Сезон охоты на ментов

– Э-э-э…Пи-пи-пи!!!

Соседки тут же всполошились.

– Пи-пи-пи-пи-пи!!!

Не теряя хладнокровия, он опустил плавки и стал писать вниз на уважаемых дам.

Поднялся страшнейший переполох. На Бонивура кричали снизу, грозили кулаками.

И только два человека сохраняли полнейшее хладнокровие – Полковник и Геннадий, который знал, что оргии соседа только начались – жажда алкоголя поднимет весь двор на уши!

Усмехнувшись, Полковник скрылся в комнате. А дамы, поругиваясь, передислоцировались на скамейку у другого подъезда. Конфликт погиб сам собой. Геннадий усмехнулся, что-то быстро сегодня Полковник угомонился!

Но нет! Бонивур, нацепив черное застиранное трико, снова вышел на балкон. Энергия в его организме бурлила, желание выпить застилало остальные мысли.

– Эй, Бонивур!

Полковник наклонился вниз и сразу потеплел – перед балконом стояли два пенсионера – Антон Семенович и Семен Семенович. Первый был толстым пузатым гигантом, второй – сухоньким коротышкой. Оба, начав заниматься ушу, впали в легкую фазу маразма, взяли китайские псевдонимы и теперь докучали всем хулиганам. Во дворике вечерами пили пиво, громко кричали дурными голосами и визгливо хохотали в четыре часа ночи. Но нинздя-пенсионеры все эти привычные удовольствия пресекли. Они подходили к довольным жизнью юношам и, не здороваясь, наносили ногами удары по ушам. Возмущения пресекались дополнительными ударами. Теперь во дворике вечерами бушевали только местные аборигены, хотя и им периодически доставалось.

Алчущий алкоголя Бонивур кинулся к ниндзя. Глядя на высоченного Антона Семеновича, он скукожился и, изображая полное смирение, гундося, попросил:

– Дядя Антон, дай пятьдесят рублей! Нутро горит!

– Ты забыл, как велено обращаться? – пророкотал «дядя Антон», и Бонивур тут же получил здоровенный удар ладонью в ухо, едва удержавшись на ногах.

Маленький Семен Семенович в прыжке добавил ногой в другое ухо.

Оба ниндзя ходили по двору в черных футболках с длинными рукавами, в черных льняных засаленных трико и китайских чешках.

Наблюдая, как Бонивур получает «порицания» от старших, Геннадий посмеивался. Но Полковник вдруг возмутился:

– Вы че, старичье? Охренели? – И скрылся в подъезде.

Нинздя, усмехнувшись, степенно пошли за дом, видимо, уже взяли под контроль еще пару соседних двориков.

Геннадий уходить не собирался – эксцессы Бонивура, он был уверен, продолжатся немедленно…

Через минуту после ухода стариков-каратистов дебошир вынесся из подъезда, снедаемый гневом. За такой короткий отрезок времени он успел взбежать на четвертый этаж (перепугав старенькую мать), перешарил содержимое выдвижных ящиков на кухне и, не опускаясь до объяснений, сжимая кухонный нож на деревянной ручке с длинным лезвием, устремился на улицу. Наказать стариков-каратистов он собрался с кровопусканием.

Но врагов не было.

Это озадачило Бонивура, но не охладило его гнев.

Тем временем в однозвездочной гостинице, по случаю летнего зноя, все окна были открыты настежь, и публика предавалась меланхоличному созерцанию уютного внутреннего дворика. Только на первом этаже, восседая за столом у окна, весело и громко разговаривали выпивающие горячительное водители-дальнобойщики. Они сидели по-домашнему – в тапочках, трико, майках, общались преувеличенно громко и цензурным лексиконом не ограничивались.

– Эй, вы! – закричал Бонивур, грозя кухонным ножом.

Столь наглая выходка Полковника озадачила подвыпивших мужчин – какой-то хлыщ посмел им, четверым здоровякам, грозить ножом.

– Вы! Что тут пьете! А? – Вид чужого благополучия злил Бонивура все сильнее.

– Ты, урод, понял, на кого попер? – удивился самый могучий из дальнобойщиков.

– Да! Я понял! И ты поймешь! Иди сюда! Иди! Полковник с тобой разберется! – кривлялся Бонивур, размахивая ножом. Он чувствовал себя уверенно, ибо знал, что находится в полной безопасности. Даже если дальнобойщики решились бы вступить с ним в схватку, им пришлось бы покинуть свой номер через дверь, миновать коридор и вестибюль гостиницы, спуститься по ступеням широкого парадного крыльца, обогнуть здание, и только потом они попадали в пространство внутреннего дворика. А еще требовалось добежать до второго подъезда, у которого грозился боевыми позами противник. Время работало не на них!

Соседи, наблюдавшие эту сцену, в том числе Геннадий, ожидали предсказуемого развития локального конфликта. Но… Дальнобойщики вдруг разом вылезли во дворик прямо из окна и оказались перед онемевшим от потрясения Бонивуром.

Могучий пузатый здоровяк отнял у Полковника нож и врезал ему сочную оплеуху, а другой дал ему увесистого пинка под зад.

Инстинкт самосохранения сработал у Полковника быстрее, чем его беспокойный разум, – вжимая голову в плечи, он умчался в подъезд и с силой захлопнул за собой дверь.

– Козел какой-то, – выразил общее мнение могучий предводитель компании, вертя в руке кухонный трофей. – Будем им колбасу нарезать! Что, раз уже на улице, может, в гастроном прогуляемся?

– Да, возьмем сразу пяток портвейнов, чтобы потом не выходить!

И водители большегрузов неспешно двинулись в сторону близкого продмага.

Подвергнутые принудительному сеансу уринотерапии соседки на лавочке радостно обсуждали расправу над Бонивуром. И тут дверь подъезда с грохотом распахнулась – Бонивур открыл ее пинком.

– Ну, что делаешь? Что двери ломаешь? Ты хоть копейку дал на установку? – загалдели женщины.

Полковник не удосужил их своим вниманием, зато разглядел Геннадия и крикнул:

– Генка, дай пятьдесят рублей!

– Нету денег! – прокричал тот в ответ.

– Нету у него! Когда они у тебя были? Босота! – проворчал Бонивур.

Тут его взгляд приобрел осмысленность – он заметил играющих у одной из кладовых дедов-пенсионеров. Деды все теплое время года резались за импровизированным столом в домино и карты, выставляя на кон по рублю.

Бонивур чуть набычился, согнулся, растопырил руки и пошел к дедам походкой бывалого рецидивиста – вид его не предвещал ничего хорошего.

Геннадий, на время забыв семейные передряги, следил за упорными попытками Полковника добыть денег на выпивку.

Бонивур встал перед дедами и о чем-то сурово заговорил, быстро шевеля пухлыми губами. Деды на Бонивура старались не смотреть и слушали, напряженно затихнув. Бонивур несколько раз указывал рукой на любимый дом и снова шевелил губами, излагая свой взгляд на проблему.

Геннадий понял, что это могло длиться бесконечно долго, к тому же солнце начало давить зноем по-настоящему, и вернулся в прохладу комнаты, упав на диван перед телевизором. Правы были наши предки, когда имели привычку поспать после обеда часок-другой. Геннадий сейчас бы с удовольствием уснул, только вот обедать его никто не звал, а самому идти на кухню к затаившейся там жене не хотелось.

Хлопнула входная дверь – это пришла с улицы жена. Когда успела выйти?

– Слышал, что Полковник задумал? – снимая босоножки, прямо с порога спросила она, словно они и не ссорились.

– Нет. А что такое?

Она прошла на кухню, жадно глотнула кваса из стеклянного кувшина и вернулась в гостиную.

– Подошел к дедам и сказал, чтобы дали ему пятьдесят рублей; иначе, говорит, возьмет дома ножовку по металлу перепилит в подъездах газовые трубы и взорвет дом!

– Ха-ха-ха!! И что, дали ему денег? Он не успокоится, пока не выпьет.

– Не знаю. Я как услышала это от бабок, что у подъезда сидят, у меня сердце сжалось! Гена, он – реальный дурак! Он сделает! У него справка из психушки – угробит всех, и ему никто ничего не скажет!

– А ты что предлагаешь, денег ему дать на пьянство? – покачал головой Геннадий…

Андрей Андреевич взглянул на часы – девять утра. Не спал всю ночь. Чертова работа. Но зато написано уже изрядно. А еще предстояло ехать на дурацкий бандитский пикник, пить с ними водку, слушать блатную речь, смотреть на их шлюх. Мерзость. Глаза слипались от усталости и желания спать, все тело затекло.

Он отправился на кухню, промыл глаза заваркой, потом сел пить крепкий кофе с сандвичами – долларовый аванс наполнил жизнью его холодильник. Сандвичи были с сыром и ломтями ветчины. Ладно, перетерпит он этих бандюг, их скотство (а что скотство устроят, сомнений не возникало), зато у него будут деньги на Машкину свадьбу, а потом он напишет опус о героических ворах-джентльменах и сможет оплатить учебу внучек в институте. Не стоит хныкать и кривляться. Надо пересилить в себе старые табу, победить любой ценой. А оплачиваемая работа – это победа.

Семенов на своем «БМВ», вопреки договоренности, прикатил сам.

Когда в дверь постучали, громко и неожиданно, Андрей Андреевич вздрогнул. Кто бы это мог быть? Отложив недоеденный сандвич и утерев рот льняной салфеткой, пошел открывать. Увидев стоявшего в дверях Семенова, удивился.

– Саша, вы? Но как вы меня нашли?!

– Очень просто, – хмыкнул тот, улыбаясь непонятливости писателя. – В горсправке взял ваш домашний адрес, и вот приехал. Мы же договорились сегодня отправиться к спонсору!

– Да, да, я помню. Пройдемте, неловко на пороге разговаривать! Я бы подъехал к вашему офису, как мы договаривались… Не стоило беспокоиться. Я человек пунктуальный, особенно по отношению к другим людям.

– Знаете, Андрей Андреевич, – шагнул в прихожую Семенов, но дальше не пошел. – Творческие люди – народ такой: на уме одно, тут же другое, потом третье… Эмоции, впечатления, переживания… А человек, который нас пригласил, он не поймет, если ему пообещать приехать и не появиться или опоздать. Потому, уж не обессудьте, я за вами прямо сюда заехал.

– Понятно. Проходите в гостиную.

– Нет, я здесь вас подожду.

– Хорошо. Я быстро соберусь.

Андрей Андреевич пошел в комнату, сетуя про себя, что Семенов, из-за своей недоверчивости к нему, помешал спокойно позавтракать. Ладно, надо дела делать, надо потакать преступному авторитету ради издания книг, гонорары за которые закроют финансовые бреши семьи сына. Это сейчас самое важное.

– Один живете? – прокричал из прихожей Семенов.

Надевая отглаженную выходную рубаху, Андрей Андреевич, тоже крича, пояснил:

– Один, но сын часто меня навещает, и внучки, и сноха.

– У вас внучки?

– Две. Маша и Наташа. – Андрей Андреевич вернулся в прихожую, оглаживая на себе рубаху. – Готов.

– Отлично. Едем!

И «БМВ» помчался за город, в лесной массив.

Ондатр и его друганы-уголовники уже сидели на складных стульях, вытянув голые волосатые ноги. Они были в купальных плавках, хотя рядом водоема не наблюдалось. Оба рецидивиста были худые, изъеденные туберкулезом. Хорошо выскобленные подбородки их физиономий темнели синевой. Андрею Андреевичу не понравились их пустые глаза, их рахитичные фигуры, большие ладони и ступни. Смеясь, они обнажали желтые кривые зубы. Оба были стрижены под расческу. Одного звали Агей, другого Гордей. Андрей Андреевич решил, что клички образованы от их фамилий.

– Че, папашка, про нас книгу строчишь? – хмыкнул при виде писателя Гордей. – Ну, делай. – Потом покровительственно добавил, обращаясь к Семенову: – Выпей, фраерок, не трясись, как сука.

Ондатр, только пьяно улыбался и молчал.

Худой бритый уголовник-«шестерка» принес шашлыки. Приступили к трапезе, выпили по рюмке водки.

Гордей занюхал своей ладонью и крякнул:

– Ух… Ниче полянка, живописная, но барсучьим дерьмом несет…

– Гордей в дерьме спец, – серьезно заметил Агей. – Я ему на зоне поражался. Нас начальник зоны вызвал, ссучить чтобы. Заводят в коридор, а Гордей уже издали почуял: «Хомяками воняет!» Захожу в кабинет – точно, у майора в клетке хомяки. Ха-ха! Мы на своей зоне, а они – на своей…

– Гордей, откуда так навострился дерьмо различать? – спросил Ондатр.

– По жизни.

– Плохое что было?

– Не смейся. Трагедия это моя. Я женат был до третьей ходки на зону. Жена была баба дерзкая, целеустремленная. Зверей изучала. Ученая, зоолог. Мы тогда жили бедно, в однокомнатной квартире. У нее стол письменный стоял рядом с диваном, на котором мы спали. Она этих сраных барсуков изучала: че жрут, где гадят, как порются. Наблюдала за ними в нашем загородном заказнике, а дома записывала впечатления. У нее среди бумаг стояли банки с барсучьим дерьмом, много майонезных банок с дерьмом, свежим, старым – всевозможным. Я к жене не цеплялся, хотя приятного мало, когда квартира походит на лабораторию по приему анализов. Пишет – и хрен с ней. Что я бандюк, ее не смущало. Хату возьму – дома денег прорва. На третью ходку ушел на зону; моя лярва с доцентом-очкариком спуталась, фуфло подставила козлу, чтобы он ее работу о барсуках одобрил. Мне с воли братки сообщили. Задурил, петуха одного запартачил арматуриной, но дело спустили – петух выжил. Вышел я по амнистии, условно-досрочно. Домой прихожу – жена в ноги. Я спокойный. «Ничего, – говорю. – Не бойся». Пошел за козлом. Тот бледный, трясется весь, думал, я ему печень вырву! Нет. Я из-за их б…ва обратно на зону идти не собирался, не погуляв. Привел его к себе домой, усадил их с женой за стол, поставил перед ними железную чашку – глубокую такую, – вывалил из банок туда все барсучье дерьмо и велел, чтобы они его жрали.

– Ха-ха, калотерапия! – Ондатр отправил в рот очередной кусок шашлыка. – Нашел, чем наказать. Они же на барсуках своих помешаны. Им их дерьмо, что сахар.

– Не скажи, – не согласился Агей. – Вот если ты на машинах помешан, а к тебе братки нагрянут и заставят гайки глотать – приятного мало…

– Сожрали они все до последнего котяка, я доценту на его лысину плюнул, собрал в спортивную сумку свое тряпье и ушел навсегда, – завершил свой рассказ Гордей.

– А с лярвой твоей, что стало? – поинтересовался Ондатр.

– Уехала с доцентом куда-то в тайгу, изучать бурундуков.

– Теперь они друг без друга никуда… Вместе миску дерьма съесть – это объединяет, – хмыкнул Агей.

– Ладно, пацаны, хватит о дерьме, а то блевану, – заключил Ондатр. – Мяса поели, теперь можно к следующему этапу перейти. Поди, соскучились по бабью?

– А то! Одних петухов драть приятного мало, – согласился Гордей.

Андрей Андреевич, несмотря на пять выпитых рюмок водки, ошалевал от спокойно высказываемых мерзких жизненных тем.

На поляне, рядом с дымящим углями мангалом, где жарилась новая порция шашлыков, стоял маленький автобус с зашторенными окнами. Из открытой двери на зов шестерившего урки вышли три юные обнаженные шалуньи и бывалая на вид женщина постарше. Девкам навряд ли было по восемнадцать, уж очень молодо они выглядели, а бабе – лет тридцать пять.

– Поля, Оля, Валя и Светлана Николаевна, – представил их «шестерка». – Девицы – студентки колледжа, а она – их училка по английскому. Все подписались на все, по две сотке на каждую.

– Молодец, Кудым… Такое лакомство нарыл. Гений! Ну, молоденькие, принимайтесь, – подначил компанию и Ондатр, девчонки кинулись проводить оживляющую терапию.

– А ты что, писатель, присоединяйся!

– Нет, нет! Не надо! – испуганно крикнул ошалевший Андрей Андреевич.

– Ну, тогда пей, старик… Сашка, трахни училку, чтобы не скучала. А мы уж потом ею займемся.

И началась оргия.