Чужих гор пленники

– Да это я помню, ты другое давай говори: где у вас нычка на такой случай устроена? Куда уйти собирались, как припрет?

– Нет у нас никаких нычек. Зачем? Мы не собирались уходить, там место хорошее.

Малой замахнулся прутом, Рогов зажмурился, но вместо вспышки боли услышал вопль другого человека. Похоже, рядом еще кто-то висит.

– Сговориться успели?! А?! Ну, козлы, огорчаете вы меня, готовьтесь!

– Малой, да когда бы мы успели, если Рог в полной отключке висел. Вон, башку ему разбили чуть не вдребезги. Слышь, Малой, ты че-то круто берешь и не там спрашиваешь: ни я, ни Рог на тебя ни разу не наезжали, мы к делам Грача никаким боком.

Получается, Кирю тоже взяли живым. Даже не скажешь, повезло им или нет. Пока что перспективы не кажутся обнадеживающими.

Мучитель, улыбнувшись, как ребенок, собирающийся оторвать мухе крылышко, медленно, будто смакуя каждое слово, произнес:

– Да знаю я. Знаю. Все я понимаю. Но пойми и ты, есть во мне зло сейчас. И хотелось бы, конечно, сорвать его на Граче. Вот только Грача тут нет, ни живого, ни мертвого. Ребята наши баб ваших сейчас радуют всеми способами, а мне вот что-то не до радости. Очень хочу Грача прямо сейчас. Он мне с самого начала не понравился, а потом еще слова плохие про меня говорил. Огорчил сильно. Хотя, пожалуй, так и быть, проверю бабенок. Что-то тихо там, может, их уже хоронить пора, а ребятки наши не замечают, продолжают ублажать, они такие ненаблюдательные. Вы пока повисите здесь, никуда не уходите, я скоро вернусь, продолжим с новыми силами.

Малой неспешно удалился, утащив с собой фонарь. Площадка теперь освещалась лишь скудным светом отблесков огня, разведенного в бочке. Стояла та метрах в тридцати с лишним, над ней грели ладони две «мумии».

– Что за жизнь, за базар какого-то позорного Грача прекрасному человеку отвечать приходится, – пожаловался Киря. – Это я себя имел в виду, не тебя. Ты там вообще как, Рогов?

– Живой…

– Не пожалел еще об этом?

– Начинаю жалеть…

– Во-во, начинай, срочно начинай. Если нас не развязать, к утру руки сами отвалятся даже без мороза, уж очень туго связаны. А мороз, гад, крепчает.

– Мы, похоже, до утра не доживем. Не дадут.

– Да ну, брось. Не до нас им. Бабы свежие, жратвы полно разной, бухло. Праздник.

– Даже не знаю, как сказать тебе, но, похоже, у Малого планы богатейшие на нас, бабы ему сегодня не в радость.

– Этот да, может вернуться.

– Откуда такие берутся только…

– Я же тебе уже читал длинную лекцию про страшных зверей. Забыл? Вот это, Рогов, получается, звери покруче нас. – Приглушив голос, Киря сменил тему: – Рогов, ты же у нас спортивный тип. Не можешь как-нибудь извернуться? Нас на крюках подвесили, там просто арматура загнутая. Если сняться, я тебе веревку перегрызу, потом меня освободишь. Эти, у бочки, не видят ни хрена: они ведь на свету, а мы в темноте, далековато от них. Да еще трещат все время о чем-то своем, петушином, так что и не услышат ничего, уши заняты другим. Давай пробуй. Ты даже не представляешь, как мне неохота здесь оставаться.

Рогов попробовал. И не один раз. Меняя способы, терзая и без того истерзанные суставы. Все без толку, если не считать усилившейся боли в тех самых суставах. Причем в плечевых: от локтя и дальше к запястьям он уже ничего не чувствовал.

– Не получается никак.

– А ты старайся.

– Думаешь, без твоих слов не старался? Никак, ничего тут не сделаешь.

– Хреновые новости…

– Других нет. Как там наши? Я не видел ничего, вырубили, когда в проломе драка шла.

– Ага, помню. Ты тогда выскочил сзади, удивил даже меня: ну чисто богатырь, один на толпу ринулся. Жаль, недолго ты там простоял, остудили тебя быстро, навешав с разных сторон. Много их было, Рогов, а нас наоборот. И хитрые, твари, до изумления. Пока мы пролом затыкали, несколько забрались на стены и давай сверху арматуру кидать. Сержа помнишь? Ну тот, на голову заторможенный? Так ему об башку бутылка с бензином разбилась. Вспыхнул, как свечка на торте, и давай бегать, откуда только резвость взялась, и за нас при этом хвататься. Пашка его пнул так, что он упал, а сам словил арматуру, вроде даже из своих кто-то кинул, но резко все вышло, не тому прилетела. Прям в глаз попала, он вроде сразу и ушел, не видел я его больше. У нас тогда народ кто куда кинулся. Сам знаешь, не вояки, на паре-тройке ребят все держалось. Вот и конец сказочке получился.

– А тебя как поймали?

– Да сцепился там с одним. Катались по земле, потом дружки его подошли и объяснили мне всю неправоту моих действий. Зуб выбили, уроды гнутые. Ты там еще пробуй, я рук уже не чую, а это плохо очень.

– Я тоже.

– Ну попали вообще… Рогов, это чего такое?

– Ты о чем?

– В твоей стороне тень вроде мелькнула. Я уж думал, освободился ты. Чего там?

– Да не вижу я никаких теней. Киря, я даже себя не вижу. Я… О…

– Чего «о»?

– Кто здесь?!

– Ты с кем это там беседы ведешь, Рогов?!

Рогов не отвечал. Руки одеревенели, но все же не настолько, чтобы не почувствовать некую крайне подозрительную возню в районе запястий. А затем мир промелькнул перед глазами, и тело Рогова плюхнулось на утоптанный снег. Сдерживая стон, перевернулся на спину и окаменел: в отсветах далекого костра отчетливо разглядел блеск стали перед глазами. И вряд ли это коньки или, допустим, рабочая поверхность утюга.

– Тсс! – донеслось из мрака.

– Ты чего там шипишь, Рогов? В «Машу и гадюку» играешься, что ли? Вот ведь чудак, нашел время!

– Киря, да помолчи ты. Нас тут кто-то освобождает.

– Кто?

– Он фамилию не говорит, только ножом грозит. Меня развязал уже.

– Все понял. Молчу как жареная рыба. Но намекни там, что я тоже жажду обрести свободу.

Сталь убрали, в стороне, откуда вещал Киря, послышалась возня, затем приглушенный удар, будто мешок картошки уронили, и напряженный шепот:

– Рогов, ты вставай там. Валить надо. Малому мы и правда слаще баб, вернуться может, а тут мы разлеглись в ожидании предварительных ласк.

Рогов и сам не планировал долго валяться, но встать – это та еще проблема. Во-первых, без рук не так просто даже элементарные действия выполнять, во-вторых, оставшиеся части тела тоже не желали подчиняться.

С трудом кое-как приподнялся на колени, пошатываясь, попытался выпрямиться, но завалился на бок, сквозь зубы процедил:

– Не могу встать.

– Все как у меня. Но не грузись сильно, сейчас оклемаемся. Я тут точно не останусь, не тот вариант, чтобы мне нравился, смертью смердит. Ведь юмор, Рогов, продлевает человеку жизнь – это доказанный факт. А я с ним лучший друг, так что лет сто пятьдесят минимум протянуть должен. Рано мне, Рогов, в райские врата стучать. Не дятел я, в столь нежном возрасте этим заниматься.

Вторая попытка оказалась удачнее, Рогов все же поднялся на ноги и даже поборол нахлынувшее головокружение, вовремя успев прислониться к бетонной плите. Переждав слабость, пожаловался:

– Похоже, сотрясение у меня. Мозга.

– Значит, ты теперь точно знаешь, что у тебя есть мозг, так что порадуйся пока этому, потому как других поводов для радости не вижу. И кстати, помог бы старому человеку.

– Старый… ага. Да я рук не чую. Может, и нет их уже.

– Никакой от вас помощи, все самому да самому.

Завозившись, Киря хоть и не с первой попытки, но все же поднялся и тоже пожаловался:

– Ну разве можно живого человека так бить. Все ребра пересчитали, ни одно не пропустили. Вот ведь математики хреновы… Спасибо одежкам в сто слоев, без них бы кости из спины высовывались. Рогов, ты куда? А меня кто тянет сейчас?

– Не знаю, меня тоже тянут.

Или от избиений у Рогова проблемы со зрением начались, или неведомый спаситель видит в темноте не хуже кошки, но невозможно не заметить: их ведут неведомыми тропами, причем по удивительно ровной местности. Для слепого любая неровность – критично, так что оставалось только радоваться. Но продолжалось это недолго: спустя несколько минут тянуть за руку перестали. Рогов, не зная, что делать дальше, остановился, обернулся, во мраке вспыхнул тусклый зловеще-красный огонек, еле-еле освещая угловатую личину.

– Святые угодники! – вскинулся Киря.

– Это не угодники, это прибор ночного видения, с подсветкой инфракрасной, – со знанием дела ответил Рогов и застонал.

– Совсем худо? – участливо спросил Киря.

– Да руки оживать начинают…

– Значит, еще не сгнили, так что радуйся, Рогов.

Неизвестный, выручивший их из застенков Малого, экипировавшись прибором ночного видения, начал тащить их за собой куда быстрее. Странно, что раньше этого не сделал. Хотя, скорее всего, опасался, что заметят огонек подсветки. Здесь не город, здесь мрак полный, любой источник света хорошо заметен, даже столь мизерный может выдать.

Вскоре Киря начал шипеть через шаг: в его руках тоже восстанавливалось кровообращение. Боль неописуемая, тут не шипеть, а со всей дури орать надо. Но по понятным причинам терпели почти молча.

Остановились, «поводырь» тихим девичьим голосом произнес:

– Ноги поднимайте, тут переступить надо.

Голос совершенно незнакомый, но у Рогова тут же возник вариант:

– Светленькая, это ты?!

– Тсс! Переступайте сказано! Надо успеть спрятаться, пока эти не заметили, что вас нет.

Так и шли: освободительница корректировала чуть ли не каждый шаг. Не всегда получалось удачно: Рогов крепко зацепился, а Киря вообще рухнул. Но в целом выходило без особых проблем.

Куда их ведут? Рогов понятия не имел. Да куда угодно, лишь бы не попасть туда, откуда ушли.

Как там Малой, интересно? Небось огорчится, не обнаружив их на прежнем месте.

Ведут их хитро. Не просто так, напрямую к неведомой цели, а так, чтобы не оставить следов. Судя по шуму, девушка иной раз работала веником или чем-то вроде него, заметая любой намек на то, что здесь прошел человек. Вспоминая, как трудно ее было разыскать, Рогов почти не сомневался: укрытие, где они в конце концов окажутся, надежное. Ради этого не жалко царапаться об арматуру и падать во мраке, не зная, что ожидает на земле: мягкий снег или торчащие осколки оконного стекла, нацеленные в шею.

Такая не должна подвести.

Самое нехорошее случилось перед финишем. Огонек подсветки погас, вместо него зажегся крошечный фонарик, осветив переломленную пополам плиту – эдакая раскоряченная до отказа буква «Л».

– Лезьте под нее.

– Куда?! – опешил Рогов.

– Под нее, тут место есть.

– Ты что, совсем умом тронулась?! – возмутился Киря. – Да у моего кота задница в три раза шире, чем эта дыра. Нет, даже в четыре.

– Ну так ищи своего кота, я не настаиваю. До свидания.

– Эй, постой! Ладно, как скажешь, уговорила, чертовка. Но если что: я был категорически против.

Девушка не ответила. Припала к земле, ловко извернувшись, скрылась под плитой. Лишь отблески фонаря от нее остались. Киря произнес тираду с плохими словами насчет того, что не дело в обратную сторону рождаться, и полез следом. А потом настала очередь Рогова.

Ползти пришлось не так уж долго, но каждый сантиметр этого мучительного путешествия казался марафонской дистанцией. Местами Рогову приходилось изображать из себя шуруп, буквально ввинчиваясь в сузившийся проход.

О том, что будет в случае, если он застрянет всерьез, думать не хотелось. Это кем надо быть, чтобы вот так лезть в свежий завал, где в любой момент может просесть очередная плита, припечатав тебя всем своим нешуточным весом.

Кире тоже приходилось несладко: он непрестанно ругался, поминая своего кота, и цифры называл уже куда больше, чем первоначально.

Впереди вспыхнул свет помощнее, чем от фонарика. Рогов с натугой преодолел очередное сужение и, кое-как перебирая руками по перекладинам неказистой лестницы, спустился в неожиданно просторное помещение. Какой-то паренек лет шестнадцати задернул за ним занавесь из нескольких слоев шуршащей ткани, спокойным голосом уточнил:

– Все? Или еще кто-то будет?

– Наши все дома, – устало ответил Киря.

Поморгав, чтобы глаза привыкли к свету, Рогов изучил открывшуюся картину. Подвальное помещение, судя по всему. Но не из тех подвалов, где бомжи ночуют, а несопоставимо приличнее. В таких площади могут в аренду сдавать, и это, вероятно, так и произошло. Многочисленные картонные ящики, аккуратно сложенные вдоль стен, в углу обшарпанный стол, судя по виду, помнивший заветы Ленина, на нем письменный прибор еще более древнего вида, стопка вполне современных папок и корявый, чужеродно выглядевший ящик из жести, от которого к потолку уходила такая же корявая труба. В дальней части подвал обрушен, там опасно свисают плиты перекрытия. На подходе к этому месту из кусков бетона, уложенных друг на дружку, выстроены две подпорки. Похоже, тот, кто их возводил, искренне верил, что этого вполне достаточно, чтобы удержать весь вес здания, если оно решит обрушиться окончательно.

Подвал был частично обжит. Из ящиков сооружены три уютных на вид спальных места, аккуратно застеленных теплыми одеялами. Из тех же ящиков устроено подобие стола, вокруг него три раскладных походных стульчика.

И чем, хотелось бы знать, им тот стол, что в углу, не понравился?

Обитателей подвала было трое – по числу лежачих мест. Уже знакомая Рогову особа, с которой он так безуспешно пытался завязать знакомство; тот паренек, который закрывал вход; и еще одна особа женского пола, только совсем уж мелкая, лет одиннадцати-двенадцати на вид.

Хозяева смотрели на гостей, гости – на хозяев.

– Ну здрасте, – разрядил напряженную тишину Киря.

– Добрый вечер, – ответил паренек.

– Добрый? У меня мнение сильно противоположное, но, так и быть, будь по-твоему. Эй, Рогов, так это и есть та циркачка, о которой ты столько дивных сказок рассказывал?

– Она самая.