Звезда заводской многотиражки

— Да живой он, я же говорю! Я старушке грим накладывал, а он сам пришел, я чуть в штаны не наложил...

— Кто живой? Что ты мне голову морочишь?!

— Да труп этот, семьсот тридцать четвертый...

— Что значит, труп пришел?!

— Гражданочка, не могли бы вы...

— Да подождите вы, Веник, объясни толком, куда ты дел труп?!

— Никуда я его не девал, чаем напоил и уложил спать в комнате отдыха.

— Так это тот что ли... Так и что теперь делать? Секционная-то готова?

— Надежда Павловна, какая секционная? Вы живого человека собрались там вскрывать?

Тут я понял, что не могу больше по-тупому слушать этот разговор. Все-таки, про меня речь идет, это же я на своем запястье обнаружил клеенку с означенным номером. Я решительно вышел из комнаты отдыха и направился в сторону голосов.

Прошел мимо того зала, где Веник гримировал старушку, потом коридор повернул, и я чуть не уронил три прислоненных к стене крышки гроба, обитых красным ситчиком с черными оборочками.

В конце концов я оказался в тесной каморке, одна стена которой была стеклянной с окошечком, а другая с пола до потолка занята стеллажом. Над стеклянным окошечком с той стороны было написано «РЕГИСТРАТУРА», а с этой за столом сидела та самая девушка с блеклым лицом снулой рыбы. Подперев оное лицо кулаком. За стеклом маячили два человека — лысенький упитанный товарищ в сером пальто с каракулевым воротником. Вид он имел как будто извиняющийся, в руках крутил каракулевую же шапку, а гладкую лысину обрамляли седые венчики волос. Второй был моложе, лет, наверное, тридцати. Тоже в пальто, но в черном. Без шапки, на шею намотан длинный серый шарф.

Стол покрыт стеклом, под стеклом — какие-то бумажки с записями, черно-белое фото мужика с героическим профилем, смутно знакомого, актер что ли какой-то? На столе — дремуче-древний дисковый телефонный аппарат. Траурно-черного цвета. Впрочем, я же в морге, логично...

Сбоку от стола, между стеклом и стеллажом, висела картонка с отрывным календарем. Надо же, кто-то ведь еще ими пользуется. Вот только...

— А вы что здесь делаете?! — Надежда Павловна повернулась ко мне и уперла руки в бока.

— Так это же я труп номер семьсот тридцать четыре, — ответил я. — Ну, в смысле, был трупом.

— Что вы имеете в виду? — грозно спросил мужчина помоложе.

Только я открыл рот, как траурный телефон издал пронзительную трель. На рыбьем лице девушки за столом на секунду появился немой вопрос: «Кто здесь?!», потом она вспомнила, что это ее работа, и сняла трубку.

— Морг, — сказала она таким же бесцветным, как и ее лицо, голосом.

— Девушка, милая! — женский голос из трубки было слышно даже мне. — У меня муж пропал, Куцый Михаил Григорьевич. Вы бы не могли проверить, к вам его не привозили?

— Так, гражданин, что вы там говорили про труп?

— Меня привезли ночью, но, видимо, поторопились.

— А он с паспортом вместе пропал? Если с паспортом, то у нас такого не значится.

— Не знаю, девушка, может посмотрите глазами? Он у меня такой щупленький, в синем свитере...

Я снова зацепился взглядом за календарь. На верхнем листочке было 23 ноября 1980 года, воскресенье. Удивительная последовательность, конечно. Прямо, детальная реконструкция эпохи. Что за бзик у местного руководства? Корпоративнвя культура такая? Или это такой своеобразный протест? Мол, смотрите, у нас ремонт не делали с прошлого века, и пока не сделают, мы календарь не поменяем.

— Так, давайте пройдем в мой кабинет, — Надежда Павловна притопнула каблуком. — Я так чувствую, что спокойно поговорить у нас здесь не получится.

— Сейчас проверю... Он точно сегодня ночью пропал? У нас вчера два неопознанных мужских трупа привезли.

— Вчера он еще дома был...

Надежда Павловна открыла дверь и впустила двоих мужчин внутрь, а сама зашагала по коридору, показывая дорогу. Еще за одной боковой дверью обнаружился небольшой отнорок, на три двери. На одной было написано «ЛАБОРАТОРИЯ», на второй «ЗАВЕДУЮЩИЙ МОРГОМ», а на третьей висел значок с черепом и костями. И грозная надпись «НЕ ВХОДИТЬ!»

Кабинет заведующей был не то, чтобы большой, но все-таки просторнее, чем клетушка регистратуры. Стены здесь, как и везде, до середины были покрашены в бледно-зеленый, а выше — побелены. На подоконнике стояли горшки с цветами, рядом с дверью — тоже цветы. В такой гнутой металлической штуке с раскраской под березку. В детстве помню много у кого такие стояли. Письменный стол, на столе — тоже стекло. И такой же допотопный дисковый телефон, как и в регистратуре, и перекидной календарь. Дермантиновая кушетка, пара стульев, шкаф-стеллаж, настенные часы. Бормочущий радиоприемник, воткнутый прямо в розетку. Вездесущая раковина. Шкаф для одежды, полированный такой гроб на ножках двухстворчатый.

Ну такой себе интерьер, в общем. Соответствующий остальной корпоративной культуре.

Надежда Павловна села за стол и широким жестом предложила нам всем последовать ее примеру. Я и Веник заняли кушетку, а неизвестные пока граждане в штатском — стулья.

— Так... — сказала Надежда Павловна и оглядела всех собравшихся. — Кто-нибудь мне объяснит уже, что здесь происходит?

— Надежда Павловна, мы всего лишь хотели провести вскрытие тела... —

— Да говорю же вам, труп привезли, сдали, а он ожил! Вот он тут сидит!

— Но у нас написано, что от многочисленных травм он скончался еще до приезда скорой... Вы точно ничего не перепутали?

— На скорой, значит, не перепутали, а мы перепутали!

— Ну мало ли, всякое бывает...

— Я вообще-то здесь, осмотрите меня, если хотите, — сказал я. — Только можно как-нибудь без вскрытия?

После моих слов все как-то расслабились. Молодой мужик откинулся на спинку стула, старик положил шапку себе на колено, Надежда Павловна подперла подбородок кулаком. Веник похлопал по карману, видимо задумав достать папиросы, но вовремя остановился.

— Бывает же такое, — хохотнул молодой.

— Вы позволите, молодой человек? — сказал старый и подошел ко мне. Осторожно потрогал пальцами то место на голове, где у меня был ком запекшейся крови. Заглянул в глаза. — На первый взгляд, с вами все в порядке.

— Я нормально себя чувствую, — кивнул я. Но в этот момент бросил взгляд на полированную поверхность дверцы шкафа. Отражение было, конечно, не зеркальным, но было четко видно, что отражаюсь там не я. А все тот же молодой парень с незнакомым лицом героя советских плакатов. Мне как-то опять резко поплохело, но виду я подавать не стал.

— И что мне теперь писать в протоколе? — молодой задумчиво запустил в волосы пятерню. — Нас утром отправили с напутствием, что тут, возможно, убийство, парня с многоэтажки сбросили, а вы говорите, что он здоров. Сумку с вещами, кстати, еще ночью нашли, в помойку кто-то выбросил. Кстати, секундочку...

Он полез во внутренний карман пальто и извлек оттуда красную книжечку с золотым гербом СССР. Открыл ее, приблизил к моему лицу.

— Похож, — задумчиво проговорил он. — Значит вы — Иван Александрович Мельников?

Я открыл рот, чтобы возразить, но вовремя одернул себя.

Что-то было не явно не так. Я сколько угодно могу себя убеждать, что вокруг меня придурки, двинутые на ретро, а под видом зеркала замаскирован монитор, показывающий мне чье-то чужое лицо. Но что-то для шоу со скрытой камерой шутка явно затянулась.

— Подождите, вы же говорили, что вас зовут... — Надежда Павловна нахмурила лоб. — Как-то еще странно так, я не запомнила...

В глазах лысенького судмедэксперта, до этого вроде бы потерявшего ко мне всякий интерес, зажглись огоньки охотничьего азарта.

Моя бабушка, вдруг вспомнил я. Мне было десять или что-то около того. Она была дамочкой с закидонами, любила выпить, иной раз даже весьма крепко, и на старушку у подъезда была ну никак не похожа. Однажды она пропала. Как раз в восьмидесятом. Неделю ее безрезультатно искали, а потом нашли. В психушке Закорска. Только она уверяла, что зовут ее вовсе не Наталья Ивановна, а Елизавета Андреевна. Никого из нас она не помнила, лезла на стены, требовала ее немедленно выпустить, а через неделю умерла. Врачи психушки долго думать не стали, поставили диагноз «белая горячка», отправили тело в морг, и на этом тему закрыли. Уже много позже я узнал, что это явление называется "диссоциативная фуга". Это когда человек внезапно забывает о себе все, зато в его голове откуда-то берется другое имя и другая биография.

— Эй, гражданин? — мужик наклонился ко мне и пощелкал пальцами перед лицом. — Вы заснули? Вы Иван Александрович Мельников?

— А, простите, — я тряхнул головой. — Да, это я, конечно же! Немного торможу, все-таки не каждый день в морге просыпаешься... Вы говорите, что нашли мои вещи?

— Не спешите, гражданин, — он отдернул руку с паспортом. — Это надо в отделение проехать...

— Дима, ну что ты суетишься, какое отделение? — вмешался вдруг старик. — Тебе писанины что ли мало? Дело уже завели?

— Нет еще... — ответил тот.

— Молодой человек, вы помните, что с вами произошло? — внимательные глаза эксперта вцепились в мое лицо. Так, историю с заброшенным заводом рассказывать нельзя. Если начну гнуть свою линию, они быстренько вызовут бригаду со смирительной рубашкой, накачают меня галоперидолом, и... Ну что ж, буду импровизировать на ходу, не в первый раз.

— Я себя плохо чувствовал вчера вечером, помню, что вроде бы дошел до подъезда, но, кажется, на скамейку сесть не успел и упал в обморок, — сказал я, задумчиво потирая лоб.

— На вас кто-нибудь нападал? — спросил лысый.

— Я был без сознания, так что не помню, — ответил я.

— У вас это в порядке вещей, вот так просто посреди улицы падать?

— У меня вегето-сосудистая дистония, — доверительно сообщил я. — Когда устаю или волнуюсь, такое случается.

— Ну вот видишь, Дима... — лысый покачал сочувственно головой. — Какое может быть дело об убийстве, когда он жив, и на него даже не нападал никто?

— А вещи как на мусорке оказались? — молодой подозрительно прищурился.

— Прохожий какой-нибудь выкинул, — пожал плечами эксперт. — Или ты непременно хочешь завести дело о сумке в мусорном ящике? Сумку как вещдок все равно еще не оформили, она в машине валяется. Отдай парню его вещи, и пусть уже идет по своим делам.

В дверь постучали, а потом, не дожидаясь ответа, в кабинет заглянула бледная девица из регистратуры.

— Надежда Павловна, там Смирновы за телом приехали... — сказала она.

— Пусть подождут! — раздраженно бросила заведущая.

— Так это... — рыбьи глаза сделались большими, как бы намекая на что-то важное.

— Ах да... — Надежда Павловна резко отодвинула стул, ножки противно скрипнули по линолеуму. — Граждане, у вас как, долго еще?

— Дима? — лысый повернулся к своему молодому коллеге.

— Что-то здесь все-таки нечисто... — пробормотал бдительный Дима. — Я бы все-таки отвез его в участок...

— Охохонюшки, — лысый опять покачал головой. — Ну раз такое дело...

— Я не понял, а зачем в участок-то? — спросил я. — У меня вообще-то другие дела еще есть...

— Правила такие, — с сомнением в голосе проговорил молодой.

— А что, есть какие-то специальные правила, как поступать с ожившими мертвецами? — с интересом спросил я. — Инструкция, там, протокол...Между прочим, вы мне документы не предъявляли, а формы на вас никакой нет.

— Куда вы направлялись вчера вечером? — строго спросил Дима.

— В гости шел к одной барышне, — сказал я. — Фамилию не скажу, чтобы не компрометировать.

— Дамочка замужем? — с понимающим прищуром спросил лысый.

— Законом не запрещено... — пожал плечами я. Проверено, если уж врать что-то, то лучше приплетать личную жизнь. Проще снискать понимание.

— А если это ее муж на вас напал? — снова сделал стойку Дима.

— Да не нападал на меня никто говорю же! — я развел руками. — А муж ее в командировке, это совершенно точно!

— А кровь у вас откуда? — Дима ткнул пальцем в сторону моей головы.

— Я же упал, поцарапался, наверное, — я пожал плечами.

— Так, граждане, если вы хотите продолжать допрос, то делайте это в милиции, — заявила Надежда Павловна, притопнув от нетерпения каблуком. — А мне надо работать!

— Да ладно, Юрий Леонидович прав, — Дима поднялся и протянул мне паспорт. — Мы на машине, давайте мы вас подвезем. По какому адресу вас доставить? Вы уже устроились в общежитие?

— Спасибо, я прогуляюсь, — ответил я, стараясь придать себе максимально уверенный вид.

— Ну смотрите, вообще-то не ближний свет, — он с сомнением покачал головой. — Тогда не будем задерживать Надежду Павловну.

Мы поднялись и гуськом вышли в коридор. Сначала лысый, потом Дима, потом я, а за мной молчаливый Веник. Последней вышла Надежда Павловна и заперла кабинет на ключ.

— Где вы оставили верхнюю одежду? — спросила Надежда Павловна.

— Что, простите? — я нахмурился.

— Ну, пальто или куртка, или в чем вас там привезли?! — она снова нетерпеливо потопала каблуком. — На дворе ноябрь, не в рубашке же вы по улице прогуливались до своей этой шаболды!

Черт его знает, почему именно этот вопрос выбил меня из колеи. Я почувствовал, как пол под ногами качнулся. Бдительный Дима, который вроде уже расслабился, снова насторожился и с интересом посмотрел на меня. Если бы он был собакой, то в этот момент у него точно бы уши встали торчком.

— Его без верхней одежды доставили? — спросил Дима и посмотрел на Веника.

Глава пятая. Старое и новое

— Так его же... — начал Веник, но потом глянул на меня и закашлялся. — А, я же его спать уложил, а вещи в шкаф убрал. Момент!

Веник сорвался с места и ускакал по коридору. Надежда Павловна тоже нас оставила и почти бегом унеслась туда, где ее ожидали некие Смирновы, явившиеся за телом. Бдительный Дима снова потерял ко мне интерес, полез во внутренний карман, достал записную книжку и принялся ее листать с озабоченным видом.

В коридоре снова загрохотали шаги Веника. Он уже был без белого халата и застегивал на ходу коричневую куртку. А на руке висело пальто из болотно-зеленого драпа с меховым овечьим воротником, чуть траченным молью.

— Вот, надевай! — он кинул это кошмарное творение портновского искусства. Оно вообще мужское? Выглядело так, будто раньше его носила дородная пенсионерка.

Но выбирать особенно было не из чего, так что я с невозмутимым видом натянул на плечи эту парадно-выходную мантию кокетливой шпалоукладчицы. По лицу Димы было заметно, что у него есть на счет этого пальто не то, чтобы вопросики, а скорее замечания. Но мне повезло. Решение он принял, так что ограничился многозначительным хмыканьем.