Письма (1855)

преданный Вам по гроб включительно И. Гончаров.

22 августа [18]55.

Е. В. ТОЛСТОЙ

23 августа 1855. Петербург

Ваше кольцо и перчатки починены: прилагаю их. Где Вы? Не прикажете ли чего-нибудь?

Ваш усердный чтитель Гончаров.

23 августа [18]55.

Прилагаю также два альманаха для прочтения и надеюсь, что m-me Якубинская уснет от них нынешнюю ночь очень хорошо, а m-me Богдановой желаю выздороветь.

Не здесь ли Вы еще?

Е. В. ТОЛСТОЙ

26 августа 1855. Петербург

Хотя Вы угрожаете уехать только на две недели, но мне все-таки хочется пожелать Вам счастливого пути. Я даже способен бы был прийти проводить Вас на железную дорогу, как это обыкновенно делают все, которые хотят показать, что им очень жаль расставаться с отъезжающими, если б, во-1-х, мне действительно было жаль расстаться с Вами на такой короткий срок, если б, во-2-х, мне зачем-нибудь понадобилось показать Вам это - и, в-3-х, если б я знал наверное, в который день Вы поедете.

Но увидеть Вас перед отъездом я желал и для этого в среду после обеда заезжал к Евг[ении] П[етровне], у которой Вы обещали обедать и не были. Что же мне остается теперь делать? Послать эту записочку, я думаю, в надежде, что Вы примете ее как доказательство, что Ваше отсутствие, хотя и кратковременное, не доставляет никакого удовольствия для Ваших друзей, и между ними и для

Гончарова.

Если же Вы едете не сегодня, а завтра, то не будете ли сегодня вечером у Евг[ении] П[етровны]?

Да правда ли, что только на 2 недели?

26 авг[уста].

Пятница.

Е. В. ТОЛСТОЙ

29 августа 1855. Петербург

Евгения Петровна и Николай Аполлон[ович] поручили мне уведомить Вас, что если завтра, в Александров день, не будет дождя, то они приедут смотреть церемонию шествия Имп[ераторской] Фамилии в Невский монастырь из окон Кожевникова дома, в котором, по моему распоряжению, оставлено для них место. Полагая, что Вы, по обещанию, воротитесь из Царского Села сегодня, они намереваются заехать завтра утром в 9 часов за Вами, в том предположении, что, может быть, если не имеете другого, лучшего случая видеть церемонию, Вы захотите посмотреть ее и из дома Кожевникова. Там одна квартира на улицу не занята, и управляющий предоставил мне, как жильцу этого дома, одно из окон.

Вчера был день рождения Николая Ап[оллоновича]: мы все там обедали и не раз сообща изъявляли сожаление о Вашем отсутствии.

На случай, если б Вы воротились уже из Царского Села, - не прикажете ли чего-нибудь

до невозможности преданному Вам Гончарову.

29 августа, [18]55. 11 ч[асов] утра.

Е. В. ТОЛСТОЙ

Август [?] 1855. Петербург

Entre 9 et 10 heurs du soir, n'est-ce pas?[3] Вот я и в сомнении. Если утром - то уже нет никакой возможности, сейчас - 10 часов: как быть? Entre 10 et 11 - это еще возможно, - но так ли я понял? Боже мой, как я стал туп с тех пор, как Вы здесь! Говорят, это Ваша привилегия - конфузить, туманить, делать недогадливыми, словом, менять по своему произволу людей может быть, это и весело делать, но пощадите стариков!

Если Вы разумели утро, то на всякий случай я - у Ваших ног... виноват - дверей

Ваш верный слуга Гончаров.

Е. В. ТОЛСТОЙ.

Лето 1855. Петербург.

Прошу покорнейше уведомить меня, едете ли в Царское? Если едете, то я попросил бы не заезжать за мной: мне нужно на минуту зайти в контору Яз[ыкова] и в исходе 12-го часа я прямо бы явился к Евг[ении] Петровне.

Ваш усердный слуга

И. Гончаров.

И. Ф. ГОРБУНОВУ

3 сентября 1855. Петербург

Суббота, 3 сентября.

Завтра, то есть в воскресенье, старики Майковы будут вечером дома, и если Вы пожалуете часов в 7 вечера к ним, они будут рады. Там будут и молодые Майковы, оба брата, и я. Все мы Вас ждем, любезнейший Иван Федорович.

Майковы живут в том же доме и по той же лестнице, где живет Аполлон Ник[олаевич], над ним, направо. Это в Большой Садовой, против так называемого Юсупова сада, в доме бывшем Адама, ныне Полосухина. Вход с Садовой, третья лестница от угла.

До свидания.

Преданный Гончаров.

Е. В. ТОЛСТОЙ

4 сентября 1855. Петербург

От заботливости о спокойствии друзей мне так тяжело, больно, стыдно, неловко и совестно обременять Вас таким тяжелым поручением, каким решаюсь обременить Вас: что делать! таковы уж у меня понятия о дружбе. Возьмите на себя труд передать m-me Якубинской прилагаемый адрес мебельного мастера, с присовокуплением моего почтения ей, участия m-me Богдановой и наставнического расположения к Вам самим. На обороте карточки есть безграмотная надпись, из которой явствует, что за кресло надо оставить в залог что оно стоит, 30 руб. сер[ебром], и заплатить за наем 3 руб., но не явствует, за месяц ли (fьr) или за 4 (vier). Это в двух шагах от Вас, и потому можно самим выбрать кресло и условиться.

Я сам сижу в большом кресле, медленно оправляясь после вчерашнего. Болезнь у меня упорная: едва перемогаюсь, спал много, но дурно. К утру, по обыкновению, легче.

Вы не могли или не хотели определить на словах точнее пользы разговоров со мной, но я рад, что письма Ваши к родным были еще не запечатаны. Там в одном слове совершенно удовлетворительно для меня выражено свойство этих разговоров, а в каком именно слове - об этом скажу, когда буду иметь авантаж видеть Вас.

Остаюсь всё тем же, самым старым, самым преданным и самым полезным из Ваших почитателей.

И. Гончаров.

4 сентября [18]55.

Е. В. ТОЛСТОЙ

6 сентября 1855. Петербург

"C'est inutile que vous envoyez", - avez-vous dit hier.[4] В самом деле, Вы, должно быть, любите полезное. Et moi "j'aime l'inutile",[5] - повторяю я слова не то m-me Сталь, не то Севинье или, может быть, какой-нибудь другой из ненавидимых мною так называемых "умных женщин", bas bleu,[6] или писательниц. И потому мне, может быть, и бесполезно, но приятно (я с некоторого времени страх как полюбил слово "приятный" и оттого, в знак особенного моего к нему расположения, даже подчеркнул его) видеть хоть почерк Вашей руки, за невозможностью видеть пока самую руку; приятно узнать, состоится ли экспедиция в Мих[айловский] театр в том виде и составе, как она предполагалась вчера, или произошли какие-нибудь перемены, наконец, приятно даже, через Вас, услышать что-нибудь о насморке m-me Якубинской (не говорю уже о собственном Вашем насморке) и узнать, легче ли m-me Богдановой. Пользы в этом нет, но приятно сказать Вам несколько слов и еще приятнее получить их от Вас.

Может быть, и Вы не найдете ли полезным узнать что-нибудь о моем здоровье: мне легче, болезнь понемногу уступает силе воли и характера; вчера спал лучше, нежели третьего дня, виноват, сегодня лучше, нежели вчера: бред и горячешные сны не мучили меня: видел сегодня просто снег во сне, а на снегу щепочку, потом скалу, а на скале букашку. Видите, какие мирные сны, а вчера, ах, Творец!

Посылаю Вам Писемского, Тургенева и картинку из "Отеч[ественных] записок": последнюю не угодно ли бросить, да и первых двух, пожалуй, бросьте, если б каприз пришел. Нет, это не в Вашем характере: Вы бы скорей разбили, если б они попались под руку, и потом отдали бы кому-нибудь склеить.

Сейчас присылала одна барыня просить "Современник" за август; если он совершенно не нужен Вам, не пришлете ли?

До 6 часов: я являюсь к Вашему порогу - так?

До свидания же - мой очаровательный, изящный друг или враг, - ей-богу, не знаю до сих пор.

Весь, всегда и всюду Ваш

Гончаров.

6 сентября.

Посылаю записку, а сам боюсь, не огорчу ли опять Вас, как в воскресенье.

Е. В. ТОЛСТОЙ

6 сентября 1855. Петербург

C'est affreux, si vous manquez a vos amis ce soir: ne pouvez-vous pas dire que vous avez retenu la loge et invite le monde, que vous ne pourrez pas manquer sans blesser les convenances etc. etc., mais ce n'est pas a moi a mettre les points sur les ii pour vous.

J'attends avec impatience la reponse a 5 heures, si je dois venir avec la voiture. Faites comme vous savez, comme vous pouvez, mais faites que ce soit: oui. Je remettrai ce billet moi-meme a votre suisse: la reponse est inutile. Je vous demande bien pardon de ce griffonage mais je me depeche et je crains de ne plus vous revoir, а moins que ce ne soit pas ainsi pour ce soir.

Votre t. devoue Gontcharov.

Mardi, le 6 Septembre.

On dit que les piиces sont charmantes et le sp(ctacle sera brillant, surtout, j'ajouterai, si vous voudrez l'embellir de votre presence.

Перевод:

Это будет ужасно, если Вы не придете сегодня вечером к своим друзьям. Разве Вы не можете сказать, что Вы взяли ложу, что Вы пригласили туда знакомых и что Вы находите неудобным не прийти туда, не оскорбив приличий, и т. д. и т. д. Но не мне ставить точки над i для Вас. С нетерпением буду ждать известия в пять часов - должен ли я заехать за Вами. Делайте, как Вы знаете и как можете, но сделайте, чтоб это было: да. Я отдам эту записку сам Вашему швейцару, и ответ на нее бесполезен. Я очень прошу прощения за эти каракули, но я спешу и боюсь, что я не встречусь с Вами снова, если этого не случится сегодня вечером.

Ваш вполне Вам преданный

Гончаров.

Вторник

6 сентября.

Говорят, что пьесы очень милы, и спектакль будет блестящим. В особенности, прибавлю я, если Вы захотите украсить его своим присутствием.

Е. В. ТОЛСТОЙ

6 сентября 1855. Петербург

Que faut-il faire donc? voulez-vous en effet commettre le crime de lиse-amitiй? Mais les amis ont toujours la prйfйrence, aprиs viennent les parents. Et que faire avec la loge, que faire avec Les Maikoff, qui vous attendent au thивtre?

J'attends vos ordres pour venir avec la voiture - ou bien dictez-moi d'autres: quoi qu'ils soient, ils seront remplis, avec la soumission d'un ami dиvouй et d'un serviteur zйlй а toute йpreuve

Gontcharov.

Mardi

а 53/4 heures

6 Sept.

ci - joint votre montre et deux cl(s.

Перевод:

Что же нужно сделать? Разве Вы в самом деле хотите совершить преступление оскорбления дружбы? Но друзья всегда имеют преимущество перед родственниками. Что делать с ложей и с Майковыми, которые Вас ждут в театре? Я жду Ваших приказаний, чтобы заехать за Вами. Или же дайте мне другие приказания: каковы бы они ни были, они будут выполнены с почтительностью преданного друга и усердием готового на всё слуги

Гончарова.

Вторник, 5 3/4 ч.

6 сентября.

Прилагаю Ваши часы и два ключа.

Е. В. ТОЛСТОЙ

8 сентября 1855. Петербург

Вы недавно спрашивали меня о "Пепиньерке" - вот она. Я с трудом отрыл ее в куче старых моих рукописей. Посмотрите, как она побледнела и выцвела точь-в-точь, как и в моей памяти. Теперь я больше люблю классных дам, и то не настоящих, а будущих. - Едва ли Вы прочтете две первые страницы. Когда минует надобность, возвратите мне рукопись, вместе с книгами Тург[енева], Писем[ского], Нов[ого] поэта и альманахами.

Так как я, по словам Вашим, "вижу за двух", то позвольте предвидеть за Вас и за себя, что Екат[ерина] Фед[оровна] П[оздеева], если Вы пойдете в инстит[ут], того и гляди пожелает ехать с Вами к Майк[овым]. Можно ли просить Вас не проговориться (Боже мой! ну как опять рассердитесь по-вчерашнему? я погиб - да нет, - Вы - ангел всего, между прочим, и доброты, это же совсем особый случай) о Вашем намерении провести вечер у Евг[ении] П[етровны].

Нет сомнения, что Вам приятнее бы было возвратиться с Е[катериной] Ф[едоровной], но удостойте принять во внимание вот что: вчерашний, в высшей степени занимательный разговор для меня - не кончен, мне хотелось бы весьма пополнить его, но это всё мое удовольствие, а вот и Ваше: в начале приезда сюда, и именно в первый день, Вы мне сделали вечером один, и весьма важный для Вас самих, вопрос: я тогда не счел себя вправе отвечать на него и уклонился, теперь напротив, я бы погрешил против дружбы, если б умолчал. Сегодня, кажется, единственный и едва ли не последний случай сделать это.

Не отменяйте же, по-вчерашнему, распоряжения явиться к Вам сегодня, вскоре после 5-ти часов. Если удастся, передам Вам этот ответ - у Вас же, нет - так при возвращении от Майковых.

Я бы прислал Вам только что появившуюся мою статью о Японии, но не станете читать - она еще хуже Якутска, да и до того ли Вам? Пришлю в декабре, когда выйдет отдельной книжкой.

Скажите слово о здоровье m-me Богдановой, также m-me Якуб[инской], особенно же о Вашем: не повредил ли Вам вчерашний дождь. Кланяюсь Вам до земли, и даже ниже.

Преданнейший из преданных Гончаров.

8 сент[ября].

Е. В. ТОЛСТОЙ

18 сентября 1855. Петербург

О ужас, Вы здесь! Вот какое было первое движение, когда я завидел Вашу миниатюрную записочку: здесь всё стало было приходить в свой порядок, все обратились (все я употребляю в смысле on) к своим занятиям, я даже пополнел немного, словом, еще неделя, и всё приняло бы нормальный вид, нужды нет, что Вас и помнят, и видят во сне! Второе движение - движение благодарности - за любезное и благосклонное уведомление о приезде. Я уже готов был заключить, что Вы принадлежите именно к числу таких друзей, на которых даже можно положиться (что весьма редко, если не невозможно, как оно и оказалось), если б в Ваши поступки не вкралась маленькая измена, именно: Вы сказали Л[ьховско]му что-то из разговора со мной о нем, а он, по своей натуре, не мог не проговориться. А я думал, не знаю почему, что Вы даже Вашему будущему мужу не скажете и безделицы, которая вверена Вам по секрету: такое исключение составляете Вы в моих глазах - во всем. В первой беседе с Вами скажу, что это такое. Впрочем, это - такая же маленькая измена, как известная Вам "запятая". Да и измена Вам, как "всякая шапка", к лицу.

Спешу отвечать на Ваши вопросы: Николаю Ап[оллоновичу] было лучше, потом хуже, теперь опять лучше. Евгения П[етровна] подвержена сильным припадкам патриотизма, и все мы тоже: я третьего дня старался доказать ей, что она - изменница и что Севастополь взят от нее. Юния Дм[итриевна] возвратилась и сердится (не знаю, искренно ли), что не нашла Вас в Москве. Все надо мной смеются, то есть Ю[ния] Д[митриевна], Л[ьховски]й, отчасти Евг[ения] П[етровна], прочие соболезнуют. Я пропадаю совсем.

Вы меня не шутя огорчаете болезнью m-me Богдановой: вот и Вы способны огорчить (да еще как, я думаю, Боже мой!). Я хотел было послать узнать о ее здоровье, и о m-me Якубинской тоже, да боялся, что обе дамы найдут это ненужным и неуместным. - Но что это за мысль - ехать к сыну m-me Б[огдановой]: в числе богоугодных заведений, которые вменено христианам посещать по воскресеньям, как-то темниц, больниц etc. - юнкерской школы не показано в Евангелии.

Извините, что письмо глупо: этому причиной, 1-е, что я не совсем здоров, 2-е, не видал Вас давно, не шутя, и следоват[ельно] впал в обычную апатию. Я уж объяснил Вам со всею откровенностию, что Ваше присутствие вызывает столько жизни из человека, по крайней мере из меня, Ваш ум будит чужой ум, по крайней мере мой, так что трудно решить, прекрасны ли Вы больше или больше умны? О третьей, моральной стороне я молчу, ее еще не знаю. До свидания. Выпадет ли нынче на мою долю счастливый, может быть, последний день - видеть Вас, поговорить с Вами и, может быть, проводить домой? Не прикажете ли чего? Сам я располагаю быть у Евг[ении] П[етровны] тотчас после обеда. Надеюсь, до свидания. Преданный - на всю жизнь и один день

Гончаров.

18 сентября.

Е. В. ТОЛСТОЙ

19 сентября 1855. Петербург

С благодарностью возвращаю печать m-me Якубинской и Ваш карандаш тоже. Я им не воспользовался, не делал отметок на Вашей тетрадке, потому, во-1-х, что негде, так всё исписано, а во-2-х, не имею ни права, ни возможности быть ценсором таких верных, безыскусственных выражений Вашего сердца. Но чтение Ваших confidences[7] мне доставило несколько приятных минут. Всё написанное Вами есть верное отражение господствующего в Вас чувства - не больше. Вы, конечно, этого и достигали, принимаясь за перо, в противном случае, то есть если б у Вас была другая претензия, она бы непременно высказалась в тонкостях ума, Вы впали бы в частности, в подробности, старались бы об отделке, и тогда вышло бы литературнее, но не было бы искренности. А тут примета ее заключается, между прочим, в том, что Вы, по примеру всех так или иначе выражавших свое чувство, считали его исключением. Тоска, мечты, слезы - всё это симптомы известной болезни. Зачем бы, кажется, это писать? А нужно, я знаю - помню, то есть я сам никогда не писал, а помню, что не прочь бы, если б меня заперли в деревне. Вам, как и всем в этом положении, жадно хочется прислушиваться к голосу собственного чувства, так что трудно заглушить в себе эту потребность высказываться. Его не было, говорить с ним нельзя, писать по почте об этом неудобно, особенно в такие места, где письма поступают в карантин, прежде нежели дойдут по адресу, - и вот Вы (и другой в таком состоянии) начинаете говорить с неодушевленными предметами, сначала с письменным столом, потом с печкой и т. д. Татьяна говорила и с одушевленными, с няней: хорошо у кого есть няня, а у кого нет - можно слова два перемолвить хоть с мухой. Но всё это у Вас грациозно, естественно грациозно, как Вы сами и Ваш ум, потом свежо и молодо, так что, особенно мучительная сторона страсти, даже и мне напомнило что-то бывалое, уж давно угасшее и забытое во мне. Позволю себе сделать одно капитальное замечание: Вы всё обращаетесь к внешней его стороне, едва вскользь упоминая об уме, душе etc., а то всё "красивая поза", "опершись на руку" - да тут же непременно и "конь". Я всё думал, что у Вас это должно быть полнее. Впрочем, Вы и сами сознаетесь в своем дневнике, что Вы "влюблены", следовательно, это еще не решенный вопрос, наступила ли бы за пылом страсти настоящая, глубокая любовь, чувство прочное и более покойное? Во всех Ваших выражениях мелькает только страсть, в виде болезни, а не сознательное и неизменное чувство. Вы смело можете показать эту тетрадку Вашему будущему жениху: он найдет, что не всё для него погибло, и отроет тут много залогов на излечение. Я нахожу, что это и естественно - страсть и любовь (про которую я говорю) что-то не одинакое или, по крайней мере, бывает иногда не одинакое.

В двух местах только я вижу небольшие натяжки, это в выражениях тоска-змея да погодушка верховая: мне это показалось умышленным украшением, риторикой. Потом я не мог не засмеяться от души, читая, как Вы с ним мечтаете женить Ваших будущих детей. Да, да, всё это верно, искренно: тут весь очаровательный мир, со всею милой глупостью любви, как называет это Апол[лон] М[айков] где-то, кажется, в "Машеньке".