Отец взял газету и долго, стоя у окна, читал. Потом посмотрел на Мишку, хмыкнул и передал газету матери. А Мишка между тем раздевался и, захлебываясь, рассказывал, как шел с ребятами в кино и как увидел газету.

Мать была довольна. Она присела к столу и, вынув зачем-то носовой платок, улыбаясь, глядела на Мишку. А вот отец не улыбался. Он только внимательно посмотрел на сына еще раз, хотел что-то сказать, но промолчал и вышел в другую комнату.

Еще по дороге домой родился у Мишки план. Выскочив на кухню, где на гвоздике висел портфель, он извлек из-под порванной подкладки злополучный табель.

Мать накрывала на стол. Проворно мелькали в ее руках тарелки, вилки, ложки. Завязывая на ходу фартук, она направилась в кухню. Мишка протянул руку с табелем.

— Мама, вот я табель принес.

— Да положи его на буфет, я потом распишусь.

— Табель? Интересно. Дай-ка сюда, — отец стоял в дверях. — Ого! Вот так успехи. Допрыгался, значит.

В это время мать внесла в комнату дымящуюся кастрюлю с супом.

— Садись, Дима, — обратилась она к отцу. — Ты, Миша, иди сначала руки вымой.

Плескаясь у большого медного рукомойника, Мишка не строил рожи (как делал всегда, с интересом наблюдая за своим искаженным изображением), а прислушивался к разговору за столом.

— И зря ты… Не выйдет, видно, из него инженера. Но прыгает здорово, хвалят вон. Может и вправду чемпионом каким будет…

Мишка вернулся к столу успокоенным. Он с аппетитом съел суп, а когда мать принесла жаркое, не удержался и еще раз начал с азартом рассказывать о соревнованиях, поминутно заглядывая в глаза отцу.

В это время в дверь постучали. Мишка побежал открывать. На пороге стоял Чудинов, а рядом с ним поправляла выбившуюся из-под пухового платка непослушную прядь Ольга Сергеевна.

— Отец дома?

Мишка молча кивнул.

6

…Завтра в школу, а как хочется прыгнуть еще хоть раз, последний раз в сезоне. Прыгнуть — и уж тогда сесть за книги. Ну, ладно, к соревнованиям, сказали, не допустят, но ведь сегодня их нет. Пусть грамоту — красивую грамоту с золотыми буквами и красными знаменами — отобрали, но он, «комендант трамплина», пойдет и прыгнет. А с учебой он справится.

Мишка вышел на улицу и принял окончательное решение: прыгать. Утром подморозило, и скольжение обещало быть отличным.

Торопиться не хотелось. Он медленно спустился к Балашихе, долго поднимался к подножью стальной громады. Предстояло еще забраться наверх.

Мишка внимательно осмотрел гору приземления и эстакаду, поднял лыжи и подошел к лестнице.

— Здравствуйте, Семен Федорович, — грустно поздоровался он с дедом Мазаем, — решил вот закрыть сезон.

— Сезон-то для тебя уже давно закрыт. Двоечников не пускаем.

Мишка молча повернул от трамплина и услышал за спиной последнюю фразу Мазая:

— Комендант… разжалованный…

Мишка старался сдержать слезы. Но только сошел по тропинке вниз — не выдержал. Прислонился к стволу сосны и заплакал.

Здесь, на узкой, по-мартовски обледенелой тропинке, и разыскал его запыхавшийся Николай Бортиков.

— Здорово, комендант! Я с ног сбился, тебя ищу.

— Какой я тебе комендант? — сердито перебил его Мишка, размазывая слезы. — Меня вон Мазай уже разжаловал. Да и ты, наверно, рад-радехонек.

— Дурак ты, Мишка, — беззлобно произнес Николай. — Все ершишься. А я, между прочим, действительно, тебя ищу. Давай лыжи да пойдем.

Мишка поколебался, но потом безропотно позволил Николаю взвалить на плечо свои лыжи и молча стал подниматься.

— Вчера, понимаешь, нас Анатолий Сергеевич собирал, — рассказывал Николай. — А сегодня в комитете комсомола разговор состоялся. И решили мы, комендант, тебе помочь. Собственно, помогать тебе буду я.

Мишка в ответ недоверчиво хмыкнул.

— Чего мычишь? Все равно я в пединститут собираюсь поступать. Так что ты для меня вроде тренировочного трамплина или, скажем, подопытного кролика. Из секции тебя не выгонят. Анатолий Сергеевич так и сказал: «Коменданта вытянуть надо». Вот и будем тебя в науку тянуть. Учти, что занятия начнем с сегодняшнего дня. У меня, брат, слона гонять не придется.

Пусто было на Балашихе. Кончился сезон, давно уехали мастера, да и местные лыжники уже не тренировались на склонах гор, только ветер трепал забытый кем-то синий флажок на слаломной трассе.

Ребята стояли рядом и смотрели на этот флажок. Вдруг Мишка молча направился к нему, глубоко проваливаясь в снег. Через несколько минут он вернулся, пыхтя и отдуваясь. В руках у него был тонкий бамбуковый прут с флажком.

— Пригодится… Еще ведь тренироваться будем… — негромко сказал Мишка.

— Правильно. Надо его Мазаю отдать.

— Мазаю?

— Ну да. Давай-ка сбегай, ты помоложе.

— Я как-нибудь потом… Разжалованный ты, говорит, комендант. На трамплин не пустил. Двоечник, говорит… Мазай этот.

Николай звонко расхохотался.

— Вот здорово! Поругался, значит, со своим заместителем? Ну, тогда давай я снесу…

— Нет, — Мишка долго смотрел на Николая исподлобья. И вдруг, улыбнувшись, добавил: — Я ему знаешь когда этот флажок отдам? Когда на соревнованиях прыгну. Понимаешь?

Николай кивнул.

А Мишка, повернувшись лицом к трамплину, приветственно помахал флажком.

— До скорого свидания, дедушка Мазай! — задорно крикнул он и уже тише добавил: — Я хоть и разжалованный, а все-таки комендант.

Единоличники

Все, конечно, можно было сделать проще: пойти к сторожу Евдокиму Ивановичу, известному всему селу под кличкой Опрокинь Иваныч, рассказать ему, и он, наверняка, пустил бы на старую колокольню. Но Ванюшке Попову хотелось действовать таинственно, ловко, быстро, как в книжках про пограничников и партизан.

О том, что на колокольне бывшей церкви, на которой испокон веков жили голуби и галки, можно найти много птичьего помета, Ванюшка подумал после пионерского сбора. На этом сборе вожатая Валя объявила соревнование между звеньями — кто больше соберет удобрений.

Ванюшку соревнование не очень интересовало. Он знал, что все соберут примерно одинаково — не первый ведь год так бывает. Только Нинка Соколова и Танька Зеленина больше всех принесут помета — у них матери на птицеферме работают. Золой богат Димка Шутов — у него отец кузнец. А в третьем звене, в котором Ванюшка, таких богатых нет. Попробуй займи тут первое место.

Но колокольня… Да, тут дело другое. То-то будут удивляться и завидовать, если их звено неожиданно всех обгонит! И вся школа будет знать: это Ванюшка Попов придумал. Как никто раньше на колокольню сходить не догадался?

Бывшую церковь давным-давно приспособили под Дом культуры. В ней по вечерам звучали молодые голоса, слышно было стрекотание кинопередвижки. Только колокольня стояла мрачная, забытая и заброшенная, хотя и не утеряла своей белокаменной стройности.

У ее подножья, за бывшей церковной оградой, размещался базар. Между возами и прилавками, едва не попадая лошадям под ноги, озабоченно семенили красными лапками сизые голуби. Иногда, чем-то встревоженные, они дружной стаей поднимались в воздух и летели куда-то. Потом прилетали вновь и рассыпались по окнам и карнизам колокольни. Было их великое множество. Ванюшка попробовал один раз устроить за ними охоту. Но первая же тетка, увидевшая, как он, азартно зажмурив один глаз, целится в стаю, отобрала лук и стрелы. Да еще пригрозила, что пожалуется Ванюшкиной матери. С тех пор Ванюшка старался не смотреть в сторону голубей, хотя в голову и приходили иногда мысли, что неплохо бы сделать из перьев головной убор индейского вождя…

На колокольню вела железная дверь, которая всегда была закрыта громадным, с арбуз, замком. За дверью помещалась холодная каменная комната, из которой начинался путь наверх. В этой комнате хранились старые-престарые декорации, изображавшие и сад, и дом, и фонтан, и многое другое. Эти куски пыльной крашеной ткани Евдоким Иванович, подражая директору Дома культуры, Сергею Шмелеву, большому любителю драматического искусства, гордо звал реквизитом. Когда готовилась в драмкружке очередная постановка, Сергей Шмелев и Евдоким Иванович не один час, бывало, проводили в каменной кладовой, поминутно чихая от пыли и стараясь выбрать что-нибудь подходящее.

Пьесу ставили обычно раза три-четыре, после чего Евдоким Иванович перетаскивал декорации обратно. И, странное дело, если до спектакля весь драмкружок был готов помочь ему, то назад таскать приходилось старику одному. Поэтому он звал иногда на помощь ребятишек, которые всегда крутились в Доме культуры.

Однажды в число таких добровольных помощников попал Ванюшка. Это единственное посещение кладовой и вселило в него надежду, что он сумеет забраться на колокольню. Во-первых, Ванюшка увидел лестницу, которая вела кверху, во-вторых, он своими ушами слышал, что когда Евдоким Иванович открывал замок, то раздался тот самый чудесный металлический звон, какой издавал бабушкин сундук, если бабушка открывала его большим ключом, висевшим у нее на поясе.

Раз так, рассудил Ванюшка, то открыть дверь будет проще простого, нужно только утащить бабушкин ключ. Когда такая мысль пришла в Ванюшкину голову, вечно начиненную самыми невероятными планами и идеями, она быстро оттеснила на задний план и поход на лыжах в большой лес, и рыбалку на пруду, и даже книгу о ловле шпионов. Ничего сейчас Ванюшку не интересовало. Так уж у него повелось: если чем увлечется — обо всем на свете забудет.

Покрутившись около колокольни с полчаса, Ванюшка отправился домой, чтобы завладеть бабушкиным ключом. Дорогой он подумал, что одному ему с таким делом, как выгрузка помета с колокольни, не справиться.

— Сережку позову, — решил он, — и еще Тольку. Мешков наберем, в случае чего несколько раз сходим.

Сережка Никифоров и Толька Зеленин жили неподалеку от Ванюшки, учились с ним в одном классе. Коноводом в этой компании был Ванюшка, неистощимый на выдумки. С ним ребятам никогда скучно не было. То предложит сделать ловушку на волков, и друзья целую неделю возятся с постройкой двойного круглого забора, в который волк должен почему-то обязательно залезть и обязательно не вылезать обратно. То вдруг заявит, что поблизости появился шпион, и ребята бродят по дорогам, внимательно вглядываясь в лица всех прохожих. А когда на пруду была организована проба вычитанного где-то способа долгого сиденья под водой с тростинкой во рту, то чуть не утонул Сережка Никифоров.

Сережка из всех — самый слабенький, но есть у него непостижимое для Ванюшкиного ума качество, — бегает он ужасно быстро. Этим на всю школу славится. И сколько раз ни пытался Ванюшка обогнать его, даже тренировался тайком специально, ничего из этого не вышло. А со стороны посмотреть, не подумаешь о Сережкиных талантах. Худенький, лопатки под рубашкой видно, волосы торчат темными вихрами.

Толька Зеленин — личность тоже известная всей школе. У него есть пес Пират, больше которого во всем селе собак нет. Порода у Пирата неизвестная, и хотя Толька иногда принимается утверждать, что это овчарка, но загнутый крючком хвост его любимца голосует против такого утверждения. Есть еще у Тольки старший брат Георгий. Его все село знает — лучший тракторист в МТС и лучший баянист в самодеятельности. Толька на старшего брата похож — тоже высокий, на голове такой же вьющийся чуб цвета ржаной соломы, но плечи еще, конечно, не раздались.

К этим приятелям и направился Ванюшка. Сережка был дома, читал. К предложению — сходить к Тольке и там услышать что-то весьма интересное — он отнесся без энтузиазма, не хотелось отрываться от книги. Но Ванюшка так настойчиво упрашивал его, что Сережка в конце концов сдался. Когда друзья пришли к Тольке, то вначале даже позабыли о своих планах. Толька придумал затею, сулившую массу интересного: он усиленно мастерил из старой шлеи собачью упряжку. Рядом валялись небольшие санки и тут же сидел Пират, не подозревавший, что ему в скором времени придется изображать ездовую собаку.

Ванюшка кинулся было помогать, но тут вспомнил, зачем он, собственно, шел сюда.

— Ребята, мы больше всех можем помета птичьего набрать, — начал он. — Я место такое знаю, там его — страсть. Другим не скажем, сами все соберем. Вот тогда небось первое место займем в школе.

— Ну и что? — возразил Сережка. — Зачем оно тебе далось, первое место? Сказано по ведру принести каждому, и принесем.

— Как что? — опешил Ванюшка. — да ведь первое, понимаешь, первое место займем! Мы, может, в районе первое место займем. Там этого добра знаешь сколько? Про нас, может, в газете напечатают. Здорово было бы, а? В «Пионерской правде»!

— Ну да! Напечатают. — Сережка фыркнул. — Тоже мне, герой какой.

— Сколько угодно. — Ванюшка все больше воодушевлялся. — О других читал, сколько пишут? И о нас могут написать. Да и вообще, если первое место, то здорово. Грамоту дадут.

Занять первое место захотелось и Сережке. Даже Толька перестал возиться с ремешками, поднял голову. Нет, что ни говорите, а быть первым — это всегда приятно. Только где эти склады, о которых говорит Ванюшка?

Ванюшка не заставил себя упрашивать. Нагнувшись ближе к ребятам, он зашептал, округлив глаза.

Первое — это раздобыть мешки. Ключ он, Ванюшка, у бабушки стащит. А когда стемнеет, они заберутся на колокольню. Фонарь только нужно захватить. Если в одну ночь не управятся, то завтра еще раз повторят набег. Ванюшка так и сказал: «набег».

План друзьям понравился. Сережка тут же уточнил: «Набег за гуано».

— Зачем?

— За гуано. В Южной Америке острова такие есть, все птицами обсижены. Туда специально раньше ездили, помет брали. И называли его гуано. Понял?

Толька молча кивнул. Что ж, он не против, гуано так гуано. Его занимало другое. А что, если…

— Ребята! — вдруг крикнул он. — Мы Пирата возьмем с санками. Он у нас все мешки увезет. Я его еще потренирую немного. Пират, знаете, какой сильный? Да он сколько угодно увезти может.

Сережка и Ванюшка от восторга даже запрыгали. Выдумка получилась такая интересная!

Посвистывая, отправился Ванюшка домой. И чем ближе подходил к дому, тем короче становились его шаги.

Одна мысль занимала его сейчас — как достать ключ.

Легко сказать — стянуть его у бабушки. А как это сделать? Ведь она свой ключ все время на поясе носит. Если бы ночью? Так времени нет ночи дожидаться. Да если бы оно и было, бабушка спит так чутко, что вряд ли удалось бы стащить ключ. Нет, тут нужно придумать что-то другое.

Бабушка была очень старой и очень доброй. Если Ванюшке нужны были деньги или очень уж хотелось чего-нибудь сладкого, он всегда бежал к ней. У нее для внука ни в чем отказа не было. Она если и ругала его иногда, то очень недолго. Единственное, в чем Ванюшка не мог с бабушкой сговориться, так это в оценке умывания.

Ванюшка умывание считал тяжелой и неприятной обязанностью. Он тайком даже удивлялся, как это бабушка ухитряется ходить с чистыми руками и лицом: ведь на них так много морщин. У него морщин и вовсе нет, а глянь — руки почему-то вечно грязные. Бабушка же была одержима страстью к чистоте, и обычно Ванюшке приходилось путешествовать к умывальнику два-три раза, прежде чем она разрешит сесть за стол.

Страсть к чистоте не была единственной у бабушки. Она, кроме того, очень любила ходить в кино и не пропускала ни одной новой картины, а потом подолгу обсуждала их с Ванюшкой, пересказывая содержание со всеми подробностями.

Это бабушкино увлечение Ванюшка вспомнил сразу же, как только переступил порог: дома была лишь старшая сестра Нина. С высоты своего девятиклассного величия она оглядела младшего брата.

— Ты где пропадал? Давным-давно пора за уроки садиться, а тебя и след простыл. Опять что-нибудь натворил?

— Нигде я не пропадал, и ничего не натворил. — Ванюшка старался быть миролюбивым. — У нас сбор сегодня был. А где все?

— В кино ушли.

— И бабушка?

— Да, папа, мама и бабушка. Есть хочешь?

Об этом Ванюшку можно было не спрашивать, аппетит у него всегда был завидный. Сидя за столом и исправно орудуя ложкой, он, однако, не переставал думать о ключе. Было от чего почесать в затылке… Стой! Вот именно — почесать. Ведь бывали же случаи, что если при бабушке почешешь голову, она сразу же забеспокоится, начнет уверять всех, что в Ванюшкиной голове завелись непрошеные жильцы, и сколько ни брыкайся, пока не прочешет волосы, от нее не отвертеться.

Ванюшка даже есть бросил, сидел, уставившись невидящими глазами в тарелку. Это самое чесание головы бабушка превращала в целый обряд: извлекала из-за зеркала старинный гребень, клала Ванюшкину голову себе на колени и при этом еще что-то мурлыкала себе под нос. А голова и руки у Ванюшки в это время находились, ну, прямо рядом с заветным ключом! И если припасти, скажем, бритвочку…

Когда пришла, наконец, бабушка, Ванюшка и минуты вытерпеть не мог, стал вертеться у нее на глазах. При этом он так добросовестно запускал обе пятерни в свои белесые вихры, что чуть ногти не обломал. Однако бабушка с увлечением вспоминала все экранные приключения и на внука не обращала никакого внимания. Пришлось Ванюшке, улучив момент, тяжело вздохнуть и признаться, что его голову кто-то сегодня беспокоит.

Дальше все пошло как по маслу. Бабушка, не прерывая рассказа о картине, достала гребень, а Ванюшка, приготовив бритву, уткнулся ей в колени. Не прошло и двух минут, как ключ от сундука перекочевал к нему в карман.