Вытащить из петли

— Пришли поглазеть на девушку, — сказал Логан.

Он, судя по всему, наслаждался происходящим. Плохо же мы знаем наших друзей, подумал сэр Генри и пожалел, что рядом с ним Логан, а не Райдер Сандмен. Последний всегда ему нравился. Сандмен — солдат и, как предполагал сэр Генри, тот вряд ли пришел бы в восторг от такого примитивного умерщвления.

— Надо было разрешить ей за него выйти, — произнес сэр Генри.

— Что? — Логану пришлось повысить голос: толпа ревела, требуя, чтобы скорее вывели осужденных.

— Так, ничего, — ответил сэр Генри.

Тут собравшаяся публика заметила девушку — та выбралась на помост следом за тюремщиком. Раздался оглушительный рев, все на улице разом подались к эшафоту. Сэру Генри сделалось дурно, он вдруг заметил на краю помоста четыре гроба со снятыми крышками. Рот у девушки был открыт, по щекам текли слезы. Боттинг поставил ее на крышку люка посреди эшафота, крышка скрипнула. Палач вытащил из кармана белый мешок и натянул девушке на голову. Она завизжала и попыталась вырваться, но преподобный Коттон стиснул ей руку, а Боттинг тем временем взял наброшенную ей на плечи веревку и полез по лестнице. Он насадил веревку «ушком» на крюк, спустился, накинул петлю на голову осужденной, закрепил скользящий узел под левым ухом и легонько дернул. Девушка закричала.

Сэр Генри закрыл глаза.

— «Научи нас так счислять дни наши, — читал нараспев священник, — чтобы нам приобрести сердце мудрое».

— Аминь! — с жаром отозвался сэр Генри.

Теперь все четверо осужденных стояли на крышке люка — со скрытыми под мешками лицами и с удавками на шеях.

— Покайтесь в грехах своих! — возгласил преподобный Коттон.

— Я ничего такого не сделала! — крикнула девушка.

— Давайте, Боттинг! — распорядился шериф, которому хотелось поскорее со всем покончить.

Палач скользнул мимо него к лесенке в глубине павильона.

На залитом солнцем помосте остались только осужденные и священник. Девушка пошатывалась, сэр Генри видел, что под мешком ее рот судорожно открывается и закрывается.

Под помостом палач дернул канат, прикрепленный к деревянному брусу, что удерживал крышку люка. Брус подался, но застрял на полпути. Толпа взвыла как один человек, но разом смолкла, поняв, что жертвы так и не провалились в люк. Боттинг изо всех сил потянул за канат, крышка упала, и четыре тела рухнули вниз. Их падение было коротким — всего полтора метра или чуть больше.

— В Тайберне вешали с телеги и получалось быстрей, — сказал Логан, — но зато здесь висельники дольше пляшут.

Сэру Генри не понадобилось спрашивать у Логана, что тот имел в виду: повешенные извивались и дергались. То была пляска висельников в петле, предсмертные коленца тех, кто расстается с жизнью в муках удушья. Ничего этого сэр Генри не видел, потому что закрыл глаза. Толпа охрипла от крика, когда Боттинг взобрался разбойнику на плечи и присел, чтобы тот поскорее испустил дух.

— Ну вот, с первым покончено, — сказал Логан, когда Боттинг слез с мертвого тела. — У меня, ей-богу, разыгрался волчий аппетит.

Трое остальных продолжали дергаться, хотя и слабо. Мертвый разбойник покачивался в петле с запрокинутой набок головой. Боттинг всем телом повис на лодыжках девушки. От этого зрелища сэру Генри сделалось совсем дурно, он неуверенно спустился по ступенькам в прохладный мрак каменной пещеры перед эшафотом, и его вывернуло наизнанку.

Глава 2

В понедельник Райдер Сандмен проснулся поздно: ему заплатили семь гиней за игру в команде сэра Джона Харта против команды Суссекса (победившая сторона получала в награду сто гиней), Сандмен набрал шестьдесят три пробежки за первый период и тридцать две за второй, но команда сэра Джона все равно проиграла. Это было в субботу. Наблюдая за отбивающими своей команды, Сандмен понял, что они нарочно заваливают игру. Букмекеров основательно обобрали — все рассчитывали, что ребята сэра Джона без особого труда одолеют противника, не в последнюю очередь потому, что за них выступал знаменитый Райдер Сандмен, но кто-то, видимо, поставил на суссекских изрядные деньги. Поговаривали, что сэр Джон сделал ставку против собственных игроков.

Так что капитан Райдер Сандмен, бывший офицер Пятьдесят второго королевского пехотного полка, возвратился в Лондон пешим порядком. Он не пожелал ехать в одном экипаже с игроками, проигравшими матч за деньги. Сандмен любил крикет, прекрасно в него играл, но не терпел продажности и отличался твердым характером. Он насмерть разругался с вероломными товарищами по команде, и, когда те заночевали в удобном особняке сэра Джона, а наутро со всеми удобствами доехали до Лондона, его с ними не было. Не позволила гордость.

Он заночевал на сеновале, прошагал весь день и почти насквозь протер подошву на правом сапоге. До чердачной комнатенки, что он снимал в таверне на Друри-лейн, он добрался поздно вечером, разделся догола, рухнул на узкую койку и погрузился в сон. Он спал — и все. Когда на Олд-Бейли упала крышка люка, он все еще видел сон: в ушах у него стояли конский топот, треск мушкетов и грохот орудийной канонады. Сон должен был завершиться прорывом кавалерии сквозь тонкие ряды красных английских мундиров, но тут цокот копыт превратился в звук торопливых шагов на лестнице и легкий стук в дверь. Он открыл глаза и не успел сказать ни слова, как Салли Гуд уже была в комнате.

— Никак я вас разбудила? — рассмеялась Салли. — Ой, ради бога, простите!

— Не переживайте, мисс Гуд. Который час?

— У Святого Эгидия только что пробили полдевятого.

— Не может быть! — Сандмен сел в постели и вспомнил, что на нем ничего нет. — Мисс Гуд, там на двери висит халат, не могли бы вы…

Салли нашла халат.

— Я-то совсем припозднилась, — объяснила она, — братец с утра пораньше смотался, а у меня дел полно, и платье вот надо застегнуть на крючки, поглядите. — Она повернулась и показала голую спину: — Я просила миссис Ганн, да только нынче казнят, она ушла посмотреть. Не бойтесь, вставайте, я закрыла гляделки.

Сандмен осторожно выбрался из постели. Высокий, голубоглазый мужчина со светло-золотыми волосами и вытянутым костлявым лицом. Он не был красив в общепринятом смысле слова — черты его отличались некоторой грубостью, — но благородство и доброта, читавшиеся на этом лице, западали в память. Надев халат, он спросил Салли:

— Надеюсь, вы хорошо устроились?

— Я другого хотела — работать на сцене. — Салли называла себя актрисой, хотя Сандмен не очень ясно представлял, какой прок будет для театра от Салли, которой и без того с большим трудом удавалось сохранять респектабельность. — Но работа все равно хорошая — и приличная.

— Не сомневаюсь.

Сандмен задался вопросом, почему Салли так напирает на то, что работа приличная. А Салли задавалась вопросом, почему Сандмен, по всем статьям джентльмен, проживает в мезонине таверны «Золотой сноп» на Друри-лейн. Что фортуна от него отвернулась, было яснее ясного, но «Золотой сноп» пользовался славой притона для воров всех мастей, от карманников до взломщиков и грабителей лавок, а капитан Сандмен казался Салли человеком абсолютно законопослушным.

— А вы-то как, капитан? — спросила она. — Служите где?

— Ищу работу, мисс Гуд, — ответил Сандмен, что было чистой правдой, ибо работа все не находилась.

Он был слишком стар, чтобы выучиваться на клерка, и слишком брезглив, чтобы погонять рабов на плантации сахарного тростника на каком-нибудь острове.

— Я слыхала, вы играете в крикет. Зарабатываете на нем?

— Меньше, чем нужно, — ответил Сандмен. — У меня тут маленькая трудность — нескольких крючков не хватает.

— Никак не выкрою время починить, вы застегните, капитан, какие есть, а это вот проденьте в дырки. — Салли перебросила через плечо потертый шелковый носовой платок. — Кстати, ежели собираетесь позавтракать, так поторопитесь, не то после девяти не останется ни кусочка. В «Снопе» не повернуться, когда в Ньюгейте вешают, на людей от этого жор нападает, — объяснила Салли. — Братец туда же отправился.

Брат Салли, загадочный молодой человек, работал в часы, для трудов отнюдь не предназначенные. Они с братом занимали в «Золотом снопе» две большие комнаты на втором этаже.

— Им нравится, что он приходит. Понимаете, обыкновенно промеж бедолаг дергунчиков бывают такие, которых он знает.

— Дергунчиков?

— Висельников, капитан. Повешенных, вздернутых, удавленных. Которые пляшут в Ньюгейте на подмостках у Джемми Боттинга. Вам придется научиться воровскому языку, капитан, раз уж вы тут живете.

— Придется, — кивнул Сандмен и только начал продевать платок в дырочки, как в полуоткрытую дверь протиснулся, ухмыляясь, трактирный посыльный Доддс.

— Закрой свою чертову пасть, не то мух наглотаешься, — сказала ему Салли. — Он мне только платье застегивает.

Доддс оставил ее выпад без внимания и протянул Сандмену запечатанный конверт:

— Вам письмо, капитан.

Сандмен потянулся к сложенной в кресле одежде, чтобы найти пенни на чай посыльному.

Салли оттолкнула руку Сандмена, выхватила у Доддса письмо, вытолкнула парня из комнаты и захлопнула дверь.

Закончив операцию с шелковым платком, Сандмен отступил со словами:

— У вас весьма привлекательный вид, мисс Гуд.

Ее светло-зеленое платье было украшено васильками, и эти цвета прекрасно сочетались с медовой кожей Салли и ее вьющимися волосами такого же светло-золотого оттенка, как у Сандмена. Она была хорошенькой девушкой с ясными голубыми глазами и заразительной улыбкой.

— Вы думаете? Спасибо. Закройте глаза, повернитесь три раза и громко назовите любимую по имени, а потом откройте письмо.

— Что мне это даст? — улыбнулся Сандмен.

— Добрые вести, — улыбнулась она и исчезла.

Сандмен посмотрел на письмо, отложил его и, чувствуя себя последним дураком, закрыл глаза, три раза повернулся вокруг своей оси и громко произнес заветное имя:

— Элинор Форрест.

Затем открыл глаза, сорвал с конверта печать красного сургуча и развернул письмо. Прочитав, он стал ломать голову — добрая это весть или нет?

Виконт Сидмут свидетельствовал свое почтение капитану Сандмену и просил последнего оказать ему честь, прибыв при первой возможности в министерство виконта Сидмута.

Сперва Сандмен решил, что весть плохая, что его отец взял в долг у виконта Сидмута и теперь его светлость намерен потребовать жалкие остатки состояния Сандменов. Однако же отец, насколько было известно Райдеру Сандмену, никогда не водил знакомство с лордом Сидмутом, в противном случае он бы непременно этим похвастался, потому что любил бывать в обществе значительных персон, а мало кто в стране был персоной более значительной, чем первый государственный секретарь — министр внутренних дел его величества.

Так зачем Райдер Сандмен понадобился министру?

Выяснить это можно было только одним способом.

Виконт Сидмут был сама худоба: тонкие губы, жидкие волосы, узкий нос и узкая челюсть. Он заставил Сандмена два часа протомиться в приемной и встретил вошедшего хмурым взглядом, не встав из-за письменного стола.

— Мне рекомендовал вас сэр Джон Колборн. Вы, кажется, сражались в его батальоне при Ватерлоо?

— Совершенно верно, милорд.

Сидмут хмыкнул, словно отчасти не одобрял участия в битве при Ватерлоо. Скорее всего, подумал Сандмен, так оно и есть. Наполеоновские войны вот уже два года как отошли в прошлое, однако британцы, судя по всему, все так же делились на тех, кто воевал с французом, и тех, кто сидел дома. Последние, как подозревал Сандмен, завидовали и при случае были не прочь намекнуть, что пренебрегли возможностью погулять за границей ради процветания Британии.

— Сэр Джон сказал мне, что вы ищете работу.

— Вынужден искать, милорд.

— У вас нет источника дохода? — спросил Себастиан Уитерспун, личный секретарь министра, молодой человек с пухлыми щеками и колючим взглядом. Он сидел у стола патрона.

— Есть, незначительный, — ответил Сандмен, сочтя за благо умолчать о том, что этот источник — крикет. — Его недостаточно, — уточнил Сандмен, — и много из заработанного уходит на оплату долгов, оставшихся от отца.

— По закону, Сандмен, — нахмурился Уитерспун, — вы не отвечаете за долги отца.

— Я отвечаю за доброе имя семьи, — возразил Сандмен.

Его отец наделал огромных долгов, ему грозило заточение или изгнание, и тогда он покончил с собой, запятнав свое имя и оставив жену и дочь без средств к существованию.

— Мне нужен человек для одного дела, — сказал министр, — но должен сразу предупредить, что работа временная.

Он кивнул на высокую корзину, которая стояла на ковре и была доверху набита бумагами. Тут были свитки, конверты с сургучными печатями и даже несколько бумаг, перевязанных красной тесьмой наподобие юридических документов.

— Все это прошения, капитан. Осужденный преступник может просить государя о смягчении наказания и даже о полном прощении. Все прошения поступают сюда, и, если преступление не особенно страшное и за осужденного ходатайствуют достойные лица, мы можем проявить милосердие. Скажем, смертный приговор заменить на каторжные работы.

— Вы, милорд? — спросил Сандмен, которого поразило «мы» в словах Сидмута.

— Прошения подаются на высочайшее имя, — пояснил министр, — однако ответственность за решения возлагается на это министерство, а мои решения утверждает Тайный совет. — Сидмут бросил Сандмену прошение. — Иной раз какое-нибудь прошение побуждает нас вникнуть в существо дела. В таких крайне редких случаях мы назначаем дознавателя. — Министр помолчал и добавил: — Лицо, приговоренное к смерти, уже прошло через суд, и вина его доказана. У нас не принято ставить под сомнение компетентность судей, капитан, но в исключительных случаях мы все же проводим дознание.

Сандмен развернул свиток и прочитал: «Господь мне сведетель он добрый мальчик и ни убевал Леди Эйвбери потому как знаит Господь он и мухи ни обидит».

— Речь идет о Шарле Корде, — пояснил лорд Сидмут, — а прошение подала его мать и подписала фамилией Кратвелл, но парень, видимо, взял французскую фамилию, почему — одному Богу ведомо. Его осудили за убийство леди Эйвбери. Злодей ее изнасиловал и заколол, так что заслужил виселицу. Когда казнь? — обратился он к Уитерспуну.

— Через неделю, милорд.

— Зачем же тогда дознание? — спросил Сандмен.

— Затем, что просительница Мейзи Кратвелл — белошвейка ее величества королевы Шарлотты и ее величество милостиво выказала интерес к этому делу, — ответил лорд Сидмут тоном, не оставлявшим сомнений в том, что он с удовольствием придушил бы супругу короля Георга III за подобную милость. — Мой долг верноподданного — заверить ее величество, что в виновности осужденного нет и малейших сомнений. Я написал ее величеству и уведомил, что назначаю дознавателя. Я спрашиваю, капитан, хотите ли вы им стать.

Сандмен колебался. Он не был уверен, что справится с расследованием преступления. Лорд Сидмут принял его колебания за нежелание и раздраженно бросил:

— Задание едва ли обременит вас, негодяй явно виновен, и требуется всего лишь успокоить королеву, которая по-женски озабочена этим делом. Месячное жалованье за день работы.

Месячное жалованье было Сандмену как нельзя кстати.

— Разумеется, я согласен, милорд. Почту за честь.

Уитерспун встал, давая понять, что аудиенция окончена. Министр кивнул на прощание, сказав:

— Уитерспун выдаст вам письменную доверенность, а я жду отчета. До свидания, сэр.

Сандмен проследовал за секретарем в приемную, где за столом корпел над бумагами письмоводитель.

— Поставить печать на доверенности займет минуту-другую, — сказал Уитерспун, — присядьте, пожалуйста.

Сандмен еще раз перечитал прошение. Мейзи Кратвелл настаивала на невиновности сына, однако в подтверждение не могла привести никаких доказательств.

— В письме сказано, — заметил Уитерспун, держа над свечкой палочку сургуча, — что вы проводите дознание от имени Министерства внутренних дел, и содержится просьба оказывать вам содействие. Но заметьте, капитан, мы не можем его требовать на законном основании, а можем только просить. Я бы рекомендовал вам не очень увлекаться дознанием. Осужденный, безусловно, виновен. Вы найдете Корде в Ньюгейте, проявите должную настойчивость, он признается в своем преступлении, и ваше задание будет выполнено. Чего нам решительно не хочется, капитан, так это осложнять дело. Представьте краткий отчет, который позволит министру убедить королеву, — и забудем об этом прискорбном случае.

— А если он невиновен? — спросил Сандмен.

Предположение, судя по всему, ужаснуло Уитерспуна.

— Такого не может быть! Его же признали виновным.

— Совершенно верно, — произнес Сандмен, забирая у Уитерспуна доверенность. — Министр упоминал о вознаграждении. — Ему было противно говорить о деньгах, джентльмену не пристало касаться этой темы. — Не согласились бы вы, мистер Уитерспун, выдать наличными? Неизбежны расходы…