Дорога домой

Глава 8

Форт-Морган был небольшим городком с населением тысяч в десять. Чтобы сориентироваться, Анна какое-то время поездила по городу, а затем остановилась у телефона-автомата, поискать адрес Брэдли. Что она будет делать, если их не окажется в телефонной книге, она не знала. Это могло означать, что они уехали или умерли. Или что просто не включены в телефонную книгу.

Она могла бы спросить у Саксона, но ей не хотелось выпытывать у него сведения, нужные ей для того, что он не одобрял. Кроме того, прошло девятнадцать лет, и не было никакой гарантии, что Брэдли все еще живут в том же самом доме, даже если они остались в Форт-Моргане.

Телефонная книга была не очень толстой. Она пролистала ее до буквы Б, затем провела пальцем по колонке вниз. Бэйли… Бэнкс… Блэк… Ботрайт… Брэдли. Гарольд Брэдли. Она записала адрес и номер телефона, а затем поразмышляла, не позвонить ли им, чтобы узнать, как к ним проехать. Но потом решила этого не делать, потому что ей хотелось застать их, так сказать, врасплох. Люди могут скрывать свои истинные реакции, если их заранее предупредить.

Так что она поехала на заправку, заправилась, и расспросила служащего как ей проехать. Десять минут спустя она медленно ехала по улице жилого района, разглядывая номера домов, и, наконец, остановилась у обочины перед опрятным, но скромным домом. Со старомодным крытым крыльцом впереди, он выглядел так, словно был построен добрых сорок-пятьдесят лет назад. Белая краска поистерлась, но это не означало, что дом нуждался в покраске. На крыльце, на солнышке, был выставлен ряд горшков с цветами, но в маленьком дворике не было никаких растений, и он казался каким-то голым. Рядом с домом, сбоку, стоял гараж на одну машину.

Теперь, оказавшись здесь, она странно неохотно вышла из машины, прошла по растрескавшемуся тротуару и по трем ступенькам поднялась на крыльцо. На нем, напротив окон, стоял диван-качалка с пятнами ржавчины, видневшимися там, где откололся толстый белый слой краски. Анна задалась вопросом, сидели ли здесь Брэдли летом, наблюдая, как соседи занимаются своими делами.

Дверного звонка не было. Она постучала по раме сетчатой двери и стала ждать. Серо-белая кошка запрыгнула на крыльцо и с любопытством мяукнула.

Минуту спустя она постучала еще раз. На этот раз она услышала торопливые шаги и от ожидания ее пульс зачастил. И тут же на нее накатила волна тошноты, и она в отчаянии сглотнула. Надо же, именно сейчас ее настиг редкий приступ утреннего недомогания. Она надеялась только, что не опозорит себя.

Дверь открылась, и она оказалась лицом к лицу с высокой, худой женщиной со строгим лицом. Их разделяла только тонкая сетка. Женщина не открыла сетчатую дверь. Вместо этого, она низким, хрипловатым голосом сказала:

- Да?

Столь явная недружелюбность заставила Анну приуныть и она стала придумывать оправдания, почему здесь оказалась, и собиралась уйти, вообще не упоминая Саксона. Но высокая женщина по-прежнему стояла с рукой на задвижке, терпеливо ожидая, пока Анна изложит суть дела, прежде чем открыть дверь. Усилием воли Анна заставила себя заговорить.

- Миссис Брэдли?

- Да, я миссис Брэдли.

- Я Анна Шарп. Я разыскиваю Брэдли, которые были приемными родителями Саксона Мэлоуна. Это ваша семья?

Внимание женщины возросло.

- Да.

Она по-прежнему не открывала дверь.

Надежды Анны таяли. Если Саксон не получил хоть какой-то любви даже здесь, где он вырос, то, возможно, он никогда так и не сможет отдавать и принимать ее. Что за брак тогда будет у них? Что даст ее ребенку отец, который всегда держится на расстоянии?

Но она приехала в такую даль, так что все равно стоило попытаться. К тому же ее интриговал жесткий и пристальный взгляд женщины.

- Я знаю Саксона, - начала она, и внезапным движением женщина щелкнула запором и толкнула наружу сетчатую дверь.

- Вы знаете его? – отчаянно требовала она ответа. – Вы знаете, где он?

Анна попятилась назад.

- Да, знаю.

Миссис Брэдли резким движением головы указала внутрь.

- Проходите в дом.

Анна осторожно вошла, повинуясь приглашению, больше напоминавшему команду. Дверь вела прямо в гостиную. Мельком оглядев комнату, она заметила, что мебель была старой и поцарапанной, но в маленькой комнате не было ни единого пятнышка.

- Садитесь, - сказала миссис Брэдли.

Она села. Миссис Брэдли тщательно заперла сетчатую дверь, затем вытерла руки о передник, который был на ней. Анна, следившая за движением этих сильных, натруженных рук, поняла, что это был, скорее, нервный жест, чем осознанное действие.

Она взглянула на свою негостеприимную хозяйку, и поразилась, увидев, что ее строгое худощавое лицо искажено волнением. Миссис Брэдли попыталась взять себя в руки, но внезапно одинокая слеза скатилась по ее впалой щеке. Она тяжело опустилась в кресло-качалку, комкая в руках передник.

- Как там мой мальчик? - спросила она прерывающимся голосом. - С ним все хорошо?

Они сидели с миссис Брэдли за кухонным столом. Хозяйка пила кофе, тогда как Анне пришлось удовольствоваться стаканом воды. Теперь миссис Брэдли почти успокоилась, хотя изредка вытирала глаза краем передника.

- Расскажите мне о нем, - попросила Эммелина Брэдли. Ее выцветшие синие глаза светились радостью и интересом, но в них хватало и боли.

- Он инженер, - ответила Анна, и увидела, как к чувствам хозяйки добавилась гордость. – У него своя компания, и он преуспевает.

- Я всегда знала, что так и будет. Умница! Боже, этот мальчик был очень умен. Мы с Гарольдом всегда говорили друг другу, что у него хорошая голова на плечах. Он всегда получал в школе высшие отметки. Он всегда так серьезно относился к своей учебе.

- Он закончил колледж, и был первым в своем выпуске. Его взяли бы на работу в любую самую крупную инженерную компанию, но он хотел иметь собственный бизнес. Какое-то время я была его секретарем.

- Подумать только, собственный секретарь! Когда он решал что-то сделать, то добивался своего, даже тогда, когда был мальчиком.

- Он все тот же! – засмеялась Анна. – Он говорит то, что подразумевает, и подразумевает то, что говорит. С Саксоном всегда знаешь, чего ожидать.

- Он мало говорил, когда жил здесь, но мы с этим смирились. Ребенку пришлось вытерпеть столько, что удивительно, что он вообще разговаривал. Мы старались не давить на него и ни к чему не принуждать. Порой просто сердце разрывалось, глядя как он кидался выполнять малейшую работу, о которой мы упоминали, а затем держался в сторонке и смотрел, считаем ли мы, что он все сделал, как надо. Думаю, он считал, что мы вышвырнем его, если он не будет делать все идеально, или даже начнем избивать, как в тех других семьях.

Анна так ясно представила его, совсем ребенка, худого и такого беспомощного, с настороженными и лишенными надежды зелеными глазами, что у нее ручьем полились слезы.

- Не плачьте, - отрывисто сказала Эммелина, и следом сама промокнула глаза. – Ему было двенадцать, когда мы взяли его, тоненького и неуклюжего. Он пока не начал тянуться вверх и все еще прихрамывал из-за того, что женщина, у которой он жил до нас, столкнула его с крыльца ручкой метлы. У него нога плохо двигалась в лодыжке. А на спине было несколько длинных, тонких синяков, похоже, по ней прошлась та же ручка от метлы. Думаю, там это было обычным делом. На руке у него была отметина от ожога. Понимаете, он никогда никому об этом не говорил, но соцработник сказал, что мужчина тушил на нем сигареты.

Ничто в его поведении никогда не говорило что он нас боится, но очень долго, когда мы пытались приблизиться к нему, он напрягался так, словно готовился драться или бежать. Казалось, ему спокойнее, если мы остаемся на расстоянии. Что мы и делали, хотя мне хотелось притянуть его к себе и сказать, что никто и никогда больше не причинит ему боль. Но он походил на побитую собаку. Он потерял к людям всякое доверие.

У Анны перехватывало горло, когда она сказала:

- Он все еще до некоторой степени держит дистанцию. Ему трудно выражать свои чувства, хотя здесь намечается кое-какое улучшение.

- Вы действительно хорошо его знаете? Вы сказали, что были его секретарем. Вы уже не работаете на него?

- Нет. Я работала у него в течение двух лет, - ее слегка щеки порозовели. – Мы ждем ребенка, и он попросил меня выйти за него замуж.

Глаза Эммелины поблекли, но взор остался таким же острым. Она окинула Анну оценивающим взглядом.

- В мое время мы делали это в обратном порядке, но времена меняются. Нет позора в чьей-то любви. Ха, ребенок? Когда ждете? Я так понимаю, что скоро получу внука?

- В сентябре. Мы живем в Дэнвере, так что это недалеко. Будет удобно нас навещать.

Морщинистое лицо Эммелины стало печальным.

- Мы всегда считали, что Саксон потом не захочет с нами знаться. Когда он закончил школу, то сказал нам «Прощайте», и мы знали, что именно это он и имел в виду. И, по-хорошему, его нельзя в этом винить. К тому времени, как он попал к нам, годы кошмарного детства так сильно сказались на нем, что мы понимали, он никогда больше не захочет вспоминать ни об одной приемной семье. Соцработник рассказал нам о нем все. Женщина, родившая его, должна за многое ответить. Ответить за то, что сделала с ним, за тот ад, в который она превратила его жизнь. Клянусь, если бы кто-нибудь узнал кто она, я бы выследила ее и прибила.

- У меня была эта же мысль, - мрачно сказала Анна, и на мгновение ее бархатные глаза утратили свою мягкость.

- Мой Гарольд умер несколько лет тому назад, - сказала Эммелина, и кивнула в признательность на тихое Аннино сочувствие. – Жаль, что его здесь нет, чтобы услышать, как преуспевает Саксон, но, полагаю, что он и так это знает.

Ее грубоватая, простая вера трогала больше, чем какое-нибудь многословное рассуждение. Анна обнаружила, что улыбается, потому что в уверенности Эммелины было что-то радостное.

- Саксон говорил, что вы потеряли собственного сына, - сказала она, надеясь, что не бередит все еще живую старую боль. Ни один родитель не должен испытать потерю своего ребенка. Эммелина кивнула, ее лицо приобрело отсутствующее выражение.

- Кенни… Боже, прошло тридцать лет с тех пор, как он заболел в последний раз. Он был слабеньким с самого рождения. Сердце. Тогда не могли многое из того, что делают сейчас. Когда он был еще малюткой, доктор говорил нам, что долго он не протянет, но осведомленность не всегда помогает вам подготовиться. Он умер, когда ему было десять. Бедный маленький крошка, он выглядел как шестилетний.

Через минуту задумчивое выражение покинуло ее лицо, и она улыбнулась.

- Саксон, это было заметно сразу, был сильным, даже при том, что истощал и был весь в синяках. Он начал расти на следующий год после того, как мы его взяли. Может быть, этому послужило нормальное питание. Видит Бог, я запихивала в него все, что только могла. И он так вымахал, что за шесть месяцев прибавил в росте целый фут. Едва мы покупали ему новые джинсы, как на следующую же неделю он из них вырастал. В мгновение ока он стал выше Гарольда, одни руки и ноги. Потом он стал набирать вес, и на него стало приятно посмотреть. Внезапно здесь появилось столько молодых девушек, разгуливающих по улице туда-сюда, что я представить не могла, как много их в пределах квадратной мили возле нашего дома. Они хихикали друг с дружкой и не сводили глаз с двери и окон, чтобы хоть мельком увидеть его.

Анна в голос расхохоталась.

- И как ему понравилось быть центром такого внимания?

- Он никогда не подавал виду, что замечает их. Ну, я уже говорила, он очень серьезно относился к учебе. И очень подозрительно относился к попыткам людей сблизиться с ним, так что думаю, что знакомства были не по нему. Но те девочки продолжали ходить мимо, и я не могу их за это осуждать. Он заставлял мальчиков его возраста чувствовать себя малолетками. Он начал бриться в пятнадцать, и это была настоящая растительность на лице, а не несколько неопрятных волосков как у большинства мальчишек. Его грудь и плечи стали широкими, и он нарастил отменные мускулы. Так что парень хоть куда.

Анна поколебалась, но потом все-таки решила снова вернуться к вопросу о Кенни. Эммелина имела привычку увлекаться, рассказывая о Саксоне, вероятно потому, что долгие годы была лишена такой возможности. И сейчас она наконец-то встретила того, кто знал его, и воспоминания хлынули потоком.

- Саксон говорил мне, что всегда чувствовал, что вы сторонились его, потому что он не Кенни.

Эммелина удивленно посмотрела на нее.

- Сторонились его? Не его вина, что Кенни умер. Позвольте заверить вас, если ваш ребенок умирает, вы никогда не перестаете по нему страдать. Но Кенни умер за несколько лет до того, как мы взяли Саксона. В любом случае, после того, как Кенни оставил нас, мы собирались усыновить или взять ребенка под опеку. После того, как у нас появился Саксон, вспоминать о Кенни стало не так больно. Словно Кенни был счастлив, что у нас появился кто-то еще о ком надо заботиться, и что присутствие Саксона спасает нас от тягостных мыслей. Как мы могли сторониться его, когда он прошел через такой ад? У Кенни не было здоровья, но он всегда знал, что мы любим его. И хотя он умер таким маленьким, в чем-то он был удачливее Саксона.

- Ему так сильно нужна любовь, - горло у Анны снова перехватило. – Но ему так трудно выказывать ее кому-то или позволить кому-то выказывать ее по отношению к нему.

Эммелина кивнула.

- Думаю, после того, как он понял, что мы не собираемся причинять ему боль, мы должны были быть понастойчивее, но к тому времени мы как бы привыкли держаться от него подальше. Казалось, что ему так удобнее, и мы его не трогали. Сейчас, я вижу, что мы могли бы что-то сделать, но в то время нам казалось, что мы поступаем так, как хочет он.

С минуту она посидела на деревянном кухонном стуле в тишине, слегка покачиваясь взад-вперед. А потом сказала:

- Сторонились его? Ни минуты. Никогда. Видит Бог, мы полюбили его с самого начала.

Глава 9

Когда Анна рассказала Саксону, что Гарольд умер, его лицо напряглось, а яркие глаза потускнели. Она боялась, что он вообще не захочет слушать о Брэдли, но этого не случилось. Но, если ему и было любопытно, он очень хорошо это скрывал, потому что не задал ни одного вопроса. Известие о смерти Гарольда заставило его проявить интерес, хотя и неохотно.

- Эммелина все еще живет в том же старом доме одна?

Она назвала ему адрес и он кивнул.

- Да, это тот самый дом.

- Кажется, она чувствует себя неплохо, - сказала Анна. – Она заплакала, когда я сказала, что знаю тебя. - Она глубоко вздохнула. – Ты должен ее навестить.

- Нет, - нахмурившись, резко ответил Саксон.

Он отвергал саму мысль об этом.

- Почему нет?

Анна почувствовала, как он отдаляется, видела, как замыкается его лицо. Она потянулась к нему и взяла его за руку, помня слова Эммелины о том, что они позволяли ему отдаляться вместо того, чтобы приближать к себе.

- Я не позволю тебе отгораживаться от меня. Я люблю тебя и мы с тобой заодно.

В глазах Саксона ничего нельзя было прочесть, но его вниманием она завладела.

- Если бы у меня была проблема, захотел бы ты помочь, или бросил бы меня расхлебывать все самой? – нажимала она.

У него мелькнуло какое-то выражение, слишком быстрое, чтобы она успела его расшифровать.

- Я бы позаботился о тебе, - и он сжал ее руку. – Но у меня нет проблем.

- Думаю, что есть.

- И ты настроена помочь мне решить их, независимо от того, считаю ли я, есть они или их нет, не так ли?

- Вот именно. Так и строятся близкие отношения. Люди встревают в дела других людей, потому что заботятся о них.

Когда-то он посчитал бы такое вмешательство в его личную жизнь невыносимым. И хотя ее настойчивость все еще раздражала его, но, как ни странно, в то же время заставляла чувствовать себя защищенным. Она была права: именно так и строятся отношения. Он понимал это, хотя такое происходило с ним впервые. Так или иначе, их «соглашение» превратилось в «отношения», полные сложностей, запросов и обязательств, но возврата к прежнему он не хотел. Впервые в жизни его принимали таким, каким он был. Анна знала о нем все, что только можно было знать, все отвратительные детали его рождения и детства. Она знала все самое худшее, но не бросила его.

В неожиданном порыве он посадил ее верхом себе на колени, так, чтобы видеть ее лицо, когда будет говорить. И физически, и эмоционально это была в высшей степени интимная поза для разговора, но он чувствовал, что так надо.

- Это было не лучшее время в моей жизни, - попытался объяснить он. - И я не хочу вспоминать его или снова там оказаться.

- То, что ты помнишь, искажено тем, что произошло с тобой до них. Ты вспоминаешь о них как о черствых людях, которые сторонились тебя, потому что ты не был их сыном, но они чувствовали совсем не это.

- Анна, - терпеливо сказал он. - Я там был.

Она обхватила его лицо руками.

- Ты был напуганным мальчиком. Не думаешь, что, может быть, ты настолько привык быть отвергаемым, что ждал этого и поэтому это и видел?

- А ты теперь психиатр-любитель?

- Для того, чтобы делать умозаключения, степень не требуется. - Она наклонилась вперед и сорвала быстрый поцелуй. – Она говорила часами, рассказывая мне о тебе.

- И теперь ты считаешь себя экспертом.

- Я эксперт по тебе, - фыркнула она. – Я годами изучала тебя. С той самой минуты, как стала на тебя работать.