесноватый также предпочтет в бункере самоубиться — или рванет в бега, к «другу Петену», «другу дуче», «другу Франко», или сразу к «другу микадо», чтобы не достали?
— Нужен он им, как же! Сами повяжут и выдадут нам, в обмен на прощение. Или чтобы хоть не сильно били, за весь их Еврорейх.
— Так он же не один прибежит, а со своими эсэс! Те, кто Варшаву разрушал — им точно, в плену не светит.
— А сколько их там — пару дивизий, ну, корпус. И век сейчас не средневековье, чтобы армию содержать, промышленность нужна. Когда мы до Рейна дойдем, думаете, французы будут гореть желанием помирать за Рейх? Тут дело не только, что на рабстве далеко не уедешь — как они на французских заводах будут «тигры» и «фокке-вульфы» выпускать?
— Лицензию бесплатно, какие проблемы?
— В нашей истории, французы после сорок пятого вооружили трофейными «пантерами» пару своих танковых полков. Так через год учений мирного времени, списали — запчастей нет, а налаживать производство посчитали дорого. Дешевле оказалось «шерманы» из амерских излишков купить, с гарантийным обслуживанием. И это, повторяю, в мирное время. О том, что у немцев сейчас будет то же самое, что у нас в девяностые, «разрыв хозяйственных связей с отпадением территории», вообще промолчу. И всего несколько месяцев времени. Как они успеют?
— Наши же в сорок первом могли заводы тысячами вывозить?
— Ну, чисто теоретически… Хотя все равно сюр — это ж всю Германию надо с места снять и во Францию вывезти. Где-то разместить несколько десятков миллионов эвакуируемых, и заводы, наладить для них снабжение. И при этом еще воевать — причем союзники, думаю тоже будут не в восторге, а значит бомбить начнут, куда там Дрездену! Так что Адольфу проще уже сейчас веревку мылить.
— Нет, мужики, думаю что Сталин уже распорядился. Этого гада брать непременно живым, чтобы после показательно повесить. А рядом будут болтаться все его прочие «г», и еще дуче с Петеном. В назидание тем, кто впредь подумает на СССР напасть.
— Так их генерал Паттон уже в сорок пятом брался за полгода до Сталинграда дойти.
— Паттон? Что-то не помню в истории такого полководца.
— Ну как же, Сан Саныч? Лучший их танковый генерал, которого будто бы немцы больше всех прочих боялись. В его честь у них даже танки были названы, от М46 до М48, «паттон» один, два, три.
— Генерала Паттона знаю, полководца такого не помню. Это кого и когда он разбил, какие победы одержал? Единственное серьезное дело было, в котором он участвовал, это под Фалезом — так и там он не сам командовал, а передаточным звеном работал. И мудрено там было амерам не выиграть, имея превосходство в силах в разы!
— Ну так называют же его…
— Так они в девяностые и Шварцкопфа своего, который в Ираке, «Буря в пустыне», называли «лучшим полководцем всех времен и народов», вот ей-богу, сам по телеящику слышал.
— Ну так это реклама, как у них везде. Не «раскрутишь», не продашь.
Сидим, чаи гоняем. Все здесь, кроме командира, обычно он тоже присутствует, но сейчас у него с Анечкой личные дела, ну, совет им да любовь! Дел «производственных» обсуждать совершенно не хочется, на то казенное время предусмотрено — ну а личных пока ни у кого нет, чтобы настолько серьезно. Хотя у старпома, Петровича, что-то намечается с одной из Аниных помощниц — но о том пока молчу. У других тоже на берегу женщины знакомые есть, но пока… А у меня — вот, даже не знаю! Есть тут у Курчатова студенточка одна, тоже из ленинградских — как-то незаметно мы с ней разговорились, оказывается, буквально по одним улицам ходили, у меня сестра в Питере на улице Декабристов живет… жила, там, в 2012 году, а эта на Маклина, рядом. После на другие темы разговор перетек, умная оказалась (чтобы женщина, и в это время, про формулу Эйнштейна знала? — так у Перельмана было о том написано, в «занимательной физике», разве вы не читали, Сергей Николаевич?). И внешность — как раз тот типаж, который мне нравится, ну как подбирали специально! Так что стали мы встречаться, в нерабочее время, провожал я ее, и в «Белых ночах» поужинать, ну а танцы в ДК по воскресеньям, это само собой!
И вот, вчера, идем, снежок уже под ногами хрустит, выпал наконец, а то сплошная мокрая гадость с неба сыпалась. Настенька такая веселая, раскрасневшаяся — и элегантная вся, тут женщины даже молодые нередко как старухи ходят, в ватниках и платках, а она как барышня старорежимная, в шубке, шапочке, и с муфтой — я подумал, вот вкусы и мода распространяются, как Аня и ее стервочки наряжаться стали, так многие за ними — но Настя же вроде как студентка, из ленинградских эвакуированных, а не из «сержантш-секретарш» флота. Улица Ломоносова, по нынешним меркам окраина, темно уже, фонари редко-редко, и никого вокруг — смена на Севмаше еще не наступила. И вдруг навстречу вываливаются трое, перегораживают улицу с явно недобрыми намерениями. Ну что делать, разного народа сюда нагнали, не одни комсомольцы-добровольцы и «враги народа», но и самые обычные уголовники в большом количестве. Мне быть ограбленным и избитым совершенно не хочется, тем более в присутствии Насти — я хватаюсь за кобуру «стечкина», который мне особым приказом предписывается всегда носить за пределами базы, «во избежание вашего убийства или похищения агентами Абвера или союзников». И у тех в руках что-то блеснуло — тоже оружие достали.
И тут выстрел, совсем рядом. Е-мое, у Насти в муфте пистолетик был, совсем крохотный — но один из гопников с воем валится наземь, остальные замирают, бросают ножи. Сзади слышен топот, и через минуту подбегают двое парней, одеты в здешнее штатское (то есть в военной форме без погон), в темпе укладывают оставшихся разбойников мордами вниз, обыскивают — ну да, у двоих были ножи, а у подраненного «ТТ». Затем один обращается к Насте, «товарищ младший лейтенант госбезопасности», и просит разрешения сбегать на какой-то «маяк» тут рядом, и вызвать по телефону патруль, этих забрать. А кто-то из лежащих грабителей шипит соседу — я ж говорил, «стервочка», ты не поверил, теперь всем Норлаг.
Ну Лазарева, ну стерва! Оказывается, она тут целую команду успела набрать — как Настя, действительно студентка-ленинградка, и повоевать успела, но — «Родина желает поручить вам важное задание», беседу наш «жандарм» комиссар ГБ Кириллов проводил, уже здесь, но Анечка тоже там была и уже после объясняла конкретно. Это что ж выходит, у нее по каждому из нас записано, кому какие нравятся — брюнетки, блондинки, худенькие, полные, высокие, маленькие, и что там еще? А то вспоминаю сейчас, что кроме Насти со мной и другие внешне похожие как бы по делу пересекались, а после вдруг куда-то пропали!
— Так, Сергей Николаевич, не было приказа! Товарищ Лазарева так и сказала, присмотрись, если он тебе не понравится, неволить не будем, другую найдем. Я ж не какая-то… Сергей Николаевич, мне нравилось с вами, честно!
Тьфу! Вот можно мне здесь познакомиться, чтобы девушка была красивая, умная, добрая, любящая — и не из ГБ? А то рехнуться можно, что скажешь слово не подумав, и загремишь в солнечный Магадан? Это сейчас мы такие незаменимые — а лет через десять, да и мало ли кто после Сталина и Берии придет? И Кириллов тоже не вечен — мало ли кого и с какой паранойей на этот пост завтра назначат? А главное, ну какая же это любовь по приказу, ко всем чертям?
А она лишь плачет. И говорит, что если я захочу, она уйдет, и я больше никогда ее не увижу, ну если только ту, кто следующей будет, тоже прогоню. Тогда Лазарева может быть, разрешит ей снова попробовать. А вы, Сергей Николаевич, такой интересный, умный — и дальше лепет, что она готова мне обед готовить, и стирать, и убирать. А я, как старый циник, думаю, она что, в самом деле влюбилась, это в меня-то, и староват уже, за сороковник, и ростом не вышел, и лицом не Киркоров — или ей за провал от Лазаревой такое обещано, что проще на колени встать и на все соглашаться?
Да, теперь окончательно ясно, отчего наш командир, Петрович и «жандарм» меж собой Анечкину команду «в/ч дом-два» называют. Ксюша-телеведущая, узнав, от зависти удавится — здесь ведь играют всерьез! И что мне с этим делать?
А, к чертям! С Курчатовым вроде закончили, через пару-тройку дней уходим в Полярный. И ночевать мне безвылазно на борту до отхода — ну кому я поручу все проверить, самому спокойнее! Так Насте и скажу — пусть ждет, пока вернусь, если ей охота. И у меня время будет, подумать.
Война ведь идет. И стрелку истории мы так перевели — что дальше с нами будет, одному богу известно.
Атлантический океан, 43 град. с.ш, 14 град. зап.д. 16 ноября 1943
Дер эрсте батальоне марширен, дер цвайте батальоне марширен…. В реальности же самый дотошный план, где казалось бы, учтено все, в неизменном виде живет до первого столкновения с действительностью. Исключения крайне редки — как распространенная легенда, что Наполеон, узнав что Австрия объявила ему войну, тут же продиктовал весь план будущей кампании, закончившейся для австрийцев Ульмским разгромом, и все события, их время, место и результат, полностью совпали с действительностью. Так то были Наполеон и австрийцы — и то, источник этой легенды неясен, то ли сам бонапартий, то ли кто-то из его маршалов — ну а записать задним числом можно все, бумага стерпит. Аналогично, Франция сорокового года, где самым горячим сторонником версии, что гениальный план арденнского прорыва был единолично творением Манштейна — являлся сам Манштейн (в знакомой нам исторической реальности).
План нужен — но в дополнение к нему, огромное значение имеет «личность за штурвалом», которая может, заметив отклонение, оперативно все подтянуть, отработать уже подготовленный вариант. Иначе получится, если уж речь зашла о той войне Бонапарта с австрийцами, австрийский командующий фельдмаршал Макк, который накануне битвы под Ульмом никак не отреагировал на известие, что французы уже перешли Дунай и вот-вот атакуют — потому что был исключительно занят составлением своего плана победного форсирования того же Дуная, с уничтожением противника, и был тот план, как писал Макк уже после, в своих мемуарах, «настоящим шедевром военного искусства, где была учтена каждая мелочь, предписан маневр каждого батальона» — написано это было уже после своего разгрома, что сказать, если кто-то дурак, то это надолго.
И уж конечно, никто на войне не застрахован от случайной пули или снаряда. Которые могут внести существенные дополнения в план, каким бы совершенным он ни был.
Конвой вышел из Англии 13 ноября. Всего через двое суток после известия, что немцы начали наступление в Португалии. Сорок четыре транспорта под охраной более четырех десятков кораблей охранения, в числе которых старый линкор и целых восемь эскортных авианосцев. Рядом эскадра прикрытия, два новых линкора «Саут Дакота» и «Алабама», легкий авианосец «Монтерей», четыре крейсера, двенадцать эсминцев. А за ними, с задержкой на двое суток, вышел флот. Не эскадра, думал вице-адмирал Френк Дж. Флетчер, глядя с мостика «Нью Джерси», но флот, по боевой мощи превосходящий весь флот такой страны как Италия или Франция, да и у Англии сейчас осталось всего три тяжелых авианосца и те недомерки, а здесь, параллельным курсом идут три красавца типа «Эссекс», лучшие авианосцы мира, могущие выпустить в воздух силу, которая разотрет в порошок любую эскадру, какую только можно встретить в этих водах! И сам «Нью Джерси», это без сомнения, самый лучший, самый мощный линкор, превосходящий любой корабль своего класса в британском, немецком, итальянском флоте. Русские правда сообщили, что по их сведениям, последние японские линкоры «Ямато», это вообще что-то чудовищное, семьдесят три тысячи тонн, восемнадцатидюймовые пушки, и полуметровой толщины броня — к этим сведениям, вызвавшим в штабе ажиотаж, близкий к панике, Флетчер отнесся спокойно. Поскольку и типу «Айова», к которому принадлежал «Нью Джерси», даже в серьезных справочниках, вроде британского «Джена», приписывались бортовая броня в сорок пять сантиметров и 35-узловая скорость (в реале бронепояс в полтора раза тоньше, а ход в тридцать узлов в процессе службы был зафиксирован лишь однажды, у одного корабля) — значит, правило «чтобы боялись» знакомо не только нам, но и японцам. О том, что сама «Айова» полгода назад была потоплена, причем этим же противником, германским линкором «Шарнгорст» под командой того же Тиле, который будет сейчас ждать у португальских берегов, адмирал старался не думать. Там была цепочка маловероятных случайностей, которая больше не повторится — а главное, зачем лезть врукопашную, когда у тебя есть кольт, а у противника нет? Без малого триста самолетов на авианосцах растерзают гуннов, не дав им вступить в морской бой — и остается лишь сожалеть, что лавры выловить из воды проклятого пирата Тиле достанутся парням с «Алабамы» и «Саут Дакоты», которые будут добивать подранков.
С этими мыслями Флетчер вышел из боевой рубки, по прозаической причине… впрочем, точная причина отсутствия адмирала на посту в критический момент так и осталась неизвестной историкам, да так ли она важна? Примем же за факт, что командующий эскадрой покинул пост, совсем ненадолго. Однако это имело очень неприятные последствия.
Случайность звалась U-123, возвращавшаяся из похода в Южную Атлантику. Критичным оказалось еще то, что эскадра шла в режиме скрытности, не поднимая воздушные патрули, эта задача была возложена на четырехмоторные «галифаксы» с британских баз, должные с повышенной частотой просматривать океан впереди по курсу. Расследование позже показало, что в график патрулирования вкралась ошибка, или небрежность — виновных британцы так и не нашли. И отдельные лица даже позволили себе оскорбительные высказывания в адрес английского союзника, что это была не просто халатность… но эта склока, имеет лишь косвенное отношение к этому рассказу.
Хорст фон Шредер, командир U-123, был опытным моряком. В иной исторической реальности он получит Рыцарский Крест в мае сорок четвертого, станет вице-адмиралом бундесмарине, и умрет в покое, в 2006 году, в возрасте восьмидесяти семи лет. Но история уже перевела стрелку, сначала послав ему королевскую дичь, о которой может мечтать подводник, вражеский линкор и три авианосца, ну а после… Что ж, жизнь такова, что ничего не дает бесплатно.
U-123 шла под шнорхелем. Подводники очень не любили этот режим — при волне, когда труба перекрывалось захлопкой, дизеля начинали сосать воздух прямо из отсеков, ощущение было ну очень поганое! Но с недавних пор эти воды, вблизи от базы, но также и рядом с Англией, стали очень опасными — так что лучше потерпеть, но с большей гарантией вернуться живыми. И если в самом начале была случайность, что американцы, идущие большим ходом, догоняя конвой, совершая противолодочный зигзаг, сами выскочили на пересечение курса, то капитан-лейтенант Шредер, имевший на боевом счету восемь судов (одно правда было шведским, второе и вовсе испанским), увидев в перископ столь «жирные» цели, времени не терял.
Дистанция шестнадцать кабельтовых, скорость цели двадцать три узла. На такой скорости плохо работает акустика даже у БПК конца века, куда там эсминцам этих времен! Считалось, что большой ход, непредсказуемая смена курса, и патрули береговой авиации, сообщающие что лодок в этом районе нет, являются достаточной защитой. Действительно, встреча могла произойти лишь случайно, еще большей случайностью была сама возможность выйти в атаку — но бывает, что и на игральных костях выпадают одни шестерки. И как раз такой случай выпал сейчас, словно прилетела шальная пуля!
Еще одним обстоятельством, благоприятным для немцев, и совсем наоборот для янки, было то, что в носовых аппаратах были заряжены четыре парогазовые G7a, оставляющие на воде след, но гораздо более быстрые. Чтобы скрытно стрелять с большой дистанции по тихоходным транспортам, гораздо лучше подходили электрические G7e, и Шредер вовсе не был безрассудным человеком, встретив у Фритауна конвой, он не рискнул прорывать кольцо кораблей охранения, а дал залп с предельной дистанции, с какой был шанс попасть… ну не попали, но шанс точно был! После были еще случаи — короче, на борту остались как раз те демаскирующие торпеды, которые, как положено, зарядили в аппараты, такой порядок. Зато они имели скорость в 44 узла, против 30 у электрических, что при стрельбе по быстроходной цели было решающим.
Заход на колонну авианосцев. Первый уже миновал угол стрельбы, зато второй вписывался хорошо. И сразу залп всеми четырьмя носовыми, время до попадания две минуты с небольшим. А дальше, азарт сыграл с капитан-лейтенантом Шредером очень злую шутку, ведь он заходил в атаку под дизелями со шнорхелем, рассудив что при переходе на электромоторы восьмиузловый ход съест заметную долю заряда батарей, который будет очень нужен после, когда придется отрываться от преследования. Он оказался прав, в смысле, что именно благодаря этому рывку успел все же выйти в положение для атаки — но когда уже после залпа отдал приказ, перейти к полностью подводному ходу, услышал крик акустика, «эсминец слева, пеленг 20, быстро приближается». Будь на месте U-123 старая добрая «семерка», шанс спастись был бы хороший — но «девятка» слишком громоздка и неповоротлива, погружается медленнее. Впрочем, даже успей она погрузиться, спасение было под вопросом, эсминец бы прошел прямо над лодкой, сбрасывая бомбы — и если асдики этих времен часто давали ошибку на расстоянии, слишком много неизвестных параметров добавляет гидрология, то с обнаружением лодки точно под килем, чтобы установить точную глубину подрыва глубинных бомб, эти приборы уже справлялись хорошо. Лишь новая лодка «тип XXI» могла бы успеть уйти в сторону и нырнуть глубоко — но Шредеру уже не придется вступить в командование одной из первых лодок этой серии, как это случилось в иной истории, судьба перевела стрелку.
Эсминец «Буш», идущий во фланговой завесе, заметил лодку почти сразу после пуска торпед. На «флетчерах» в отличие от эскортных кораблей не было «хеджехогов», залповых ракетных бомбометов, стреляющих вперед по носу. И потому действия командира были, курс прямо на лодку, приготовиться к бомбометанию. Но субмарина еще болталась около поверхности, когда «Буш», разогнавшийся до тридцати узлов, врезался ей в борт. О чем думал Шредер, задержавшись с погружением, или виной тому была какая-то неполадка, осталось неизвестным, спасшихся с U-123 не было. У эсминца разбит носовой отсек, и вышла из строя гидроакустика, осадка «свиньей» и максимальный ход чуть за двадцать — но повреждения точно не смертельны, а до Англии не так далеко.
Конечно, эсминец одновременно с выходом в атаку доложил об обнаруженной угрозе. Поднял на мачте сигнал «атакую подлодку», и дублировал ратьером. Что должны были делать авианосцы, получив это известие? Стандартные действия, известные еще с прошлой Великой Войны, это поворот, приводя предполагаемое место подлодки себе за корму, и самый полный ход. И что, каждый из авианосцев начал немедленно действовать так? Счас!
Ведь корабли шли в общем ордере. Кильватерной колонной — а слева от них, параллельным курсом, такая же колонна из «Нью Джерси» и крейсеров. И маневрировать самостоятельно, это как минимум, превращение ордера в кучу, а максимум, угроза столкновений. Потому — доклад адмиралу, который и должен оценить ситуацию и принять решение, поворот на такой-то новый курс, «все вдруг», то есть одновременно, или «последовательно», то есть сохраняя прежний ордер, по-сухопутному, строй. Именно так действовал другой американский же адмирал у Нарвика, когда «Воронеж» изображал там немецкую лодку. Но там было время — а вот здесь его не оказалось.
Эскадра шла в радиомолчании. И командир эсминца не сумел быстро решить, стоит ли его нарушать, прибегнув к УКВ, или поступить «как велено», по уставному. Но флагман, «Нью Джерси», шел в дальней колонне, и потому, чтобы сигнал был на нем принят, оказавшиеся по пути корабли (авианосцы), четко его отрепетовали (повторили, передали на флагман). И, подготовившись к повороту, стали ждать приказа адмирала, с указанием нового курса и порядка маневрирования. Тем более, что сигнал говорил, «обнаружил подводную лодку, угроза торпедной атаки, атакую, дистанция и пеленг». А не «атака с подводной лодки», то есть уже видны следы торпед — с авианосцев же их поначалу не видели, расстояние все же и волна. Ошибся сигнальщик, за что был после наказан. И ситуации в общем, ординарная — наши парни вовремя обнаружили угрозу и гоняют гуннов или джапов, которым сейчас будет не до атаки, шкуру бы свою спасти!
Именно так поняли обстановку и в рубке «Нью Джерси». А адмирала нет — и добро бы он ушел отдыхать, своим приказом оставив ответственного, «пока меня нет, исполнять все его приказы» — так ведь тут он, только где-то ходит, вот сейчас вернется. Ну совсем как случай у нас, подлодка К-21, лето сорок второго, у берегов Норвегии, вахтенный помощник докладывает «командиру просьба выйти наверх» — «мля, ты сам должен был приказать срочное погружение, когда немецкий самолет заходит в атаку!». А время идет, две минуты с секундами. И на немецких подлодках прицеливание ведет не глаз-алмаз командира, у каждого свой, как бывало у нас в иной реальности всю войну — а довольно точный прибор управления торпедной стрельбой. И неприятности последовали.
Адмирал Флетчер появился в начале второй минуты. Выслушал доклад, приказал «к повороту». В это время на авианосце «Банкер Хилл», идущим вторым в колонне, уже видели следы приближающихся торпед. И уворачиваться было поздно — корабль был внутри «веера расхождения» залпа, рассчитанного автоматом торпедной стрельбы для гарантированного поражения цели. Авианосец не катер, тридцать с лишним тысяч тонн, быстро курс не изменить.
Попала всего одна торпеда, оборотная сторона стрельбы «веером». Одна — но в корму, в румпельный отсек. Перо руля оторвало, рулевая машина накрылась — в походных условиях не лечится. В принципе, авианосец боеспособен, может сохранять ход, управляться машинами, и так же свободно выпускать и принимать самолеты — вот только с поворотливостью стало совсем плохо! А корабли в одном строю, вы не забыли? И что с этим делать, выделять инвалида в отдельный отряд, придав ему эскорт?
Оправдывают ли эти неприятности гибель сорока восьми человек экипажа U-123? Так ведь зависит от того, что будет после, сумеют ли ими воспользоваться? Насколько это скажется на действиях авиагруппы в будущем сражении?
И это было только начало.
Португалия была последней европейской страной, подвергшейся немецко-фашистской агрессии. Это произошло в мае 1943 года, как итог сговора между двумя фашистскими диктаторами, Гитлером и Франко. Гитлеру была нужна Испания на стороне Еврорейха, и захват Гибралтара, что в значительной степени снижало бы активность британского флота в Средиземном море. Португалия была в экономическом и военном плане много слабее Испании, но ее нейтралитет был закреплен договором 1939 года между Франко и Салазаром, гарантом которого были англичане, давний португальский партнер и покровитель. Но с выбором Испанией своего места на стороне Еврорейха, стало очевидным, что в таком случае Португалия послужит плацдармом для английского вторжения, если не немедленно, то в ближайшей перспективе. Потому, договор превратился в клочок бумажки, и Португалия была обречена.
К счастью для португальцев, в первый момент основные силы немцев на Пиренейском полуострове были сосредоточены против Гибралтара. В помощь своему испанскому союзнику Гитлер выделил всего лишь две горнострелковые дивизии (7-я, в июне прибыла 5-я), наступательных же возможностей испанской армии оказалось явно недостаточно, несмотря на значительную численность, танковых и моторизованных соединений в ее составе не было совсем. Также испанцы, считая собственно португальскую армию слабым противником, не проявляли должной быстроты в наступлении, продвигаясь основательно и неспешно. Тем самым, они совершили грубую ошибку, позволив союзникам сформировать португальский плацдарм.
В планах союзного командования в случае успешного завершения североафриканской кампании было развитие успеха посредством высадки на Сицилию, а затем в материковую Италию (эта несостоявшаяся операция носила название «Хаски»). И для ее осуществления уже были выделены находящиеся в Англии войска, и транспортный тоннаж. Также, второе наступление Роммеля в Тунисе началось еще в апреле — и американская сторона, договорившись с британцами об «ответственности» за западный участок фронта, в действительности начала отвод войск из Алжира в Марокко — и в мае значительные сухопутные силы уже находились в районе Касабланка-Рабат. В результате, когда в Португалию началось вторжение, первые американские части успели прибыть уже 17 мая, всего через сутки после того, как испанско-немецкие войска пересекли границу.
Первыми прибыли части морской пехоты США. Высадка производилась на участках Фару-Сагреш и Синес-Лиссабон. Португальская армия практически не оказала сопротивления, а уже вечером 17 мая было объявлено о присоединении Португалии к антигитлеровской коалиции. Следует отметить, что хотя Португалия считалась «американской» зоной, там поначалу были и британские сухопутные войска, хотя и в меньшем числе.
К концу мая фронт установился по линии, в целом отходящей на несколько десятков километров от португальско-испанской границы. На севере наступающим так и не удалось преодолеть горный хребет от г. Браганца до Барка Д'Альва, дальше шли бои за Гуарду, запирающую вход в долину реки Рио Мондего, южнее оборонялся г. Корвино, держащий долину Рио Зеросо, снова горы у Кастело Бланко, затем местность становилась более ровной, подходящей для действия танковых и моторизованных войск, самые яростные сражения шли у Порталегре, за которым всего в полутораста километрах был Лиссабон, затем границу снова прикрывали горы, от Бадайоса до Мауры, перевал у города Серпа был захвачен, но американцы удерживали Байо, не позволяя выйти на равнину, дальше фронт шел по горному хребту до Аямонте на южном побережье. После первых попыток прорыва, началась вялотекущая позиционная война — вопреки опасениям союзного командования, немецкий 14-й танковый корпус (10 тд, 29 мд, опер. подчинение 42 егерская дивизия) штурмовавший Гибралтар, был позже послан не в Португалию, а в подкрепление Роммелю под Каир. Существует точка зрения, что испанцы не стремились к победе, помня об обещании Франко Гитлеру, «после завершения португальской кампании, послать испанские войска на Днепр». Это выглядит правдоподобным, учитывая что за исключением «голубой дивизии» и очень небольшого участия в североафриканской кампании, испанцы практически не воевали на фронтах второй мировой войны, удаленных от своей территории — Франко, желая использовать союз с Гитлером в своих целях, соблюдал прежде всего свои интересы. Что до немцев, то у них этот театр приобрел прозвище «португальский курорт» — в сравнении с тем, что в эти же дни происходило на Днепре и в Белоруссии. Верховное командование в Берлине, ОКВ и ОКХ, взирало на это с олимпийским спокойствием — впрочем, после катастрофы на Востоке, когда советское наступление казалось неудержимым, выделить значительные силы для отдаленного и второстепенного театра не представлялось возможным.
Все изменилось осенью 1943 года. Тому было несколько причин. Во-первых, фронт на Востоке казалось, стабилизировался по Висле и Карпатам. Во-вторых, сильная армия Роммеля, дойдя до «естественного предела» продвижения на Ближнем Востоке, не имела дальнейших задач. В-третьих, к этому времени Еврорейх начал испытывать острую нехватку минеральных ресурсов — и Португалия, богатая вольфрамовыми и оловянными рудами, представляла ценную добычу. В-четвертых, Гитлер надеялся на вывод из войны западных союзников — или, по крайней мере, на лишение их единственного плацдарма в континентальной Европе. В-пятых, требовалось дать боевой опыт дивизиям, сформированным из остатков частей, разбитых на Восточном фронте.
Для операции «Дакар» была создана Группа Армий «Лузитания», под командой фельдмаршала Эрвина Роммеля, прибывшего на должность вместе со своим отлично слаженным штабом. Подчиненные ему войска включали 5 танковую армию (тк «Тропик», тк «Крит»), 10 горную армию (49 и 51 горнострелковые корпуса), 1-й парашютно-десантный корпус (1-я и 4-я пд) и 75-й армейский корпус, играющий роль резерва. Всего же насчитывалось двадцать дивизий, из них три танковые, пять моторизованных, две горнострелковые, две егерские, две парашютные, шесть пехотных.
Главной ударной силой бесспорно были 15-я и 21-я танковые дивизии, входящие в корпус «Тропик», сохранивший даже эмблему Африканской армии. Эти две дивизии прошли с Роммелем весь его «африканский» путь — Тобрук, Эль-Аламейн, отступление, Тунис, второе наступление, Каир, Суэц, Багдад — отличались огромным опытом и высочайшим боевым духом, вера их в своего фельдмаршала была просто фанатичной. Следует отметить также 60-ю моторизованную дивизию «Фельдхеррнхалле», укомплектованную исключительно добровольцами, лучшими членами СА, а также 719-ю пехотную дивизию, также сформированную из добровольцев Берлина, Потсдама и Антверпена (дивизионная эмблема — заяц, сидящий «столбиком»), и еще 1-ю парашютную дивизию (ранее была 7-й воздушно-десантной, старейшая и опытнейшая десантная часть вермахта). Вторая из названых парашютных дивизий, 4-я, была недавно сформирована и только завершила подготовку, зато у нее был опытнейшей командир, генерал-майор Хайнрих Треттнер, блестящий организатор, с личным опытом проведения десантов в зону Коринфского Канала и на Крит.
Огромный боевой опыт, в том числе и Восточного фронта, имели очень многие немецкие командиры всех уровней. Командующий 5 танковой армией генерал-полковник Ганс-Юрген фон Арним был командиром 17 танковой дивизии в Смоленском сражении (после снят с должности и понижен в звании за самовольное отступление от Москвы). Другой армией, задействованной в операции «Дакар», 10-й Горной, командовал генерал Карл Эгльзеер, прежде комдив 4-й гсд, с которой прошел весь боевой путь до Тамани, откуда был вывезен раненый, едва ли не последним самолетом. 49-м горным корпусом, заново сформированным под этим номером, взамен погибшего в Крыму, командовал «папа» Юлиус Рингель, прозванный так вследствие огромного уважения подчиненных, бывший комдив 5-й гсд, разгромленной под Ленинградом — пополненная и переформированая, эта дивизия тоже была здесь, вел ее бывший заместитель «папы», теперь генерал-лейтенант Макс-Гюнтер Шранк. 362-й пехотной дивизией, воссозданой из остатков, уцелевших после битвы на Днепре, командовал генерал-майор Ганс Голльник, бывший комдив 36 моторизованной, уничтоженной на Восточном фронте. Командир 29-й моторизованной дивизии, генерал-майор Вальтер Фрис, участвовал во всех кампаниях вермахта, начиная от Польской и кончая Сталинградом. Командир 305-й пехотной дивизии (восстановлена из остатков, уцелевших после Сталинграда), генерал-майор Винценц Мюллер, бывший начальник штаба 17 армии, также как и комдив 4-й гсд, едва успел эвакуироваться с Тамани. И даже дивизии, заново сформированные из остатков разбитых на Восточном фронте, как например 34-я пехотная, почти полностью погибшая на Днепре, все же имели какое-то количество прежних офицеров и унтеров, носителей ценного боевого опыта.
Оттого, боевой дух был высоким. После русского пекла, Португалия казалась райским местом. Еврорейх выглядел еще достаточно сильным, а что до временных неудач, то как сказал еще один ветеран Восточного фронта, генерал-полковник Антон Достлер, командующий 75 м армейским корпусом, «мы были слишком гуманны к русским — надо было вообще не оставлять позади живых». Теперь же этот генерал, прославившийся не столько воинскими успехами, как крайне жестоким отношением к военнопленным и гражданскому населению, горел желанием применить свой опыт и здесь.
Войска были хорошо оснащены. Все три танковые дивизии были более чем наполовину вооружены «Пантерами», следует упомянуть также тяжелый танковый батальон «Фельдхернхалле» (не путать с одноименной мотодивизией!), сформированный из остатков личного состава 503 оттб, погибшего на Висле, имеющий помимо «Тигров» взвод новейших тяжелых танков «Королевский Тигр», проходивших фронтовые испытания. Мотопехота танковых дивизий была полностью оснащена полугусеничными бронетранспортерами, как и первые батальоны в полках моторизованных дивизий. Артиллерия включала в себя тяжелые артполки 170 мм и 210 мм калибра, на железнодорожных транспортерах. Также, помимо двух десантных дивизий, наличествовала отдельная моторизованная парашютная бригада полковника Рамке — которая могла быть использована или в качестве полностью моторизованной пехоты, или десантироваться в полном составе, с учетом сравнительно незначительных потерь транспортной авиации на африканском ТВД.
Оборотной стороной привлечения к операции столь большого числа лучших войск Германии была необходимость сразу после ее завершения отбыть на Восточный фронт, а потому накладывались жесткие рамки как на время, так и на допустимый уровень потерь.
Следует отметить, что немцам удалось в значительной части скрыть развертывание своих войск. Так, формирование «воссоздаваемых» дивизий (34-й, 94-й, 305-й, 362-й) в южной Франции совсем не привлекло внимания разведки союзников, как и вывод во Францию же «на отдых и пополнение» и других частей из приведенного списка. И африканский корпус Роммеля, спешно выведенный из Ирака, разгружался в Марселе. Также, часть тылов группы армий была завезена к фронту под видом «текущего обеспечения» испанско-немецкой группировки. В союзных штабах подняли тревогу, лишь когда было обнаружено выдвижение в Испанию значительного числа немецких войск и смены ими испанцев на линии фронта. Это произошло 4 ноября, а 11 ноября началось немецкое наступление. И значительно усилить свои войска в Португалии союзники уже не успевали.
Со стороны англо-американцев, в Португалии на 11 ноября была развернута 7-я армия США, под командой генерал-полковника («трехзвездный генерал») Уильяма Худа Симпсона, отличившегося великолепно организованным, быстрым и без потерь выводом войск из Туниса с последующей организацией обороны вокруг Касабланки. В состав армии входили 5 й и 7 й корпуса, которыми командовали соответственно, генерал-лейтенант Ллойд Фридендол, характеризуемый как «знающий командир, неплохой организатор, но нуждающийся в волевом вышестоящем командующем, из-за своей склонности к панике в сложной обстановке», из-за этой своей особенности он уже проиграл уступающим в силе войскам Роммеля у Кассеринского прохода в Тунисе — и генерал-лейтенант Уэйд Х. Хейслип, штабист корпусного уровня еще с прошлой Великой Войны, участник Сен-Мийельской битвы, но еще не имеющий реального боевого опыта этой войны. Из дивизионных генералов следует отметить генерал-майора Эрнеста Хармона, командира 1 й бронетанковой дивизии «Старые Железнобокие», одного из лучших американских танкистов, имеющих прозвище «маленький Паттон», он славился тем, что мог противостоять неверным, на его взгляд, шагам вышестоящих начальников — что не помешало разгрому его дивизии у Кассерина. 2-й дивизией, «Голова Индейца», командовал генерал-майор Уолтер М. Робертсон, отличившийся в дальнейших событиях этой войны, но на указанный момент еще не имевший боевого опыта — дивизия его однако была очень сильная, считалось, что она, в не слишком сложных условиях, способна самостоятельно выполнять задачи корпуса. 3 я дивизия «Скала на Марне», командир генерал-майор Люсьен К. Траскотт, уже успела получить африканский опыт. Напротив, 104-я пехотная дивизия была совсем еще необстрелянной, предполагалось что она достигнет боеготовности лишь в следующем году, но обучение ее было ускорено в связи со срочной переброской в Европу. Новой была и 10 я горнопехотная дивизия, завершившая обучение лишь в сентябре 1943, однако ее личный состав был хотя бы привычен к местности, добровольцы из шахтерских семей умирающих городов в Аппалачах и из числа жителей Скалистых Гор. Еще в составе Седьмой армии были 85 я пехотная «Дивизия Кастера», примечательная лишь наличием в составе некоторого количества индейцев, 45-я аризонская пехотная дивизия «Громовая Птица», командир генерал-майор Трой Г. Мидлтон, артиллерист, считался очень талантливым и перспективным, этот пост был его «стажировкой» перед принятием командования над 8 м армейским корпусом, готовящимся к высадке во Франции, 36 я техасская пехотная дивизия, командир которой, генерал-майор Фред Л. Уокер, отличался способностью исполнять приказ вышестоящего командования любой ценой, невзирая на потери и реально сложившуюся обстановку — до тех пор, пока приказ не будет отменен.
Таким образом, двадцати немецким дивизиям противостояли всего восемь американских — учитывая их несколько большую численность, средства усиления, и значительное количество отдельных частей, соотношение сил было примерно двенадцать к двадцати. Но боевой опыт ограничивался, в лучшем случае, короткой африканской кампанией, а у значительной части командиров и войск отсутствовал вообще.
Однако боевой дух и решительность американцев тоже можно было назвать «высоким». Как пишут в мемуарах участники тех событий, «мы были полны решимости победить этого плохого парня Гитлера и не сомневались, что мы его одолеем!»
Томас У. Ренкин, бригадный генерал Армии США, в ноябре 1943 капитан, командир роты «А» 610-го противотанкового батальона
Мы сделаем это! Где этот плохой парень, которого мы должны победить?
Именно с таким настроением мы пришли сюда. Все в мире, кроме нас, воюют за свои эгоистические интересы — за аннексии, контрибуции, колонии. Плохой парень Гитлер хочет всех сделать своими рабами, ну а русские большевики отобрать у всех собственность и отдать нищим. И только Америка сражается за высокие идеалы свободы, демократии, самого лучшего мирового порядка. Наше процветание и богатство не есть ли лучшее доказательство, что Господь благоволит к нашей стране — как бы иначе он терпел такое?
Я ушел в армию после колледжа, в двадцатом веке профессия инженера гораздо лучше оплачивается, чем проповедника, кем был еще мой дед. Считаю, что техника, оружие, машины, это все по части науки, но вот вопросы души и веры по прежнему в компетенции Церкви, так было и будет всегда. Русские погрязли в безбожии, европейцы в разврате и удовольствиях, Гитлер вообще предался врагу рода человеческого, устраивая черные мессы с кровавыми жертвами, и лишь одна Америка остается истинно христианской, богобоязненной страной — значит, с нами Бог и мы не можем проиграть! И воля его, все равно что звезда шерифа на нашей груди, творить на всей земле Закон и Порядок, ну а все, кто смеют быть против — это преступники, подлежащие наказанию, разве может быть иначе? А потому, мы их непременно одолеем!
Португалия, это примерно как наш Техас, где я жил одно время. Или скорее, Нью-Мексико, где я тоже бывал — земля здесь не пастбищная, а сухая, каменистая, даже там, где нет гор. И копать в ней окопы, это сущее наказание — впрочем, у нас было много времени, сидя в обороне. Тем более, конкретно нам этим заниматься не приходилось: мы все же не пехота, а истребители танков. В моей роте, одной из трех нашего батальона, двенадцать противотанковых самоходок «Хеллкет»- «адская кошка», «ведьма», очень злая и кусачая девочка, легкая и быстрая, с пушкой, сильнее чем у «Шермана», но тонкой броней, ей не нужно было лезть в открытую драку, а лишь больно кусать издали. По уставу, танки с танками не воюют, так что если враги прорвутся, это будет наша работа. И не слишком обременительная, за все лето мы видели здесь вражеские танки всего один раз. И мы тогда расстреляли их, как на полигоне, сожгли десяток за пару минут, даже состязались друг с другом, кто успеет раньше. Танки были хуже наших «стюартов», не говоря уже о «шерманах» — тихоходные, неповоротливые, с броней еще слабее нашей, пушка примерно как британская двухфунтовка — как сказали нам пленные испанцы, бывшие русские Т-26. И я подумал тогда, надеюсь русские продержатся еще с год, пока мы не выручим их. Правда, в последнее время им удается как-то побеждать, но как писали газеты, ценой огромного напряжения и потерь, и я был уверен, это было правда, потому что надо быть безумцем, совершенно не ценящим жизнь, чтобы идти в бой на этих жестянках. Но потерпите, мы уже идем — возьмем Берлин, где-нибудь через год, ведь мы же самые лучшие — а может даже, гунны капитулируют раньше, как в ту, прошлую войну? И на земле установится вечный и всеобщий мир, где больше не будет войн — ну разве что с теми, кто не приемлет идей демократии, но ведь таких останется немного? Слышал, что и русские начинают понемногу принимать наши ценности — надеюсь, они не будут слишком тянуть, а то не хотелось бы прийти и учить их как Гитлера, хорошим манерам, мы ведь в этом мире справедливый и добрый шериф, окей!
Это совсем не было похоже на прошлую Великую войну, о которой рассказывал отец. Колючая проволока, сплошные линии траншей — теперь это архаизм! Если бы командование решило, прибыли бы саперы с бульдозерами, экскаваторами, привезли бы типовые, изготовленные в Штатах на заводе, бетонные детали и броневые колпаки, и в установленный срок построили бы «под ключ» мощный укрепрайон, мало уступающий линии Мажино. А так, строго по уставу, пехотинцы рыли окопы положенного размера, «чтоб накрыть плащ-палаткой», глубиной в ярд — где стояли дольше, углубляли в полный рост. Блиндажей не стоили, с гораздо большим комфортом располагаясь в постройках какой-нибудь деревни рядом. Проволоки не было вовсе, как и минных полей — зачем, если завтра, или когда-нибудь, будем наступать? Все было по уставу, как нас учили.
Ведь главное на войне что — огонь, маневр, и связь. От каждого взвода был телефон, местность впереди пристреляна, и когда испанцы начинали атаку, сразу открывали огонь наши тяжелые батареи, «серенадой», отработанным методом по четкому графику, когда снаряды рвутся стеной, сметая там буквально все. Ну а если враг все же прорвется, его танки и бронемашины, потому что пехота никак не могла бы выжить в этом аду — то их должны были встретить и уничтожить мы, быстро выдвинувшись на подготовленный рубеж. Но за все время, как я сказал, это было лишь однажды. А так мы и стояли «в готовности», даже не выстрелив ни разу. Парни даже ворчали, вроде и война, а что дома рассказать, когда вернемся, ни славы, ни наград!
Все изменилось 11 числа. Сначала нас бомбили. Дед слышал от прадеда, и рассказывал мне, об ужасном боевом крике краснокожих, «от которого хребет проваливается в задницу», так вой «штук», пикирующих на тебя, это еще страшнее. Затем был воздушный бой, кто в нем победил и с каким счетом, мы не поняли, один сбитый спускался на парашюте почти нам на головы, по нему с азартом стреляли, не попали, и на земле едва не подняли на штыки, если бы он не крикнул, оказался наш. У нас обошлось без потерь, а вот пехоте, говорят, досталось, и хуже всего, что пообрывало телефонные линии, так что связисты долго бегали с катушками. А наши 155-миллиметровые стреляли так, что салют на День Независимости показался бы школьным фейерверком. Затем мимо везли раненых, их было много, очень много. И это был лишь первый день.
Мы стояли не на передовой, а милях в десяти в тылу. С расчетом, чтобы нас не достала их артиллерия — а мы могли бы после быстро выдвинуться при вражеской угрозе. Впереди гремело непрерывно, уже не испанцы, а сами гунны пробивали нашу оборону — много позже я встретил своего приятеля, тоже артиллериста, но противотанковой роты в пехотном полку Третьей дивизии, у них были 37-миллиметровые пушки на Доджах, и он рассказывал, это было страшно, когда они, как на учениях, выскочили на поле против немецких танков, и их всех расстреляли в минуту, от роты осталось пять человек! Спасала лишь наша артиллерия — но и у нее были проблемы. Авиация гуннов, которой мы прежде даже не видели, вдруг стала очень активной, и наши тяжелые батареи были для нее приоритетной целью. Связисты просто не успевали чинить линии, а раций было недостаточно. У немцев тоже были большие пушки, причем еще более крупного калибра чем наши сто пятьдесят пять. И самое страшное, пошел слух, что кончаются снаряды — что немецкие субмарины и авиация устроили на море настоящий террор, и транспортам трудно прорваться, очень многие потоплены.
Но персонально нас это не касалось. Мы все так же сидели в отдалении от передовой. Нас даже не бомбили, хотя летали постоянно — но зенитки, стоявшие рядом, палили во все, что мимо летело, я лично видел, как сбили троих, правда, один снова оказался наш. Однако мы надеялись, что будет как в мае, когда испанцы так же рвались к Лиссабону, но их удалось остановить.
В тот день, 16 ноября, все началось с того, что наша артиллерия огонь не вела, по крайней мере, на нашем участке. Не знаю, отчего, «солдатское радио» говорило, что гуннам, которые накануне летали очень интенсивно, удалось отбомбиться метко и хорошо. Затем пришел приказ, нам выдвинуться вперед, на указанный рубеж, так как немцы прорвали фронт. И мы задержались совсем немного, на четверть часа, ну может, минут на двадцать? Но не случись этого, мы остались бы гореть в той долине все до одного! Как те парни из Первой бронетанковой.
Дорога спускалась к югу с гряды холмов — невысокой, и не слишком крутой, но на танке въехать трудно — и поворачивала налево, где-то с милю или чуть меньше шла по долине какой-то речки внизу, а затем снова взбегала в холмы, это место было плохо видно с перевала. Мы задержались, и оттого колонна Первой дивизии, «железнобоких», успела выскочить на дорогу впереди нас — «шерманы», не меньше батальона, пехота на грузовиках — они должны были, после того как мы остановим немцев, добивать и оттеснять назад уцелевших, ликвидируя прорыв. Местность была совершенно открытой, желто-серая выжженная земля, лишь изредка были видны одиночные кусты и деревья. И пыль, очень много пыли от движущихся машин, целое облако, так что трудно было смотреть. И железные остовы по обочинам, сгоревших от вчерашней бомбежки. За последние дни «фокке-вульфы» совсем обнаглели, гоняясь даже за одиночными машинами. Оттого в каждую колонну теперь старались ставить зенитные самоходки, эрликоны на полугусеничных бронетранспортерах. От налетов это все равно не спасало — выскочит, сбросит бомбы, обстреляет, и исчезнет — но колонны без зениток немцы могли утюжить до полного истребления, летая почти по головам. Наши истребители встречались в воздухе гораздо реже. Что очень нервировало — когда постоянно ждешь удара с воздуха, как воевать?
Мы даже не сразу поняли, что колонну внизу обстреливают. В облаке пыли мелькали вспышки разрывов, и тянулся черный густой дым. Шерманы тоже стреляли, пытаясь развернуться в боевой порядок, но пыль и дым мешали им тоже, ну а нам ничего нельзя было разобрать. Я скомандовал «стой», безумием было лезть в эту свалку — и к тому же мы были уверены, что крутые «железнобокие» разберутся сами. Но дымов становилось все больше — те, кто выдвигались вперед, из облака пыли и дыма уже горящих, сами становились мишенями, они тоже стреляли, но мы не видели, в кого. Мы поняли, что что-то идет не так, лишь когда хвост колонны развернувшись, пытался уйти на перевал, и натолкнулся на нас, нам кричали из машин, что впереди гунны, танки, их много, сейчас они будут здесь — и убирайтесь с дороги, пока и нас и вас не поубивали!
Поделиться книгой: