Когда наступит прошлый год

Они подходили к дверям, окруженным двойным кордоном охраны.

– Знаете, зачем Джино на самом деле эти боли? Чтобы с ним носились, заботились о нем как о ребенке. Ему хочется снова стать малышом, сбросить с плеч взрослые обязанности. Понимаете?

– Теории подобного рода выглядят столь совершенными и гладкими! Их так легко высказывать…

– Но они истинны, – прервала его Мэри. – В данном случае.

Она протиснулась между охранниками, открыла дверь и вошла внутрь.

Девушка подошла к постели, бросила взгляд на Джино и рявкнула:

– Вставай, ты, жирный ленивый сукин сын!

Моль открыл глаза и тяжело пошевелился.

– А, это ты. Извини, но…

– Ни за что не извиняйся, – резко ответила Мэри. – Ты вовсе не болен! Вставай! Мне стыдно за тебя. Всем за тебя стыдно! Ты боишься и ведешь себя как маленький ребенок. Разве я могу тебя уважать, если ты так поступаешь?

Джино помолчал и ответил:

– Может, я вовсе не жду от тебя уважения.

Тирада девушки, похоже, огорчила его больше, чем все остальное.

Только теперь он заметил Эрика и мрачно спросил его:

– Слышите, доктор? Ее невозможно удержать! Она входит сюда, когда я умираю, и обращается со мной подобным образом. Кто знает, может, из-за этого я и умираю. – Генсек осторожно потер живот. – Я больше ничего не чувствую. Вероятно, это все тот укол, который вы мне сделали. Что это было?

«Это не укол, а операция, сделанная Мак-Нейлу, лежащему этажом ниже. Ты выздоровел, так как повар Белого дома получил искусственное сердце. Я был прав», – подумал Эрик.

– Раз с тобой все в порядке… – начала Мэри.

– Ладно, – вздохнул Молинари. – Сейчас поднимусь, только, ради всего святого, дай мне немного времени, хорошо? – Он начал вертеться, пытаясь подняться с постели. – Хорошо, я встану. Это тебя удовлетворит? – Его голос сорвался на крик.

Мэри Рейнеке повернулась к Эрику.

– Видите? Я могу вытащить его из постели, сделать так, что он будет стоять на ногах, как подобает мужчине.

– Поздравляю, – язвительно буркнул Джино, с трудом принимая вертикальное положение. – Мне не нужен медицинский персонал, вполне хватает тебя одной. Но я заметил, что от болей меня избавил доктор Свитсент, а не ты. Ты когда-нибудь пыталась делать что-либо еще, кроме как орать на меня? Если я снова встал на ноги, то только благодаря ему.

Он обошел ее и направился к шкафу за халатом.

– Джино на меня жалуется, – сказала Мэри Эрику. – Но в глубине души знает, что я права.

Она спокойно стояла, заложив руки за спину, и наблюдала за тем, как секретарь завязывал пояс голубого халата и надевал тапочки из оленьей кожи.

– Замечательно, – буркнул Молинари доктору, кивая на Мэри. – Она думает, будто тут главная.

– Вы вынуждены делать то, что говорит мисс Рейнеке? – поинтересовался Эрик.

Молинари рассмеялся.

– Конечно. Разве не видно?

– А что происходит, если вы ее не слушаетесь? Она обрушивает на вас небеса?

– Да, можно и так сказать, – кивнул Молинари. – У нее есть один сверхъестественный талант… быть женщиной. Так же как у Кэти, вашей жены. Я рад, что Мэри рядом со мной. Я люблю ее. Неважно, что она на меня кричит. Ведь я действительно встал постели, и со мной ничего не случилось. Она права.

– Я всегда знаю, когда ты притворяешься больным, – заметила Мэри.

– Идемте, доктор, – сказал Молинари. – Для меня организовали одну демонстрацию, и я хочу, чтобы вы тоже ее увидели.

В сопровождении охраны они пересекли коридор и вошли в помещение, запиравшееся на замок. Эрик узнал проекционный зал, противоположную стену которого занимал гигантский встроенный видеоэкран.

– Мое выступление, – пояснил Молинари, когда они занимали места.

Он дал знак, и большой экран засветился.

– Завтра вечером оно будет показано по всем телеканалам. Я хотел бы заранее узнать ваше мнение, на случай, если что-то стоит поменять.

Моль шаловливо посмотрел на Эрика, словно чего-то недоговаривая.

«Зачем ему нужно мое мнение?» – думал доктор, глядя на экран, на котором появилось изображение Генерального секретаря ООН.

Тот был в парадном мундире главнокомандующего вооруженными силами Земли, с медалями, шевронами и лентами. Прежде всего в глаза бросалась жесткая маршальская фуражка. Ее козырек частично закрывал округлое лицо с массивными скулами, так что видна была лишь его нижняя часть – подбородок, покрытый темной щетиной, и сурово сжатые губы.

Его щеки, как ни странно, не выглядели обвисшими, скорее напротив. На экране виднелось суровое каменное лицо, невозмутимое, полное властной силы, которой Эрик никогда прежде не видел у Моля.

Но так ли это?

На самом деле видел, но много лет назад, когда Моль только вступал в должность, был моложе и не сгибался под бременем ответственности. Человек на экране заговорил. Его голос был прежним, точно таким же, как в минувшие времена, десять лет назад, до того как разразилась жуткая и безрезультатная война.

Моль захихикал, развалившись в глубоком мягком кресле рядом с Эриком.

– Неплохо я выгляжу, а?

– Да.

Речь Моля становилась все выразительнее. Порой она поражала своей суровостью и величественностью. Именно этого лишился Молинари – он стал жалок. На экране преисполненный гордости человек в мундире обращался к аудитории четким, уверенным голосом. Секретарь ООН на видеозаписи требовал и информировал, но не умолял, не обращался к земному электорату за помощью. Он говорил людям, что им следует делать в период кризиса. Именно так и должно было быть. Но как так получилось? Как этот больной инвалид-ипохондрик, страдающий своими вечными, наполовину смертельными болезнями, нашел в себе силы?

Эрик ничего не понимал.

– Это обман, – заявил Джино. – Там вовсе не я.

Эрик вытаращился сперва на него, а затем на экран. Моль радостно улыбнулся.

– Тогда кто же это?

– Никто. Робот. Его изготовила для меня фирма «Дженерал Роботс». Эта речь – его первое публичное выступление. Он вполне неплох, напоминает прежнего меня. При одном его виде я чувствую себя моложе.

Эрик заметил, что Генеральный секретарь ООН действительно будто помолодел и оживился, глядя на своего двойника на экране. Моль больше кого-либо другого поверил в этот фальшивый спектакль, стал первым его неофитом.

– Хотите его увидеть? Конечно, это строго секретно. Об этом знают только трое или четверо, естественно, кроме Доусона Каттера из «Дженерал Роботс», но все они хранят тайну, привыкли к секретным контрактам, связанным с войной. – Он хлопнул Эрика по спине. – Я допускаю вас к одной из важнейших тайн. Как ощущения? Так управляют современным государством. О некоторых вещах избиратели не знают, да и не должны для собственного же блага. Так функционируют все правительства, не только мое. Вы считаете меня исключением? Если так, то вам еще многому предстоит научиться. Я использую робота для произнесения речей, поскольку в данный момент выгляжу довольно непрезентабельно, несмотря на все усилия гримеров. – Генсек указал на себя и сразу помрачнел, перестав шутить. – Безнадежное дело. Я реалист, поэтому сдался.

Он угрюмо вытянулся в кресле.

– Кто написал речь?

– Я до сих пор и сам могу составить политический манифест, описывающий текущую ситуацию, объясняющий людям, как обстоят дела, что является нашей целью и какими должны быть действия. Голова пока что работает. – Моль похлопал себя по большому выпуклому лбу. – Однако я, естественно, воспользовался помощью и хочу представить вам этого человека. Молодой способный юрист бесплатно работает на меня в качестве личного советника. Дон Фестенбург – прекрасный парень. Он наверняка произведет на вас такое же впечатление, как и на меня. У него талант докапываться до сути дела, которую он затем излагает несколькими сжатыми фразами. Я всегда был склонен растекаться мыслью по древу. Все об этом знают. Но благодаря Фестенбургу ситуация изменилась. Это он запрограммировал двойника и фактически спас мне жизнь.

Робот на экране продолжал властно говорить:

– Мы, земляне, объединили силы нескольких наших национальных сообществ и теперь представляем собой внушительный союз, более могущественный, чем обычная планета. Бесспорно, наша цивилизация в данный момент слабее межпланетной империи масштабов Лилистара, хотя, возможно…

– Я лично предпочел бы на него не смотреть, – пришел к выводу Эрик.

Молинари пожал плечами.

– Это единственная в своем роде возможность, но раз вас это не интересует или беспокоит… – Он посмотрел на Эрика. – Вы предпочли бы сохранить идеализированный образ моей персоны, представлять себе, будто с экрана говорит настоящее существо. – Джино рассмеялся. – Мне казалось, что врач, подобно адвокату или священнику, умеет без страха смотреть на жизнь во всей ее реальности. Я думал, что правда для вас – хлеб насущный. – Он наклонился к Эрику, и кресло протестующе заскрипело, прогибаясь под чрезмерной тяжестью. – Я слишком стар и уже не в состоянии произносить умные речи, хотя мне очень этого хотелось бы. Этот робот – хоть какое-то решение. Или же вы считаете, что лучше было бы просто сдаться?

– Нет, – согласился Эрик.

Он знал, что это не решило бы проблем всей планеты.

– Поэтому я использую двойника, который произносит слова, запрограммированные Доном Фестенбургом. Нужно постоянно подчеркивать, что мы справимся. Только это имеет значение. Так что учитесь с этим жить, доктор, и взрослейте.

Лицо Моля было холодным и непроницаемым.

– Ладно, – помолчав, сказал Эрик.

Молинари похлопал его по плечу и тихо сказал:

– Лилистарцы не знают о двойнике и о работе Дона Фестенбурга. Я не хочу, чтобы они об этом узнали, доктор. Надо воздействовать и на них тоже. Понимаете? Я послал копию этой видеозаписи на Лилистар. Она уже в пути. Хотите знать правду, доктор? По сути, мне важнее произвести впечатление на них, чем на жителей нашей планеты. Что вы об этом думаете? Скажите честно.

– Я полагаю, что это вполне подходящий комментарий к нашей невеселой ситуации, – ответил Эрик.

Моль хмуро посмотрел на него.

– Возможно. Но это на самом деле ничто. Если бы вы понимали…

– Не говорите ничего больше. Не сейчас.

Двойник Джино Молинари на экране продолжал говорить и жестикулировать, обращаясь к невидимой телевизионной аудитории.

– Хорошо, – уже мягче согласился Генсек. – Прошу прощения за то, что вообще стал забивать вам голову своими проблемами.

Он снова мрачно уставился на экран, глядя на здорового и энергичного полностью синтетического двойника прежнего себя.

У себя в кухне Кэти Свитсент с трудом подняла нож для овощей, чтобы порезать красный лук, но с удивлением обнаружила, что зацепила себе палец. Она молча стояла, держа нож в руке и глядя, как алые капли стекали по ладони и смешивались с водой, орошающей ее запястья. Женщина не могла справиться с самыми обычными предметами.

«Проклятый наркотик! – с горечью и злостью подумала она. – С каждым мгновением я все больше теряю силы. Ничего у меня не получается. Как мне, черт возьми, приготовить ужин?»

Джонас Эккерман, стоявший за ее спиной, поглядел на то, как она шла в ванную за пластырем, и заботливо проговорил:

– Нужно как-то тебе помочь, Кэти. Ты и пластырь везде разбрасываешь, даже с этим справиться не можешь. Если бы ты хотя бы сказала мне, в чем дело, – пожаловался он.

– Наклей мне пластырь, хорошо?

Она молча стояла, пока внучатый племянник босса обматывал пластырем ее пораненный палец, а потом неожиданно призналась:

– Это все йот-йот-сто восемьдесят. У меня зависимость, Джонас. Дело рук лилистарцев. Помоги мне, пожалуйста, избавь меня от нее, хорошо?

Тот потрясенно пробормотал:

– Я не знаю точно, что можно сделать. Это совсем новый наркотик. Конечно, мы сразу же свяжемся с нашим филиалом. Вся фирма, включая Вирджила, окажет тебе поддержку.

– Немедленно иди и поговори с ним.

– Прямо сейчас? Похоже, ты потеряла чувство времени, Кэти. Я могу увидеться с ним и завтра.

– Черт побери, я же могу умереть из-за этого наркотика. Так что лучше встреться с ним еще сегодня, Джонас. Понимаешь?

– Я позвоню ему, – сказал тот, немного помолчав.

– Лилистарцы подслушивают все разговоры по видеофону.

– Что за параноидальная идея? Опять этот наркотик…

– Я их боюсь. – Кэти вся дрожала. – Они всемогущи. Иди и поговори с Вирджилом с глазу на глаз, Джонас. Или тебе все равно, что со мной случится?

– Конечно нет! Ладно, пойду и поговорю со стариком. Но ты справишься сама?

– Да, – ответила Кэти. – Буду просто сидеть в гостиной и ждать, пока ты вернешься с помощью. Что со мной может случиться, если я буду просто сидеть и ничего не делать?

– Можешь впасть в болезненное возбуждение, в панику, побежать куда-нибудь. Если, конечно, ты и вправду подсела…

– Вправду! – крикнула она. – Думаешь, я шучу?

– Ладно, – сдался Джонас, подвел Кэти к кушетке в гостиной и усадил на нее. – Господи, надеюсь, ничего с тобой не случится. Думаю, что не совершаю ошибку.

Он вспотел и побледнел, лицо его беспокойно нахмурилось.

– Увидимся через полчаса, Кэти. Боже, если что-то пойдет не так, то Эрик никогда мне этого не простит и будет прав.

Дверь за ним закрылась. Эккерман даже не попрощался.